Текст книги "Эмигрант с Анзоры"

Слишком поздно. У меня хорошая реакция, но – слишком поздно… Резкий запах ударил в ноздри. Я сделал еще два шага по направлению к двери. Я увидел Зай-зая, мне показалось – без головы… нет, это же противогаз… он успел натянуть… я хотел нажать на курок еще раз, но сил не было. Пистолет, кажется, упал. И я начал падать.

Газ… это был газ, понял я, и потерял сознание окончательно.

Боль невыносимая. Когда лежишь, еще ничего, но стоит шевельнуться…

Кажется, зрение уже восстановилось. Это хорошо. Но чем яснее сознание, тем боль сильнее. Вдоль позвоночника – такая знакомая… ломит, пробивает насквозь. И если бы еще не эти идиотские наручники. Это не наши, силовые, мягко охватывающие запястья, а нормальные железные наручники. С зубьями. Неужели они думают, что я сейчас способен на какие-то движения?

Это невозможно терпеть. Невозможно. В этот раз мне досталось, как никогда в жизни. Зай отыгрался на мне за все неудачи… Сколько ударов было – двадцать, тридцать? Я уже не знаю. Мне давали отдохнуть, потом снова привязывали…

Как пить хочется. Есть здесь какое-нибудь ведро, кран, словом, какая-нибудь вода? Хочется пить, но я и голову не могу поднять, чтобы осмотреть помещение. Боль такая, что мышцы слабеют, в глазах темнеет. Голова валится назад.

В прошлый раз все было иначе… хотя в прошлый раз я своими ногами дошел до комнаты. Рядом были ребята. Мне дали напиться, уложили, укрыли. А теперь… Пати.

Вот, значит, как. Я, наверное, очень тупой и наивный человек. Так страшно это чувство, что тебя обманули. Если бы хоть сразу вместо Пати пришли десять Треугольных. Но нет… Они же понимали, что я теперь квиринец, что меня так просто не взять, я наверняка хоть чем-то вооружен… И я бы действительно ушел – ну что мне даже и десять Треугольных, убежал бы. Если бы не Пати… не моя идиотская, тупая доверчивость перед Зай-заем.

Я не то, что маяк активировать, охнуть не успел. Я даже не чувствовал, как меня схватили. Ничего. Не знаю, сколько времени прошло. Очнулся уже в административном корпусе.

Пати, за что? Почему ты так поступила? Неужели ты искренне считаешь, что я виноват в чем-то? Или, что я – квиринский агент? Но агенты не приходят так, как я – открыто.

Разве я враг тебе и Общине?

Не надо было лететь сюда… не надо было верить Пати. Не надо было самому себе верить до такой степени! Я квиринец. Но как легко возвращается прошлое… как это легко, как сладко – снова послушаться… снова хоть на миг стать общинником. Пусть виноватым, оступившимся – но своим. Стать ХОРОШИМ.

Я квиринец… и вот теперь придется погибнуть так глупо, потому что маяк они сняли, и нет никакой возможности сообщить… да что там, даже пошевелиться. Валтэн будет ждать меня… два месяца, если понадобится, до следующего дежурства. Если бы он был здесь! Я с тоской вспомнил Валтэна. Вот – родной мне человек. Марк… Оливия… да много теперь уже родных, близких людей. Им я могу верить – они квиринцы, эстарги, как и я. Я знаю, чего от них ждать. А Пати – как я мог верить в нее? Чужой, абсолютно чужой человек. Я не знаю, права она или нет. Наверное, права – по-своему. Она замечательная общинница, люди к ней тянутся. Но для меня она навсегда останется чужой. Как же я ошибался!

Нет у меня никакой Родины… это миф, мираж. Родина – вот эта боль. Она пройдет, и останется только воспоминание.

Скрипнула дверь, и непроизвольно мое тело дернулось, и кости ответили новым взрывом боли. Я переждал ее, закрыв глаза. Надо мной стоял Зай-Зай. Только не это… я слабо застонал от ужаса.

– Двести восемнадцатый, – сказал он, – вставай.

Я поднял руку и прикрыл рукой лицо. Встать я все равно не смогу. И не хочу.

– Вставай, – сказал старвос, – ведь все равно заставлю.

– Не могу, – прошипел я. Говорить громко не получалось, голос, видимо, сорвал. Зай протянул руку, взял меня за шиворот и сбросил на пол. Я упал мешком, и застонал от нового взрыва боли, переждал его, уткнувшись в пол лицом. Потом Зай начал поднимать меня пинками. Довольно скоро это ему удалось.

Я лежал, оказывается, не в том помещении, где была качалка. Значит, мне еще туда нужно дойти… Я кое-как ковылял и на каждом шагу постанывал от напряжения. Зай-зай терпеливо шел за мной.

Это уже какое-то качественно новое состояние. Обычно все-таки после качалки на следующий день уже и ходить можно, и даже работать. Но видимо, мне слишком сильно в этот раз досталось. Я не узнавал помещения – здесь все перестроили, видимо… Мы поднялись по лестнице. Не помню, но кажется, качалка расположена в подвале, в самом низу. Я только теперь осознал свое предчувствие – мне казалось почему-то, что больше меня на этот кошмар не поведут, я этого просто не выдержу, умру… и казалось, непонятно, почему, что еще не пришло мое время умирать. Что меня просто не могут снова привязать к качалке, потому что ну не может же быть мир таким ужасным… глупая мысль, но кажется, она оправдывалась.

Теперь я узнал помещение. Мы пришли в кабинет старвоса, тот же самый… я разглядывал красно-белые знамена на стенах. Цвет крови и цвет душевной чистоты. Из-за бокового стола навстречу нам поднялся человек в военной форме, с большим синим треугольником на берете.

– Вот, пожалуйста, гир сендин, это двести восемнадцатый… бывший двести восемнадцатый номер, – поправился Зай-зай, – ныне квиринский агент.

Сендин (довольно-таки серьезное звание, между прочим) внимательно посмотрел на меня. Я думал о том, как бы присесть или прилечь. Он взял меня за подбородок двумя пальцами в тонкой перчатке, поднял лицо и повернул к свету. Судя по ощущениям, под глазом у меня должен быть синяк, и губы разбиты. Сендин слегка поморщился. Резко вытянул вторую руку, я отшатнулся и едва не упал, потеряв равновесие. Но сендин не ударил меня, он, оказывается просто хотел показать мне фотографию…

На фотографии я увидел свой собственный ландер. Или не мой… да нет, мой – на носу характерный узор выбит.

– Это твоя машина? – поинтересовался сендин.

– Моя, – прохрипел я.

– А нормально ответить ты не можешь?

– Не могу. Голоса нет.

– Ясно. Я забираю его, – сендин повернулся к Зай-заю.

Управление охраны… подумал я. Или разведка… по его форме не разберешь. Двое Треугольных подошли ко мне сзади. Ну, сейчас мне хватило бы и одного сендина… я сейчас и с пуделем бы не справился.

Я вдруг понял, что Зай-зая мне больше никогда не суждено увидеть. Мне стало смешно отчего-то. Я повернулся и посмотрел ему в глаза.

Светлые честные глаза. Полные уверенности и сознания своей правоты.

Что ж, он тоже по-своему прав.

– Кругом, марш, – скомандовал сендин. Я повернулся к охранникам и шагнул им навстречу к двери. Но не рассчитал и потерял равновесие. Уже на лету я попытался опереться о дверной косяк, но он оказался слишком далеко… я рухнул на пол и зашипел, снова переживая приступ костной боли.

Краем глаза я видел, что Зай-зай подскочил ко мне и занес ногу.

– А ну, вставай!

– Отставить, – приказал сендин. От удивления я поднял голову.

А дальше произошло что-то уж вовсе невообразимое. Сендин вышел со своими ребятами в коридор. Через некоторое время Треугольные притащили носилки. Меня кое-как на них взгромоздили, а потом сендин разомкнул и снял мои наручники… И пока я блаженствовал от великого облегчения, меня, как какого-нибудь глостийского властителя в паланкине, вынесли во двор и погрузили в закрытый фургон.

Надо же, какие чудеса случаются в жизни… а я думал, что знаю о Лервене все.

Я наивно полагал, что точно знаю, чего мне ожидать в ближайшем будущем. Конечно же, смерти. И конечно же, не легкой, потому что какой же мелкий Треугольный начальник в Лервене упустит случай поиздеваться над бесспорным квиринским агентом?

Ошибся я в одном. Ведь я – агент настоящий. Не такой, как Таро. Не просто какой-то бедолага, которого захотели убрать. А настоящих квиринских агентов в Лервене, видимо, ценят и уважают.

Прошло всего три дня. Три дня, как я лежу в этой замечательной, чудесной, пусть небольшой, но светлой и уютной комнате с очень крепкими решетками на окнах, а за окном – еще одна сетка, по которой пропущен ток. Сегодня я уже тщательно исследовал все возможности побега. Но даже квиринскому ско это, боюсь не под силу.

И все же удивительно. В самом начале меня обследовал врач, и даже общий рентген сделали, на предмет, видимо, наличия переломов. И здесь – настоящая кровать, матрац без всяких клопов, и уж совсем верх благополучия – постельное белье. Стол и стул, привинченные к полу. К тому же меня кормят четыре раза в день, что совершенно невероятно. В Лервене и в мирное-то время было голодновато, а что говорить о военном. И ведь я все-таки в тюрьме. Но кормят, причем довольно сытно. Перловка, например, вчера вечером была с маслом… Н-да, конечно, это не «Синяя ворона». И все же…

Скучновато, конечно. Но эти два дня я был занят в основном внутренними ощущениями. Я отходил от пережитого. Даже голос постепенно восстановился. Вообще, после качалки отходят быстро, а били меня не так уж сильно. Несколько синяков осталось, только и всего.

Удивительно, насколько быстро я вернулся к прежнему лервенскому мироощущению. Я ведь действительно стал другим. Пати права – и не только внешне. Я стал квиринцем… я научился быть одиноким. У меня другие ценности в жизни, другие интересы, невозможно представить, чтобы я с восторгом подумал о Цхарне. Наконец, я отказался от сенсара – совсем. Больше никаких наркотиков – ни физических, ни духовных…

И вот – стоило мне только попасть сюда… Я оцепенел перед старвосом. Я не смог защитить себя, не смог убежать. И вот теперь я наслаждаюсь постельным бельем и кашей с маслом, и что будет завтра, послезавтра – уже мало волнует меня. Наверное, убьют… Все равно. Мне нечего защищать. Мне не за что держаться. Возможности убежать у меня нет. Смешно – когда-то мы, трое доходяг, смогли совершить такой побег, ничего не умея, ни врезать врагу по сопатке, ни бегать, ни плавать, ни лазать по стене… Но ведь теперь меня охраняют гораздо строже. Отсюда мне действительно не уйти. Я даже не знаю, где нахожусь. Возможно, в Баллареге… Увидеть бы Леско еще раз. Нет, наверное, не получится.

Моя жизнь больше не принадлежит мне. Я не знаю, что со мной будет. Единственное желание – чтобы больше не мучили. Смерть моя, по-видимому, неизбежна. Но ведь когда-то надо умирать… я давно уже привык к этой мысли, ведь я летаю уже четвертый год. В любой момент может что-то случиться. Только бы смерть была быстрой…

Может, это и лучше, что я не успел вызвать Валтэна и ребят. Хотя вообще-то среди эстаргов это совершенно нормально – ты вляпываешься в неприятности, кто-то тебя выручает, в следующий раз будет наоборот. Но сейчас я вляпался не по работе, а по собственной глупости. Да и нечего им здесь делать… это наши лервенские дела.

Жаль, что Валтэну придется долго ждать.

За дверью послышались шаги. Я приподнялся, сел на кровати. Вроде, до ужина еще далеко… странно.

Дверь распахнулась, вошел Треугольный. Ну все, похоже, спокойная жизнь кончилась. На допрос, наверное, поведут.

– Встать, руки.

Он надел мне наручники. В коридоре еще какие-то люди стояли. Я приготовился уже идти, но Треугольный взял вторую пару наручников и, зацепив за цепочку первой, приковал меня к железной кроватной спинке. Да, дело серьезное. Только после этого в помещение вошел давешний сендин, а с ним – еще какой-то тип, тоже военный, но с авиационной нашлепкой на берете – самолетиком в треугольнике. Тоже сендин, между прочим. И за ними – четверо охранников. Опасаются меня, однако.

Ну что ж, в какой-то степени – правильно. Я ведь сразу же, как только они вошли, подсознательно начал оценивать – нельзя ли дать в рыло и выскочить… В окно мне никак не выйти, дверь – единственный путь. И если она открывается, мозг сразу начинает перебирать варианты… с этим мне уже ничего не сделать, от этого никакая общинная психология не избавит.

Я сел на кровать – стоять мне было неудобно, приходилось чуть наклоняться, цепочка тянула книзу. Если что – прикажут встать… но мне не приказали. Сендин-треугольный опустился на стул, привинченный к полу, авиатор подал знак, и один из охранников выскочил в коридор и притащил для него второй стул из коридора.

– Ну как ты себя чувствуешь, Ландзо? – обратился ко мне сендин. Я вздрогнул от неожиданности. Такое впечатление, будто я на Квирине очутился.

– Нормально, – сказал я, справившись с шоком.

Сендин кивнул.

– Болей уже нет? Двигаешься нормально?

– Да.

– Мы подняли твое дело, – сказал Треугольный, – по поводу вашего побега… тебя можно понять. Твоя невиновность в похищении тех документов уже доказана. Так что ты чист перед Родиной.

Удивительно, но при этих словах внутри у меня возникла некая горделивая радость.

Хотя, казалось бы, ну какая мне сейчас разница?

– В принципе, ты можешь вернуться в Общину, – продолжил сендин, – тебя никто не станет обвинять. Впрочем, и задерживать квиринского гражданина мы не станем. Мы хотели только поговорить с тобой.

Я кивнул. Как же без этого? Поговорить – это уж обязательно.

– Ты знаешь, что сейчас идет война? – спросил вдруг авиатор-сендин. Я ответил утвердительно.

– Положение у нас не блестящее. Фундаменталисты перешли в контрнаступление на юге… Мы посмотрели твой аппарат, Ландзо. Ты, вероятно, можешь и поле абсолютной прозрачности генерировать?

– Экран? Да, могу. Только там энергии мало осталось, надо зарядить.

– От поля планеты? – авиатор, похоже, схватывал на лету.

– Да. На это нужно несколько часов, и желательно твердая прочная поверхность. Рета… ну, хотя бы бетонная.

– Лазерная пушка…

– Да.

– Так вот, Ландзо, я хотел бы попросить тебя, – твердо сказал авиатор, – помочь нам. Ведь ты лервенец, верно? Ты еще не забыл об этом?

Я пожал плечами. Трудно сказать… обида еще клокотала в груди. За что мне пришлось снова пережить этот кошмар, ведь весь позвоночник, наверное, черный теперь. И сейчас – приковали, связали… разве это нормальный разговор, на равных? И все же где-то мне было приятно, что я – лервенец. Что меня ценит Родина…

– Одна разведка, не больше, – сказал авиатор, – ну и, возможно, нанесение удара по нескольким объектам в Беши. А потом… мы поговорим. Если ты сможешь нам помочь, Родина в долгу не останется. Ну как?

Я задумался. Да, мой ландер, в принципе, стоит всей лервенской авиации. Подойти под экраном к берегам Беши, привезти подробную карту всех их военных объектов, а некоторые из них преспокойно запалить лазером… При этом мне никакой эскорт из истребителей не нужен, я сам отличный истребитель. Универсал. Да, их можно понять…

О чем я думаю? Если я окажусь в ландере, да еще под экраном – я же неуязвим. Вертикальный взлет, подъем по дуге – и привет! Хотя нет, наверняка они что-нибудь придумают, чтобы я так просто не сбежал.

Что же делать? Отказываться глупо. Даже более, чем глупо (спина снова заныла). Выполнять их задание…

А собственно, почему бы и нет? Я вполне чувствовал в себе силы воевать за Лервену. Да, по-настоящему, я уже квиринец. Меня не волнует эта война. Но… с другой стороны, с Бешиорой меня связывает еще меньше. И смутные воспоминания детства – все-таки эти бешиорцы гады, они еще хуже наших… Почему бы и не поучаствовать в войне? Не стать между делом, раз уж подвернулась возможность, Спасителем Отечества?

– Согласен в принципе? – спросил сендин.

– Да, – ответил я хрипло.

– Хорошо, тогда обсудим технические детали.

Мне снимали наручники и ножные кандалы только на время – когда я занимался зарядкой гравитора. Ландер поставили во дворе тюрьмы на специальную пластину. Во время зарядки он становится тяжелее раз в пятнадцать, так что рядом никого не должно быть… И потом, когда все было уже готово, тщательно выработан маршрут, на ландер подвесили дополнительно несколько ракет (я убедился, что один из типов лервенских ракет «воздух-воздух» вполне можно на нем использовать. Толку от них не так уж много, но все равно приятнее.), когда все было обговорено на несколько раз, меня вывели под конвоем во двор и только здесь, уже перед самой машиной, развязали и позволили надеть бикр.

Передо мной в машину полезли двое охранников в обычных лервенских высотных костюмах. В моем ландере есть два задних сиденья, также оборудованных катапультами. Вот на эти сиденья и взгромоздился мой новый экипаж. Если мне взбредет в голову отправиться куда-нибудь к черту на кулички, ребята должны меня пристрелить и катапультироваться. Так что я чувствовал себя как пилот лайнера, захваченного террористами.

Но однако в бикре – уже гораздо лучше. Для меня это было новостью… как, оказывается, замечательно иметь на теле вот такую плотную, труднопробиваемую броню. Я вскарабкался в кабину, с удовольствием прошелся пальцами по панели, включая контроль. Языком активировал шлемофон.

– Сурана, я Лойг, как слышно?

Дурацкие позывные придумали, по названиям рек. Ну ладно, какая разница. Голос Бендхи – сендина-авиатора – ответил довольно четко:

– Лойг, я Сурана, слышу хорошо. К взлету готов?

– Минут через пять, – сказал я.

– Хорошо, взлет через пять минут…

И вот машина оторвалась от земли. Какой бред владел мной? В кого я превратился?

Ведь я умею летать. Я квиринец. Как они смогли убедить меня в обратном? Я засмеялся.

– Лойг, я Сурана, в чем дело? – требовательно осведомился Бендхи.

– Ничего, – сказал я, – все в порядке.

Я поднялся по дуге на пятнадцать километров, нисколько не щадя чувств моих охранников – впрочем, это десантники, опыт полетов у них есть – давя тройной перегрузкой. Мое кресло куда лучше ее компенсирует, ну это их проблемы. Я их с собой не приглашал. И там, в чистейшем прозрачном небе, вне досягаемости каких-либо анзорских ПВО, я настроил рацию на волну «Креты».

– Первый, как слышно? – произнес я на линкосе. Несколько минут молчания. Только бы Валтэн не спал… тогда он ответит сразу. У меня мало времени, скоро я буду над Бешиорой, и там придется работать. Наконец в шлемофоне затрещало, зашипело – помехи ничего себе – и я услышал такой родной, взволнованный голос.

– Ландзо! Второй, я тебя отлично слышу! Как дела? Помощь нужна?

Охранники, видимо, поняли, что происходит что-то неладное. Один из них пнул сзади в спинку моего кресла. Я поднял кулак и погрозил назад. Сволочи… не дают сосредоточиться.

– Валтэн, я в плену. Мне дали взлететь при условии, что я атакую Бешиору. Я иду выполнять задание. У меня на борту два охранника. В случае чего они меня пришьют. Вызови парней на всякий случай… может быть, мне удастся выбраться самому. Если получится, попробуйте приблизиться к планете. Пока все.

В шлемофоне раздался оглушительный треск, потом ворвался голос сендина.

– С кем ты трепался, Лойг, мать твою так?

– Сам с собой, Сурана, – ответил я весело, – сам с собой.

– Имей в виду, в случае чего ты ответишь…

– Знаю.

Я включил экран и снизился над Бешиорой. Нет, конечно, никакой надежды на то, что мне удастся идти под экраном все время. Ведь нужна, во-первых, съемка местности, во-вторых, даже и стрелять мне не удастся из-под экрана – прицел не работает, а визуальные объекты тоже смещены. Моя задача – найти, заснять и по возможности поджечь, четыре самых крупных объекта бешиорской военной экономики и собственно армии… Больше за один раз не удастся, но и это – очень серьезный удар по Бешиоре. Возможно даже, он будет переломным. Почему-то мне даже приятно, что я один смогу целую войну выиграть… Да-а, а кем я был в Лервене всего пять лет назад?

Тьфу ты, ну и мысли… Я время от времени отключал экран, чтобы выяснить точно, где нахожусь. Наконец я сообщил «Суране»:

– Вижу объект номер один… начинаю атаку.

Это мне циллос сообщил – я бы сам никогда не догадался, что вот эти длинные серые квадраты и есть крупнейший в Бешиоре авиационный завод. Я отключил экран и перешел в крутое пикирование. Расчет был точным – над заводом я оказался на высоте примерно километра. Для моей маломощной пушечки высота, к сожалению, существенна (знал бы – не стал бы снимать с ландера основное вооружение, конечно). Я положил ладонь на сектор оружия. Внизу появилось белое облачко – загорелся какой-то цех. Ага, трубопровод, вот его нужно поджечь обязательно. Я вел ландер волчком над объектом, невидимый луч плясал по крышам завода, разрезая их тончайшей нитью, воспламеняя, уничтожая… там, внизу, сейчас бешено выли сирены. Пилоты неслись к истребителям, ракеты выкатывались на старт. ПВО сходила с ума – откуда я свалился им на голову? Но я уже закончил атаку. На третьем экране все отлично видно – весь завод, вся гигантская площадь, даже отсюда не обозримая глазом, пылает… Я включил экран, развернул сопла и стал уходить вверх по дуге. Для бешиорцев я просто исчез.

Интересно, что переживают сейчас ребята за моей спиной? Ладно, пора к следующему объекту. Я летел теперь невысоко, время от времени, в условленных местах отключая экран и ведя автоматическую съемку. Лучше бы они штурмана ко мне посадили, чем этих… Примерно через полчаса подо мной оказался второй объект – я не знал сам, что это такое. Тоже какой-то завод, по площади не меньше первого. Я спикировал, выключил экран и начал работать пушкой.

Внезапно на радаре возникли всплески. Я только глянул… некогда, черт возьми, некогда – мне надо пушкой заниматься… Да уж, вот это номер! Мне наперерез шла группа бешиорских истребителей… О Цхарн, ведь я уже давно не занимался воздушными боями… как сдал на 4в, так и не занимался! А зря… сколько их – десять, двенадцать… я выпустил все свои ракеты. Надо уходить – радар показывал протянувшиеся ко мне тонкие ниточки ракетных трасс. Я выбросил ловушки, у меня их всего четыре… Сам же включил экран. Мне было уже не до атаки объекта. Мать честная, а ведь энергии меньше половины… Нет, все-таки они переоценили возможности ландера! Я поставил экран в мигающем режиме – он отключался каждые пятнадцать секунд. Так меньше энергии уходит. Я стал свечой уходить в небо… перегрузка вдавила в кресло так, что глаза, казалось, полезли из орбит. Ничего, ничего… жить хочешь – терпи. Как не хочется катапультироваться… по прошлому разу помню, каково это. Из атаковавших меня самолетов четыре оказались сбитыми, остальные рассеивались… кажется. Зато теперь по мне стреляли ракетами. О Цхарн, Цхарн… знаю, я был неправ, я бросил тебя! И ты теперь так жестоко меня наказываешь… неумолимый! Надо драпать назад, понял я. Никаких больше объектов… и думать нечего.

– Эй, ты! Слишком высоко! – крикнул мне один из блюстителей моей нравственности, – снижайся, или убью!

У них там собственный высотомер установлен… и правда, уже шестнадцать километров. Для бешиорских ракет я здесь почти недосягаем, зато могу в любой момент выйти на орбиту… нет, не могу. Дуло пистолета почти уперлось мне в затылок. Я стал снижать высоту – резкими скачками… и только попробуйте мне заблевать кабину, гады. Одновременно я делал широкий разворот в сторону Лервенской границы.

– "Сурана", я возвращаюсь… энергии мало, меня засекли. Я возвращаюсь!

– "Лойг", возвращайся, – послышался приказ. Ну ладно, хоть против этого не возражают.

Где я теперь? Почти там же, над этим странным объектом. Почему бы не попробовать еще раз? Я направил огонь на корпуса зданий. Отключил экран. И в этот самый миг…

Сначала машину ощутимо тряхнуло. Потом я почувствовал, как какая-то сила навалилась на меня, сжала так, что потемнело в глазах… я был совершенно беспомощен теперь. Меня несло куда-то, я летел – уже без ландера. Бешиорская ракета прекратила существование моего ландера. И в тот самый момент, когда я понял это, меня швырнуло так, что я потерял сознание.

Что-то подозрительно часто в последнее время я прихожу себя в незнакомом месте… Но больше, вероятно, мне делать этого не придется – это место и вправду окажется последним.

Никто еще не возвращался из бешиорского плена.

Так… руки-ноги в порядке. Ничего даже не болит особенно, разве что голова тяжелая. Как с похмелья… Лежу я на чем-то твердом. Вроде дощатых нар. Сесть – могу. Вполне. И даже встать. Помещение маленькое и почти пустое. Только нары, ведро в углу – можно догадаться, для каких целей, и на голой стене – небольшое распятие. Крест ихний, бешиорский. Свет проникает через окошко, забранное решеткой, под самым потолком. В окошко мне не протиснуться, так что можно не прыгать…

Память… помню все очень хорошо. Катапультировался. Удар. Естественно – мой нежный мозг такой перегрузки не выносит, отключается. Уже два раза проверено. Впрочем, это у большинства так – кто же 8 «же» выдержит, хотя бы и недолго. Интересно, что с моими охранниками. Вот ведь козлы – если бы я мог подняться повыше… не в космос, хотя бы в стратосферу – нас бы и не сбили.

Наверное, более умелый пилот, с опытом боев, смог бы продержаться… но у меня такого опыта нет. Один на один мне уже приходилось как-то воевать. Приходилось атаковать и «Крету»… но вот сражаться со всей системой ПВО этой области Бешиоры – это для меня оказалось чересчур.

Надо же… и наши, лервенские дуболомы переоценили возможности ландера. Какие там четыре объекта… я один-то еле запалил. Ну, сделал бы четыре боевых вылета. Так нет – нужно было все сразу.

Интересно, что у меня даже легенды нет. Что рассказывать – ведь сейчас на допрос потащат? Они не поверят, что я лервенец – номера-то нет. И откуда такая машина, опять же? Сказать, что я с Квирина… нехорошо как-то, не нравится мне это. Получится, что Квирин вмешивается во внутренние дела Анзоры. С другой стороны, если моих Треугольных тоже поймали, они наверняка расскажут всю правду. Да и я не смогу, наверное, это скрыть, если бить начнут.

Придется рассказывать всю правду. Сложно и неправдоподобно… почему правда всегда так не похожа на правду?

Мне пришлось ждать не так уж долго. Дверь приоткрылась, и я увидел двух местных стражников, одетых в сине-серую форму – у пояса дубинки, в кобуре что-то внушительное, на запястья нацеплены шипастые толстые браслеты.

– Выйти, – сказал один из них на лервени с жутким акцентом, – Пилот… выйти.

Я вышел. Разумеется, перед тем, как отправиться на Анзору, я довольно неплохо выучил беши – но об этом им знать не обязательно. Руки мне связали сзади чем-то металлическим на ощупь. Я не разглядел наручников. Один из стражников подтолкнул меня в спину – видимо, словарный запас у него кончился.

Я пошел вперед и вскоре был вознагражден за скромность. Охранники позади заговорили на беши.

– Если этот зури (зури – что-то вроде чужака, язычника у бешиорцев) будет вести себя так же, как те двое, я проглочу свой язык от смеха.

Выражаются они довольно-таки высокопарно.

– Этот зури ничем не лучше других, – отозвался второй.

– Э нет, Миаль, не говори так. Кор не случайно приказал поместить его и допрашивать отдельно. Ведь он не лервени. Посмотри на его руку – там нет дьявольской метки.

– Откуда же он, о сын неизреченной?

– Может быть, что он явился из другого мира, сплошь погруженного в неизреченную мерзость?

– В таком случае он еще хуже тех двух.

– Да, но Кор пожелал беседовать с ним отдельно.

На этом разговор прервался, потому что мы пришли. Кстати, дисциплинка у этих бешиорцев. Позволили бы себе наши Треугольные разглагольствовать, конвоируя пленного.

В кабинете было много разных вещей. Особенно мне не понравилось кресло с высокой спинкой – то, что оно все опутано проводами, и на кончике каждого провода – подозрительно знакомая пластинка. Точно такая же, как недавно мне накладывали на позвоночник (кости сразу заныли). Ну и еще разные вещи – я их толком не разглядел. Прямо передо мной находился стол, на нем – монитор, в общем, похожий на лервенский. За столом восседал, видимо, этот самый Кор. Пожилой мужчина со следами излишеств на лице – мешки под глазами, двойной подбородок. Глаза серые, острые. Одет он был поярче охранников – синий свободный балахон крест-накрест пересекали полосы золотого шитья. Богато украшенный большой крест болтался на шее. Кор сделал знак, охранники отступили от меня на полшага.

– Назови свое имя, зури, – приказал Кор. Говорил он по-лервенски достаточно чисто. Я решил ничего не скрывать – какой смысл?

– Ландзо.

– Номер?

– У меня нет номера. Я родился в Лервене, но потом убежал, и номер мне удалили. У меня есть фамилия – Энгиро.

– Ландзо Энгиро, – повторил Кор, занося, видимо, мое имя в базу данных, – возраст?

– Двадцать шесть лет.

– Ты – пилот этого детища Неизреченной Грязи, и ты сжег завод в Луриэ и уничтожил часть нашей биологической фабрики? – спросил Кор. Я ответил утвердительно.

– Какую роль в экипаже выполняли двое других лервенцев? – резко спросил Кор.

– Они должны были меня охранять, чтобы я не сбежал и выполнял задание.

– Откуда же ты явился, зури?

– Я жил на Квирине. Захотел повидать Родину, ведь я родился в Лервене. В Лервене меня поймали и силой заставили выполнять боевое задание. Квирин к этому не имеет никакого отношения, – добавил я поспешно.

– Эта машина Люцифера, на которой ты летал – произведена на Квирине?

– Да, – ответил я, – это моя личная машина. Я приобрел ее и на ней хотел повидать Родину.

– Но такая машина не может самостоятельно преодолеть расстояние между Квирином и нашим миром, – заметил Кор.

– Да, – согласился я, – меня доставили друзья на большом корабле, по моей просьбе. Через два месяца они должны меня забрать. Если я не поднимусь на ландере, они улетят.

Можно, конечно, наоборот, припугнуть их квиринским оружием. Но мне этого не хотелось делать. Не хотелось впутывать ребят и вообще – Квирин. Если меня убьют, это чисто анзорийское дело. Все это, от начала до конца, придумано мною. И если кто-то из-за этого должен пострадать, то только я один.

Я жалел даже о том, что связался с Валтэном – лучше бы ему всего этого не знать… Ведь теперь они будут искать меня, и рисковать собой. В успех этого поиска я все равно не верю.

– В общем и целом мне известно о тебе все, зури, – холодно сказал Кор, – ты умрешь…

Он поднялся из-за стола, оказавшись довольно крупным и грузным мужчиной. Подошел ко мне, держа в руке какой-то металлический предмет вроде короткого копья. Приставил это копье к моей грудине острием.

Признаться, я все-таки ждал какой-то преамбулы. Камеры смертников там, зачитывания приговора, эшафота, завязывания глаз, предсмертной молитвы… ну хоть слов каких-нибудь. Но что меня просто вот так зарежут, как куренка… Я стиснул зубы от ужаса. Кор погружал орудие в мое тело. Вначале я отшатнулся, но двое охранников тут же подхватили меня сзади. Копье двигалось очень медленно… боль была невыносимой. Я явственно ощутил, как рвется кожа, как начинает течь кровь… И вот это – УЖЕ ВСЕ?! Вот сейчас Я УМРУ?! Этого не может, просто не может быть… о, как больно, как невыносимо! И в этот миг другая, ужасная мысль вдруг пронзила меня – я только что убил огромное количество людей, не подозревавших обо мне, не успевших подумать и подготовиться к смерти… Сейчас в Бешиоре день, все рабочие были на местах. Я уничтожил целый завод и еще часть биофабрики. Да, я лервенец, идет война – но что за чушь, какой я лервенец на самом деле… я должен был умереть и не соглашаться на эту гнусность. Почему, почему я не поступил так? Невозможно поверить, но эта мысль была до того явственной, до того пронзительной, что и собственную смерть я перестал ощущать. Я думал совсем о другом, умирая… Я чувствовал невыносимую боль, меня надевали, точно цыпленка, на вертел, но боль существовала как бы отдельно от меня – я был в тот миг ВИНОЙ.