Текст книги "Русская литературная критика на рубеже ХХ-ХХI веков"

Возможно варьирование рассмотренного сегмента в том случае, когда личная интерпретация критика отличается от представленной им в тексте (явление «заказной» критики). В этом случае место в рассматриваемой структуре займет «вторичный» текст и механизм функционирования структуры не нарушится. Появится лишь новое обстоятельство коммуникации, которое определит интенцию критика. Объектом интерпретации критика может быть не художественное произведение, а то или иное явление, тенденция литературного процесса. В этом случае редуцируется компонент Автор, а само явление может рассматриваться как текст, выполняя ту же функцию в структуре критической деятельности, что и художественное произведение.

Выделим из общей модели компонент Критик и рассмотрим его функционирование на первом этапе критической деятельности.

Критик как субъект критической деятельности имеет свою структуру. В данном случае мы не рассматриваем структуру сознания субъекта познания5858
  Этому аспекту посвящены работы А.А. Леонтьева «Психология смысла. Природа, структура и динамика смысловой реальности», А.Г. Асмолова «Деятельность и установка», Э.Г. Юдина «Методология науки. Системность. Деятельность», В.М. Видгофа «Целостность эстетического сознания».


[Закрыть], нам важен момент структурирования в коммуникативном аспекте, обусловленный ситуацией интерсубъективного взаимодействия. Понятие интерсубъективности принципиально значимо для нас, поскольку выделяемые уровни структуры будут непосредственно соотноситься с направлениями интеракции. Вслед за М. Бахтиным, Г. Хайдеггером, Ю. Хабермасом, мы понимаем интерсубъективность не только как признак коммуникативной деятельности, но и как необходимое начало познания5959
  Так, М. М. Бахтин говорит о внутренней структуре единого в двух лицах субъекта познания, расщепленного на того, кто осуществляет рефлексию над познанием (автора) и осуществляющего само познание (см.: Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 8 – 9). В. С. Библер обосновывает принцип диалогики как диалогического столкновения двух радикально различных культур мышления, сопряженных в логике спора (диалоге) логик (см.: Библер В. С. Мышление как творчество (введение в логику мысленного диалога). М., 1975. С. 42). Ю. Хабермас дает следующее определение коммуникативных интеракций: «Коммуникативными я называю такие интеракции, в которых их участники согласуют и координируют планы своих действий; при этом достигнутое согласие измеряется интерсубъективным признанием притязаний на значимость (правильность)» (см: Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб., 2000. С. 91).


[Закрыть].

В качестве активного компонента структуры критической деятельности критик (субъект) начинает функционировать в момент целеполагания6060
  О роли целеполагания см.: Зеленов Л. А. Структура эстетической деятельности: дис. … д-ра филос. наук. Свердловск, 1971; Каган М. С. Человеческая деятельность. М., 1974; Ворожбитова А. А. Теория текста: антропоцентрическое направление. М., 2005 и др.


[Закрыть]. Однако необходимо подробнее остановиться на той предструктуре, которая во многом определяет и содержание целей, и процесс критического суждения и оценки. Речь идет о коммуникативно-прагматическом контексте как условии понимания. Изучение этого компонента сопряжено с рядом трудностей, так как мы не располагаем достоверными сведениями о психическом состоянии, действительных мотивах критика в момент, предшествующий и совпадающий с интерпретацией и ее фиксацией. Сложность, в ряде случаев невозможность верификации выводов, к которым приходят исследователи, изучающие феномен «предпосылки», порождают критику в адрес прагмалингвистики, рецептивной эстетики. Однако интерес к этой проблеме познания – естественный результат развития эпистемологии. По мнению Е. Н. Ищенко, выйдя к новой неклассической (коммуникативной) парадигме познания, эпистемология (Ч. Пирс, Р. Барт, К. Аппель, Ю. Хабермас и др.) признает невозможность беспредпосылочности человеческого познания (изучает проблему предпосылок и оснований познания, приходит к мысли о том, что гуманитарное познание предпосылочно по природе своей, и «слой» этих предпосылок имеет сложную структуру)6161
  Ищенко Е. Н. Проблема субъекта гуманитарного познания: эпистемологический анализ // Философские науки: исторические эпохи и теоретические методы. Воронеж, 2006.


[Закрыть]. Факт наличия неосознаваемого, дорефлексивного («экзистенциального») уровня как горизонта предпонимания признают сегодня в качестве аксиомы представители коммуникативного направления в лингвистике, прагмалингвистике, в рецептивной эстетике, функциональном литературоведении, герменевтике6262
  Э. Гуссерль, Л. Витгенштейн основанием достоверности познания считают жизненный мир («круг уверенностей»), привычные ориентации, предваряющие знание «снизу». Г. Шпет в качестве предпосылок понимания называет язык и стиль мышления, которые очерчивают «горизонт» понимающей деятельности. В рамках экзистенциально-онтологической концепции ситуация пред-понимания как один из главных этапов познания вообще рассматривается М. Хайдеггером, а в рамках концепции теории коммуникативного действия изучается Ю. Хабермасом.


[Закрыть].

Таким образом, еще до момента осознанного пребывания в статусе субъекта критической деятельности, критик может быть рассмотрен в ситуации «коммуникативного контекста». Понятие «коммуникативный контекст», или «прагматический контекст» – теоретическая и когнитивная абстракция. Составим теоретическую модель контекста, предшествующего процессу планирования адресантом своей «коммуникативной партии». Описание коммуникативного контекста необходимо вести в двух плоскостях: первая охватывает совокупность пред-посылок, пред-рассудков, присущих субъекту коммуникативной деятельности (критику); вторая касается особенностей «рецептивной ситуации» определенного историко-культурного периода. В коммуникативном контексте выделяются осознаваемые и неосознаваемые предпосылки будущей интерпретационной и текстопорождающей деятельности. К бессознательным предпосылкам относим языковую компетентность субъекта, национальную принадлежность, биолого-физиологические данные, психологический тип, национально-ментальные стереотипы, фреймы и сценарии, «ситуационные модели» (Т. ван Дейк), находящиеся в эпизодической памяти и репрезентирующие предшествующий опыт коммуникации вообще, критической деятельности, знание о «рецептивной ситуации». Осознанные и чаще всего вербализуемые далее в тексте критических статей предпосылки: социально-культурный, профессиональный статус, текущее эмоциональное состояние, вкусы, политические воззрения, представление о статусе критики/литературы на сегодняшний день, способ интерпретации и текстообразования, мнения о конкретных писателях/ произведениях, ценностный ориентир. Позиция критика как «вопрошающего» может быть как осознанной, так и бессознательно предполагаемой.

Данный прагматический контекст динамичен, может меняться в ходе критической деятельности. Так, уже в момент появления мотива, целей деятельности некоторые из перечисленных предпосылок будут актуализированы, а сам ряд иерархически выстроен, пополнен (в частности, моделью коммуникативного контекста реципиента).

Теория критики, касаясь вопроса мотива критической деятельности, чаще всего представляет нам так называемые идеальные, долженствующие мотивы. Нередко подобные мотивировки встречаются и в текстах самих критических работ. Однако не исключен фактор ангажированности литературной критики, о котором пишут сами авторы6363
  См., например, материалы дискуссии в Литературной газете (2002 – 2003) «Самоубийство жанра», в частности, мнения П. Басинского, М. Шорохова, А. Столярова, Н. Переяслова, С. Казначеева.


[Закрыть]. Момент ангажированности, а следовательно, присутствия «скрытого мотива» существенно важен для нас в осмыслении структуры критической деятельности в ее коммуникативно-прагматическом аспекте. Будем различать два вида интенций в рассматриваемой модели. Первая – вербализованная, вторая – скрытая, присутствующая имплицитно, прагматическая. Они вычленяются из текста критической работы, но разными методами. Обе определяются мотивами и целеполаганием. Этап целеполагания, структурно и содержательно важный для всего механизма критической деятельности и деятельности вообще, по мнению В. А. Карташева, «является императивом для всех других компонентов»6464
  Карташев В. А. Система систем. Очерки общей теории и методологии. М., 1995. С. 69.


[Закрыть].

Одна из определяющих целей в структуре критической деятельности – убеждение, воздействие. Эта цель, вероятнее всего, должна рассматриваться как еще один компонент пред-знания, сформированный исторически, генетически восходящий к периоду нерасчлененного существования критики и риторики. Наличие убеждения как сверхцели обусловлено особым типом дискурса, к которому принадлежит критика. Литературно-критическое высказывание может быть рассмотрено как вариант ментатива (ментатив – класс дискурсивных практик, которые «не просто информируют о состояниях или процессах бытия или мышления, но предполагают – в качестве следствия коммуникативного события – некоторое ментальное событие (изменение картины мира) в сознании адресата»6565
  Тюпа В. И. Коммуникативные стратегии теоретического дискурса // Критика и семиотика. 2006. № 10. С. 40.


[Закрыть]). Литературно-критическая ментативная деятельность как деятельность коммуникативная обусловлена референтными, креативными и рецептивными коммуникативными условиями, или «дискурсивными компетенциями»6666
  Понятие «дискурсивная компетенция» использует В. И. Тюпа в работе «Коммуникативные стратегии теоретического дискурса» вслед за А. Греймасом.


[Закрыть], определяющими коммуникативную/ риторическую стратегию критического высказывания.

Референтные условия литературно-критического варианта ментатива проистекают из концептуализации в критическом тексте референтного содержания, его «разворачивания», конкретизации для Другого. Референтным содержанием литературно-критического высказывания является интерпретация, понимаемая нами в широком герменевтико-онтологическом значении. Одним из дискурсивных условий является притязание критического суждения на общезначимость, недискуссионность. Это условие требует использования системы риторических приемов. Другим референтным условием становится наличие в критическом суждении оценки. Убеждение читателя в ее авторитетности предполагает обращение к области ментального.

Критическое высказывание характеризуется тем, что говорит не о целостном смысле литературного явления, а об актуальном для критика/ критического направления/журнала. «Вычитанный» смысл, сопряженный с эстетическими, ментальными, экзистенциальными установками критика, лежит в основе референтного содержания. Кроме этого референтную компетенцию литературной критики как ментатива составляет мнение (не знание).

Рецептивные условия литературно-критического высказывания совпадают с условиями ментативной дискурсии как таковой. Для нее характерна развитая рецептивная интенция6767
  Тюпа В. И. Коммуникативные стратегии теоретического дискурса. С. 42.


[Закрыть]. Рецептивная компетенция литературно-критического дискурса определяет круг возможных реципиентов, которые могут адекватно воспринять авторскую интенцию. У толстожурнальной критики такой круг неширок, в то же время названная компетенция не требует основательных специальных знаний и навыков, поэтому критик как профессиональный читатель находится ментативно в выигрышной позиции.

Одним из правил инвенции в риторике является зависимость успеха речевого воздействия от общего интереса, который движет собеседниками. Такой общей областью интересов адресанта и адресата литературной критики является интерес к современной литературной действительности (от профессионального до любопытства), в котором могут доминировать интерес к частному мнению/оценке, к литературному факту в его связи с социальными процессами, желание «проверить» свою интерпретацию литературного явления, свои «вычитанные» смыслы, «ответы» с представленными в критическом тексте (соотнести свое дорефлексивное понимание с вариантами отрефлексированного) и шире – онтологически критика и читателя объединяет общая позиция «спрашивающего». В первой половине 1990-х критика укрупняет свой предмет, чтобы максимально расширить область совпадения интересов. Осваивается явление масслита, востребованного читателем, одним из доминирующих объектов в это время становится общественное сознание, толстожурнальная критика (особенно журнала «Знамя») выходит к осмыслению острых экзистенциальных вопросов.

Реципиент литературно-критического дискурса – читатель элитарный, заинтересованный в получении авторитетного суждения о литературной действительности и ее фактах. Одной из его компетенций должна быть способность приблизиться к ментальности субъекта критического суждения, а также способность принять специфическую систему, логику аргументации в критическом тексте, допускающую большую долю субъективности, эмоциональности. Цель критика – обрести единомышленников, поэтому в рецептивную компетенцию литературно-критического дискурса входят солидарность мышления и со-чувствование.

Критический дискурс конструктивен, поэтому важную роль в литературно-критическом ментативе играет креативная компетенция. Критика осваивает неизученный литературный материал, формируя металитературный контекст. Креативная компетенция критического дискурса состоит в конструировании «литературного пейзажа», выстраивании ценностных иерархий/критериев, в инновационности металитературного языка, на котором осуществляется все множество критических суждений, в корректировании и формировании новых ментальных представлений. Принадлежность литературно-критического высказывания к ментативному дискурсу и особенности его коммуникативных условий объясняют значимость прагматической компоненты целеполагания, направленной на убеждение.

Выделим и другие цели, располагая их не иерархически-соподчиненно, поскольку в зависимости от мотива та или иная целеустановка может стать доминирующей. Первая цель формулируется нами исходя из герменевтико-онтологического представления о «понимающем бытии». Цель критика – изначально – познать литературное явление как часть бытия. Вторая цель соотносится с литературным явлением как сегментом критической деятельности – интерпретировать художественное произведение/литературное явление с использованием того или иного способа/метода познания в аспекте, заданном мотивом. Момент интерпретации, напомним, неотделим от самоинтерпретации. Реализация этой цели предполагает создание ментальной модели (первичного текста) интерпретации. Результатом интерпретации может стать реконструирование «вопроса» автора или образа автора как «вопрошающего». Третья цель, выделяемая теоретически как отдельная, но в момент реализации совпадающая с предыдущей, – оценка художественного произведения/литературного явления в соответствии с представлениями об эстетическом идеале, своим представлением об «ответе», эстетическим вкусом, либо, как вариант, в соответствии с заданной оценкой. Четвертая – порождение критического текста, реализация авторской интенции. Пятая – осуществление ментальных, поведенческих изменений в реципиенте. Отдельные целеполагания могут редуцироваться, осознаваться как первостепенные или второстепенные в зависимости от мотива. Критерием типологии интенций в их связи с целеполаганием становится степень осознанности, приоритетности той или иной цели, с одной стороны, и интенсивности привлечения интерпретируемого и оцениваемого материала, с другой.

Аналитико-ориентирующая интенция, условно вербализуемая в действиях «изучить, проанализировать, проследить и т.п.», реализуется чаще всего в жанре обзора, критического разбора, статьи, заметок. В чистом виде она представлена в научно ориентированной критике, сосредоточенной на анализе литературного явления. Выходы за пределы интерпретируемого объекта подчинены логике аргументации и не являются самоцелью. Примером критических работ, в которых реализован данный вид интенции, служат статьи А. Моторина «Лирический прилив» (Новый мир. 1992. № 9), М. Липовецкого «Современность тому назад» (Знамя. 1993. № 10), Е. Иваницкой «Постмодернизм = модернизм?» (Знамя. 1994. № 9), А. Ранчина «”Человек есть испытатель боли…” Религиозно-философские мотивы поэзии Бродского и экзистенциализм» (Октябрь. 1997. № 1), И. Роднянской «Сюжеты тревоги. Маканин под знаком “новой жестокости”» (Новый мир. 1997. № 4), А. Уланова «Медленное письмо» (Знамя. 1998. № 8) и др.

Структура цели в текстах с аналитико-прагматической интенцией организована следующим образом: доминирует аналитическая цель (интерпретировать то или иное литературное явление), аксиологическая становится второстепенной либо редуцируется, собственно прагматические целеустановки присутствуют, но не определяют коммуникативную стратегию.

Полемически-прагматическая интенция («оспорить, дать оценку, доказать свою точку зрения, убедить, внушить и т.п.»). Данная интенция характерна для критических работ в жанре полемической статьи, критического разбора с высокой степенью оценочности. Этот вид интенции объединяет статьи Л. Лазарева «Былое и небылицы» (Знамя. 1994. № 10), Н. Елисеева «Гамбургский счет и партийная литература» (Новый мир. 1998. № 1), В. Камянова «Игра на понижение. О репутации “старого искусства”» (Новый мир. 1993. № 5), Н. Ивановой «Неопалимый голубок. “Пошлость” как эстетический феномен» (Знамя. 1991. № 8) и др. В них актуализирована установка на адресата как объекта воздействия. Интерпретируемый материал, как правило, используется в качестве повода для обсуждения не собственно литературных, а социальных проблем, в качестве дополнительного средства аргументации.

Интенция самопрезентации характерна в большей степени для газетной критики6868
  Об этой черте новой газетной критики пишет Н. Иванова в статье «Сладкая парочка» (Знамя. 1994. № 5).


[Закрыть]. Роль художественного произведения в текстах, реализующих данный вид интенции, как правило, минимальна, используется как повод демонстрации критиком собственной осведомленности, причастности описываемым событиям и т.п. Прагматическая компонента целеполагания определяет способ порождения такого типа критических текстов.

Установка на адресата является общей для выделенных видов интенций. Она объединяет две различные коммуникативные процедуры: интерпретации и продуцирования текста и является структурообразующей для критической деятельности в целом. Понятие установки заимствуется нами из психологии6969
  По словам А. Г. Асмолова, «в деятельности, как и в любом движении, всегда присутствует тенденция к сохранению его направленности. Стабилизаторы деятельности находят свое выражение в своеобразной инерции деятельности. Роль такого стабилизатора выполняет установка» (см.: Асмолов А. Г. Деятельность и установка. М., 1979. С. 6). По мнению Д. Н. Узнадзе (ученый исследует феномен установки экспериментально, но затем выходит за рамки эксперимента, связанного с эффектом иллюзий, и делает вывод о возможности использования метода в изучении проблемы установки вообще), установка – это момент динамической определенности психической жизни, целостная направленность сознания в определенную сторону на определенную активность (см.: Узнадзе Д.Н. Психология установки. СПб., 2001. С. 25). В акте критической деятельности это направленность на коммуникативный акт, будущий или настоящий, с его прагматической составляющей.


[Закрыть]. Как доминирующая эта установка проявится в акте текстообразования, однако уже на первом этапе критической деятельности она будет присутствовать имплицитно, или, по выражению Д. Н. Узнадзе, «внесознательно, предваряя появление определенных фактов сознания»7070
  Узнадзе Д. Н. Психология установки. С. 59.


[Закрыть]. Здесь, вероятно, происходит процесс иррадиации (иррадирование – свойство установки, выражающееся в динамизме, переходе из одной области в другую). На втором этапе критической деятельности мы имеем дело с той же установкой, но усложненной прагматически. Критику необходимо сформировать/откорректировать установку восприятия продуцируемого текста. Установка, таким образом, выполняет роль «коммуникативного вектора» (О. Каменская7171
  Каменская О. Л. Текст и коммуникация. М.,1990.


[Закрыть]).

Наличие установки на адресата и на выстраивание коммуникативного акта как свойство структуры исторически и культурно закреплено и действует как по принципу автоматизма, так и сознательно. Установка на адресата, на прагматический коммуникативный акт является именно структурообразующим основанием, детерминантом, а не отдельным компонентом структуры, поскольку содержательно проявляется на всех уровнях критической деятельности. Кроме того, ориентация на тот или иной тип аудитории определяет целеполагание, а также жанр, стиль, метод интерпретации.

Наличие цели, в которой имеется установка на адресата, структурирующая эту цель, вероятно, и делает возможным переход от коммуникативной ситуации к «коммуникативному событию» как интерсубъективной реальности.

Отдельное место в рассмотренной структуре занимает Текст. В процессе литературно-критической деятельности взаимодействуют «текст художественного произведения как воплощенная автором интенция», «текст критической статьи как результат интерпретации», «художественный текст в первичном восприятии читателя», «художественный текст в откорректированном критиком восприятии читателя». Дополним этот ряд еще одним компонентом – «представление критика о первичном читательском восприятии художественного текста». Выделение этого компонента необходимо при изучении прагматической составляющей критической деятельности, направленной на изменение/корректировку читательских представлений. В том случае, если мы имеем дело с полемическим критическим текстом, выделяется еще один компонент – «художественный текст в «чужой» интерпретации».

Критический текст в таком случае представляет собой сложное структурное образование, в нем вычленяются все выделенные типы текстов (кроме аутентичного). Это такое коммуникативное пространство, в котором репрезентированы основные структурные взаимодействия компонентов критической деятельности.

Литературно-критическая деятельность, понимаемая как формализованный акт само(интерпретации), претендующий на общезначимость, несомненно, шире акта истолкования литературного явления. Такой взгляд на критику требует переосмысления категории метода литературной критики. Традиционно литературно-критический метод охватывал только интерпретационную деятельность критика и отождествлялся с литературоведческим. Парадигма онтологии понимания отказывается от категории метода (Г. Гада-мер), представляя литературно-критическую (само)интерпретацию как процедуру, которую можно (используя технику анализа текста) и нельзя (поскольку она есть уникальный, как все другие, акт понимания) повторить. Нет необходимости, на наш взгляд, отказываться от категории «метод литературной критики» (специфика критики в большей степени объясняется ее качеством вторичного понимания, «методологичного», с точки зрения М. Хайдеггера), но необходимо ее иное осмысление, выработка иных классификационных критериев для типологии.

Приходится констатировать, что категория метода литературной критики сегодня не наполнена тем определенным теоретическим смыслом, который позволил бы ей быть востребованной в научной и критической практике. Показательно, что сами критики избегают использовать понятие метода либо скептически оценивают его функциональность. Е. Иваницкая в статье «Постмодернизм = модернизм?» пишет: «Критик оказывается сам по себе теоретик, методолог и исследовательский институт. Уж если когда критика окончательно разошлась с университетско-академическим литературоведением, то именно сегодня. За круглым столом «ЛГ» (23 февр., 1994) дружно сомневаются, а существует ли вообще литературоведение?… и те критики, которые как раз взыскуют идеала, культурного единства и культурного “здоровья”, в качестве ultima ratio вынуждены ссылаться на себя…»7272
  Иваницкая Е. Постмодернизм = модернизм? // Знамя. 1994. № 9. С. 187.


[Закрыть]. Н. Анастасьев в статье «Недостающее измерение» вспоминает слова Л. Фидлера: «у нее [критики – Ю. Г.] нет ни методологии, ни терминологического аппарата, чтобы адекватно описать и оценить происшедшие в литературе перемены»7373
  Анастасьев Н. Недостающее измерение // Знамя. 1995. № 3. С. 192.


[Закрыть]. Н. Иванова, говоря о методе своей деятельности, использует ненаучную трактовку этого понятия: «Объединяет его [текст собственного творчества – Ю. Г.], кроме всего прочего, общая методология. Я вижу, что в нашей политике действуют люди, играющие определенные роли, и я их декодирую как персонажей»7474
  Иванова Н. Интервью вместо послесловия. С. 338.


[Закрыть].

Непопулярность категории метода объясняется и дополнительной идеологической окраской, привнесенной в советский период («Когда историко-литературный термин становится оценочным, он перестает быть термином»7575
  Немзер А. История пишется завтра // Знамя. 1996. № 12. С. 210.


[Закрыть]).

Представление о сложной структуре критической деятельности делает возможным поиск такого обоснования категории метода критической деятельности, которое бы учитывало все сегменты описанной структуры в комплексе (существующие концепции охватывают лишь сегмент «критик – литературное явление»). Следуя герменевтико-онтологической традиции, категория метода используется нами в отношении второго (рефлексивного) акта критической деятельности. Процесс же первичного понимания, а тем более, самопонимания категорией метода не охватывается.

К бесспорным методологическим основаниям литературной критики можно отнести ее принадлежность к общему контексту гуманитарного знания, в центре познания которого находится не вещь, а личность; отношения познавательной деятельности характеризуются как субъект-субъектные; наличествует аксиологическая составляющая.

Современные исследователи все настойчивее подчеркивают, что критика вырабатывает свои принципы научности, отличные от литературоведческих, искусствоведческих, философско-эстетических и других (И. В. Кондаков, В. Е. Хализев). Однако вопрос о своеобразии проявления принципа научности в критике остается наименее изученным.

Методы гуманитарного научного познания используются в литературной критике «не в чистом» виде, а переосмысливаются. Редуцируется жесткое требование научной доказательности, логической аргументированности; необязательным становится требование целостности в подходе к произведению. Согласимся с мнением Л.В. Чернец о том, что критическая интерпретация отличается определенной избирательностью в подходе к произведению7676
  Чернец Л. О формах интерпретации литературных произведений // Художественное восприятие: проблемы теории и истории: межвуз. тематич сб. науч. тр. Калинин, 1988. С. 48.


[Закрыть]. Одновременно в критическую деятельность привносится субъективность. Речь идет не только о той доле субъективности, которую предусматривает гуманитарное познание, но и о субъективности, которая в критике может выполнять роль аргумента (часто впечатление от прочитанного оказывается основой для формулирования оценки). По мысли Б. Мен-цель, такие критерии, как «увлекательно», «интересно», «сложно», «скучно», «идеологизированно» и так далее, «развиваются и передаются как квалифицированные вкусовые суждения»7777
  Менцель Б. Перемены в русской литературной критике. Взгляд через немецкий телескоп: [Электронный ресурс]. Кельн, 2001. URL: http://magazines.russ.ru/nz/2003/4/ ment-pr.html (дата обращения 24.04.2009).


[Закрыть]. В книге «Как слово наше отзовется…» Судьбы литературных произведений» Л.В. Чернец высказывает мнение о том, что критическая интерпретация произведения имеет субъективные предпосылки: «Подход критика к произведению всегда избирателен и обусловлен его мировоззрением, эстетическим вкусом, жизненным, читательским опытом и пр.»7878
  Чернец Л. «Как слово наше отзовется…» С. 79.


[Закрыть]. Принципиально важно и замечание В.С. Брюховецкого: «Критика является структурно сложной относительно самостоятельной деятельностью, в которой элементы художественного и теоретико-научного мышления выполняют подчиненную доминантам коммуникативно-прагматического мышления роль, а объединяются на основе эстетического восприятия»7979
  Брюховецкий В. Критика как мышление и деятельность. С. 84.


[Закрыть].

Итак, критика использует метод, в котором обнаруживаются признаки гуманитарного метода познания; в то же время он обладает специфическими свойствами, не позволяющими отождествить его с методом научным. Такой вывод обнаруживает проблематичность типологии литературной критики, которая не дублировала бы специальные литературоведческие методы и для которой необходимо искать новые классификационные критерии.

На наш взгляд, такой критерий не может быть в достаточной степени четко сформулированным до тех пор, пока не будет переосмыслена сама категория метода критической деятельности и «снято» противоречие, порожденное рассмотрением категории критического метода в рамках первых двух членов триады: автор/текст – критик.

Преодолеть усеченный взгляд на критическую деятельность возможно при условии включения в сферу рассмотрения фигуры читателя, осмысления критической деятельности в рамках экзистенциально-онтологической парадигмы, понимания интерпретации как одновременно и самоинтерпретации. Осмысление метода как познания оказывается содержательно недостаточным для той обширной области критических текстов, для которых характерна не аналитическая, а прагматическая авторская установка. Ведущей деятельностью в этих случаях будет не познавательная или не столько познавательная, сколько интерпретационная и коммуникативно-ориентированная. Стратегия убеждения, воздействия будет определять и ракурс видения текста (момент избирательности), и содержание интерпретации, и последовательность и выборочность включения в критический текст элементов собственно анализа произведения/явления литературного процесса.

Если критическая работа близка литературоведческой и в ней задействован специальный научный метод, ориентация на читателя внесет в критический текст те особенности, которые и позволят отнести его к критике, а не к науке. Если на первом этапе критической деятельности – этапе анализа или произведения – критик использует элементы того или иного метода познания, то на этапе создания критического текста он (критик) ориентирован на другой инструментарий – коммуникативно-прагматический, предполагающий осмысление специальной методологии как способа убеждения. У критика, по сути, три субъекта – субъект познания, самопознания и убеждения. Принципиальная диалогичность критического текста, его коммуникативно-прагматическая направленность существенно корректируют смысловое наполнение понятия метода в отношении к критической деятельности.

Нетождественность литературоведения и критики позволяет рассматривать критику как одну из форм ненаучного гуманитарного знания8080
  Исчерпывающе доказали это Ю. Б. Борев и М. П. Стафецкая (см.: Борев Ю. Б., Стафецкая М. П. Социология, теория и методология литературной критики // Актуальные проблемы методологии литературной критики. Принципы и критерии. М., 1980).


[Закрыть]. Отсюда методологическими основаниями критики становятся: доминирующая роль оценки; необязательность применения критерия истинности для любого положения, несовпадение критериев адекватности и истинности знания; диалогичность процесса познания; зависимость познания от установок познающего (В. Дильтей), его ценностей (М. Вебер); не только изучение некоторого явления, но одновременно его конституирование, внесение в него смысла, ценностей. Это самые общие принципы, пока еще не дающие представления о специфике метода литературной критики.

Методы критического познания, несомненно, включают приемы рассуждений, которые характерны для любого рода познавательной деятельности и широко применяются людьми в их обыденной жизни: индукция и дедукция, анализ и синтез, абстрагирование и обобщение, идеализация, аналогия, описание, объяснение, предсказание, обоснование, гипотеза, подтверждение, опровержение и пр.

Литературная критика использует специальные литературоведческие методы, но редуцированно. Как показывает анализ журналов «Новый мир», «Знамя», «Октябрь», «Наш современник», наиболее распространенными в критике 1990-х годов оказываются сравнительно-исторический подход к исследованию литературной ситуации или ряда произведений, типологический, конкретно-исторический. Однако и эти характеристики метода литературной критики не раскрывают его специфики, поскольку не схватывают адресата, по сути, направляющего деятельность критика.

Самое общее определение метода в гносеологии – понимание его как общей стратегии исследования и действия, главной функцией которой является внутренняя организация и регулирование процесса познания или практического преобразования того или иного объекта. В приложении к деятельности критика оно должно быть дополнено: помимо процесса познания метод организует и процесс текстопорождения. В актуальной для нашего исследования методологической парадигме понятие «метод литературно-критической деятельности» предстает как стратегия (само)интерпретации, реализуемая в ходе освоения литературного явления и предполагающая ту или иную коммуникативно-прагматическую установку на реципиента.

В разработке методологии критики важно не создание универсальной, обобщенной концепции метода, а описание доминирующих типов критического метода. Можно предложить несколько классификаций литературно-критического метода, в основание которых каждый раз будут вводиться такие компоненты, которые позволят, с одной стороны, «не потерять» выделенные сегменты структуры критической деятельности, а с другой – прояснить типы стратегий критической деятельности.

Критерием первой классификации можно считать доминирование в целеполагании аналитического или прагматического компонента. В соответствии с ним классификация метода литературной критики имеет следующий вид: аналитико-ориентированный, прагматико-ориентированный, аналитико-прагматический. Проблемным вопросом в данном случае является поиск основания, по которому возможно будет объективно определить ту или иную составляющую (аналитическую или прагматическую) в качестве доминантной. Анализ литературно-критических работ, опубликованных в журналах «Знамя», «Новый мир», «Октябрь», «Наш современник» за 1990-е годы в аспекте выявления аналитической и прагматической компонент позволил выстроить следующий алгоритм определения метода литературной критики исходя из структуры целеполагания и с учетом всех компонентов структуры критической деятельности. Алгоритм представлен в виде перечня положений, (не)реализация которых значима в определении метода: авторская формулировка цели/задачи, разнообразие риторических приемов, оценка, коммуникативный статус реципиента, степень эмоциональности/ экспрессивности, использование специальных литературоведческих методов.

Как правило, авторская формулировка цели/задачи не включает постановку прагматической цели. В то же время ее наличие в структуре цели обязательно. В таком случае редкий факт вербализации будет значимым (часто определяющим) в определении методологической доминанты. Фиксирование аналитической цели/задач не будет являться объективным показателем доминирования аналитической компоненты ввиду частотности проговаривания именно этой целеустановки при активной реализации цели прагматической.