Текст книги "Арабы. История. XVI–XXI вв."

Двумя ведущими центрами журналистики и издательского дела в арабском мире были (и остаются по сей день) Бейрут и Каир. В середине XIX века Ливан стал центром арабского культурного возрождения – по-арабски этот период назывался нахда («пробуждение», «ренессанс»). Мусульманская и христианская интеллигенция, получив доступ к типографиям (зачастую принадлежавшим миссионерским организациям), начала активно заниматься составлением словарей и энциклопедий и издавать великих классиков арабской литературы и мысли.

Литературное возрождение позволило арабам Османской империи вспомнить о славном доосманском прошлом и, таким образом, встать на путь переосмысления своей идентичности и культурного самоопределения. Движение нахда охватило все арабоязычные народы независимо от географического положения и религиозных различий и породило новую идею, которая оказала чрезвычайно мощное влияние на всю дальнейшую арабскую политику: арабы являются единой нацией с общим языком, культурой и историей. После кровопролитных конфликтов, произошедших в 1860 году в Горном Ливане и Дамаске, это позитивное новое видение было особенно важно для преодоления глубоких межобщинных расколов. Газеты играли ключевую роль в распространении этой идеи. Один из ведущих просветителей периода арабского возрождения Бутрус аль-Бустани в 1859 году назвал газеты «важнейшим двигателем просвещения общества»[161]161
  Там же, 31.


[Закрыть]. К концу 1870-х годов в Бейруте выпускалось не менее 25 газет и других периодических изданий.

Однако в конце 1870-х годов османское правительство начало вводить новые меры контроля над прессой, которые в период правления султана Абдул-Хамида II переросли в жесткую цензуру. Многие журналисты и интеллектуалы были вынуждены перебраться из Сирии и Ливана в Египет, где пресса пользовалась гораздо большей свободой. Эта миграция положила начало частной прессе в Каире и Александрии. В последней четверти XIX века в Египте появилось больше 160 арабоязычных газет и журналов[162]162
  Martin Hartmann, The Arabic Press of Egypt (London, Luzac, 1899), 52–85; цитируется в книге: Roger Owen, Lord Cromer: Victorian Imperialist, Edwardian Proconsul (Oxford: Oxford University Press, 2004), 251.


[Закрыть]. Одна из старейших и известнейших газет в современном арабском мире, «Аль-Ахрам» (буквально «Пирамиды»), была основана двумя братьями, Салимом и Бишаром Такла, которые переехали из Бейрута в Александрию в начале 1870-х годов. В отличие от многих газет того времени, публиковавших статьи на культурные и научные темы, «Аль-Ахрам» с первого номера, вышедшего 5 августа 1876 года, была настоящим новостным изданием. Братья Такла использовали александрийский телеграф для получения новостей от агентства «Рейтер». В то время как бейрутская пресса не имела доступа к телеграфу и полагалась на почту, пересказывая чужие истории с опозданием в несколько месяцев, «Аль-Ахрам» сообщала своим читателям свежие новости о событиях внутри страны и за рубежом в течение нескольких дней и даже часов.

Разумеется, хедивы не могли игнорировать растущее влияние египетской прессы и старались усилить государственный контроль над процветающими СМИ. Египетское правительство закрывало издания, чьи политические взгляды считались «неумеренными». После банкротства государства в 1876 году, в период усиления европейского вмешательства в политику и экономику Египта, журналисты активно участвовали в деятельности реформаторской коалиции и поддерживали ее лидера Ахмада Ораби. Правительство отреагировало на это принятием в 1881 году жесткого закона о печати, тем самым создав опасный прецедент ограничения свободы прессы.

Эти ограничения были ослаблены в период британской оккупации, а к середине 1890-х годов лорд Кромер и вовсе перестал упоминать о законе о прессе 1881 года. Разумеется, он помогал субсидиями газетам, выражавшим пробританские взгляды, таким как англоязычная «Египетская газета» и арабоязычная «Аль-Мукаттам», но в то же время не принимал никаких мер против газет, которые открыто критиковали его правление. Кромер понимал, что эти газеты циркулируют внутри очень узкого круга образованной элиты и что свободная пресса служит полезным клапаном, благодаря которому зарождающееся националистическое движение может «выпускать пар».

Таков был мир газетных изданий, с которым Ахмад Амин столкнулся в начале 1900-х годов: молодые арабские СМИ, появившиеся благодаря европейским технологиям и выражавшие широкий спектр взглядов, от консервативно-религиозных и пробританских до откровенно националистических.

В начале 1900-х годов национализм был относительно новым явлением в арабском мире. Идея «нации» как политической единицы – общности людей, живущих на определенной территории и стремящихся к самоуправлению, – была продуктом европейского Просвещения. В течение XIX века эта идея распространилась по всей Европе и проникла на Ближний Восток, где поначалу вызывала осуждение: национализм ассоциировался с мятежными христианскими общинами на Балканах, стремившимися отделиться от Османской империи при поддержке европейских держав. В 1820-х и 1870-х годах египетские и североафриканские войска принимали участие в подавлении националистических восстаний в балканских землях.

Ситуация изменилась после колонизации европейцами Северной Африки. Приход европейского империализма обеспечил два важных условия становления национализма: во-первых, определение четких границ национальных территорий, подлежащих освобождению; во-вторых, наличие общего врага, что давало населению возможность сплотиться в общей освободительной борьбе.

Само по себе сопротивление иностранной оккупации не является национально-освободительной борьбой: ни войну Абд аль-Кадира в Алжире, ни восстание Ораби-паши в Египте нельзя считать националистическими движениями. В отсутствие соответствующей националистической идеологии после разгрома армий сопротивления и отправки в изгнание их лидеров в этих странах не возникло никакого политического движения, которое стремилось бы к обретению независимости от иностранного господства.

Парадоксально, но именно европейская колонизация Северной Африки дала толчок процессу национального самоопределения. Люди начали задаваться вопросом: что значит быть «египтянином», «ливийцем», «тунисцем», «алжирцем» или «марокканцем»? Прежде эти названия мало что значили для большинства людей в арабском мире. Они идентифицировали себя с конкретным племенем, с местностью, например городом (Александрия) или регионом (Кабильские горы), либо считали себя частью глобального сообщества умма, как в Коране называются все мусульманские народы.

В годы перед Первой мировой войной заметная националистическая активность наблюдалась только в Египте. Богословы-реформаторы, борясь с тем, что мусульмане оказались под властью европейских христиан, начали формировать исламский ответ на наступление империализма. В то же время другая группа реформаторов сформулировала светскую националистическую повестку дня. Идеи «исламских модернистов» и светских националистов внесли значительный вклад в развитие арабской мысли и вдохновили более поздние националистические движения по всему мусульманскому миру.

Два человека задавали тон в дебатах об исламе и современности в конце XIX века: Джамал ад-Дин аль-Афгани (1839–1897) и шейх Мухаммад Абдо (1849–1905). Именно они сформулировали идею исламской программы реформирования, которая определила лицо ислама и арабского национализма в ХХ веке.

Аль-Афгани был не только мыслителем – он много путешествовал по восточным и европейским странам, вдохновляя своих последователей и внушая тревогу правителям. Восемь лет, с 1871 по 1879 год, аль-Афгани провел в Египте, где преподавал во влиятельном университете аль-Азхар. По образованию он был богословом, но по задаткам – выдающимся политическим агитатором. В поездках по Индии, Афганистану и Османской империи его впечатлили масштабы европейской угрозы для исламского мира и бессилие правителей мусульманских государств в противодействии этой угрозе. Однако политическая философия аль-Афгани была сосредоточена не на том, как сделать мусульманские страны сильными в политическом и экономическом плане, чего пытались добиться реформаторы эпохи танзимата в Османской империи, Египте и Тунисе. Он утверждал, что, если мусульмане начнут жить в строгом соответствии с принципами своей религии, их страны вернут себе былое могущество и преодолеют внешние угрозы со стороны Европы[163]163
  Albert Hourani, Arabic Thought in the Liberal Age, 1798–1939 (London: Oxford University Press, 1962), 113.


[Закрыть].

Хотя аль-Афгани был убежден в том, что ислам полностью отвечает требованиям современного мира, он полагал, что для решения проблем сегодняшнего дня мусульманам нужно обновить свою религию. В его восприятии, как в восприятии любого глубоко верующего мусульманина, послание Корана было вечным и вневременным. Устаревшей он считал интерпретацию Корана – богословскую науку, застывшую в своем развитии в XI веке ради предотвращения инакомыслия и раскола. В результате исламское богословие в XIX веке преподавалось по тем же книгам, что и в XII веке. Однако средневековые богословы не могли предвидеть, с какими новыми реалиями и вызовами столкнется исламский мир несколько столетий спустя, поэтому назрела необходимость в новой интерпретации Корана. Аль-Афгани считал необходимым, чтобы мусульманские правители приняли конституции, основанные на обновленных исламских принципах и налагающие жесткие ограничения на верховную власть, а также призывал к объединению мусульман на основе панисламской религиозно-политической идеологии. Эти радикальные новые идеи были подхвачены поколением талантливых молодых богословов в аль-Азхаре, в том числе интеллектуалами-националистами Ахмадом Лутфи ас-Сейидом и Саадом Заглулом, а также выдающимся исламским модернистом шейхом Мухаммадом Абдо.

Уроженец деревни в дельте Нила, Абдо стал одним из величайших мыслителей своей эпохи. Богослов, журналист и судья, он завершил свою карьеру в должности верховного муфтия Египта – главного религиозного деятеля страны. Он писал статьи для знаменитой газеты «Аль-Ахрам» и, как и ат-Тахтави, одно время был редактором правительственной газеты «Вестник Египта». В 1882 году участвовал в восстании Ахмада Ораби и был выслан британцами в Бейрут.

Находясь в изгнании, Абдо путешествовал по Западной Европе и познакомился в Париже с аль-Афгани, где они создали тайное общество и начали издавать реформистскую газету, призывавшую дать исламский ответ западному империализму. В конце 1880-х годов Абдо вернулся в Египет и, опираясь на идеи аль-Афгани, сформировал более конкретную реформистскую программу.

Парадоксально, но в своем призыве к более прогрессивному исламу Абдо предлагал в качестве образца для подражания первую мусульманскую общину – пророка Мухаммада, его сподвижников и последователей, известных как ас-салаф, или «праведные предшественники». Таким образом, Абдо стал одним из основателей нового реформистского течения в исламе, называемого салафизмом. В наши дни салафизм ассоциируется с именем Усамы Бен Ладена и наиболее радикальным крылом антизападного исламского активизма. Но во времена Мухаммада Абдо это было не так. Абдо выступал за возвращение к золотому веку, когда мусульмане исповедовали «правильный» ислам, что позволило им стать определяющей силой в мире. В первые четыре столетия ислама мусульмане распространили свое господство по всему Средиземноморью и до Южной Азии. После этого, утверждал Абдо, исламская мысль закоснела и пришла в упадок. Начал процветать мистицизм, рационализм угас, и мусульманское общество скатилось к слепому соблюдению закона. Только путем освобождения ислама от средневековых богословских оков и возрождения его как живого вероучения умма (мусульманская община) могла вновь обратиться к чистой и рациональной вере своих предков и вернуть себе былой динамизм, который в прошлом позволил ей стать господствующей мировой цивилизацией.

Ахмаду Амину посчастливилось присутствовать на лекциях великого Мухаммада Абдо в университете аль-Азхар. Его воспоминания дают яркое представление о том, какое мощное влияние оказывал исламский реформатор на своих учеников. «Я был на двух его лекциях, слышал его красивый голос, созерцал его почтенный вид и понял благодаря ему то, чего не понимал, слушая других ученых аль-Азхара». Обсуждая вопросы богословия, Мухаммад Абдо постоянно обращался и к вопросам реформирования ислама. «Время от времени, – вспоминал Амин, – Абдо пускался в рассуждения о нынешнем состоянии мусульманского общества, о причинах этого состояния и о том, как это можно исправить»[164]164
  Ahmad Amin, My Life, 48–49.


[Закрыть].

Аль-Афгани и Мухаммад Абдо рассматривали ислам как неотъемлемую часть национальной идентичности, которая начала формироваться со вступлением Египта в эпоху национализма. Но наряду с этим они были серьезно обеспокоены состоянием мусульманского общества и положили начало дебатам о необходимости социальных реформ.

Одной из животрепещущих тем этих дебатов стало положение женщин в мусульманском обществе. При первом знакомстве с европейцами во время наполеоновского вторжения египтяне столкнулись с совершенно другой моделью гендерных отношений, которую сочли неприемлемой. Египетский историк аль-Джабарти пришел в смятение от того, какое влияние французские мужчины оказывали на египетских женщин. «Французские чиновники взяли себе в жены мусульманок, которые стали одеваться, как французские женщины, гулять вместе с мужьями по улицам, проявлять интерес к государственным делам и общественной жизни, – неодобрительно писал он. – Женщины стали командовать и запрещать!»[165]165
  Thomas Philipp and Moshe Perlmann, trans. and eds., 'Abd al-Rahman al-Jabarti's History of Egypt, vol. 3 (Stuttgart: Franz Steiner, 1994), 252–253.


[Закрыть] В представлении аль-Джабарти это было вопиющим нарушением естественного порядка вещей в мире, где привилегия командовать и запрещать принадлежала исключительно мужчинам.

Ат-Тахтави, который наблюдал за отношениями полов в Париже 30 лет спустя, также сетовал на нарушение «естественного порядка». «Мужчины у них рабы женщин и во всем им потакают, – писал он, – неважно, красивы эти женщины или нет»[166]166
  Daniel L. Newman, An Imam in Paris: Al-Tahtawi's Visit to France (1826–1831) (London: Saqi, 2004), 177.


[Закрыть]. Аль-Джабарти и ат-Тахтави выросли в мире, где порядочные женщины жили в своей половине дома, называвшейся гаремом, а на людях появлялись под несколькими слоями одежды и паранджой, надежно скрывавшей лицо и фигуру. Эти традиции сохранялись и в конце XIX века. По словам Амина, его мать и сестры «всегда ходили в парандже, так что никто никогда не видел их лиц, и они смотрели на людей только из-под накидки»[167]167
  Ahmad Amin, My Life, 19.


[Закрыть].

Но в 1890-е годы египетские реформаторы начали выступать за изменение роли женщин, и, пожалуй, никто не делал этого более решительно, чем адвокат Касим Амин (1863–1908), который утверждал, что национальная борьба за независимость должна начаться с улучшения положения женщин в египетском обществе.

Касим Амин (не родственник Ахмада Амина) родился в очень богатой семье. Его отец, турок-осман, до переезда в Египет был губернатором Курдистана и имел титул паши; мать происходила из влиятельной египетской аристократической семьи. Касим учился в лучших частных школах Египта, получил начальное юридическое образование в Каире, после чего продолжил изучать право во Франции, в Монпелье. В 1885 году он вернулся в Египет и вскоре присоединился к реформистским кругам, сплотившимся вокруг Мухаммада Абдо.

Тогда как его сподвижники обсуждали роль ислама и британской оккупации в национальном возрождении Египта, Касим Амин сосредоточился на положении женщин. В 1899 году он написал поистине революционный труд «Освобождение женщины». Будучи исламским реформатором, обращающимся к мусульманской аудитории, Касим Амин связывал свои аргументы со светской националистической повесткой дня, ставящей своей целью освобождение от империализма.

Египетские женщины были лишены доступа к образованию, не говоря уже о праве на работу, и в 1900 году менее одного процента из них умели читать и писать[168]168
  Judith Tucker, Women in Nineteenth Century Egypt (Cambridge: Cambridge University Press, 1985), 129.


[Закрыть]. Как утверждал Касим Амин больше 100 лет назад – а сегодня ему вторят авторы «Доклада о развитии человеческого потенциала в арабских странах», – бесправное положение женщин ослабляет арабский мир в целом. «Женщины составляют половину всего населения мира, – писал Касим Амин. – Обрекая их на невежество, страна отказывается от половины тех благ, которые могло бы обеспечить ее население, что влечет за собой очевидные пагубные последствия»[169]169
  Qasim Amin, The Liberation of Women, trans. Samiha Sidhom Peterson (Cairo: American University at Cairo Press, 1992), 12.


[Закрыть]. Написанная на классическом арабском языке, его работа была полна жесткой критики:

На протяжении веков наши женщины повинуются власти сильных и подавляются могучей тиранией мужчин. Мужчины привыкли рассматривать женщин как существ, предназначенных лишь для того, чтобы служить им и исполнять их волю, и не желают отказываться от этого взгляда! Мужчины не дают женщинам возможности ни учиться, ни работать, из-за чего те не могут обеспечить себя средствами к существованию. В результате у женщин остается единственный выход – быть женой или проституткой[170]170
  Там же, 15.


[Закрыть].

Касим Амин противопоставлял прогресс западной цивилизации, которому, по его мнению, в немалой степени способствовало расширение прав женщин в Европе и Америке, отсталости Египта и мусульманского мира в целом. «Униженное положение мусульманских женщин является главным препятствием на пути к нашему прогрессу, к достижению того, что является благотворным для нас», – утверждал он[171]171
  Там же, 72.


[Закрыть]. И напрямую связывал положение женщин с национальной борьбой: «Чтобы улучшить состояние нации, нам необходимо улучшить положение женщин»[172]172
  Там же, 75.


[Закрыть].

«Освобождение женщины» вызвало острую полемику среди реформаторов, консерваторов, националистов и интеллектуалов. Консерваторы и националисты осудили идеи Амина как подрывающие основы общества, а исламские богословы обвинили его в попытке нарушить установленный Богом порядок. Касим Амин ответил на критику в своей следующей работе «Новая женщина», опубликованной год спустя, где отказался от религиозной риторики и отстаивал права женщин с точки зрения эволюции, естественных прав человека и прогресса.

Конечно, усилия Касима Амина разочаровали бы сегодняшних сторонников феминизма. Это был спор среди мужчин, которые обсуждали, какие права и возможности они должны даровать женщинам. Призывая улучшить положение женщин в египетском обществе, Амин вовсе не требовал полного равенства между полами. Однако для того времени и места его идеи о правах женщин носили радикально передовой характер. Споры, вызванные его работами, запустили процесс перемен. В следующие 20 лет женщины из высших слоев египетского общества подхватили его идеи и начали вести борьбу за свои права.

Таким образом, под влиянием активных дебатов о национальной идентичности, реформировании ислама и злободневных социальных вопросах, таких как гендерное равенство, к концу XIX века начала складываться особая форма египетского национализма. Наиболее сильное влияние на его становление на раннем этапе оказали два человека – Ахмад Лутфи ас-Сейид и Мустафа Камил.

Ахмад Лутфи ас-Сейид (1872–1963) родился в семье землевладельца, окончил среднюю школу и в 1889 году поступил в школу права, а также начал посещать лекции в университете аль-Азхар. Будучи учеником Мухаммада Абдо, он тем не менее не рассматривал ислам как основу национального возрождения. В отличие от других националистов своего времени, пропагандировавших идеалы панисламизма, панарабизма или паносманизма, Лутфи ас-Сейид заявлял об уникальности египетской нации и был одним из первых идеологов национальной государственности в арабском мире. Он основал первую в Египте политическую партию «Нация», объединившую сторонников Мухаммада Абдо, и через газету «Аль-Джарида», которую он редактировал, продвигал идеи о естественном праве египетской нации на самоопределение и самоуправление.

Лутфи ас-Сейид считал власть британцев и хедивов двумя формами автократии, лишившими египетский народ законного правительства. Тем не менее он признавал преимущества грамотного административного управления, внедренного британцами, и их финансового порядка. Он также понимал, что в сложившихся обстоятельствах нереально надеяться на получение независимости от Великобритании. У британцев были в Египте свои интересы и была армия, чтобы отстаивать их. Поэтому, по мнению Лутфи ас-Сейида, египетский народ должен был использовать британскую оккупацию, чтобы заставить хедива принять конституцию и создать местные институты самоуправления, такие как законодательный совет и региональные советы.

Ахмад Амин был завсегдатаем редакции газеты «Аль-Джарида», где собирались египетские националисты для обсуждения злободневных вопросов. Здесь Амин получил свое социально-политическое образование «благодаря лекциям нашего профессора Лутфи [ас-Сейида] и других и тесному общению с избранной группой самых образованных людей Египта»[173]173
  Ahmad Amin, My Life, 90.


[Закрыть].

Лутфи ас-Сейид представлял умеренное крыло египетского националистического движения и был готов сотрудничать с британскими колониальными властями, чтобы привести страну к тому уровню развития, при котором она сможет добиться независимости. Но существовало и более радикальное течение египетского национализма, лидером которого был Мустафа Камил (1874–1908). Как и Лутфи ас-Сейид, Камил получил юридическое образование в Каире и Франции. Он был одним из основателей Национальной партии («Ватан»). Во время учебы во Франции Камил сблизился с некоторыми ведущими французскими националистами, которые были настроены в отношении британского империализма ничуть не менее враждебно, чем молодой египтянин. Вернувшись на родину в середине 1890-х годов, Камил принялся агитировать за освобождение от британской оккупации. В 1900 году он основал газету «Аль-Лива» («Знамя»), которая стала влиятельным рупором нарождающегося националистического движения.

Будучи блестящим оратором и харизматичной личностью, Камил сумел приобрести широкую поддержку среди студентов и простого народа. Некоторое время он даже пользовался тайной поддержкой хедива Аббаса II Хильми-паши (правил в 1892–1914 гг.), который надеялся использовать националистическое движение как средство давления на британцев. Однако молодой богослов Ахмад Амин поначалу не был впечатлен радикальным национализмом Камиля, сочтя его чересчур эмоциональным, лишенным здравого рационализма[174]174
  Там же, 60.


[Закрыть].

Отчасти проблема египетских националистов в начале ХХ века заключалась в том, что британские оккупанты вели себя слишком мирно и никоим образом не провоцировали египетский народ на восстание. Хотя египтянам не нравилась сама идея иностранного правления, британцы принесли с собой стабильность, административный порядок и низкие налоги. Египтяне мало контактировали со своими британскими хозяевами, которые предпочитали общаться в своем кругу и не вмешиваться в жизнь местного населения. Таким образом, простые египтяне не видели угрозы в британском правлении и относились к нему скорее благодушно.

Так было до тех пор, пока не случился Деншавайский инцидент.

Летом 1906 года несколько британских офицеров отправились поохотиться на голубей у деревни Деншавай в дельте Нила. Но местные крестьяне потребовали прекратить охоту, поскольку они разводили этих голубей, чтобы есть. В завязавшейся стычке один офицер был смертельно ранен. На тот момент лорд Кромер находился за пределами страны, а его заместители отреагировали на инцидент слишком остро. Они направили в деревню британский отряд, который арестовал 52 местных жителя, и создали специальный трибунал для суда над ними. Египетская общественность жадно следила за новостями через газеты.

События в Деншавае резко изменили политические взгляды Ахмада Амина и его читательские предпочтения. Он точно запомнил дату – 27 июня 1906 года, – когда обедал с друзьями на террасе кафе в Александрии. «Доставили свежие газеты, и мы узнали из них, что четверо крестьян были приговорены к смертной казни, двое к пожизненной каторге, один к пятнадцати годам тюрьмы, шестеро к семи годам тюрьмы, а пятеро к пятидесяти ударам плетью. Мы были охвачены горем, обед превратился в поминки, большинство из нас плакали»[175]175
  Там же, 60–61.


[Закрыть]. С того момента, по словам Амина, он читал только радикальную националистическую газету Мустафы Камиля.

Волна негодования охватила весь Египет. Городские жители узнали о жестокой расправе из газет, а народные поэты разнесли эту новость по деревням в своих песнях, в которых рассказывалось о трагедии в Деншавае и несправедливости англичан.

В конце концов страсти вокруг этого события поутихли, но Деншавайское дело не было забыто окончательно и британцы не были прощены. Так в 1906 году был заложен фундамент для становления националистического движения. Но перед египетскими националистами стояла непростая задача: они были вынуждены противостоять могущественной Британской империи, которая не собиралась уходить из арабского мира, а, напротив, намеревалась расширять здесь свое присутствие. Больше того, с оккупации Египта экспансия Британии на Ближнем Востоке только началась.