Текст книги "Русская литературная критика на рубеже ХХ-ХХI веков"

Ю. А. Говорухина
Русская литературная критика на рубеже ХХ-ХХI веков

Введение

Современный этап литературоведения характеризуется ситуацией методологического плюрализма, гуманитарного «взрыва» (Ю. М. Лотман), «эпистемологического разрыва» (М. Фуко), совпавшего с тотальной модернизацией всех уровней социальной жизни. Рубеж ХХ–ХХI веков в гуманитарной сфере – время терминологической неопределенности, когда понятия лингвистики, философии, психологии и психоанализа, социологии, культурологии, герменевтики и семиологии конкурируют в языковой картине мира. Возникают новые области гуманитарного знания, обостряются терминологические и понятийные проблемы, формируются многообразные подходы к исследованию и истолкованию как отдельных терминов, текстов, литературных явлений, так и литературного процесса в целом. Все это определяет актуальность изучения разных уровней литературного процесса рубежа ХХ–XXI веков: от исследования художественных миров отдельных авторов до выявления закономерностей, тенденций развития ведущих (литературных) направлений в широком литературном контексте. В то же время предметом большинства исследований становится по преимуществу художественная литература, в то время как современная литературная критика, являющаяся неотъемлемой частью литературного процесса и выполняющая функцию самосознания литературы, пока должным научным образом не описана и не исследована. Формирующиеся новые методологические подходы используются для исследования исключительно художественной литературы.

Литературная критика изучается в рамках прежних методологических парадигм, созданных в 1970–1980-е годы – в период активного развития теории критики (работы В. И. Баранова, Ю. Б. Борева, А. Г. Бочарова, Б. И. Бурсова, А. С. Бушмина, А. Н. Иезуитова, В. Н. Коновалова, М. Я. Полякова и др.). Позитивистски ориентированная и в этом своем качестве генетически восходящая к метакритике ХIХ века, теория критики этого периода актуализирует понятия «метод», «объективность», «научность», направляет исследовательские усилия на анализ содержательных, проблемных историко-культурных аспектов литературно-критической практики.

В конце 1980-х – начале 1990-х годов литературоведение накапливает основательный опыт критического осмысления позитивистских концепций литературной критики (в работах В. С. Брюховецкого, Г. А. Золотухина, В. Е. Хализева, Л. В. Чернец), однако методологического обновления, которое могло бы послужить импульсом дальнейшего активного развития теории, в 1990-е годы не произошло. Сегодня теория критики как отдельная самостоятельная ветвь литературоведения практически не существует, отсутствуют методологические и теоретические основания для исследования современной литературно-критической практики. Внимание литературоведения обращено к истории критики, персональным критическим дискурсам XIX – начала ХХ века11
  Ермолаева И. А. Литературно-критический метод В. В. Розанова: Истоки. Эволюция. Своеобразие: дис. … канд. филол. наук. Иваново, 2003; Юрина Н. Г. Литературно-критическая концепция В. С. Соловьева: истоки, становление, развитие: дис. … канд. филол. наук. Саранск, 2004; Локтева С. А. Типологические принципы литературной критики А. М. Скабичевского: дис. … канд. филол. наук. Смоленск, 2005; Крылов В. Н. Русская символистская критика (1890-1910-е гг.): генезис, типология, жанровая поэтика: дис. … д-ра филол. наук. Казань, 2007; Чернаков И. Э. «Художественная критика» И. Ф. Анненского в составе его литературного наследия: дис. … канд. филол. наук. Вологда, 2007 и др.


[Закрыть], истории критики того или иного региона22
  Плюхин В. И. Писательская критика Сибири: рецептивно-функциональные аспекты регионально-исторического самосознания: дис. … д-ра филол. наук. Абакан, 2008.


[Закрыть]. К новейшему времени хронологически наиболее приближены исследования, посвященные критике А. И. Солженицына33
  Автократова Т. М. Из литературной коллекции А. Солженицына как явление писательской критики: дис. … канд. филол. наук. Тюмень, 2004; Алтынбаева Г. М. Литературная критика А. И. Солженицына: проблемы, жанры, стиль, образ автора: дис. … канд. филол. наук. Саратов, 2007; Малышкина О. И. Писательская критика в жанровой структуре книги А. И. Солженицына «Бодался теленок с дубом»: дис. … канд. филол. наук. Тюмень, 2010.


[Закрыть]. Научное же изучение современной критики, главным образом, ограничивается узким лингвистическим аспектом44
  Гугунава Д. В. Специфика словопроизводства в литературной критике произведений постмодер-низма: дис. … канд. филол. наук. Нижний Новгород, 2003.


[Закрыть], посвящено новым формам бытования критики55
  Сергунина Н. А. Литературная критика в рулинете как звено коммуникативной системы: автор-текст-аудитория. Теория вопроса: дис. … канд. филол. наук. М., 2006; Чиненова О. С. История телекритики в России на фоне истории русской литературной критики: дис. … канд. филол. наук. Саратов, 2006; Пасынков Н. В. Литературная критика в средствах массовой информации в русскоязычном Интернете 1994 – 2006 гг.: дис. … канд. филол. наук. М., 2006.


[Закрыть]. Отсутствуют целостные монографические исследования, посвященные осмыслению специфики литературно-критической деятельности и ее структуры, взаимодействию критики и риторики, изучению современной критики: ее проблемно-тематического поля, методов, ведущих персональных коммуникативных и интерпретационных стратегий, типологии дискурсов.

Такая ситуация в изучении современной литературной критики объясняется, на наш взгляд, двумя основными группами взаимосвязанных социокультурных и теоретико-методологических причин. Первая – специфика самой литературно-критической ситуации. Еще в XIX веке сложилось мнение о том, что в идеале именно критика определяет направление, стержень журнала. Переходные периоды 1950-х – начала 1960-х годов (оппозиция «Нового мира» и «Октября»), второй половины 1980-х – начала 1990-х годов (оппозиция «Нового мира» и «Молодой гвардии», «Огонька») – время острейшей журнальной борьбы, пропаганды своих ценностей. Идеологическая составляющая в период «оттепели» и перестройки обусловливала особенности литературно-критического мышления, ценностные иерархии, оценки. Критика являлась центром общественного внимания, литературные статьи вызывали отклик не меньший, чем сами литературные произведения, а «толстые» журналы переживали настоящий бум. В 1990-е годы, по мнению самих критиков, критика перестает восприниматься как поле идеологической борьбы, журналы теряют былое позиционное единство, а в конце 1990-х – начале 2000-х годов процесс противостояния перетекает в процесс диффузии66
  Так, например, А. Василевский отмечает: «Идет процесс медленной диффузии между “патриотической” и “либеральной” сферами в местах их соприкосновения. Эта диффузия имеет самые разные формы» (см.: Ответственность и ответность литературной критики: материалы круглого стола: [Электронный ресурс]. URL: http://lecture.imhonet.ru/element/1005065/ (дата обращения: 16.12.2010)).


[Закрыть]. Неслучайно в дискуссиях последних лет одной из причин упадка журналов называют публикацию в них идеологически (в широком значении) разнонаправленных публицистических и литературно-критических работ. Консервативно ориентированная критика уже в 1990-е годы преодолевает сложившийся своеобразный закон критического освоения только «своих» текстов, а либеральная во второй половине 1990-х практически перестает быть агрессивной в отношении своих оппонентов.

Ситуация идентификационного кризиса в критике 1990-х годов осложнилась сменой поколений: большая часть критиков периода «оттепели», для которых процесс самоидентификации предполагал в основном социальное и идеологическое самоопределение, уходит из литературной жизни. Приходящее в критику молодое поколение работает в совершенно иных социокультурных обстоятельствах, ему в меньшей степени свойственно стремление выступать «от группы» и более характерен эгоцентричный тип проявления «самости».

Вторая группа причин эпистемологического тупика отечественной теории критики – отсутствие методологической парадигмы, которая была бы релевантна особенностям литературно-критического мышления переходной эпохи, сформированного кризисными социокультурными обстоятельствами. Все это обнажает проблему построения нелинейной модели литературно-критической деятельности, типологии литературной критики, поиска новых классификационных критериев, лежащих в области текстопорождающих механизмов. Существующие сегодня основания типологии современной критики (по форме бытования: журнальная, газетная, телевизионная, сетевая; по ценностно-идеологическому критерию: либеральная, патриотическая) охватывают лишь видимый пласт литературно-критического дискурса и не дают представления о коммуникативных и интерпретационных механизмах современной литературной критики, самоидентификационных процессах, протекающих в ней.

В обстоятельствах отсутствия теоретико-критического дискурса функцию самоосмысления берет на себя сама критика. В «толстых» журналах рубежа ХХ – ХХI веков она представляет такой опыт интерпретации и самоинтерпретации, который начинает противоречить сложившимся теоретико-критическим описаниям, требуя смены научного подхода. Традиция классической методологической герменевтики, полагающая средоточие смысла в авторской интенции либо в самом тексте, не «совпадает» ни с опытом интерпретационной деятельности, ни с самопредставлением современного критика, который склонен в собственной деятельности видеть процесс самоосмысления, понимания не столько текста, сколько себя в связи с этим текстом, и который воспринимает литературно-критический акт как творческий, сродни художественному. Ситуация «конфликта интерпретаций» внутри метакритики (теоретико-критической и литературно-критической) делает актуальным поиск нового методологического основания для исследования критики постсоветского периода, которое, с одной стороны, преодолевало бы позитивистскую гносеологическую парадигму, а с другой, соответствовало литературно-критической практике и отразившимся в ней коммуникативным (в широком значении) установкам. На наш взгляд, таким основанием для адекватного современной литературной критике метакритического описания может стать герменевтико-онтологическая философская традиция в комплексе с «археологическим» структурализмом М. Фуко и коммуникативным подходом к тексту.

В предлагаемом исследовании современный литературно-критический дискурс рассматривается как способ осмысления и описания социокультурных событий постсоветского периода в социальном и экзистенциальном аспектах и поиска новой литературно-критической (само)идентичности. Литературная критика изучается в контексте теоретической проблемы способов презентации события в различных нарративных дискурсах и понимается как особое коммуникативное пространство, в котором смысловая организация критического текста и структура предполагаемой авторской программы воздействия на читателя находятся в особом взаимодействии с прагматикой текста. Кроме того осуществляется анализ интерпретационных и коммуникативных стратегий ведущих представителей критики рубежа ХХ-ХХI веков как форм проявления типологического и индивидуального в осмыслении социокультурных явлений и поисках самоидентичности.

Построение типологии литературной критики рубежа ХХ–ХХI веков потребовало привлечения всего множества критических текстов, опубликованных в период с 1992 по 2002 год. Основным материалом исследования стала идеологически и эстетически многообразная литературная критика «толстых» журналов («Новый мир», «Знамя», «Октябрь», «Наш современник», «Молодая гвардия»). Выбор в качестве материала «толстожурнальной» критики обусловлен тем, что она представляет такую форму бытования литературной критики, которая наиболее остро почувствовала системный и в том числе литературный, кризис конца ХХ века, и в этом смысле наиболее явно демонстрирует процесс поиска новой идентичности.

Выбор журналов обусловлен необходимостью привлечения в качестве материала идеологически разнонаправленных критических суждений, исследования качественного изменения оппозиции либеральной и патриотической критики на рубеже веков. Исключение из сферы анализа критики, публикуемой в журналах «Вопросы литературы», «Новое литературное обозрение», «Критическая масса» и т.п., объясняется литературоведческой направленностью этих журналов, в то время как нашей целью является осмысление феномена литературной критики «толстого» журнала конца ХХ века: его идеологической основы, познавательных установок, определяющих стратегий функционирования, специфики освоения литературного пространства.

В главе «Познание и самопознание литературной критики: границы интерпретации» исследуется метакритический и теоретико-критический дискурс. Выявление инвариантных познавательных установок метакритики позволяет выявить причины эпистемологического тупика, в котором оказалась теория критики в 1980-е годы, и поставить проблему его преодоления. Во второй главе «Герменевтико-онтологическая интерпретация литературно-критической деятельности» дается обоснование возможности использования герменевтико-онтологической методологии для осмысления феномена современной литературной критики и ее соответствия современной критической практике. В границах терминологического и понятийного поля герменевтической онтологии выявляется и описывается структура литературно-критической деятельности, предлагается иное содержательное наполнение категории метода литературной критики, вводятся новые классификационные критерии для типологии литературной критики. Акцентирование момента «вопрошания», интерпретации как феномена (само)понимания позволяет по-новому осмыслить суть критической деятельности, представить ее как сложноструктурированное целое, компоненты которого динамичны, обусловлены доминирующей целеустановкой, изначальной ориентированностью текста на Другого (над уровнем истолкования текста и его оценки надстраивается уровень гносеологической и коммуникативной установок, которые обусловливают программу интерпретации. Первая во многом определяется социокультурной ситуацией, в которой функционирует критик как «вопрошающий». Вторая является важным структурообразующим фактором, именно вокруг реципиента формируется вся коммуникативная модель литературно-критической деятельности), что дает основание переосмыслить традиционно позитивистски рассматриваемую категорию «метод литературно-критической деятельности» и позволяет выработать такую модель метода, которая охватывает все компоненты структуры критической деятельности.

В третьей главе «Литературная критика «толстых» журналов рубежа ХХ – ХХI веков: обстоятельства функционирования» описаны такие обстоятельства функционирования литературной критики, которые входят в область коммуникативного контекста и определяют пред-структуру критической деятельности.

Динамике внутренних механизмов порождения литературно-критической практики 1990-х – начала 2000-х годов посвящены четвертая и пятая главы. В четвертой главе «Литературная критика «либеральных» журналов: объектное поле, интерпретационные стратегии, ценностные ориентиры» изучается динамика внутренних механизмов порождения литературно-критической практики либеральных «толстых» журналов 1990-х – начала 2000-х годов. Ее структура отражает главные составляющие объектного поля критики: сама критика и разные аспекты ее функционирования, общественное сознание в ситуации ценностного слома, литературная практика. В исследовании критики «либеральных» журналов выделяются несколько моментов: 1) смена статуса, потеря читателя в их влиянии на процесс самоидентификации критики в 1990-е годы и используемые ею стратегии самоутверждения; 2) онтологическое объяснение выбора критикой фрагментов литературной практики; 3) семантическая характеристика «вопроса», который задает критик как «вопрошающий», обращаясь к литературному бытию и бытию, отраженному в литературе (как характеризует этот «вопрос» саму критику, какой «ответ» вычитывает критика в литературной практике и какой «ответ» предлагает сама, можно ли говорить о конфликте интерпретаций). На основании анализа «ответов» и «вопросов» выделяются инвариантные познавательные установки, которые являются условием появления того множества критических суждений, которое и составляет реальное разнообразие критики рубежа ХХХХI веков.

Пятая глава «Стратегии и тактики присвоения литературного поля критикой “Нашего современника” и “Молодой гвардии”» посвящена исследованию литературной критики «патриотических» журналов. Акцент сделан на изучении интерпретационных стратегий и риторики «патриотической» критики. Непримиримость в борьбе с ложными ценностями, активное использование лексики со значением борьбы, войны и моделирование ситуаций боя, значимость концептов «героическое», «свой», «чужой», отсутствие гибкости в критериях оценки литературного явления определили поиск гносеологического инварианта на уровне используемых стратегий и тактик «захвата» литературного/идеологического поля.

В шестой главе «Персональные коммуникативные и интерпретационные стратегии в критике “толстых” журналов рубежа ХХХХI веков» анализируются интерпретационные и коммуникативные стратегии ведущих критиков (Н. Ивановой, В. Бондаренко, М. Липовецкого, В. Курицына, Д. Быкова) в соотнесении с выявленными в предыдущих главах типологическими особенностями и динамикой литературной критики рубежа веков.

Автор выражает искреннюю признательность коллективу кафедры истории русской литературы ХХ века Томского государственного университета, а также И. В. Силантьеву, В. Н. Крылову, К. В. Анисимову за интерес, проявленный к исследованию, и высказанные замечания, благодарит Л. П. Быкова, С. С. Имихелову, А. П. Казаркина, И. В. Кондакова, А. И. Куляпина, В. В. Мароши, И. И. Плеханову, М. А. Хатямову, А. А. Шунейко, чьи отзывы, вопросы были учтены в работе над книгой.

Выражаю глубокую благодарность своему учителю и научному редактору В. А. Суханову.

Автор надеется на отзывы, вопросы, замечания, комментарии ([email protected]).

Познание и самопознание литературной критики: границы интерпретации

Время зарождения и активного развития отечественной теории критики приходится на 1970 – 1980-е годы77
  Формальным основанием для выделения теории критики в литературоведческой области явилось Постановление ЦК КПСС «О литературно-художественной критике» (1972), в числе прочего утверждавшего необходимость теоретического укрепления литературной критики, ее освоения на базе ленинских принципов. Фактически же теоретическое осмысление критики берет начало с метакритических опытов критиков XVIII – начала XIX веков – Н. М. Карамзина, В. А. Жуковского.


[Закрыть]. На ее формирование повлияли два фактора. Первый – установки познания, которые генетически восходили к самоосмыслению русской критики XIX века, второй – теоретико-методологическая система литературоведения этого периода. К концу 1980-х годов сложившаяся парадигма осмысления литературной критики вступает в противоречие как с новыми реалиями литературной ситуации, так и с текущей литературно-критической практикой и характером ее саморефлексии. Причины эпистемологического кризиса, в котором оказалась теория, а также продуктивные, но не востребованные пути осмысления критики обнаруживаются в истории метакритики XIX – XX веков. Эта история может быть представлена в виде смены когнитивных рамок и «слепых зон»88
  Под «слепой зоной» понимаются те аспекты феномена литературно-критической деятельности, которые игнорируются в метакритике данного периода/автора в результате тех или иных гносеологических установок (см.: Де Ман П. Слепота и прозрение. СПб., 2002).


[Закрыть]. Генезису и становлению отечественной теории критики посвящена наша работа «Метакритический дискурс русской критики: от познания к пониманию» (2009)99
  Говорухина Ю.А. Метакритический дискурс русской критики: от познания к пониманию. – Томск, 2009.


[Закрыть]. В данной главе изложены ее главные смысловые моменты.

В критике XIX – начала ХХ веков обнаруживаются познавательные установки, которые стали актуальными в теории критики 1970 – 1980-х годов и современной метакритике и предопределили «конфликт интерпретаций». Общие (инвариантные) установки мышления, которые проявились во множестве метакритических1010
  Понятие «метакритика» употребляется нами в значении «суждение о критике». Такое широкое толкование позволяет включить в поле метакритики и научный дискурс, посвященный критике, и саморефлексию литературной критики.


[Закрыть] суждений, вычленяются нами в процессе «археологического» (М. Фуко) анализа метакритики ведущих представителей «реальной» и «эстетической» критики. В. С. Библер формулировал сходную задачу так: «Увидеть формализм содержания (увидеть содержание как форму мышления, как форму деятельности субъекта)»1111
  Библер В. С. Мышление как творчество (Введение в логику мысленного диалога). М.,1975. С. 141.


[Закрыть].

Представители «реальной» критики понимают литературно-критическую деятельность как определенную систему, выделяя такие ее компоненты, как реальная действительность, художественный текст, автор, критик, читатель. В то же время анализ этих компонентов в разной степени входит в познавательные установки критиков. Так, «автор» оказывается «слепой зоной», он либо редуцируется, либо не отделяется от компонента «художественное произведение». В метакритике «реалистов» осознанно редуцируется до нулевого значения компонент «пред-мнения». Доминирующим же компонентом, на который направлена рефлексия В. Г. Белинского (поздний период), Н. А. Добролюбова, Н. Г. Чернышевского, является «жизнь» и ее художественное преображение. Выделение этого компонента обусловлено установкой на анализ общества через призму художественной литературы.

Интерпретационные усилия «реальных» критиков ограничены сегментом «критик – художественное произведение – внетекстовая реальность («жизнь»), воплощенная в нем». Такая гносеологическая позиция направляет критическую рефлексию на процесс познания и оценки художественного текста, а через него – социальной жизни. Такой ракурс критического исследования (изучать произведение в контексте тех общественно-исторических явлений, которые «вызвали» его) утверждается как единственно правильный. Это, в свою очередь, определяет иерархичность критического мышления, которая проявляется в характере осмысления процесса критической деятельности. Субъективные, личностные начала критика должны быть подчинены бесстрастному осмыслению текста и жизни, а экстатическое увлечение текстом должно быть замещено его спокойным и строгим пониманием. «Реалисты» четко определяют цель критики, категоричны в утверждении единственного ракурса интерпретации художественного явления, в определении этапов критической деятельности, что проявляется во множестве императивов. Императивность может быть рассмотрена как еще одна установка мышления.

Другая установка познания, которая определяет и характер развертывания критической мысли, и тип аргументации, – преодоление дихотомии явлений реальности и культуры и формирование такого суждения, которое претендует на статус истинного.

Отношения «критика – теория/наука» осмысливаются в дискурсе реальной критики как тесно связанные. В гносеологически сильной позиции в «реальной» критике находится критик, который не вполне доверяет познавательной способности писателя и больше полагается на свою компетенцию.

Еще одной чертой критики критиков-«реалистов» является прагматическая презентационность. Реальная критика в большинстве своем декларативна. Авторы активно используют эмоциональную, прагматическую аргументацию: иронию в адрес «иной методы», показ негативных последствий ее применения, упрощение, схематизацию концепции оппонентов, апелляцию к читательскому и повседневному опыту реципиента.

«Эстетическая» критика, как и «реальная», исходит из понимания литературно-критической деятельности как определенной системы, выделяет в ней те же компоненты (реальная действительность, художественный текст, автор, критик, читатель), но с другими доминантными центрами и «слепыми зонами». Теперь «автор», сфера его пред-понимания и коммуникативный контекст выделяются в качестве важнейших компонентов интерпретации. Читатель оказывается в позиции жизненно важного адресата критической деятельности и выступает в роли индикатора истинности суждений критика. «Слепой зоной» становится социальная действительность и ее отражение в художественном произведении. Главные гносеологические усилия «эстетической» метакритики направлены на осмысление сегментов «критик – художественное произведение» и «автор – художественное произведение».

Антиномичность и императивность также являются свойствами критического мышления «эстетиков». Так, концепция критической деятельности мыслится «эстетиками» как подготовленная всем ходом истории критики и литературы, а потому единственно верная, универсальная, позволяющая охватить разнородные и разнокачественные произведения.

Подобно «реалистам», критики эстетического направления выделяют доминантную идеологическую категорию, которую кладут в основание познавательных установок, интерпретаций, делают критерием оценки – категорию художественности.

Итак, несмотря на принципиальные различия между «реальной» и «эстетической» критикой, в гносеологических посылках обоих течений обнаруживаются сходные установки, которые послужили условием возникновения всего множества критических суждений:

в зависимости от доминантной категории (действительность, художественность) познавательные усилия фокусируются на отдельных сегментах, компонентах структуры критической деятельности, второстепенные же редуцируются;

самопознание разворачивается преимущественно по принципу антиномии, иерархичности;

познавательная установка на единственность, универсальность утверждаемой концепции (категоричность);

специфика критики осмысливается в соотнесении или противопоставлении с теорией/наукой.

Таким образом, литературно-критический дискурс второй половины XIX века во многом определяет своеобразная когнитивная рамка, предопределяющая возможные варианты самообоснования критики. Эта рамка включает ряд оппозиций: старое – новое, действительность – художественность, логика – интуиция, форма – содержание. Гносеологически важной, на наш взгляд, является и сама ситуация диалога, конфликта интерпретаций, в которой осуществляется процесс самопознания: два критических течения развиваются в отталкивании от идей оппонентов, что также задает границы возможных путей самопознания.

Позитивистская мысль в этот период предполагает в качестве основного понятия категорию «истины», которая воспринимается как изначально наличествующая и в аспекте способов ее достижения. Отсюда стратегии самоутверждения в рамках тех или иных литературно-критических течений будут заключаться в утверждении декларируемого подхода к познанию художественного явления как истинностного (или ведущего к истине). А это, в свою очередь, предполагает последовательное выдвижение в качестве доминантного того или иного ориентира (автора и его интенции, текста, собственного Я).

Главным условием возникновения множества дискурсивных формаций в XIX веке является «вопрос»1212
  Здесь мы ориентируемся на онтологическую герменевтику, в соответствии с которой именно структура «вопроса» мыслится как коррелятивная структуре предмета, а критик предстает как воплощение «вопрошающего» субъекта.


[Закрыть], некий рефлексивный заряд – «что есть литература?». Ответ на него, в конечном счете, определяет направления самопознания в критике XIX века.

Выявленные текстопорождающие установки, лежащие в области гносеологии литературной критики XIX века, окажутся жизнеспособными, будут определять теоретическую мысль ХХ века.

Символистская метакритика в контексте данной работы представляет интерес как опыт непозитивистского взгляда на сущность критической деятельности, а следовательно, как возможный исток генезиса литературной критики рубежа ХХ–ХХI веков. Связанная с эстетической, органической, реальной критикой1313
  Связь символистской критики с названными направлениями, закономерность возникновения новой критики доказывает В.Н. Крылов (см.: Крылов В.Н. Русская символистская критика: генезис, традиции, жанры. Казань, 2005. С. 100 – 110).


[Закрыть], модернистская метакритика явилась следствием кризиса старой позитивистской критической парадигмы, трансформации реализма, влияния западных философско-эстетических концепций, смены методологической парадигмы гуманитарных наук, увлечения мистикой.

Не имея большой читательской аудитории, развиваясь как элитарное (салонное) эстетическое явление, символистская критика, тем не менее, породила уникальную гносеологическую систему, позволявшую не только осваивать нереалистические тексты, но и осмысливать акт интерпретации как самопонимание и творчество одновременно.

Метакритика рубежа ХIХ–ХХ веков дает возможность реконструировать обновленную дискурсивную модель критической деятельности, в основе которой лежат принципиально антипозитивистские познавательные установки.

«Слепой зоной» для символистской критики и метакритики становится социальная действительность, которая в качестве доминирующего компонента интерпретационной деятельности ассоциировалась прежде всего с публицистической критикой.

«Активными» зонами становятся Автор и Критик, образуя своего рода напряжение в процессе интерпретации, предполагающем и постижение личности писателя, и обращение к собственному «Я». Качество зон свидетельствует об антропоцентричности, субъектности и субъективности символистской критики (в отличие от близкого ей эстетического направления), отражающихся во всех сегментах ее модели критической деятельности.

Автор в рассматриваемой модели занимает значимое место, оказываясь в большинстве случаев главным объектом интерпретации и смещая в этой позиции собственно художественный текст. Это обусловлено символистской концепцией творчества, максимально приближенного к истине, и художника, который мыслится как мессия.

Художественное творчество сакрализуется, мистифицируется символистами. Его тайны становятся важнее, чем сам текст, а способы постижения этой тайны образуют критический метод. Критик в символистской модели критической деятельности одновременно занимает положение творца и познающего тайны художественного творчества.

Для символистской критики типична установка на уход от статуса критика как априорно авторитетной инстанции, которую предполагала старая позитивистская модель. В то же время не менее актуальной является установка на восприятие критики как дела элитарного. Другая установка, лежащая в основе символистского критического дискурса, проявляется в факте заимствования и освоения концепции «критика как художника» О. Уайльда1414
  Уайльд О. Критик как художник // Уайльд О. Собр. соч. в 3 т. М., 2000. С. 143 – 144.


[Закрыть].

Метакритика рубежа веков формирует, таким образом, представление о самоидентификации критика-символиста, в которой заложена одновременно установка познания: это критик, деятельность которого соприродна художественной, что дает ему возможность творить самому и проникать в тайны литературного творчества Другого.

Осмысление в метакритике связи Критик – Художественный текст – Автор обнаруживает систему установок символистской критики, определяющих процесс интерпретации.

Первая гносеологическая установка – установка на соприродность критической и художественной деятельности. Она размывает позитивистское представление об интерпретации как объективном познании и ориентирует критика на приобщение к тайнам литературного творчества.

Следующую познавательную установку символистской критики обнаруживает В. Н. Крылов, утверждая, что «вопрос о способах реконструкции миросозерцания поэта – важнейший для символистской критики»1515
  Крылов В. Н. Русская символистская критика… С. 51.


[Закрыть]. В этой формулировке одновременно заявлен доминирующий объект внимания критики (миросозерцание поэта) и ее главная задача и стратегия (поиск способов реконструкции). Данная установка в области своей реализации непосредственно связана с первой, поскольку критик-символист осознанно выбирает путь приобщения к художественному акту как способ со-пережить и таким образом приблизиться и реконструировать миросозерцание художника.

Установка на «вживание» формируется как познавательная альтернатива позитивистской парадигме. Метакритика символистов позволяет реконструировать понимание ими отношений означаемого и означающего. Критики-символисты осмысливают феномен неполного соответствия восприятия и авторской интенции.

Сближение с художественной деятельностью как установка познания сопрягается в критике символистов с установкой на сотворение образа художника.

Значимое отсутствие установки на поиск детерминант творчества – следующая гносеологическая установка символистской критики.

Предыдущие познавательные принципы порождают следующий ориентир – значимое отсутствие установки на имманентный анализ художественного текста. Текст выполняет в символистской критике подчинительную роль. Он является материалом в познании души автора, источником уникальных впечатлений критика-читателя, зависит от теоретической установки критика в теоретических статьях.

Установка на множественность интерпретаций является одной из принципиальных для символистской критики. Противопоставляя научной критике критику «психологическую, субъективно-художественную, то есть неисчерпаемую»1616
  Мережковский Д. С. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. М.: Республика, 1995. С. 353.


[Закрыть], метакритика рубежа веков предвосхищает открытия «рецептивной эстетики», объясняя феномен «вычитывания» своих смыслов, переосмысления произведений прошлого новыми поколениями. В основе данной установки лежит представление о тексте (художественном и критическом) как незавершенном высказывании.

На наш взгляд, в системе выявленных установок символистской критики присутствует взгляд на процесс интерпретации как акт самопонимания. Понятие «субъективной» критики в этом смысле означает не только следование своему внутреннему ощущению в интерпретации, но и появление второго объекта познания – собственного «Я».

Материал символистской критики и метакритики дает возможность реконструировать, помимо гносеологических, коммуникативные установки. Критик-символист осознанно занимает позицию обычного читателя. В такой идентификации проявляется, с одной стороны, скептическое отношение символистов к научной профессиональной критике, с другой – опора в интерпретации на непосредственные эмоции, схожие с эмоциями потенциального множества читателей.