Текст книги "Ирод Великий"

Я осушил вторую чашу, когда один из купцов поднялся из-за стола, и, приняв у осторожно подошедшего трактирного слуги поднос с великолепными, нарезанными кусками фруктами, осторожно поднял его над головой и, торжественно ступая, поставил лакомство на мой стол, поклонившись мне чуть ли не до земли. На это тоже следовало ответить, и я, развеселившись, тут же пригласил дарителя выпить со мной и между делом, отдал распоряжение трактирному слуге попотчевать сладостями моих новых знакомых.

– Спасибо, добрый незнакомец, твоя щедрость принесла нам большую радость! – Мой гость буквально сиял непонятным восторгом. Раскрасневшееся от еды и напитков широкое лицо лоснилось от пота. Небольшая бороденка была аккуратно подстрижена.

Я подвинул к нему кратер, до краев полный молодым вином, меж тем слуга уже притащил нарезанное мелкими кусками мясо утки и пожаренную с овощами нежнейшую рыбу.

– Мое имя Квинт Публий, я гражданин Рима и из хорошего рода, – первым представился я.

– Это большая честь для меня. Мое имя Елизар. Елизар Шенон, моего брата зовут Исаак, и мы оба купцы. Вот получили заказы от двух уважаемых семейств Рима на льняное полотно и заодно решили женам и детям показать Рим. А даст бог, так, может, и сами там осядем. У нас там много родственников со своими лавками – живем все в одном квартале чинно, скромно, придет пора сыновей женить, там же и невест подберем из своих же, дочерей замуж выдадим.

– Понятно, неужели из самого Египта ткань везете? Или в порту на складах затоваривались?

– Почему из Египта? – вытаращил глаза Елизар. – В Иудее брали. Чего нет в Иерусалиме, что есть в Египте? Разве что солнце не такое злющее. А товар туда мой дядя доставляет со своими сыновьями и внуками, а мы уж дальше переправляем.

– Отчего же в Иерусалиме не торгуете? – Я лениво развалился на сидении, наблюдая за трактирными девками, мирно накрывавшими столы, должно быть, для кого-то из живущих на постоялом дворе постояльцев.

– В Иудее нынче жизни нет, – поморщился Елизар, беря тремя перстами кусок сочного мяса и запихивая его себе в рот.

Я услужливо подвинул ему лепешку и, аккуратно обсосав пальцы, он вытер руки о мякиш.

– В Иерусалиме… надо же, а я как раз хотел идти туда, дабы подороже продать свой меч.

– И не думай! Иерусалим нынче не тот, вся Иудея нынче не та, не из-за римлян. – Он опасливо глянул на меня, поспешив проглотить свой кусок. – Мы ничего не имеем против римских хозяев и платим все, что следует заплатить, – Елизар снова испуганно сверкнул на меня глазами, и убедившись, что я спокоен и не сержусь, взял с блюда вареную луковку. – Мы против этих жадных, порочных, отвратительных идумеев! Послал же бог за прегрешения наши сначала ворюгу Антипатра, – он боязливо зыркнул в сторону своих людей, так, словно в его собственную семью мог затесаться предатель. Плечи иудея при этом нервно поползли вверх, глаза забегали, – сначала Антипатр прибрал к рукам наши земли и деньги, власть в городе и в стране, а потом его кошмарные дети – Фасаил и особенно Ирод! Некоторые семьи из страха поддерживают Ирода, но все наши родственники против! Еще как против! И не потому что Рим назначил их обоих тетрархами. Мы уважаем решения Рима и не протестуем. Но, должно быть, в Риме просто не знают, каких кровопивцев они посадили нам на голову.

– Ирод? – Я сделал вид, будто пытаюсь что-то вспомнить.

– О, не утруждай себя, доблестному воину не престало якшаться с грязными ублюдками вроде этих идумеев, – он отхлебнул из своей чаши, в то время как я полил соусом мясо и подвинул гостю тарелку с фигами. Разговор обещал быть занимательным.

– Отчего же не утруждать, когда я как раз и направляюсь в Иудею, чтобы наняться там на службу. Мне интересно все, что происходит там, кто держит власть, а кто всего лишь громкое имя, и весу в нем, что в дыме от курильниц.

– Рядом с Иродом всегда эти безумные горцы, – отмахнулся Елизар. – Конечно, он тоже не дурак, чтобы отказываться от римского воина, – он смерил меня быстрым хозяйским взглядом, просто взвесил, обмерил и дал цену, – но, клянусь своим богом, не лез бы ты, служивый, к этой идумейской мрази. Впрочем… хотя, нет. Извини.

– Начал, так уж и закончи, а то всю ночь не смогу уснуть, а ведь наутро мне уже в путь.

– Не обращай внимания, – Елизар погладил бородку, искоса бросая на меня выразительные взгляды, – могу я задать один вопрос?

– Да хоть два, – я взял с тарелки лепешку и, свернув ее уголком, обмакнул в мед.

– Я хотел спросить, твоя осанка, прическа, оружие выдают в тебе человека военного, но, как я понял, сейчас ты временно без работы и ищешь ее. Так отчего же не в Риме, или за тобой, как говорят в моем народе, тянется кровавый след? Прости, если обидел. Есть причины, из-за которых ты вынужден искать себе место столь далеко от своих родственников?

«А он не так глуп, – я сделал вид, что задумался. – кровавый. Я, конечно, убил своего отца, то есть совершил акт милосердия. Но будет ли по этому поводу меня преследовать Фемида? Скорее всего, нет. Что же до молодчиков державших в плену отца и устроивших поджог в школе… вот от этих жди вестей». Еврей невольно оказал мне услугу тем, что попытался догадаться о роде моей деятельности, и невольно объяснил, как воспринимают меня окружающие, к тому же ему что-то нужно от меня. Что же, сыграю перед ним настоящего солдата в поисках новой службы.

– Мои дела не настолько плохи, чтобы за мной присылали городских стражников. Семейные проблемы, – я досадливо развел руками, давая понять, что предмет не стоит обсуждения, – с женой поругался.

– Понимаю, понимаю, – заулыбался Елизар, – я просто подумал, что раз ты не едешь к какому-то определенному хозяину и не торопишься, может быть, мог бы вернуться на несколько дней в город ради небольшой, но хорошо оплачиваемой работенки. Ты ведь можешь вернуться? Тебя там никто не поджидает?

– Работенки?

Я положил руку на меч, и, заметив мой жест, собеседник кивнул.

– Работенка не из приятных, но сразу же говорю, что не в баню тебя зову, не со шлюхами развлекаться. Сам видишь, мы люди семейные и не очень-то… это самое.

– Ты начал говорить о какой-то работенке? – мне сделалось весело. Чего, интересно, надо от меня заезжему купцу? Или все же не купцу?..

– Прежде чем посвятить тебя в суть да дело, хочу объяснить, отчего именно сейчас тебе, доблестный воин, не следует идти в Иудею, – вновь отдав должное вину, продолжил Елизар.

– Так растолкуй, сделай милость, уважаемый?

– Сын царя Парфии Пакор[58]58
  Пакор – старший из тридцати сыновей парфянского царя Ореда. Разгромил армию Красса, а его самого взял в плен. Погиб в битве с римским полководцем Вентидием Бассом в 39 г. до н. э..


[Закрыть] хочет идти на Иерусалим, и ведь пойдет. Все говорят об этом, на базаре судачат, в синагоге болтают. Все ждут, что вот-вот Иерусалим снова будет в осаде, и едва восстановленные стены его падут – начнутся грабежи. Потому как Антигон – сын ссыльного брата этнарха Иудеи Гиркана Аристобула заплатил царю Парфии тысячу талантов золота и обещал пятьсот женщин! А ведь парфяне одними только женщинами не ограничатся, тут понимать надо.

– Да? – Я сделал заинтересованное лицо, а Елизар беспомощно метнул взгляд в сторону своего давно закончившего трапезу семейства, как и положено в приличных иудейских семьях, мирно болтающих о своем в ожидании, когда же глава семейства соизволит отпустить их спать.

– Они не остановятся на женщинах и будут грабить. Страшно грабить. Поэтому очень многие уже наметили для себя переезды и, главное, перевоз казны. Хотя, – он махнул рукой, – можно перевезти шкатулку с драгоценностями, но как ты перетащишь дом, лавку, землю, наконец?!

– Сочувствую.

Я вытер хлебом руки и хотел уже выйти во двор, когда Елизар неожиданно ухватил меня за край одежды.

– Послушай, господин, ты молод, силен, у тебя есть меч и воинская подготовка, какой нет ни у одного иудея. Некоторое время назад делегация богатейших жителей моей страны явилась к Марку Антонию, умоляя его покончить с братьями идумеями, занимающими высшие посты в стране, и тот, за взятку, разумеется…

Я протестующее поднял правую руку.

– Взятки строго воспрещены. Возможно, ты говоришь о даре?

– Разумеется, о даре. А я что, сказал «взятка»? – сразу же нашелся собеседник. – Никакой взятки, хвала небесам, не было и быть не могло. Мы доверяем Риму и лояльны ко всем его решениям. Марк Антоний, да продлит господь его дни, обещал дать ход делу и вызвал к себе Ирода для дачи необходимых объяснений, и он очень скоро прибудет в город!

«Ирод в Риме! А какого тогда я еду к нему?»

– На аудиенцию к Марку Антонию Ирод явится с минимальной охраной, почти без оружия, и тогда…

– Ты нанимаешь меня убить Ирода?

– Да, господин. – Елизар отставил чашу и смотрел теперь на меня с видом человека, готового к тому, что сейчас все придется объяснять по новой. – Ты все равно ищешь работу для своего меча. Какая разница, где она будет? Тебя ничего не связывает с проклятым идумеем, ты его никогда не видел и, возможно, никогда бы не увидел в своей жизни. Мы с братом посланы нашими хозяевами для того, чтобы убить или найти убийцу, который мог бы покончить хотя бы с одним из идумеев. Мы ищем воина, ты – воин, ищущий себе работенку. Мы приедем в Рим, ты будешь сопровождать нас как охранник. Никто не придерется к двум братьям, их женам, детям, слуге и охраннику. К двум безобидным мирным иудеям, не умеющим толком держать в руках оружие. Никто из подосланных убийц никогда прежде не путешествовал со своими семьями, и тебя тоже не заподозрят. Ты заколешь Ирода и исчезнешь в любом направлении. Никто не подумает на тебя, так как ты не знаком с идумеем и не можешь иметь на него зуб. Как тебе такой план?

Мы же покажем тебе жертву и возьмем на себя его свиту, коли он окажется не один.

Глава 24

Сославшись на то, что мне якобы нужно проведать, как там устроили моего коня, я вышел во двор. Уже порядком стемнело, и гостиничные слуги бегали с последними поручениями, разносили по комнатам кувшины с водой, окуривали спальни от ночной мошкары. Я посмотрел на небо. Полная луна высовывалась из-под кружева облаков, точно девка-наводчица, что сначала приманит лопоухого простачка своим симпатичным личиком, а потом скроется, оставив его в компании малоприятных вооруженных молодчиков. Луна улыбалась мне, намекая, что спрячется за тучки, предоставляя мраку окутать землю, и тогда я… да… самым простым было зарезать Елизара и его брата прямо сейчас, пока те не готовы к отпору. Женщин и детей я, поразмыслив немного, решил не трогать. Даже Елизар признался, что те – обыкновенное прикрытие, а не тщательно замаскированные убийцы. Но обезопасил бы я Ирода, порешив его убийц? Да ни в коем случае! Потому что братья-иудеи относились к организации, которая за неимением этих двоих быстро вышлет кого-нибудь другого, да хоть целую ватагу. Елизар сказал, что они с братом возьмут на себя охрану Ирода, этих матерых горцев, всю жизнь занимающихся охраной границы, вырезая всех, кто туда только нос сунет. Что это – дивное неведение силы и мощи противника или они на самом деле великие воины? Внешность обманчива.

Я отвернулся от дверей трактира. Луна лукаво заглянула мне через плечо, отчего струя весело заблестела в густой ночи.

Прикинув ситуацию так и эдак, я решил добраться с братьями Шенон до города, а там уже прищучить все осиное гнездо.

Я вернулся в трактир. Семейство моих спасителей поужинало и теперь, по всей видимости, готовилось ко сну, Елизар сидел на прежнем месте возле моего стола.

– Сколько ты готов заплатить за убийство идумея? – Я решил не тянуть до утра, не дожидаясь, когда Елизар отыщет другого свободного на данный момент римского легионера или продающего свои услуги разбойника. Тот плеснул на стол немного красного вина, которое показалось мне в тусклом свете затухающего масляного светильника кровью, и, обмакнув палец, старательно начертал цифру 500.

– Талантов или динариев? – уточнил я.

– Динариев! Разумеется, динариев! – засуетился Елизар.

– Отчего же не талантов? Вы же иудеи. Ну, не пятьсот, а, скажем, сто. Да за убийство такого зверя, как описал ты, сотня будет в самый раз.

– Но мы почти что в Риме, а все знают: живя в Риме, поступай как римлянин. Разве не так? К тому же виданное ли дело платить сто талантов за вшивого идумея, цена которому тертый обол в базарный день! Да за взятие Иерусалима, чтоб ты знал, царь Пакор взял тысячу!

– Тысячу и пятьсот ваших женщин. Я же не прошу ни одной.

– Да уж лучше попросил бы! Уж лучше бы женщин – с них станется! Но сто талантов – сумма неслыханная! Да из золота, что ли, этот Ирод, что ты просишь за него такие деньжищи?!

– Из золота, не из золота, а вот сидит уже тетрархом над Иудеей, четверть народу под ним и четверть под старшим братом. А до Марка Антония доберется, и все под него ляжете.

– Не ляжем! Костьми лучше ляжем, чем под вшивого, безродного идумея! – Елизар сжал свой нож, так что костяшки пальцев правой руки побелели. Это он напрасно. Жутко не люблю, когда рядом со мной начинают играться с оружием. А я на самом деле не заметил, из какой такой дыры Елизар Шенон извлек эту игрушку. Пояс вроде как просто кусок материи, за таким разве что метательные ножи спрячешь.

– Откель такой инструмент? – Я покосился на ножик. – Мясо вроде как мелко порезано было, хлеб руками рвали, на кой он тебе теперь?

– Пригодится! Сто талантов! Да за сто талантов я отца родного, если приведет случай…

– В заднице ты его, что ли, таскал? – Я расплылся в самой доброжелательной из заученных в школе и неоднократно опробованных на окружении Ирода улыбок, одновременно разводя руки и демонстрируя свой пояс с торчавшими из-за него крошечными головками любимых метательных штучек. Мелкие, острые, под мою руку выточенные, а бьют не в бровь, а в глаз. – Коли действительно ты все это время в заднем проходе свой клинок прятал, тогда уважаю. Потому как сразу видно – разработано. Мне бы такое не под силу было.

– Заткнись, римская собака! – Елизар чуть не поперхнулся выступившей на губах пеной. – Еще одно слово и…

– А может, тебе туда мой гладий запихнуть, – все так же дружелюбно предложил я, делая вид, что хочу добраться до меча, а вместо этого сделав обманный выпад и перехватив метнувшуюся ко мне руку с ножом и одновременно нанося удар лоб в лоб. Ох, не люблю я этот приемчик! Интеллектуально развитому человеку сие в тягость. Потому что опосля такого удара соображается дюже плохо. Это тупым легионерам нормально, а нам…

Но, судя по всему, Елизару мои действия не понравились еще больше. Во всяком случае, он выпустил нож и, схватившись обеими руками за голову, начал раскачиваться, точно отбивая поклоны неведомым богам.

Разоружив агрессора, я обыскал для верности его пояс, достав оттуда еще один ножик поменьше. Меж тем наниматель пришел в себя.

– Ну, как, оставили тебя злые духи или еще раз мозги вправить? – участливо поинтересовался я, поигрывая трофейным ножом.

– 100 талантов – невозможная сумма. Бери 500 динариев или проваливай. Это мое последнее слово.

– 500 динариев центурион платит за победу герою битвы, что же… – размышлял я вслух, – 500 динариев, конечно, не плохая сумма, но… – я смерил Елизара изучающим взглядом, – с такими работодателями устриц на завтрак, как своих ушей, не видать. А говорят, это самое то.

– Устрицы на завтрак, – что возжелал?! – засмеялся Елизар, потирая ушибленный лоб. – если бы я мог получать устрицы на завтрак, разве я стал бы мотаться по дорогам с полотнами льна и нитками для вышивания?

– Стал бы. Вы, иудеи, никогда не отказываетесь получить барыши, тем более, когда эти барыши сами идут к вам в руки.

Мы оба рассмеялись.

– Ладно, наискупейший из моих нанимателей, плати шестьсот динариев, и я твой.

– Пятьсот пятьдесят! – заюлил Елизар. Как только в воздухе потянуло торгом, он заметно оживился.

– Пятьсот семьдесят! – вступил я в игру. – и половину вперед.

– Благое дело… – напомнил купец. – Вся Иудея тебе по гроб жизни благодарна будет.

– А за благое вдвойне принято, потому как это для вас святое дело – свергнуть Ирода и его братца, мне же после сей работенки целый век от солдат римских бегать придется, – напомнил я.

– Ладно, пятьсот семьдесят, но вперед только двести пятьдесят, – сник Елизар.

– Ладно. По рукам.

Глава 25

Теперь, после того, как выяснилось, что мой господин со дня на день прибудет в Рим, мне не было никакого смысла искать его в Идумее или Самарии. А стало быть, в Рим пришлось бы возвращаться в любом случае. Судьба явно решила отплатить мне за недавние страдания, и я был ей признателен. В этом смысле стоило задуматься, как теперь поступить с моими новыми знакомыми – братьями Шенон. С одной стороны, спасшими меня, найдя полуживого на дороге, и вразумившими, где искать Ирода. С другой – они и те, кто науськал их на след моего господина, были смертельно опасны. После смерти отца и пожара в школе я понимал, что, во всяком случае, на ближайшее время Ирод был, есть и останется моим единственным господином, и мне совершенно не улыбалось потерять тепленькое местечко и пуститься в странствия, ловя ветер в поле.

Покумекав немного, пока мы укладывали вещи и товар в грузовые повозки, запряженные осликами, я решил не убивать братьев, а в случае необходимости искалечить их, перерезав поджилки на ногах. Таким образом, я исполнял некий акт милосердия, уместный по отношению к посланникам Фортуны, и одновременно с тем пресекал их дальнейшие попытки лично навредить Ироду. Наблюдая за тем, с какой нежностью оба брата подсаживали на повозки детей, я решил, что пригрожу вернуться и продать женщин и сосунков в рабство, предварительно поимев их всех до одного, если только их родители продолжат чинить неприятности Ироду.

И вот я возвращался в Рим, откуда бежал всего-то день назад, что было само по себе неплохо, учитывая, что очень скоро я увижу Ирода и верну себе покинутую впопыхах охрану. Не то чтобы я сильно скучал по этим угрюмым и одновременно с тем верным своему господину и неистовым в битве горцам, но все же, если уж я задумал не просто раскрыть заговор, а по возможности вырезать хотя бы его верхушку, от помощи было грех отказываться.

Мы вышли с постоялого двора засветло, зевая и трясясь от холода, но едва только горизонт пожелтел и затем выглянуло солнце, заметно потеплело, а потом началась привычная в эту пору жара. И если в начале пути нас сопровождал птичий гомон, ко времени, когда безжалостное солнце достигло зенита, птахи утихли. Следовало сделать привал, но как назло, на дороге начали попадаться кресты с полувысохшими и только начинавшими портиться телами на них. Не то чтобы я боялся покойников, но запах… к тому же с нами ехали женщины и дети, желудки которых, как известно, не столь крепки, как у мужчин, поэтому, невзирая на неудобство и лившийся пот, мы упорно шли дальше, надеясь выбрать местечко, хотя бы не под ногами у распятых трупов.

Обессиленные и злые, мы устроились в сомнительной тени дикой смоковницы на расстоянии приблизительно сто двойных шагов легионера[59]59
  В Древнем Риме милю определяли как «тысячу двойных шагов вооруженного римского воина (легионера)». Она равнялась 1481 м. Позднее римская миля была приравнена 1483,5 м.


[Закрыть] от креста справа и около пятидесяти шагов слева. Не очень-то приятное соседство, но делать было нечего. Впрочем, ни дети, ни женщины уже не возражали, так что, дежуря по очереди, мы немного передохнули, развлекаясь беседами.

Было заметно, что оба моих нанимателя, да и их благоверные рады-радешеньки возможности поболтать о наболевшем, поделиться последними новостями и сплетнями, сливая ценную и пустопорожнюю информацию в мои благодарные уши.

Итак, откидывая ненужные эмоции, бабьи причитания и откровенный бред, я выяснил, что после инцидента с Малихом вконец запуганный Гиркан вернул Фасаила на ранее занимаемую им должность. Но пока этнарх размышлял, чем умилостивить стоящего на его границах и в любое время дня и ночи разгуливающего по его складам с оружием Ирода (я уже упоминал, что такую привилегию мой господин получил, сделавшись тетрархом), душка Антигон (родной племянник Гиркана) подговорил сына парфянского царя Пакора взять Иерусалим. И, как уже рассказал словоохотливый Елизар в нашу первую встречу, едва прослышав о грядущей войне, представители наизнатнейших семейств Иудеи явились с жалобой к Марку Антонию, умоляя его расследовать дело фактически захвативших власть в стране идумеев.

Казалось бы, удача начала с наглой рожей мочиться на Ирода и Фасаила, но неожиданно пришел вызов в Рим. Покумекав, что негоже обоим оставлять Иудею накануне войны с парфянами, старший Фасаил убедил Ирода отправиться к Марку Антонию в одиночестве, принеся искренние извинения тетрарха Фасаила, а также заверения глубочайшего почтения и верноподданничества, и, разумеется, хороший подарок, который хотя бы отчасти должен был загладить перед правителем вину старшего брата. Разумеется, о подарке братья Шенон знать не могли, но я давно постиг, как ведут себя в их землях. Кроме того, сенат никогда не брезговал дарами, из скромности запрещая именовать их взятками.

Ирод должен был явиться в Рим со дня на день, после чего его собирались убить. Для этого меня и нанимали. Почему в Риме, а не на подступах, тоже понятно. Если римляне и греки ставят своим правителям статуи и отливают монеты с их изображением, так что в результате их каждая собака знает, то кто мог утверждать, будто знает, как выглядит тетрарх какой-то там Иудеи, чей бог запрещал создавать изображения живых существ. Вот и говори после этого, что евреи дураки!

На моего господина и прежде жаловался всякий, кому времени и сил не жалко в Рим переть, но на этот раз, по всей видимости, мятежники всерьез заставили сенат поволноваться. К тому же близилась война с Парфией. А ведь совсем недавно, каких-нибудь тринадцать лет назад, именно Парфия нанесла поражение Риму, разбив армию легендарного Красса[60]60
  Марк Лициний Красс (115 – 53 гг. до н. э.) – древнеримский полководец и политический деятель, триумвир. В 55 году Красс был избран консулом во второй раз, вместе с Помпеем. В качестве провинции ему досталась Сирия, где он предполагал начать войну с парфянами. В 54 году Красс переправился через Евфрат и занял ряд городов в Месопотамии, возобновив наступление в 53 году, Красс потерпел поражение при Каррах и погиб. Согласно одной из легенд, самого Красса парфяне казнили жестокой казнью, влив в горло расплавленное золото. Его голову и правую руку доставили в город Арташат (ныне Армения). (Википедия).


[Закрыть]. Скажу больше, после этой победы все недовольные владычеством Рима начали смотреть на парфян как на народ-освободитель, способный выбросить с их земель ненавистных завоевателей. Иными словами, те, кому не нравился Рим, готовы были лечь под Парфию, лишь бы избавиться от постоянного вмешательства бывшей республики в их внутреннюю политику. Шедшее через Сирию – это был кратчайший путь – парфянское войско во главе с сыном царя Пакором передвигалось быстро и уверенно, получая помощь от встречающих ее с восторгом предателей Рима. Да таким образом они до самого Иерусалима докатятся не на своих ногах, а на руках приветствующих их городов.

Стоит только на минутку отвернуться, на несколько дней покинуть правителя, как можно уже его косточки собирать, а самому потом по дорогам с сумой… Вот ведь – горе перекатное! Судьба-судьбинушка. Да только не к лицу «Черному пауку» по свету маяться, угла искать. Сиди за троном своего господина, шпионь, приглядывай и, главное, будь под рукой, и жди, когда настанет твое время.

Пока мы болтали о том и о сем, младшие дети расшалились, бегая вокруг крестов, вот ведь и жара им не в тягость, и мертвые тела вроде кукол. Один рядом с крестом встал, руки пошире расставил, голову на грудь уронил, мол, теперь он и не он, а распятый разбойник. Другой тут же рядом пристроился, глазик у пацана зоркий, приметил, что казненный еще и худ, и волосы у него драной пряжей на плечо свисают. Все в точности исполнил, одежонку с себя скинул – стоит. Третий, самый маленький, долго на старших смотрел, палец сосал и тут же пристроился, не только, против обычая иудейского, тунику с тела сорвал, в набедренной повязке остался, а еще и обделался, чтобы полного сходства достичь. Ну, молодец!

Заметив такие живые картины, мамочки прибежали, щебеча и раздавая подзатыльники, одевая и по надобности переодевая своих чад.

– Кончай отдыхать, а то затемно до города не доберемся. Подъем, – решил покомандовать я. И то правда: не успеешь к закрытию ворот, ночуй за ними. А если в самом Риме немало добрых людей с ножами и серьезным намерением срочно стяжать им не принадлежащее, что же говорить о молодчиках за его пределами?!

Проверив телеги и пересчитав по головам людей, я шлепнул по крупу одного из осликов, запряженных в первую телегу, после чего наш небольшой караван тронулся. Я пропустил вперед себя первые две телеги, когда вдруг младший из братьев Шенон присел на третью повозку рядом со своей супругой и детишками и, тыча пальцем в приближающееся распятие, громко произнес: «один». Один – с готовностью повторили малыши. А вот там впереди будет второе. Два. – Один. Два, – тотчас заголосили умненькие мальчишки. Когда мы подъехали к Риму, малыши выучили счет до десяти. Я мысленно попытался представить, мимо скольких покойников мы проехали в этот день, и решил, что их было около двадцати пяти. Возможно, казнили какую-нибудь разбойничью ватагу. Что же, на двадцать пять «перекресточников» в воровском мире стало меньше. Не беда – свято место, как известно, пусто не бывает. Придут новые разбойники, оклемаются, начнут трясти путников и закончат точно так же, как и их предшественники. Делали бы кресты из дубов – давно бы уже галилейские горы лысыми стояли, и лесные братишки покинули насиженные места.