Текст книги "Восставшая Луна"

– Идем со мной, – говорит Валет. Алексия позволяет ему взять себя за руку и подвести к перилам. – Смотри.

При первом прикосновении дождя Меридиан расцвел. Толпы заполнили пустые мосты и пешеходные мостики; на каждом балконе – множество людей. Сотни тысяч лиц обращены вверх, к дождю.

– О боже, – говорит Алексия. Ее глаза наполняются слезами.

– Ты еще ничего не видела.

Дождь нарастает и превращается в ливень. Алексия мгновенно промокает до нитки. Струи воды колотят ее, вышибают дух. Она едва может дышать под натиском стремительного потока капель. Шум падающей воды заглушает все прочие звуки. Алексия внутри какого-то ударного инструмента, бубна размером с город. Она знает, что такое обильный тропический дождь в Рио, но это превосходит воображение. Это библейский потоп. Валет хватает ее за руку, орет:

– Держись!

Пространство над центром Меридиана наполняется радугами – раз, два, три: одна выше другой. Тройная радуга, блистающая и яркая. Это ливневый дождь без туч. Искусственный небосвод сияет, как ему и положено в полдень. Над каньонами квадр Ориона и Водолея простираются радуги, точно мосты или арки от стены до стены, обозначая утро и вечер. В квадре Антареса сперва темно, а потом все небо проясняется до полной яркости и наступает парад радуг. Ну, конечно, ради такого чуда нельзя было не врубить небосвод на полную катушку.

– Ох, – говорит Алексия Корта. – Ох! – А потом она это чувствует. Движение воды, ток воды, голод воды. – Началось. – Она утаскивает Валета прочь от перил, по звенящему скользкому настилу к резервуару. Кладет руку на трубу: в вибрации ощущается нечто сексуальное. Вода бурлит. Она откидывает назад мокрые волосы и кричит пацану из команды мусорщиков:

– Все держится?

Пацан показывает ей два больших пальца и ухмыляется от уха до уха.

Трубы скрипят и дребезжат в креплениях. Алексия воображает, как дождь льется из желоба в водосток, из водостока в воронку, из воронки в узкую трубу, а потом – в широкую, и вот так, каскадом, низвергается вниз, огибает Байрру-Алту уровень за уровнем: вода мчится, льется. Реки, потоки неукротимой воды. И краны над резервуарами взрываются. Вода хлещет из труб, попадает в пластиковые баки. Опорный каркас качается и скрипит, люди пятятся. Но Алексия Корта спроектировала эти штуки крепкими, а байрристас все построили на совесть. Пластиковая пленка вздувается, уровень воды растет. Сквозь пелену дождя виднеется бриллиантовый блеск сигнальных зеркал: северо-восточный и северо-западный резервуары работают и наполняются.

– Черт! – кричит Валет, перекрывая рев воды. Его волосы прилипли к голове, одежда облепила тело мокрыми складками. – Красавица ты моя! – И в один миг его лицо застывает. Меняется. – Все вон отсюда! – вопит он. Обитатели верхотуры разбегаются по сторонам – убегают по ступенькам, карабкаются по опорам и трубам, перебирают перекладины приставных лестниц. Алексия озадаченно озирается. На платформе остаются только она и Валет.

– Ле, убирайся отсюда! – кричит он.

Старые добрые земные мускулы переносят Алексию на соседнюю платформу одним прыжком. Она уже увидела тени в уголках мира.

Четверо бойцов в броне, дождь льет с краев их шлемов. Ножи и шокеры в кобурах. За ними, чуть поодаль, маячат заббалины со своими суетливыми когтистыми машинами.

– Мать вашу за ногу! – кричит Валет. Он сдирает с себя рубашку. Алексия читает шрамы на его спине и плечах: некоторые еще лиловые, со следами недавних швов. Его руки зависают над рукоятями ножей у бедер. – Опять?!

– Просто позволь нам сделать свою работу, – отвечает какой-то заббалин из дождевой тьмы. – Вы тут все здорово устроили, но мы не можем позволить этому продолжаться.

– Но оно продолжится, – отрезает Валет. Алексия видит, как мышцы бойцов напрягаются, натягиваются сухожилия под бронированными панцирями. – Вы что же, пиздюки, так ничего и не поняли? – Валет заметил то же самое, что и она. – Как меня зовут? – кричит он. – Как меня зовут?

– Де… – начинает заббалинка, но Валет перебивает ее грозным рыком:

– Я Валет гребаных Клинков!!!

Дзынь-бум-щелк. Два бота выходят из тени сквозь завесу дождя. Капли стекают по блестящим панцирям. Они стройны, элегантны, красивы. Алексия помнит, как поразилась их красоте, когда отправилась на завод в Гуанчжоу в качестве представителя Лукаса, чтобы все осмотреть перед отправкой на низкую околоземную орбиту. Прекрасный ужас. Ее вот-вот стошнит.

– А-а, – говорит Валет. Он отворачивается. Он поворачивается в другую сторону.

Поворачивается, чтобы набрать скорость. Он вращается, двигаясь с изяществом молнии, – и в один миг его клинок оказывается под мышкой у бойца, а шокер противника – в его руке. Он целится и стреляет, не тратя время на размышления. Его движения быстры как мысль. Быстрее. Заряд шокера настигает бота в воздухе – тот уже прыгнул, разворачивая лезвия. Машина падает, дрыгая конечностями: ее закоротило. Павший боец дергается в конвульсиях, из рассеченной артерии толчками хлещет кровь. Брызги крови в лунной силе тяжести летят далеко. Проливной дождь все смывает сквозь отверстия в сетчатом настиле.

Валет припадает к настилу, словно ягуар, на его лице – кровожадная ухмылка. Второй бот двигается; Валет увертывается, бот пытается достать его лапой, увенчанной клинком. Машинная скорость, машинная точность. Лезвие рассекло бы ему бок до самого хребта, если бы что-то не прилетело с верхних уровней. Это болас [22]22
  Болас (бола) – охотничье метательное оружие из связки ремней, к концам которых привязаны круглые камни или аналогичные грузы.


[Закрыть]: ремни опутывают ноги бота, грузы вращаются с достаточным угловым моментом, чтобы суставы сломались. Бот падает, и подростки с гиканьем и свистом сигают с высоких уровней, чтобы навалиться всей толпой на поверженные машины, вскрыть их молотками и гаечными ключами, выдернуть бесценные, подергивающиеся кишки.

Бойцы атакуют. Валет оказывается между ними и подростками. Боец пытается обойти его с фланга, Валет взмахивает рукой – и в горло его противника по рукоять вонзается нож. Женщина в броне замахивается клинком, но Валет ныряет, и другой его нож, пройдя по дуге, входит ей глубоко под колено. Она падает, визжа и ругаясь. Валет кидается на влажный сетчатый настил, скользит по нему и пяткой бьет в коленную чашечку другого бойца, который тоже пытается зайти с фланга, всем весом своего тела разбивает щиток брони. Алексия слышит треск ломающейся кости сквозь грохот ливня.

– Мальцы!

Как он ощущает приближение противника? По движению воздуха, мгновенному отсутствию дождя, запаху – или ему помогают более тонкие бойцовские чувства? Он выламывает большой палец противнику, чью коленную чашечку уже разбил, – снова раздается хруст кости, – хватает нож и, нырнув под опускающееся лезвие, втыкает его в незащищенную заднюю часть предплечья нападающего. Тот роняет клинок, и Валет ловит оружие, прежде чем оно, с лязганьем отскочив от настила, улетело бы прочь, и вонзает противнику в подъем ноги. И вскакивает. С пустыми руками.

– Возьми оружие врага, – мокрые от дождя волосы облепили голову, лицо австралийца. – Используй против него.

И он снова подзывает: «Ну же, иди сюда».

Оставшийся боец, женщина, нерешительно тянет руку к шокеру. Потом качает головой.

– Умница, – говорит Валет. Он вытаскивает один нож из колена павшего бойца, другой – из горла трупа. Вытирает о мокрые лохмотья рубашки, переводит дух и вкладывает в ножны таким быстрым движением, что Алексия не в силах за ним уследить. – Забирайте то, что принадлежит вам.

Потоп превращается в ливень, потом в дождь, потом в морось. Все заканчивается. В Байрру-Алту отовсюду капает. Лучи света обращают капли в миллиард бриллиантов. Высокий город надевает свои драгоценности. Над платформами и уровнями вьются струйки пара. Валет поднимается по ступенькам. Алексия сдерживает ликование. Он не смотрит на нее. Народ Байрру-Алту кивает, когда он оказывается среди них. Он их будто не замечает. Все молчат.

Внизу, на месте побоища, заббалины выходят из тени.

Алексия разыскивает его в хампи из листов пластика, прицепленных к каким-то опорам. Пластик провисает от собравшейся дождевой воды. Валет стоит на коленях, спиной к ней. Он голый. С осторожностью и аккуратностью, с нежностью чистит и точит свои клинки.

Алексия долго стоит и наблюдает за ним. Она еще ни разу не видела лунного мужчину обнаженным. Физиологические изменения, вызванные лунной силой тяжести, изящны и одновременно отталкивающи. Почти человек. Зловещая долина. На нем почти нет лоскутка кожи, который не был бы прошит шрамами. Наверное, ему двадцать с небольшим, хотя в нем ощущаются самообладание и скрытая боль старика.

– Достаточно насмотрелась?

Алексия вздрагивает.

– Прости.

– У меня была тетя, которая пользовалась этими духами. Тетя Мэдисон. Ненавидел эту суку.

– Я пришла не вовремя, я пойду.

– Не уходи. – Он похлопывает по подушке своей постели. – Если тебе не претит сидеть напротив мужика с голыми причиндалами.

– Вовсе нет.

Она садится на подушку, скрестив ноги. Это пластик, набитый обрезками пластика. Его постель – гнездо из тряпья. С негерметичного потолка капает вода. Валет трудится сосредоточенно и усердно: водит точильным камнем по лезвию.

– У каждого свое вуду, – говорит он. – Когда я был джакару, первым делом надевал правую перчатку и правый ботинок от скафандра. Каждый раз. Ну а после драки меня не назовешь общительным.

– Понимаю.

– Уверяю тебя, Ле, не понимаешь.

Он поднимает клинок и поворачивает, ловя свет. Вдоль лезвия бежит пламя. Он играет с ножом, крутит, подбрасывает – хитрые трюки следуют один за другим. Потом нож снова падает ему в ладонь. Он делает молниеносное движение правой рукой. Острие клинка оказывается на волосок от горла Алексии. Он не смотрит на нее. Она не вздрагивает.

– Хочу тебя прямо на этой постели, – говорит бразильянка.

Теперь их взгляды встречаются. На губах австралийца – ухмылка. Свет на клинке: нож возвращается в ножны. Алексия расстегивает промокшие шорты и бросается на Валета Клинков. Опрокидывает на спину и оказывается сверху, стягивает мокрую майку, расстегивает лифчик. Оседлывает его, прижимает бедрами и руками к гнезду из тряпья. Валет сопротивляется, но у нее сила Джо Лунницы, и он, расхохотавшись как безумный, тянет ее вниз.

Они целуются. Она обхватывает его лицо ладонями.

Потом она тянется к его яйцам. Безволосые, гладкие как стекло.

– У меня свое вуду, – говорит Алексия. – Мои мужчины бреются.

– Хм, тут все бреются, – отвечает Валет. – После первого же случая, когда лобковый волос застревает в пов-скафе.

Потом он ее поднимает, и Алексия тихонько вскрикивает, а он сдвигает ее вперед. Кусает за внутреннюю сторону бедер; Алексия скользит навстречу, чтобы оседлать его лицо. Она теребит соски большим и указательным пальцами, пока он ест ее изнутри. Тяжело дышит в диско-ритме движений его языка, который кончиком касается клитора. Мышцы напрягаются, сжимаются. Еще рано. Она поднимает ногу и поворачивается, чтобы схватить его член. Он длинный и изогнутый влево. Она проводит по нему руками вверх и вниз, плюет в ладонь и полирует головку. Валет издает сдавленное ругательство, и его язык переходит к исследованию ее половых губ. Он ее ест. Выедает. Она опускается к его члену. Он подергивается у нее во рту. Она берет его в себя так глубоко, как только может без рвотных позывов.

Корасанзинью. Так она называла тот маленький треугольник под головкой члена Нортона, где происходило волшебство.

Нортон.

Она касается корасанзинью ногтем указательного пальца. Валет вскрикивает, потом хохочет.

О, как давно никто не смеялся во время секса. Как давно она не слышала чей-то смех.

Она оборачивается и смотрит на него.

– Ну что, лунный мужчина, какие у вас здесь особые фокусы?

Он ловко перекатывает Алексию на бок, сгибает ее левую ногу кверху, берется за правую, вытягивает и проникает внутрь. Она матерится по-португальски. Они самозабвенно трахаются. Позы, вариации, время: Алексия теряет счет всему и в какой-то момент оказывается лежащей на спине, согнувшись пополам, запрокинув ноги за голову – по-португальски это называется «эмпильядейра», – и, взглянув мимо ритмично движущихся бедер Валета, видит трех детей, которые подглядывают за ними через щель в хампи, сквозь которую все еще капает вода.

Она с воплем выкатывается из-под партнера и пытается прикрыться влажными тряпками, из которых он собрал свою постель.

– Приветики, – говорит один из троицы. Алексия решает, что это мальчик. – Мы просто хотели спросить: вдруг, когда вы тут закончите, вам захочется прийти и посмотреть, как работает водопровод?

После кафешки – ночевка.

– А он будет дома? – спросил Хайдер, когда Робсон предложил другу остаться у него на ночь. Хайдера представили Вагнеру и Анелизе. Оба его приветствовали, но Хайдеру неуютно рядом с Вагнером. На самом деле он боится. А Вагнер не в себе. Гиперактивен, страдает бессонницей, испытывает зверский голод. Он нервный, темпераментный, все делает очень-очень быстро и всюду сует нос. Робсону не надо подниматься на поверхность, чтобы точно сказать: Земля видна наполовину.

– У него краткосрочный контракт с «Тайяном» в Теоне Старшем, – говорит Робсон. – Его не будет до послезавтра.

Хайдер успокаивается. Робсон тоже.

Квартира маленькая даже по лунным меркам. У Робсона – свой уголок на верхнем уровне, переделанный из каморки, которая предназначалась то ли для учебы, то ли для занятий музыкой или еще чем-то, и она еще меньше. Матрас помещается в ней, как стелька в ботинке, и два мальчика лежат, словно пара запятых, этакий инь-ян.

– И как ты их делаешь? – спрашивает Хайдер, перекатываясь на удобный бок.

– Что делаю? – спрашивает Робсон. Наверху стучит и булькает вода, слышен постоянный басовый гул кондиционера.

– Магические трюки.

– Представление, – говорит Робсон. – Настоящие фокусники называют это представлением. Трюки – значит что-то нечестное.

– Но они и впрямь нечестные. Ты обманываешь людей.

Робсон долго размышляет над ответом.

– Ты выдумываешь истории, – Хайдер ни разу не позволил Робсону прочитать что-то из своих рассказов, но даже если бы и позволил, Робсон не из тех, кто любит читать. Однако он знает, что Хайдер загрузил в сеть мегабайты ангста, флаффа, страданий/утешений, шиппинга, слеша и яоя. Он может разобрать на части и проанализировать структуру, тропы и арки персонажа в любой теленовелле – он частенько это и делает, пока не замечает, как глаза Робсона мерцают, то есть тот начинает играть во что-нибудь на своей линзе. – Истории обманывают людей. Они заставляют думать, что персонажи реальны и тебя должно заботить то, что с ними происходит.

– Отчасти они правдивые, – возражает Хайдер. – Ну, не в буквальном смысле – бывает правда, а бывает истина. Они правдивы в том смысле, что демонстрируют людей – их чувства, сложности.

– Представление в этом смысле тоже правдивое. В сердце каждого представления скрыто зерно истины. Это и есть главный трюк, без него представление не получится. И обычно он очень простой, прямолинейный. Но его никто не должен заметить.

Теперь очередь Хайдера думать над ответом.

– Понимаю. Но как ты это делаешь?

– Практика, – без колебаний отвечает Робсон. – Актеры репетируют тысячу раз. Музыканты – десять тысяч. Танцоры – сто тысяч. А фокусники репетируют миллион раз.

– Миллион?!

Робсон просит Джокера пересчитать.

– Вообще-то больше миллиона.

Хайдер в растерянности умолкает на некоторое время.

– Я вижу, как ты практикуешься в паркуре. Прыгаешь и падаешь, прыгаешь и падаешь, прыгаешь и падаешь. Терпишь неудачу и повторяешь попытку – и так снова и снова.

– Движение должно стать частью тебя. Ты принимаешь форму движения. С фокусами то же самое. Ты просто не видишь падений. Если увидел падение, значит, понял суть трюка – и представление не получилось.

– Я бы так не смог, – признается Хайдер. – Не могу заниматься никакой физической деятельностью, требующей чувства времени или ловкости рук. У меня проблемы с мелкой моторикой. Что-то не так с химией мозга. Я как часы, которые отстают от всех, – самую малость, но опаздывают.

– Ух ты, – говорит Робсон. – Так ты, получается, постоянно живешь в прошлом?

– Ну, типа того, да.

– Ух ты… – Робсон чувствует, как Хайдер прижимается к нему на матрасе. В Меридиане, с волчьей стаей, он постелил себе отдельно, в тихом уголке гостиной, подальше от общего лежбища. Он не был волком, так что никто не ждал, что он будет спать со стаей, однако он понимал, что ему всегда будут рады. Здесь, в Теофиле, он делает то, чего никогда не сделал бы в Меридиане: делит постель с другим человеком. Даже не с волком – с другом. И это хорошо, безопасно. В первые ночи в квартире Анелизы он просыпался, не понимая, где находится, бродил туда-сюда в полусне. Кричал. Вагнеру не раз приходилось ложиться с ним рядом. Чтобы он чувствовал кого-то за спиной. Здесь он в безопасности, вдали от политики и вендетт Орла и его двора, похоронен в крошечном скучном Теофиле – и все равно время от времени по ночам просыпается с криком.

– Самому первому трюку – представлению – меня научил муж, – говорит Робсон. Робсон рассказал Хайдеру достаточно, чтобы удовлетворить любопытство, не подвергая опасности. Сегодня он должен рассказать больше: ему хочется избавиться от обмана и показать правду. – Его звали Хоан Рам Хун. Мы с ним были женаты одну ночь. Поужинали, а потом стали рассказывать анекдоты, и он научил меня показывать карточные фокусы.

Помолчав, Робсон добавляет:

– Он был очень добрым. Он бы ни за что не причинил мне вреда и никому не позволил бы. Потом он стал моим опекуном.

– Потом?

– После аннулирования брака. Моя тиа Ариэль обратилась в суд и расторгла брак. Ну, на самом деле кое-кому просто нужен был заложник. Как и в тот раз, когда Брайс Маккензи усыновил меня. Ариэль не было рядом, чтобы меня спасти, но Хоан отвез меня в Царицу и попросил Вагнера обо мне позаботиться.

– В твоей жизни столько всего происходит, – говорит Хайдер. – А моя такая, ну, скучная.

– Скучная – это хорошо, – заявляет Робсон. – Люди говорят, что им хочется приключений, типа как в мыльной опере, но так жить нельзя. В мыльных операх и во время приключений всем угрожает опасность. От приключений можно погибнуть.

– Неужели… э-э-э… – Хайдер кружным путем подбирается к вопросу.

– Кто-то погиб? Ага. Моя мама. Хоан. Мои друзья-паркурщики.

– Вот дерьмо. – Хайдер перекатывается на спину и сцепляет пальцы за головой.

– Никому не говори. Меня все еще ищут. Особенно теперь, когда тиу Лукас стал Орлом. Никто не знает, что я тут.

– Я никому не скажу, – обещает Хайдер.

Глава восьмая

С завтрака до полуночи посетители идут нескончаемым потоком. Соседи, которые не вели себя по-соседски, когда она была просто Мариной, грамотейкой с причудами, зато теперь им не терпелось поглядеть на женщину, которая спустилась с Луны. Соседи, которые были друзьями и сторонниками, всегда готовыми подставить плечо: они думали, что Марине-с-Луны надо помочь обжиться. Друзья. Из города приехала машина, битком набитая друзьями по колледжу – все были в масках с фильтрами и нервно озирались на деревья и фауну, высматривая потенциальную заразу. Джорди-Рей, лучшая подружка – не женщина, а какой-то полураздетый громыхающий взрыв во плоти`,– направилась прямиком в комнату, где они провели много часов, разыгрывая сцены из мыльных опер со своими куклами. Все еще работает в службе рейнджеров национального парка. Все еще не обзавелась постоянным другом, будь то девушка или парень. Марина провела бы с ней побольше времени, но Джорди-Рей уходит, когда в дверь опять кто-то звонит – это оказываются офицеры Долорес и Кайл из полицейского управления Порт-Анджелеса.

– Какие-то проблемы? – спрашивает Кесси. В доме Кальцаге к полицейским всегда относились враждебно.

Офицер Долорес переминается с ноги на ногу с неловким, но целеустремленным видом, будто ищет предлог поиграть в копа.

– Обычная проверка.

– Вы проверяете всех, кто прибыл с Луны? – Марина въезжает в гостиную. Оушен стоит у нее за правым плечом, как телохранительница, Уивир – за левым.

– Просто хотели убедиться, что у вас все в порядке, – говорит офицер Кайл.

– А почему бы и нет?

– Вы недавно вернулись из враждебной страны, – говорит офицер Долорес. – И работали в одной из ведущих корпораций, были личным ассистентом видного члена одного из главных семейств.

– Полицейское управление Порт-Анджелеса чертовски много знает про меня, – говорит Марина.

– Она не террористка! – ляпает Оушен. Воздух в комнате застывает. Дело может быстро принять дурной оборот.

– Уверена, офицеры просто хотели убедиться, что у людей не возникли какие-нибудь дурацкие идеи по поводу Марины, – говорит Кесси. – Фальшивые новости летают по всему миру, пока правда зашнуровывает ботинки.

– Именно так, мэм, – говорит офицер Долорес.

Марина ждет, когда раздастся хруст гравия под колесами патрульной машины, а потом говорит:

– Им велели приглядывать за мной.

– Они действительно думают, что ты террористка! – восклицает Оушен.

– А вот я думаю, что ты настоящая дура, Оушен Паз Кальцаге, – шипит Кесси. – Такие вещи нельзя говорить в лицо копам.

– Все в порядке, – говорит Марина. – Пойдем, поможешь мне с физиотерапией.

Но порядка нет и в помине. Воздух кажется грязным, у воды испорченный привкус. В каждом затянутом паутиной углу – чьи-то уши и глаза. Дом захвачен, она под наблюдением.

– Кто бы мог подумать, – говорит Марина и с трудом, превозмогая боль, встает к ходункам, – что я могла когда-то без особого труда пробежать двадцать километров.

– Пробежать? – Для Оушен слово «упражнение» значит что-то вроде перекатывания с одной стороны дивана на другую. Марина делает судорожный шаг. Еще один. И еще. Оушен следует за ней, готовая поймать тетушку, если та споткнется.

– Все дело в том парне, – говорит Марина. – О, он был просто отпад. А как иначе? Иначе я не побежала бы. Это было что-то вроде ритуала. Религия такая. С краской для тела и крошечными одежками.

– Марина! – ахает Оушен.

– Я собиралась рассказать тебе про секс…

– Нет-нет-нет! – вопит Оушен, зажимая ладонями уши. – Марина. Если я спрошу, обещаешь меня не закладывать?

– Не могу обещать. Спрашивай.

Пять шагов до конца коридора, повернуться – и назад.

– Это правда, что там, на Луне, никого не волнует, натурал ты, гей или би?

– Правда. Никого это не заботит, никто никого не осуждает, в глобо даже таких слов нет. Гендеров и сексуальностей столько же, сколько людей. Дело в том, кого ты любишь, а не что. – Конец коридора. Чтобы развернуться вместе с ходунками, надо исполнить сложный танец на подгибающихся ногах. – Чтобы это понять, у меня ушло много времени, но в этом – абсолютная суть Луны. Договор между людьми – это всё и вся. Твой папа. Я его еще не видела.

– Они на время расстались. Чтобы проверить, как им это понравится.

Марина слышит сквозящий в небрежных ответах Оушен гнев.

– На Луне брак – просто еще один контракт. С кем, в чем суть, как надолго. Можно жить вместе или врозь, с сексом или без. Открытые отношения, полиамория, кольцевой брак. Можно быть замужем за несколькими людьми одновременно.

– Звучит сложновато.

– Так и должно быть. Брак – штука, в которую трудно вступить, но из которой легко выйти. Я была с лучшим брачным адвокатом Луны, и даже она все свое время тратила на то, чтобы латать дыры и заживлять раны.

– Была.

– Что?

– Была с ней. Не «работала с ней».

– Так, ну-ка заткнись и помоги мне сесть обратно в кресло, – говорит Марина. – И дай сюда гантели. Теперь мне надо заняться верхней частью тела.

Но Оушен ставит гантели на пол и бросается к входной двери, потому что дом объявляет о новом посетителе: из Индонезии прибыл Скайлер.

Тайное братство страдающих бессонницей. Марина слишком устала для сна, Скайлер слишком устал от смены часовых поясов.

– С запада на восток еще хуже. – Он сидит на корточках, озаренный светом холодильника. Законы бессонницы предписывают, что неспящие должны собираться на кухне.

Он пьет сок из пакетика.

– Долгие перелеты вызывают обезвоживание.

– Уверяю тебя, перелет с Луны на Землю ни с чем не сравнится, – говорит Марина.

– Хочешь чего-нибудь?

– Нет, спасибо.

Она никогда не любила брата. Он поздний, последний, любимый ребенок. Сумел удрать в Юго-Восточную Азию, чтобы путешествовать, расслабляться, набираться опыта, жениться и с помощью харизмы получить приличную работу в области маркетинга в Джакарте. Ей же пришлось отправиться на Луну, чтобы оплатить медицинскую помощь матери.

– Я слышал, у тебя были гости из полиции Порт-Анджелеса.

– Они перехватывают мои сообщения. Это легко заметить: ИИ у них дерьмовый.

Скайлер откидывается на спинку стула.

– Мне потребовалось три дня, чтобы добраться сюда. Все летит к чертям собачьим. Каждую неделю на две-три ночи отключают электричество. Все ищут виноватых и сочинили уже миллион теорий. Заговоры повсюду. Правительство – какое угодно правительство – захвачено Луной. Луна все решает. Короче, обычная ерунда про всемирный заговор и контроль над разумом.

– Это полная противоположность тому, что произошло на самом деле, – говорит Марина. – Вы вторглись к нам.

Скайлер отпивает еще сока из пакетика.

– Чем сильнее правительство отрицает это, тем больше людей верят. Люди очень привязываются к своим убеждениям. Каждый, кто связан с Луной, – агент Сатаны. На вернувшихся домой нападают. Женщину из нашего дома атаковали грабители. А она вернулась два года назад и уже полностью восстановилась. Какие-то парни ворвались в ее квартиру, потому что думали, будто она собирается захватить водопровод. Потом подключились имамы – как-то в пятницу собрали огромную толпу. Офис ВТО в Джакарте атаковали и сожгли. Толпа не пустила пожарных тушить пламя. На термоядерной станции в Джокьякарте устроили демонстрацию. За отключениями электричества стоит «Маккензи Гелиум». Всем засунут в глаза эти чипы…

– Чибы.

– Какая разница. Всех вынудят иметь эти штуки, и, если ты сделаешь что-нибудь не то, правительство сперва отключит тебе сеть, потом электричество, затем воду. А в конце концов запретят дышать.

Скайлер осушает пакетик и расплющивает его о стол.

– В конечном итоге дело в чужаках. Речь не только об Индонезии, Малайзии, Индии, Австралии. Маккензи, они же австралийцы, и все равно чучела Дункана Маккензи уже несколько раз вешали на Харбор-бридж и сжигали.

– О чем ты говоришь?

– Это зараза. Она распространяется. Даже здесь.

– И я тогда… кто? Секретный супершпион с Луны?

– Женщина, которая работала на одного из крупных игроков. На ту, чей брат сейчас управляет Луной.

– Все совсем не так…

– Не важно, как на самом деле. Я тебе говорю о том, что люди думают. Будь осторожна.