Текст книги "Мертвым не понять"

Весь день я провела в расстроенных чувствах, то и дело натыкаясь на следы «своей» бурной деятельности за то время, которое законно считала проведенным в восточном дворце моего принца, мало этого – теперь я в точности вспомнила тот зальчик, в котором меня все это время держали. Тускло освещенньй, он как бы опускался на три ступеньки вниз и по форме напоминал полукруг – так, одна стена его, с четырьмя плотно прилегающими друг к другу арками, откуда и лился свет, была вогнутой, как внутренняя поверхность шара, а другая, рядом с которой располагалось мое ложе, казалась прямой. Словом, весь зальчик сильно напоминал изящно оформленный бассейн, где вместо золотых рыбок жила я.

20
ЛЮБОВЬ

Не помню, под каким именно предлогом _мне удалось улизнуть из дома в поликлинику, сдать кровь. И, разумеется, не на машине (не хотелось лишний раз беспокоить мужа). Уже на улице меня охватило вдруг странное чувство, подумалось: что, если и правда никакого похищения не было, а все это лишь сон ума, в то время как мое тело устанавливало новый рекорд печатания на компьютере и демонстрировало навыки идеального секретаря, занимаясь корректурой незнакомого текста по телефону. А может быть… может быть, я вот так же выходила на улицу, водила к себе мужиков, подписывала кабальные обязательства, выгребала из сберкассы остатки денег и засеивала ими Невский, словом, делала все те непотребства, за которые теперь-то придется расплачиваться. Бедный Павел – я сошла с ума, а посыплется-то все на него.

Я добрела до поликлиники и, заплатив в регистратуре, пошла на экзекуцию. Любопытные все-таки эти барышни с ангельскими личиками и острыми иголочками. И куда девают они эти бесчисленные трубочки со свеженькой человечьей кровушкой? Ну, хотя бы и после анализа?

Лаборатория с ними вряд ли делится, поэтому плутовки приспособились собирать с одного пальца до семи урожаев, деловито подсовывая к сему слабому источнику все новые и новые скляночки. Интересно, знает ли администрация, что в любом штате больницы или поликлиники всегда служит с десяток вампиров? Да, думаю это не в новинку, потому что на вооружении у них всегда есть готовая печать «На повторный анализ». Что на человеческом языке должно означать: «Извините, был маленький банкет, словом, все выжрали».

От таких мыслей на душе повеселело, и я уже решила, что часа полтора в бассейне да излюбленная доза ужастиков перед сном поставят меня на ноги. Но тут, я как раз распрощалась с детьми тьмы в ослепительно– белых халатах и собиралась в гардероб, где оставила пальто, как оттуда навстречу мне вынырнула рыжая стервочка по прозвищу Леди Заразушка, одна из тех мымр, что вечно отсиживаются в кафе на Ленфильме и называют всех на «ты».

– Дианочка! Какой сюрпризик! – заверещала она, едва только мы поравнялись. – А я тебя вчера видела! – Она погрозила пальцем. – Все хорошеешь…

– Где? – «Этого только недоставало – сбываются самые худшие мои прогнозы».

– Как где? Скромняга! По телевизору! В прямом, можно сказать, эфирчике. Там еще этот пшибзик все бегал вокруг да около: «Диана, а как вы относитесь к тому? Диана, а как вам понравилось это?..» Мы были в гостях, ну, в гостях не в гостях, так, видимость одна. И тут по телеку тебя дают! Я кричу: Диана, Диана, а этот шизик, ну, с которым я была, ну, ты не знаешь, – он глядит и не видит! – Елейный тон липучки наводил на мысль о жевательном пластилине, если такой имеется в природе, но из достаточно сумбурных описаний мне все-таки удалось сложить кой-какую картинку. Запись, о которой трещала моя знакомая, была сделана около месяца назад. Кто окрестил ее прямым эфиром, остается неразгаданной загадкой, причем неразгаданной именно потому, что решать ее никому не интересно.

Я немного успокоилась от сознания того, что, во всяком случае, за прошедшую неделю не выступала перед публикой. Хотя ведь никто пока не доказал мне обратного. Нет, так нельзя. Что бы это ни было, а Павел прав – бежать, бежать отсюда. Туда, где меня никто не знает и не догадывается о провалах в памяти, где есть только верный Зерцалов, который спрячет меня от всех или же утянет, утопит, схоронит на дне сладкого, мертвого сна.

Я решила самым тщательным образом просмотреть распечатку, и если есть написанные за время отключки черновики, кто знает, может это и приведет меня к какому-нибудь решению?

Руки у меня чистые и белые – не руки машинистки, неделю напролет стучащей по клавиатуре, света белого не видя. Но я всегда умела следить за своей кожей, а печатать на компьютере – все равно что играть. Так что не знаю.

Я перепрыгнула через небольшую лужицу, и тут услышала шаги за спиной. Обернувшись, я увидела бежавшего ко мне от поликлиники Владимира Глебовича – самого симпатичного и неболтливого доктора из всех мне известных.

– Диана! А я смотрю, вы это или не вы! Зову, зову, а вы будто бы и не слышите. Какими судьбами в наших краях, уж не по лекарской ли части? Так только прикажите – я знаю, чем таких прекрасных женщин следует лечить.

– Чем же? – Я улыбнулась и поправила ему сбившийся шарф.

– Спасибо, дорогая, как вы внимательны! Хорошим винцом, красной и черной икорочкой, да?..

– Не соблазняйте.

– Я все хочу поговорить с вами по тому вопросу, по поводу которого мы посылали запрос с результатами анализов профессору Ладову. Так вот, дня три назад я получил ответ и никак не могу до вас дозвониться.

Я покраснела и, быстро стащив с правой руки перчатку, поправила бархатный воротник пальто. Дело в том, что всего месяц назад я обратилась к Владимиру Глебовичу с просьбой разъяснить мне наконец, могу ли я стать матерью. Не то чтобы этот ребенок был мне настолько нужен, или я испытывала комплекс, просто странно иногда наблюдать, как бывшие одноклассники разводят по школам и садам свои чада.

Вообще жизнью я вполне довольна, и ни в коем случае менять ее на карьеру домохозяйки не собираюсь, но все же хочется уже знать наверняка – мне тридцать, и года через три может быть и поздно. Бог и так чрезмерно наградил меня, а я, признаться, далека от мысли, что талантливый человек должен быть талантливым во всем. Чего-то всегда недостает…

– Вы задумались? Может, не стоило вот так, посреди улицы? Хотите – пойдемте в кафе – тут поблизости. – Он кивнул куда-то в сторону набережной со сфинксами.

– Ничего, давайте здесь. – Рядом с нами мелодично капали и вдребезги бились мелкие сосульки.

– Дело в том, – он запнулся, переступая с ноги на ногу. – Диана, мы с вами нормальные люди. – Он, видимо, взял себя в руки. – Хотя вы так божественно прекрасны. Но… лично я считаю, что далеко не каждая женщина непременно должна быть матерью.

– Продолжайте. – Мимо нас пробежала веселая ватага школьников.

– Но профессор Ладов считает, что шанс все-таки есть… Хотя… – Он красноречиво махнул рукой.

– Сколько, если положить на проценты?

– Ну, один из тысячи… может, из миллиона… я не оперирую такими цифрами. Словом, может помочь только чудо. – Он помедлил, разглядывая мокрый снег у себя под ногами. – Это все равно что ждать волшебного принца… Вы, например, верите в чудеса?

– Конечно верю!

– Ну, тогда я рад за тебя. Хотя ты и сама Венера Пенорожденная – женщина-мечта, принцесса из сказки… – Я заметила, что он словно вздохнул с облегчением и перешел на «ты», едва только я призналась в своей вере, точно нашел вдруг во мне родственную душу.

Я подала Владимиру Глебовичу свою чуть озябшую руку, и он галантно припал к ней губами.

– …Я еще хотел спросить, а что, принц в алой мантии уже прискакал на своем белом коне, или еще в пути?

Я подумала о Павле.

– Прискакал.

– Счастливый он, и вы, Диана, счастливая!

Было что-то странное и радостное в том, что я призналась в этой своей любви – ведь Пава… все в любой момент может оказаться сном, и тогда…

Вдруг мне мучительно захотелось снова увидеть его – моего принца, и я, наскоро попрощавшись, заторопилась домой.

Под ногами, насколько хватало глаз, не было и клочка земли или асфальта, лишь вода, вода с вечными облаками в ней и предательским льдом.

«Как это странно и одновременно прекрасно, – думала я дорогой, балансируя на обледенелом парапете, – вот и свершилось наконец заветное, вот и меня настигла настоящая любовь. А раз так, то можно и в неизвестность с пустыми руками…

А если я обманулась, и Пава никогда не любил меня… О боже! Но я-то люблю и всегда буду любить только его! И пусть он все же любит меня, даже скрываясь под маской принца сновидения, в котором мне предстоит остаться навсегда, но пусть только любит, пусть любит! Мы заслужили это!»

Когда до дома оставалось каких-нибудь сто метров, я бросилась бежать. Скорее к нему, повиснуть на шее, поцеловать, сказать про мои чувства! Я взлетела по лестнице и тут учуяла запах гари. Не помня себя от ужаса, нажала кнопку звонка и держала ее так, пока взлохмаченный Павел не открыл дверь. По квартире растекалась почти что равномерная дымовая завеса. Зерцалов пропустил меня вперед, оставив тонкую щелку для вентиляции. «Можно подумать, что этого нельзя было сделать раньше». И зло глянул на меня.

– У тебя голова на плечах или где? – буркнул он и помог снять пальто. Я чувствовала, как что-то зловещее сжимает мне горло, не давая вырваться наружу тем словам, что расцвели сейчас в моей душе. – …Ушла и про молоко забыла?!

– Про какое еще молоко? – не поняла я.

Павел отвел глаза, длинная, черная прядь непокорно перечеркнула его лицо.

– Ты поставила на плиту молоко и как ни в чем не бывало ушла гулять.

– Я не делала этого! – «Боже! Он хочет сказать, что я не контролирую свои действия».

– А кто – святой дух? О, Диана… – Он опустился на одно колено, расшнуровывая мне ботинки.

– Не знаю – но не я! – Я задыхалась от возмущения и обиды…

– Да, да… молоко не ты? И роман не ты печатала, а домовые и эльфы, и…

– Но в доме не было молока?!

– Я привез, и утром делал молочную яичницу, – он стянул с меня сапоги и, поставив их в сторонку, поплелся на кухню.

– Вот ты и поставил! – крикнула я ему вдогонку и заплакала. Мне совсем не нравилось, что он врал, а он именно врал. Наверное, это такой способ говорить о любви, жестокий способ – делать себя незаменимым за счет создания искусственной беспомощности другого человека. Моя душа раздвоилась – одна половинка думала, что Пашка увозит меня, чтобы, сковав по рукам и ногам, напялив на лицо бархатную маску, любить там, потому что по– другому он еще не умеет, только так, в полубреду… другая… другая половинка говорила, что это я сошла с ума.

Я решила, что даже если всё мираж и Павел никогда не будет моим, так что же, я-то все равно буду любить его, тихо, в душе, где всякому чувству, кроме ненависти, место найдется.

В тайне, как в мире теней, пройдет вся жизнь, никогда не поднимется на поверхность водяной глади лилия любви, а только осветит собой и осчастливит внутренний мрак.

Вспомнилась история, рассказанная одним моим знакомым, много лет работающим с разными архивами и помогающим мне в сборе материалов.

Подумалось, что, может быть, ради спокойствия любимого, мне придется оставить его навсегда. Сердце словно разрывалось от боли, но я тут же поклялась себе в том, что сделаю это, откажусь от него, от своего счастья, если только это сможет как-то помочь Паше.

Вдруг события рассказа Яна Касареса (так звали моего знакомого) начали разворачиваться перед моими глазами, с такой яркостью и правдоподобием, словно это я находилась в маленьком офисе на Пушкинской, где и произошли эти события. С удивлением я увидела пушистого кота и высокого альбиноса с неприятным словно восковым лицом и пустыми, водянистыми глазами – именно так Ян описывал внешность своего друга Семена. Я сделала шаг по направлению к этому нечаянно возникшему чуду, в воздухе запахло кофе, и тут-то другая реальность давно минувших событий подхватила и затянула меня в историю той ночи. Неожиданно я обнаружила себя, сначала незаметно для всех присутствующую в комнате, а затем моя душа словно переместилась в оболочку Яна и зажила в ней как безмолвный свидетель, подчиняясь течению его мыслей. «Это был самый обыкновенный вечер…» – услышала я голос Касареса, когда он рассказывал мне четыре года назад эту историю, и тут же все чувства и переживания этого скрытного человека буквально обрушились на меня, сокрушая все на своем пути. Больше всего на свете в первую минуту я боялась потерять себя, но время шло, мне не удавалось проснуться, высвободившись из этого странного плена прошлого, чужого прошлого. Одновременно я чувствовала, что, должно быть, так надо, чтобы я, не пережив до конца собственную боль, окунулась в холодный омут чужих страданий. Надо так надо, хорошо, я разрешаю тебе течь через меня. Итак.

История одной подставы

Это был самый обыкновенный вечер, ничем не отличающийся от сотен, тысяч таких же вечеров. Я перемолол кофе в на удивление шумной и капризной кофемолке (моя обязанность), и Оленька колдовала теперь сразу с четырьмя кофеварками на горячем песке, подталкивая их то в одну, то в другую сторону, сообразно только ей одной известному рисунку. Семен курил, откинувшись в видавшем виды кресле, и просматривал рекламную газету, скорее всего полученную им у ближайшего метро совершенно бесплатно, как все ненужные советы. Мой друг знает об этом, но, тем не менее, с неизменно серьезным выражением лица просматривает всю ату дармовую чушь, считая, что на свете не существует случайности, и ждет, столько лет уже ждет какого-то мистического послания, разгадать которое дано ему одному. По правде сказать, я думаю, что, в основном, он просматривает рубрику знакомств. Но все тщетно, В жизни еще не видел, чтобы какой-нибудь женщине нравились высоченные и страшные как смерть альбиносы. Разве что моей сестре, она любит Семена, возможно потому, что сама Линда от рождения слепа, а может быть… но что там загадывать. Все бы хорошо было, только Сема упрямится, ему, видишь, не хочется жениться на слепой, а то какая бы пара… С моей способностью зарабатывать деньги у него, пожалуй, еще останется шанс заполучить мою сестренку, такой какая она есть. Иногда я ловлю себя на мысли, что подсознательно так сильно хочу этого брака, что не даю себе найти нормальную работу, кинув к чертовой матери весь этот исторический поиск. И то. Заказы надо искать, бегать, суетиться, пить со всеми пиво, а я прилип к этому лентяю, предпочитаю подождать, взяв, так сказать, от времени.

Мимо меня с самодовольной улыбкой прошел огромный рыже-белый кот. Никем не задержанный, он прошествовал через всю комнату и, запрыгнув на спинку кресла Семена, принялся с упоением точить когти, щурясь и крутя задом.

– Всем привет. – На пороге стояли Иван и Алла – самая красивая и общительная из наших дам.

– Ну, что новенького? – произнес Иван свой обычный вопрос. – Он будет?

– Будет, – подтвердила Оля, она отставила в сторону ароматные кофеварки и, подбоченившись, глядела теперь на нас.

– То есть как будет?

– Кто сказал?

– Когда? – загалдели мы сразу все.

– Я днем одна в офисе была, ну и…

– Что – ну и? – невыдержаля.

– Позвонили и сказали, что будет лично.

– Кто? – Семен даже встал, весь вид его выражал крайнюю растерянность и непонимание, чего от него хотят.

– Заказчик.

– Когда? И зачем, собственно? – Иван терял терпение, его лысина побагровела.

– Не знаю, думаю, что к утру.

– Что за глупости, такие люди по ночам не ходят, – пискнула Аллочка.

– Еще как ходят, когда приспичит.

– Но отчего такая спешка, мы же всегда все делали вовремя, и ни разу… – Надо позвонить Максу.

Макс – наш администратор, директор и к тому же агент. Человек знающий все и каким-то образом ухитряющийся ни за что не отвечать.

– Макс приедет только завтра. Ничего страшного, ну, посмотрим на Гения, какие они бывают, что – в первый раз?.. – Криво улыбнулась Оля.

– В том-то и дело, что не видели. – Семен обреченно опустился в кресло. – Скажу больше – это еще не смертельно, что мы Его увидим, а вот, что Он скажет, когда на нас посмотрит? Банда оборванцев? Дешовка подпольная! И сколько он пожелает нам заплатить? Вот вопрос!

За окнами становилось темно, но никто не трогался с места, чтобы принести, как обычно, еще пару ламп. Женщины испуганно переглядывались, поправляя прически.

– Ну ладно, может еще и пронесет? а? – неуверенно промямлила Алла, смущенно уставившись на свой джемпер. – В конце-то концов не такие уж большие деньги Он нам платит – так, концы с концами свести.

– Это потому что нас много, на всех делится, – прошипел Иван.

– Нет, это потому что Макс половину съедает. – Оля вытащила поднос с чашками, и они зазвенели в ее трясущихся от возмущения руках.

– Макса хоть не трогайте, а?.. – вступился я, принимая посудную эстафету из вздрагивающих в беззвучной истерике Олиных рук. – Если бы не он, мы все давно уже…

– Ладно. Давайте по существу. Вот Он придет – и что мы Ему покажем? – Взял инициативу Семен. – Кто-нибудь сделал выписки?

Чего-чего, а черновиков хватало.

– Хорошо бы еще народу собрать, – немного смущаясь, предложил я. – Для солидности… скажем. Кстати, куда делся Артем?

– Волынский увяз в жизнеописании Тутанхамона, – подала голос Оленька. Алла уже наливала всем подостывший кофе.

– Зачем? Почему Тутанхамон? Мы же закончили эту тему полтора месяца назад? – Семен взял свою чашку и сразу же отпил половину.

– Ну, ему это нравится, – неуверенно продолжала Оля.

– Но он нам нужен как архивариус! – Сема даже позеленел от злости. – При чем тут Тутанхамон, когда у нас сегодня «Заговор Мировича»? Он это понимает? Или Волынский решил выделываться под писателя? Ты его видела? Что он говорит?

– Оставь ты его. – Оля положила руку на колено Семену. – Сами справимся.

– А Линда? Мы хотя бы медиума можем пригласить? Классно. Устроим спиритический сеанс.

При имени Линды я почувствовал словно разряд тока.

– …Правда, Ян, езжай за сестрой.

– Зачем? – В этот момент я ненавидел Семена. – Она еще с прошлого раза не окрепла. Вообще эти штучки отнимают у нее всю жизненную силу.

– Но она нам необходима, – Сема уставился на меня своими рыбьими глазами. Как только я мог думать, что этот садист и моя сестра…

– Все равно уже поздно, и я нужен здесь, в конце концов Россия – это моя тема.

– Ничего, за ней сходит Оля. Линдочка все равно ничего не делает, вот и развлечется.

– Она много всего делает! И вообще не смей о ней так. Она не глупее тебя, и если разобраться, то все твои знания сводятся к набору файлов, так что легче воспользоваться компьютером. А в ней все подлинное! Она вообще, в отличие от нас, черпающих сведения от таких же как мы интерпретаторов, получает свои непосредственно от источника. – Говоря это, я рассчитывал взбесить Семена, чтобы он послал меня куда подальше вместе с моей распрекрасной сестрой, но он учуял это и спокойно произнес:

– Ты прав, Ян, Линда – чудо, без нее нам кранты. Поэтому я готов оплатить ей такси. Вот что, сделай милость и предупреди сестру, что она нам нужна.

– Такси! – попытался я завестись, хотя подобная щедрость сама по себе говорила о многом. – Он оплатит! Видали! Помог бы лучше на операцию денег скопить… – выпалил я уж точно ни к селу, ни к городу.

– А зачем? – Семен посмотрел на меня с сожалением. – Мы же не знаем, насколько ее способности «видеть» связаны со слепотой. А что, если…

– Ты только и думаешь, как бы ее добить.

– Нет, он думает, что когда Линдочка прозреет, то первым делом увидит его физиономию, – захихикала Алла.

Я с благодарностью улыбнулся ей.

– Дурачье! Да без медиума мы все дерьмо. Потом, кто тебе сказал, что она будет счастлива, если прозреет?

Этот спор все равно бы ничем не закончился, как это случалось уже не раз, и Ольга позвала нас обменяться мыслями.

«Линда слепа? Но она же года три назад сделала операцию!» – возмутилась про себя я и тут же очнулась. Странно. Должно быть, я и сама грезила наяву, попав в прошлое. Колоссально! Может быть, я тоже стану медиумом и буду без зазрения совести щупать на презентациях чужих мужей? Какая гадость!

Павел шуровал на кухне. А ведь у меня есть шанс наконец-то выяснить, что же на самом деле произошло с Линдой. Я уже говорила, что по этому вопросу мнения расходились, я сама слышала, что она спала с кем-то за операцию, но… всякое может быть. В подлинности увиденного я и на ноготь не сомневалась.

Потому, закрыв глаза, я попыталась воссоздать недавнее состояние полета и, воплотившись вновь в брата Линды, уже думала и чувствовала все, как думал и чувствовал Ян Касарес, растворяясь целиком и полностью в нем.

Когда стало ясно, что борьба бесполезна, я быстренько отзвонил домой и предупредил сестренку, что она нужна Семочке.

Кошмар, быть старшим в семье, мужчиной… И видеть, как день за днем угасает твоя младшая сестренка, о которой поклялся заботиться. Но ты не можешь – ничего не можешь, хотя и рад был бы отдать за нее жизнь. Я сделал бы это с радостью, но что это изменит? А пока я обречен видеть мельчайшие движения смерти, принужден слышать ее повелительный голос, ее резкий смех…

– Итак. Все мы просмотрели материалы и теперь давайте попробуем разобраться, что же на самом деле произошло с четвертого на пятое июля тысяча семьсот шестьдесят третьего года в Шлиссельбургской крепости, – четко произнес Семен, после чего все мы, как по команде, продвинули стулья, а Иван принес из соседней комнатушки пару настольных ламп.

– …Линда в пути? – Семен вопросительно посмотрел на меня и, дождавшись моего кивка, продолжил. – Если явится Он… – тут Сема сделал паузу, указуя пальцем в желтое пятно на потолке, – пусть видит, что мы работаем. В любом случае имеет смысл найти некоторые точки соприкосновения, я бы даже сказал, общие места. – По тому, как он покосился на Аллу, я понял, что магнитофон, а может быть даже небольшая камера, уже включены и работают.

– …Итак, с чего же начнем? – Семен картинно привстал, принимая традиционную позу Наполеона. – Нужно ли вкратце изложить означенные события заговора?

– Зачем? – Аллочка пожала своими красивыми плечами и, отставив чашку с гущей, закурила. – Мы же сами материалы собирали.

– Хорошо. – Сема сделал широкий жест, могущий означать все что угодно. – Хочу напомнить только, что мы уже не одиночки, без куска хлеба в кармане, а группа. Это значит, что мы всё должны делать сообща, и если вы… – он ткнул острым пальцем воздух в метре от лица Ольги, но по тому, как она вздрогнула, я понял, что укол достиг цели. – …Вы разрабатывали образ Мировича, как человека посланного богом?

– Можно и так сказать. – Она выдержала его испепеляющий взгляд, Семен был вынужден на этот раз отступить.

– А Ян, если не ошибаюсь…

– Не ошибаешься, список прямо перед тобой. Мой рассказ называется «История одной подставы», а у Ивана «Классный парень – во дает!»

– Благодарю. – Семен был явно недоволен. – Позвольте же перед тем, как вы начнете излагать собственные версии происшествия, напомнить сухие факты.

– Это чтобы нас не заносило? – буркнула Ольга.

Лектор болезненно улыбнулся, из всей нашей группы безоговорочно поддерживала его только Линда, чей голос (как медиума) учитывался за два.

Семен сделал ошибку, не дождавшись ее приезда.

– Итак, – прервал он ход моих мыслей. Рыжий кот устроился на ксероксе под лампой. – …Итак. В ночь с четвертого на пятое июля в Шлиссельбурге офицер Василий Яковлевич Мирович пытался освободить принца Ивана Антоновича, для чего поднял солдат «К ружью» и арестовал коменданта, после чего прочитал команде имеющиеся у него письма, написанные им же от имени принца. А затем потребовал от команды гарнизона, где непосредственно содержался узник, чтобы те не стреляли, угрожая что в противном случае прикажет палить по ним из пушек. После чего офицеры Власьев и Чекин, по приказу императрицы, полученному ими за два года до происшествия, и будучи, по их словам, не в состоянии после таких угроз усмирить команду и заставить отстаивать принца, были вынуждены умертвить Ивана Антоновича. Мировичу было предъявлено заколотое, мертвое тело. Далее известно, что на вопрос: «А вы от кого пришли?» он сказал: «Я пришел сам собою». – Семен прочитал это по бумажке и, оглядев нас, продолжил. – Офицеры, совершившие столь страшное злодеяние, не были убиты солдатами Мировича, мало этого, они не были даже заключены под стражу. Потом Василий Яковлевич принародно попрощался с принцем, сказав… – он снова потянулся к шпаргалке: – «Вот, господа, наш государь Иван Антонович! И теперь мы не столь счастливы, как бессчастны, и всех больше зато я претерплю, а вы не виноваты, и не ведали, что я хотел делать, и я уже за всех вас буду ответствовать и все мучения на себе сносить!»

На последних словах Семена Ольга одобрительно кивнула головой: мол, вот же, черным по белому писано – мученик, как я и думала.

– …Мирович был взят под стражу и с первых же допросов утверждал, что все сделал и задумал он один, да еще некто Ушаков, который вообще утонул за несколько месяцев до этих событий. Пятнадцатого сентября Мирович был казнен, его сторонников ждали наказания и ссылки, меж тем как команда Власьева и Чекина получила значительные поощрения. Я должен перечислять какие?

– Сами знаем, – кинул до этого угрюмо молчащий Иван. – Надо бы на лестнице посветить, а то там мрак еще тот, ноги поломать можно.

– Зачем, Линда ведь слепая, – удивился Семен.

– Линда – да, а шофер, а Он!?

При слове «Он» все сразу засуетились, отыскивая по ящикам свечи.

– Думаю, что этого достаточно. – Сема снова попытался восстановить порядок. – Мы будем пользоваться одними и теми же документами, но каждый попытается подать проблему со своей стороны. Хочу напомнить, что Заказчик ждет от нас не сухие факты – их навалом, а собственные, оригинальные версии случившегося, основанные на психологическом портрете героя…

– Да ясно давно! До чего же ты нудный. – Алла поправила волосы. – Кому еще кофе?

Выяснилось, что всем. Оля обнесла присутствующих шляпой со жребиями. Проходя мимо Семена, она шутя повалилась на него, при этом чуть сдвинув кресло с места. Иван быстро помог ей подняться и… я заметил, что на полу осталась для чего-то прочерченная полоса, отмечающая край кресла. Семен наклонился и, обнаружив искомую пометку, осторожно подвинул к ней свой излюбленный трон.

Этим временем судьбоносная шляпа коснулась моего носа, и я был вынужден тянуть бумажку. Мне досталась цифра три.

– Ура! Первый! – Аж подпрыгнул на месте Иван. – Ну, держитесь, после моей истории вам, дорогуши, делать нечего, так что рекомендую сложить оружие.

– Ага, только не облажайся, как в прошлый раз, – усмехнулась Оленька и, поджав под себя ноги, приготовилась слушать.

– Я позволю себе занять вас чем-то веселеньким. – Иван хитро обежал глазами присутствующих.

Никто не порывался мешать. Алла сидела в расслабленной позе, со сложенными на коленях руками, Семен смотрел в пол, изучая игру теней.

– …Моя история называется, как вы уже слышали, «Классный парень – во дает!», хотя так же можно было определить тему и «Эй, ухнем!», и «Русская рулетка». «Почему?» – спросите вы. Да потому, что в России стяжать славу, свергнуть одного монарха и возвести на престол другого затруднительно, действуя во главе солидной организации. Нет, доложу я вам, слишком глубоко внедрена традиция доносительства, выверена, как огромный, четкий и слаженный механизм, работа соответствующих органов. Мирович был одиночкой. Вот, смотрите, земля, которой владела некогда его семья, была отнята еще при Петре I за приверженность деда Василия Яковлевича Мазепе.

И вот он как истинный верноподданный просит Екатерину по добру, вернуть ему прежние владения. А дурная баба отказывает. Что же делать? Прозябать в нищете, кляня себя за бездействие? Или рискнуть всем? Выбрал второе: не хочет милость свою государыня являть – ей же хуже, поищем государя.

Кто-то засмеялся, и приободренный Иван продолжил:

…И во всем остальном он такой же. Ух, как он мне нравится! Богу усердно молился и в случае удачи кучу обещаний разным святым надавал, широко, красиво и всегда почему-то за казенный счет. Простой народ, опять же, понимал – в письмах, что от имени Ивана Антоновича написал, так смачно да забористо о государыне своей высказывался – сразу видно, душу отвел, Я думаю, он так решил – «или пан или пропал». Потому и когда в последний момент удача от него отвернулась, и вместо желанной «Виктории», взору предстало окровавленное, мертвое тело принца, руки и опустил. Мог бы бежать – теоретически, – Иван картинно пожал плечами, – но куда? Да и не такой он был человек, чтобы, поджав хвост, тихориться где-нибудь в погребах. Нет уж. На народе, как говорится, и смерть красна. Оптимизм его меня восхищает – с пол оборота, можно сказать, народ завел. По идее, только на своей лихости да азарте всю стратегию и строил. Ведь если вчитаться в то, что он понаписал, налицо же полная безграмотность и невежество; так, он намеревался, дословно: «Как скоро волею божией Иоанн престол получит, Миних, Остерман и Бирон в отставку!» – и, как видно, не догадывался, что на самом деле Миних и Остерман были главные действующие лица при возведении на престол Ивана Антоновича и его матери правительницей. В общем, нахалюга наш герой и парень рисковый. Народ таких любит. Вот, пожалуй, и все. – Он постоял секунду и сел, довольно потирая руки.

– Ну что ж, спасибо за краткость. – По лицу Семена было невозможно догадаться о его истинных чувствах. – Я предлагаю заслушать сначала все версии, а потом перейти к обсуждению и выработке…

– Добрый всем вечер! – Вошедшая Линда проскользнула к креслу Семена и чмокнула его в лоб. Я отметил, что посторонний человек ни за что на свете не определил бы в ней слепую, так уверенно она держалась в знакомой обстановке. Неожиданно пришло на ум, что Семочка специально следит за расположением вещей, и эти контуры на полу не случайны.

– Дорогая, я приготовлю тебе чашечку кофе? – спросила Алла, в то время как Оленька нервно зашевелила исписанными страницами.

– Благодарю, не надо. – Линда примостилась на подлокотнике кресла Семена, прижавшись локтем к его руке.

Со стороны они казались красавицей и чудовищем, и я невольно начал пересчитывать ее дружков – почему-то всегда достаточно красивых парней, и вдруг такое. Захотелось вдруг отомстить Семену за его высокомерный гон, и я в очередной раз поклялся себе во что бы то ни стало найти средства на операцию, и если все пройдет хорошо, поставить самую грандиозную свечу, такую, чтобы ни в один храм не поместилась, черт ее дери, желательно за государственный счет.

– Как сложно бывает подчас проследить за кажущимися самостоятельными движениями человека руку его сильного покровителя, чуть уловимый след тени от нити кукловода, – начала свою версию Ольга. – Что же говорить об откровении свыше? Как распознать одухотворяющее крыло гения? Видел ли кто-то воочию подписанную кровью купчую на душу? Как же отличить язык бога от множества наречий суеверий, переплетенных линий судеб, фрагментов прошлого и будущего? Только через происходящие события, и исследуя характер поведения отмеченного, избранного. Не берусь утверждать, что мне известно доподлинно, когда состоялось это знаменательное событие в жизни нашего героя. Возможно, что, проснувшись однажды утром, он почувствовал вдруг в себе возрастающие силы и понял, что именно он – тот герой-освободитель, призванный восстановить справедливость и вернуть на российский престол истинного государя. В то время ходили упорные слухи о скором освобождении Ивана Антоновича из Шлиссельбургской крепости, были и письма, но отважился на это именно он – никому неизвестный офицер, без копейки в кармане. Мог ли он рассчитывать завлечь своих будущих сторонников деньгами? А солдат, как известно, нужно кормить. Конечно, нет. Разве что посулы, составленные им же от имени принца. Надо сказать, что этот человек обладал каким-то особым воодушевлением и верой в себя.