Текст книги "Голос бамбука, цветок персика"

Прибыв в район учений, подразделение, в котором служил рядовой первого класса Намикава, стало лагерем в лесу. Отправившись по дрова, Намикава незаметно углубился в чащу.

Было около восьми вечера. Дело происходило в самом начале июня, и на небе уже высыпали звезды.

Когда собираешь хворост в лесной тиши, то так и встает перед глазами детство, родные места с их привольем. Впрочем, Намикава вырос в Токио. Однако и он, очутившись в безлюдном лесу, чувствовал себя маленьким мальчиком. Внезапно он остановился и с замиранием сердца услышал, как ветер шумит в листве. Его охватил давний детский ночной страх: бежать, со всех ног бежать домой! В двух шагах от него находился труп.

В первое мгновение он решил, что пахнет какой-то особой буйной растительностью. Но тут же понял, что это запах тления. В полутьме виднелось что-то черное, а из этого черного торчали белые кости. Рядовой первого класса опрометью кинулся прочь, и ему все чудилось, будто лес гонится за ним, обдавая его снизу дневным теплом прогретой земли, а сверху хлеща ночным холодом веток и листьев, пока он наконец не добежал до лагеря:

– Господин командир отделения! В лесу мертвый человек!

– Мертвый человек? – рассмеялся командир. – Не валяй дурака!

– Там труп, – твердил солдат как заведенный.

– Собака, наверное.

– Так точно! – вытянулся в струнку рядовой. Но, помолчав, добавил: – Она одетая.

Солдаты загоготали. Командир отделения с заметным недоверием скомандовал:

– Четверым пойти проверить, рядовой Намикава покажет где. На месте Намикава с удивлением подумал: как это он давеча такую вонь издалека-то не почувствовал? Один из солдат включил карманный фонарик, высветив ноги трупа. Страх нахлынул с новой силой, не успел фонарик погаснуть. Еще страшнее стало, когда солдат с фонариком опять зажег его и начал шарить лучом по останкам.

– Человек, точно.

Все разом засмеялись, как будто произошло что-то очень забавное. На обратном пути солдаты оживленно разговаривали. Страх исчез.

Когда командир спросил, мужчина это или женщина, двое ответили: «Мужчина, господин командир», трое – «Женщина, господин командир».

Рядовой первого класса Намикава и еще один рядовой второго класса получили приказ доложить о случившемся в полицию.

К югу пролегала дорога на Коганэи, к северу – дорога на Токородзаву. До обоих городков путь был долгий, ближе чем в десяти тё никакого жилья не было вообще, кругом тянулись сплошные леса, лишь кое-где перемежающиеся небольшими участками возделанной земли. Труп был найден в одном из молодых лесков.

В полицейском участке два солдата, то и дело перебивая друг друга и помогая друг другу междометиями, изложили дело. Оба от возбуждения едва не кричали, оба приврали, но прощали друг другу ложь и к концу этой совместной работы по описанию трагической находки, широким шагом зашагав обратно, почувствовали себя кровно связанными происшедшим.

Вскоре все солдаты отправились поглядеть на труп. Один зажал нос, другие последовали его примеру. По остаткам кимоно стало ясно, что это женщина.

Через некоторое время прибыли полицейские. Пока они возились с освещением, чтобы осмотреть место находки, солдаты улеглись спать. Минут через десять после того, как разговоры смолкли, один из них выдохнул, словно зевнул:

– Э-эх… Жалко ее.

Рядовой Намикава смотрел в звездное, металлически поблескивающее небо и думал о том, что у него еще ни разу не было женщины.

Потом товарищи еще несколько дней поддразнивали его: «Труп человека! Труп человека!»

Неужели это правда был человек, женщина, думал он. Но теперь он уже плохо помнил, как выглядел труп. Приходили на память одни лишь скелеты с картинок, висевших в уличном аптекарском ларьке.

Поговаривали, что это была служанка из какой-то забегаловки или дешевой гостиницы. Дошла эта версия и до солдат.

В следующее воскресенье рядовой Намикава впервые в жизни пошел в публичный дом.

Аккуратно завязанный на шее погибшей шнурок дал полицейским основание квалифицировать этот случай как убийство. Однако поскольку лицо, да и все тело убитой совершенно разложились, установить ее личность можно было только по одежде и имевшимся при ней вещам.

Возле трупа было обнаружено два окурка и начатая пачка «Голден бэт», в которой оставалось девять сигарет, а также газета за третье марта – вот и все.

В полицейском участке собрали всех местных держателей ломбардов и торговцев подержанным платьем, чтобы предъявить им одежду погибшей.

Куртка-хантэн была хлопчатобумажной ткани с крупным набивным узором. Рукава широкие и короткие, воротник атласный, черный, подкладка хлопчатобумажная, в красно-черную клетку. Авасэ – фланелевое, серое, однотонное, воротник шелковый, черный, подкладка из ткани, обычно идущей на домашние халаты-юката, обшивка подола лиловая. Оби – шерстяного муслина, с узором в виде хризантем на фоне осенних листьев клена-момидзи. Дзюбан – муслиновый, обшивка подола – тоже муслиновая, с узором в виде цветов хаги, колокольчиков и хризантем, подкладка хлопчатобумажная, алая.

Пошито все было неважно. Создавалось ощущение, будто у портного все время дрожала в руке иголка.

Авасэ и дзюбан более или менее подходили друг другу, а вот хантэн к ним полагался бы совсем не такой. Расцветка у всех вещей была немодная.

Торговцы-эксперты сошлись на том, что приличная женщина так одеваться не станет. В подобном наряде могла бы ходить, по их мнению, женщина лет тридцати, служанка в кафе или гостинице, бродячая торговка либо фабричная работница, а может, жена чернорабочего.

– Да и то, – сказал один торговец старым платьем. – Очень уж все плохонькое. Я такого никогда не покупал и не продавал.

– Вы посмотрите: фланелевое авасэ на подкладке из старого юката, – сказал другой. – Такое в пригороде и то не сойдет. В Токио, если кто так одет, ни за что не возьмут в обслугу. Должно быть, совсем не на что жить было.

– Дошла, дошла, бедняжка…

– Ладно тебе, – сказал полицейский держателю ломбарда, особенно сокрушавшемуся по поводу бедности потерпевшей. – Сам небось и не такое барахло в заклад берешь. Вашему брату последнее приносят, ящик для риса готовы из дома утащить.

– Ну, так ведь всякое бывает, – смутился ростовщик, должно быть, упрек был справедлив. – Я вот помню, одна женщина все с себя сняла, буквально голая осталась…

– Некоторые женщины тем и живут, – лениво усмехнулся полицейский. – Так что же, господа, не попадались вам эти вещи?

Никто не откликнулся. Тряпье было сплошь в пятнах от разложившейся плоти и даже смердело трупом, но они трупа не видели и потому лишь рефлекторно хмурили брови: им не приходило в голову, что грязь – от человека, скорее уж от пыли и дождя.

Когда собравшиеся разошлись и держатель ломбарда остался один, за ним увязалась грязная бродячая собака. Не тряпье, а именно эта собака заставила его задуматься о том, что умер человек. На ходу он стал припоминать тот случай, который неожиданно вспомнился ему в полиции. Один бродяга-землекоп часто приносил ему в залог носильные вещи, буквально содранные им с жены. Они еще хранили запах ее тела. Жена голая отлеживалась под одеялом. Как-то раз хозяин ломбарда повстречал эту женщину на улице. К его удивлению, она слегка поклонилась ему. Глядя женщине вслед, он подумал, что если встретит ее еще раз, то посоветует разойтись со своим землекопом. А вдруг это ее и убили?

«Какого черта, спрашивается, она тогда со мной здоровалась, а?» – отчего-то разозлился держатель ломбарда.

Когда к опознанию привлекли зубных врачей, предъявив золотые зубы погибшей, то один из них довольно отчетливо вспомнил некую женщину.

Сначала ее золотую коронку на верхнем правом переднем зубе отдали на экспертизу в зубоврачебную школу. Там сказали, что коронка была поставлена года два назад, что работа довольно грубая и что ставил ее, скорей всего, молодой дантист, недавно обзаведшийся практикой.

Тогда полицейские обошли все зубные клиники в тех местах, где проходила линия электрички Тюо.

В Огикубо дантист Кадота, осведомившись у полицейских о профессии и возрасте потерпевшей, сразу вспомнил об одной официантке. Полицейских он выпроводил, ничего им не сказав, но тут же сверился с книгой учета пациентов за позапрошлый год. Вместо платы за коронку та женщина соблазнила его прямо в кабинете.

«Неужели ее убили?» – подумал доктор Кадота, поразительно ясно припомнив, какое у нее было тело. Правда, первая его мысль была о том, что со смертью этой женщины уже никто никогда не узнает о его неблаговидном поступке, о котором он и сам давно постарался забыть. Но в ресторанчик, адрес которого обнаружился в книге учета, он пошел по соображениям, не имевшим с этим обстоятельством ничего общего. Легонько присвистнув, что, очевидно, должно было выражать иронию или печаль, он вышел на улицу. Доктору было за сорок. Июньский вечер был прекрасен.

Не успел он открыть запыленную стеклянную дверь ресторанчика и сесть за столик, как к нему подсела та самая женщина:

– Добро пожаловать!

– Так ты жива? – уставился на нее Кадота.

– Представьте, жива! – она игриво похлопала гостя по спине.

– Я смотрю, ты прекрасно выглядишь.

– А вот вы меня почему-то совсем забыли, я на вас обижена! – мурлыкала женщина. Однако Кадота не слишком торопился возобновить знакомство.

Когда же он увидел ее золотой зуб, его едва не затошнило. Он просто не понимал, как в тот раз она могла показаться ему привлекательной. Уж наверное, та, убитая, была красивее, подумалось ему.

Он быстро набрался дрянного сакэ и, всхлипывая, понес околесицу:

– Дрянь ты… такую и убить-то некому, не захочет никто…

– Слушай, милый, ты прямо будто сам убил кого, я тебя боюсь.

– Я тоскую… Я тоскую по возлюбленной. У меня когда-то была возлюбленная, и я не знаю, жива ли она. А ты? Ты не знаешь?

Потом у него возникло ощущение – неприятное ощущение, – что в такие вот вечера как раз и убивают красивых женщин.

Крестьянин по имени Санкити Такэдзава решил сделать насыпь у себя во дворе. Для перевозки земли он привел из соседней деревни, от родных жены, вола. От работы соломенные накопытники у вола сносились. Санкити позвал дочку и велел ей сбегать в соседнюю деревню за новыми накопытниками. Двенадцатилетняя Аса, дочка Санкити, вернулась обратно со своей двоюродной сестренкой, десятилетней Ёси.

По пути, часа в три дня, близ перекрестка на токородзавской дороге, девочки увидели, что со стороны Коганэи, вздымая тучи пыли, мчится автомобиль. От неожиданности девочки перепугались и бросились бежать. Автомобиль был небольшой, с открытым верхом, ехали в нем молодые мужчина и женщина, одетые по-европейски. Немного не доехав до девочек, автомобиль резко остановился. Сестры замерли от ужаса. Мужчина и женщина вытащили из машины что-то похожее на мертвую женщину и понесли ношу в лес налево от дороги.

Жена Санкити выслушала рассказ девочек, но всерьез его не приняла, только посмеялась. Однако когда вечером этого дня Аса пошла провожать Ёси домой, сестры побоялись идти той дорогой и пошли в обход. На следующий день был праздник императора Дзимму, а потом воскресенье, и Аса осталась у сестры на двое суток.

Через два месяца, когда девочки уже забыли про этот случай, стало известно, что в лесу нашли убитую женщину. Жена Санкити спохватилась, а между тем в деревне уже знали о том, что видели девочки, и вскоре явился с расспросами полицейский из участка. На следующий день отчет участкового получили в полицейском управлении, и оттуда прибыли не кто-нибудь, а начальник следственного отдела с начальником службы розыска, а также многочисленные полицейские чины из близлежащих городков Футю, Омэ и Хатиодзи. Аса показала им место, где останавливался тот автомобиль, и рассказала, что они тогда увидели. Все это произошло на третий день после обнаружения трупа.

Принесли каталог автомобилей, Аса посмотрела его и указала на двухместный «родстар»:

– Вот такой, только тот был красный.

– Красный, говоришь. А верх?

– Верха не было. Было видно, кто в нем едет.

– Женщина тоже была в европейском платье? А какого цвета?

– Красного.

– И платье тоже красное? А лицо ты запомнила?

– Она была очень красивая, накрашенная такая. Молодая, длиннолицая. Очень красивая. – Красавица из Токио явно произвела на девочку большое впечатление. – Еще у нее была такая… круглая прическа.

– А мужчина?

– Он был на вид моложе моего папы. А роста такого же.

Отцу девочки было тридцать три года, роста в нем было пять сяку и два-три суна.

Аса добавила, что костюм на мужчине был в белую крапинку, ни пальто, ни шляпы не было, волосы вьющиеся, с пробором сбоку, темные, но не черные, сложение худощавое. За эти два дня к девочке приставали с расспросами об автомобиле и его пассажирах множество людей, она рассказывала одно и то же раз тридцать или сорок, и теперь ее показания звучали четко и уверенно.

Однако о трупе она не могла сообщить ничего определенного – только то, что это была женщина. Чем ярче вставал у нее в памяти образ красавицы в красном платье, тем менее отчетливо виделась ей убитая.

На месте события было установлено, что Аса видела автомобиль с расстояния примерно в пятьдесят кэн. Труп нашли приблизительно в одном тё вправо от того места, где стояла девочка. Между тем Аса видела, что труп потащили в лес не направо, а налево от дороги. Полицейские были уверены, что она говорит правду. Получалось, что сначала труп отнесли в лес на левой стороне, а позже перетащили на правую – должно быть, потому, что на левой стороне деревья были крупные, редко стоящие, между ними труп хорошо просматривался, а в молодом, густом леске напротив его удалось бы спрятать понадежнее.

Если все происходило так, как рассказывала девочка, то, скорее всего, убийство совершилось где-то в другом месте, сюда лишь привезли труп. Мотивы убийства следствие склонно было искать в любовном треугольнике: то ли потерпевшая пришла туда, где мужчина жил с женщиной в европейском платье, то ли, наоборот, мужчина жил с потерпевшей, а к ним явилась эта красотка. Впрочем, кое-кто из полицейских допускал, что между потерпевшей и парочкой из красного автомобиля нет ничего общего – очень уж не вязались между собой их наряды. Возможно, люди из автомобиля просто-напросто куда-нибудь ехали и остановились, чтобы их ребенок справил нужду, или же отправились в лесок на тайное свидание, прихватив с собой свернутое одеяло. Так или иначе, начальник службы розыска приказал первым делом отыскать автомобиль.

По картотеке транспортного бюро отдела общественного порядка проверили всех владельцев двухместных автомобилей в Токио и окрестностях. Ничего подозрительного не обнаружилось.

Видевшая автомобиль Аса постепенно перестала быть центром внимания у себя в деревне. Однако, раз попав на трон королевы, девочка никак не хотела его покидать. Случившееся наложило на нее особый отпечаток, как накладывает ее, например, судимость. Девочке не давало покоя воспоминание о красивой пассажирке. В мечтах Аса видела, как она сама надевает красное платье, сама садится в красный автомобиль и вместе с мужчиной убивает ту злодейку.

Но о том страшном, о чем судачили жители деревни, о том, как выглядело мертвое тело в лесу, о самой злодейке девочка никогда не думала. Мертвая женщина, вызвавшая в ее воображении эту сияющую мечту, ее нисколько не интересовала.

Когда поиски автомобиля окончились ничем, группа розыска бросила все силы на установление личности убитой. Собрали газетных репортеров, предоставили им подробные сведения об одежде потерпевшей и прочих обстоятельствах, стали ждать заявлений о пропавших без вести. Заявлений оказалось очень много, причем подходящих по всем признакам; полицейские только руками разводили.

В полицейских участках занимались выявлением пропавших без вести официанток и служанок дешевых ресторанов и гостиниц, интересовались временной прислугой, нанимавшейся в такие заведения в районе Коганэи на время наплыва посетителей в дни цветения сакуры, наводили справки у владельцев табачных киосков – не покупала ли у них сигареты «Голден бэт» так-то и так-то одетая женщина (описывалась одежда убитой). Сведения поступали в изобилии.

Людям, приходившим в полицию с какими-либо сообщениями по этому делу, предъявляли фотографии – чаще всего фотографии одежды, что была на трупе. Так что в известном смысле этих людей тоже можно отнести к числу тех, кто видел. Но хотя их имена зафиксированы в документах Бюро общественной безопасности, приводить их здесь не стоит труда: по существу, с погибшей этих людей ничто не связывало. Из тех, кто видел, расскажу лишь об одном – о том, без кого никак не обойтись, – об убийце. Поймали его совершенно случайно.

Сигэскэ Мията, житель квартала Рюсэндзи-тё, что в районе Ситая, бывалый человек, в прошлом и рикша, и посыльный, настоящий эдокко – уроженец Токио с особенным токийским говорком, хвастался тем, что знает в своем квартале всех и всё. И что за это его высоко ценят в полиции. Как-то раз к нему заглянули двое сыщиков.

– Слушай, дружище, мы к тебе насчет той убитой женщины, ты, наверно, читал в газетах. Той, что стриглась. Ты ничего про нее не слыхал?

– Значит, не нашли еще убийцу-то… Стриженая, говорите? Вообще-то рассказывали мне тут про одну стриженую…

Сыщики навострили уши.

В городке Токородзава у Сигэскэ был дальний родственник по имени Хатидзо Арадзима. Примерно неделю назад он приехал к Сигэскэ со своей восьмилетней дочерью и прожил у него несколько дней. Хатидзо торговал у себя в городке свежей рыбой вразнос. После того как умерла его первая жена, дела у него пошли кое-как. Он сказал Сигэскэ, что рассорился со второй женой и хочет перебраться в Токио – приискать дом и открыть рыбную лавку.

– Я толком не понял, из-за чего он там с женой повздорил, – уточнил Сигэскэ, – вроде как она ему изменяла. И вот уж после того, как они разошлись, она завела себе нового полюбовничка, с ним они тоже стали цапаться, и вроде бы полюбовничек этот ее убил. Ну, правда это или нет, не скажу, но только она была стриженая.

– И где же теперь Хатидзо?

– Подался к пожарнику здешнему, Такэтаро. Тоже родственник. Пять дней, как к нему переехал. Это тут, недалеко.

Хатидзо, арестованный в доме у Такэтаро, особо не запирался и вскоре признался в убийстве.

Найденная в лесу мертвая женщина оказалась его второй женой Цуру.

Нанимаясь прислугой то в один, то в другой ресторанчик, Цуру долго на одном месте не задерживалась. Время от времени она, правда, обзаводилась домом и хозяйством, но ненадолго. Однажды, будучи содержанкой одного состоятельного человека, она сошлась с Хатидзо, у которого покупала рыбу, и покровитель с ней порвал. Цуру стала жить с Хатидзо, но уже через два-три месяца Хатидзо обнаружил, что жена то и дело не приходит домой ночевать. Он подолгу разыскивал ее, совсем забросил торговлю. Как-то раз он выволок ее из очередного ресторанчика и отвез к ее старшему брату. Вдвоем с шурином они принялись ее увещевать, но она только огрызалась в ответ, а наутро, часов в шесть, убежала из дома брата. Хатидзо догнал ее, зашагал рядом, они снова начали ссориться, а Цуру припечатала его такими словечками, что он не выдержал и ударил ее. Она упала и больше не двигалась. Взвалив бесчувственную женщину на спину, он забрел в лес и решил убить ее и себя. Сняв с Цуру шнурок, которым она была подпоясана, он задушил женщину. Однако сам проститься с жизнью не решился – очень уж любил дочку от первой жены.

Вечером того же дня Хатидзо распродал домашнее имущество и отправился с дочкой в Токио. Там он стал жить у знакомых, перебираясь из дома в дом.

Признав Хатидзо виновным в убийстве и сокрытии трупа, городской суд города Хатиодзи столичной префектуры Токио учел смягчающие обстоятельства и приговорил его к двум годам и шести месяцам каторжных работ.

Поскольку Хатидзо сам во всем признался, ему даже не стали предъявлять вещественные доказательства – одежду Цуру. Он не знал и не мог бы себе представить, во что превратилось тело его любимой – как оно кишело червями, поедалось тлением и обнажилось до костей. Страшное ощущение ее теплоты и мягкости в те минуты, когда он в смятении тащил ее на себе по лесу, вспоминалось ему как недолгое безумие, которое нахлынуло и прошло. Словно пылающая радуга, озаряло оно его думы в тюремной камере. И с каждым разом, когда его охватывал восторг раба, допущенного служить прекрасному женскому телу, призрак Цуру все больше походил на ангела.