Текст книги "Русская литературная критика на рубеже ХХ-ХХI веков"

Литературная критика «либеральных» журналов: объектное поле, интерпретационные стратегии, ценностные ориентиры

Метакритика конца ХХ – начала ХХI веков: поиск идентичности и стратегии самоинтерпретации

Саморефлексия литературной критики – явление, берущее свое начало с момента возникновения критики. Однако не во все времена необходимость в саморефлексии осознавалась критикой как насущная. 1990-е годы – период, когда появление метакритики явилось результатом осознанной необходимости187187
  О необходимости саморефлексии пишет А. Немзер: «Вчерашняя (да и сегодняшняя) критика обречена на рефлексию, иногда скрытую, иногда явную, порой удачную, но чаше не слишком, временами раздражающую, но, бывает, и восхищающую… Привычный парадокс: критика, то есть дисциплина, толкующая культурные феномены, сама все больше нуждается в истолкованиях» (см.: Немзер А. Конец прекрасной эпохи. Заметки на полях книги о критике и критиках // Новый мир. 1991. № 5. С. 241). Свои заметки «Между…» Н. Иванова называет попыткой самоопределения (см.: Иванова Н. Между. О месте критики в прессе и литературе: [Электронный ресурс] // Новый мир. 1996. № 1. URL: http://magazines.russ.ru/ novyi_mi/1996/1/ivanova.html (дата обращения: 5.08.2009)).


[Закрыть]. Значимыми факторами для построения ее типологии являются осознание критикой необходимости саморефлексии в данной культурной ситуации; оценка данной ситуации и ее коммуникативного комплекса как кризисных; самоутверждение/самопрезентирование своей роли/функции; осмысление роли/статуса литературы; апелляция критики к норме, ценностным ориентирам, оценка тех или иных проявлений современной критики как жизнеспособных или бесперспективных.

Анализ содержательного плана метакритических текстов, опубликованных в журналах «Знамя» «Новый мир», «Октябрь» в 1990-е годы, позволил выделить определенную динамику: критическая мысль движется от явной «разоблачительной» тенденции, от негативной самоидентификации (от противного), отказа от прежней модели критики и критической деятельности к попыткам корректировки системы критических оценок, конструирования новых принципов интерпретации текстов, анализа обстоятельств и специфики функционирования критики, причин кризиса.

Негативная идентификация проявляется в «разоблачительной» интерпретационной стратегии. В период с 1992 по 1994 год в «Новом мире» и «Знамени» публикуются статьи, в которых объектом «разоблачения» становятся императивная критика188188
  О. Дарк в статье «”Черная месса” императивной критики» (Знамя. 1992. № 8) соотносит императивы исследуемой критики с ее идеологической основой (в данном случае с Библией) и убеждает читателя в ложной трактовке императивной критикой библейского текста.


[Закрыть]; литературный быт, на который перенастроила свою стратегию молодая критика189189
  Н. Иванова в статье «Сладкая парочка», анализируя главные и вынужденные стратегии поведения и письма (самопрезентации) в современной критике, объясняет причину трансформации литературной деятельности в литературный быт запретностью данной темы в прошлом (см.: Иванова Н. Сладкая парочка // Знамя. 1994. № 5. С. 186).


[Закрыть]; эгоцентризм/нарциссизм, стратегии успеха молодых критиков190190
  С. Чупринин в статье «Элегия» (Знамя. 1994. № 6) исследует современную литературно-критическую ситуацию, ситуацию смены поколений, констатируя уход традиционных добродетелей профессиональной критики.


[Закрыть], их непрофессионализм191191
  Лазарев Л. Былое и небылицы. Полемические заметки // Знамя. 1994. № 10. С. 183 – 184, 191.


[Закрыть]; нигилистические или охранительные взгляды современной критики192192
  В статье «Выхожу один я на дорогу…» А. Агеев одну из причин «угасания рефлексов читательской публики» видит в критике, которая «в соответствии со своими нигилистическими или охранными взглядами обращается к классике, видит только ее ценность, а к современной литературе относится более чем скептично при том, что она сегодня разнообразна и интересна» (см.: Агеев А. «Выхожу один я на дорогу…». С. 182).


[Закрыть]; старый литературно-критический инструментарий, непродуктивный для интерпретации современной литературной действительности193193
  Костырко С. Чистое поле литературы // Новый мир. 1992. № 12. С. 251 – 252.


[Закрыть].

В начале 1990-х годов ценностное поле критики конструируется «от противного»: в качестве отрицаемых мыслятся ценностные ориентации либо советской идеологической критики, либо новой/ молодой, порожденной перестройкой. Статью «”Черная месса” императивной критики» О. Дарка можно рассматривать как «расследование» отклонения императивной критики от гуманистической и религиозной нормы. По контрасту с ней неявно формируется представление об иной системе нравственных координат, в центр которой вводится принцип ненасилия, понимаемого как недопустимость долженствования, идеологического ориентирования, утверждения единственно верной интерпретации, ограничения интерпретаторской свободы читателя, культа (литературы). А. Немзер в отклике на книгу С. Чупринина «Критика – это критики» утверждает норму, также действуя «от противного», от ситуации 1960 – 1970-х, когда авторитет/биография критика складывались по контрасту с серым фоном «халтурщиков», «писалась», в итоге ограничивала свободу. Нормальной автору видится ситуация нынешняя, в которой «ни Александр Агеев, ни Иванова, ни свердловчанин Марк Липовецкий, ни саратовец Владимир Потапов, ни харьковчанин Виктор Юхт, ни ленинградец Михаил Золотоносов не озабочены своими будущими портретами – их интересует словесность, культура, история <…> пока они свободны»194194
  Немзер А. Конец прекрасной эпохи. Заметки на полях книги о критике и критиках // Новый мир. 1991. № 5. С. 248.


[Закрыть]. С. Костырко в качестве нормы полагает такую ситуацию, в которой «читатель для восстановления нормальных отношений с литературой должен будет осознать, что литературе вовсе не нужно “отражать действительность” и пр., потому что она сама является частью этой жизни, а не комментарием к ней»195195
  Костырко С. Чистое поле литературы. С. 253.


[Закрыть].

В статьях, опубликованных в 1994 году, Л. Лазарев, Н. Иванова, С. Чупринин конструируют поле «нормы» в противовес ценностным ориентирам молодой критики (главным образом, газетной). В них складываются следующие ценностные оппозиции (первая часть оппозиции – ценностный ориентир «молодых», вторая – представляющих журнальную критику): демифологизация, нестереотипность мышления – историческая ответственность (Л. Лазарев); свобода самовыражения, вседозволенность (поведенческая, эстетическая) – свобода внутренняя (Н. Иванова, С. Чупринин).

Во второй половине 1990-х годов принцип противопоставления продолжает действовать. В газетной критике меняется состав критиков, уходят те ценностные принципы, которые были актуальны в начале 1990-х годов. Журнальная критика реагирует на эти трансформации, укрепляя свою ценностную иерархию. Значимые оппозиции в критике второй половины 1990-х годов: мнение группы – самостоятельность мышления (А. Немзер); неангажированность, независимость (мнимая, с точки зрения Н. Ивановой) – действительная свобода; частная жизнь, имидж – литературное произведение (Н.Иванова); увлекательность письма – монументальность, строгость (Н.Иванова); свобода – самодисциплина (С. Костырко).

Утверждение собственной ценностной иерархии (посредством оппозиции советской идеологической, молодой газетной критике) является еще одним моментом самоидентификации журнальной критики. Как показал анализ создаваемых в критике оппозиций, наиболее актуальной ценностью является свобода (от идеологии, стереотипной модели, предполагающей руководящую роль критики), но не переходящая в зрелищность, и ориентация на текст/литературный процесс, предполагающая ценность аналитической деятельности (в противовес рекламной и саморекламной в газетной критике).

Доминирующая «разоблачительная» стратегия надстраивается над прагматико-аналитической, более всего соответствующей главной целеустановке толстожурнальной метакритики первой половины 1990-х годов – обозначить границы своей идентичности в полемике с официозной и газетной критикой и присущими им моделями критической деятельности. Момент самоинтерпретации в рамках этой стратегии эксплицитно проявляется не только потому, что речь идет о текстах, ориентированных на саморефлексию, но и потому, что прагматико-аналитическая стратегия предполагает наибольшую степень выявленности субъекта, эмотивную аргументацию, я-центричное направление интерпретации.

Во второй половине 1990-х критическая мысль журналов «Новый мир» и «Знамя» меняет свое направление. Актуальной теперь становится не столько «постановка диагнозов», сколько «лечение», т.е. аналитическое исследование сложившихся на данный момент стратегий литературной критики196196
  Так, А. Немзер уже в названии своей статьи, опубликованной в «Знамени» за 1996 год № 12, делает программное заявление – «история пишется завтра» и, по сути, обращается к проблеме адекватности отображения критикой современной литературной ситуации. Отсутствие единой системы критериев, терминов, подходов, современоцентризм, «крайняя степень собственной неосведомленности в том, что творится окрест» воспринимаются критиком как явления негативные («хворость») в исследовательском плане и естественные одновременно (см.: Немзер А. История пишется завтра // Знамя. 1996. № 12. С. 212). В условиях становящейся современности, по мнению А. Немзера, критику необходимо осмысливать и проговаривать основания выбора, критерии оценок. Газетная критика становится объектом внимания Н. Ивановой («Между. О месте критики в прессе и литературе»), С. Костырко («О критике вчерашней и «сегодняшней». По следам одной дискуссии»), И. Роднянской («Герменевтика, экспертиза, дегустация…»).


[Закрыть].

Выявляемая динамика обнаруживает процесс сущностного и функционального переконструирования в критике 1990-х собственной модели197197
  Показательно в этом смысле высказывание С. Костырко: «Именно она [критика – Ю. Г.] приняла на себя первый удар изменяющихся отношений читателя с литературой, – критике приходится перестраиваться на ходу, ибо наработанные ею за десятилетия методы и навыки принципиально неприложимы к тому, что зовется литературой сегодня» (см.: Костырко С. Чистое поле литературы. С. 251 – 252).


[Закрыть]. В начале 1990-х критика отсекает (критически осмысливаются, разоблачаются, отвергаются) атрибутивные признаки модели советской критики, актуализируются вневременные, традиционно ценные, утверждаются обновленные. Самоидентификация в этот период имеет качество скорее «негативной», осуществляется «от противного». Как непродуктивные, ложные, нередко антигуманные критиками «Знамени», «Нового мира» оцениваются императивность критических суждений, статус руководящей («ведущей», «пророчествующей» и «всеведущей») роли критики, зависимость от идеологии, амплуа/биографии, наличие исторических корректив, шельмования в критических суждениях. В то же время в качестве традиционно значимых и вместе с тем утрачиваемых признаков называются объективность, историческая ответственность (Л. Лаза-рев), серьезность (в отличие от зрелищности и персонажности газетной критики – Н. Иванова), взвешенность, баланс объективности и субъективности (С. Чупринин).

Если «Новый мир» и «Знамя» публикуют метакритику в течение всего десятилетия, то ее актуальный период в журнале «Октябрь» приходится на вторую половину 1990-х – начало 2000-х годов. Лишь в статьях, написанных в 1995-м году, наблюдаются примеры в чистом виде негативной самоидентификации. При этом для критики «Октября» не характерно конструирование обновленной модели деятельности путем отвержения официальной советской. Резко критически оценивается «новая критика», преимущественно газетная (безапелляционная, несомневающаяся, ориентированная на технологии шоу-бизнеса198198
  Иваницкая Е. Страстно поднятый перст или угрожающий палец? // Октябрь. 1995. № 11; Орлова Е. В раю животных // Октябрь. 1994. № 12.


[Закрыть]). Задаче выявить ее дефекты подчинены все метакритические суждения в этот период. В 2000-е годы в метакритике «Октября» продолжается поиск самоидентичности через критическое осмысление тех негативных проявлений в критике, которые были порождены современной социальной и литературной ситуацией. В то же время возникает и усиливается аналитизм, расширяется ракурс метакритического мышления: исследуются причины того или иного негативного проявления современной критики, возможные результаты (социального, литературного, психологического порядка). Так, О. Славникова199199
  Славникова О. Критик моей мечты: [Электронный ресурс] // Октябрь. 2000. № 6. URL: http://magazines.russ.ru/october/2000/6/slavn.html (дата обращения: 6.06.2010).


[Закрыть] исследует процесс сдвига литературной критики в сторону художественной литературы, оценивая как опасную тенденцию «придумывания» критикой произведений и их авторов. В то же время решение этой проблемы – часть более масштабной задачи критика: осмыслить особенности современной ситуации, рецепцию читателем литературного текста, ситуацию сдвига в представлениях критика о функции литературы. Б. Хазанов в статье «Критик. Критика. Литература» не ограничивается фиксацией дефектов современной критики: «Анализ сводится к оценке героев, их характеров, их поступков. Стилистика, поэтика, философия литературного творчества критика не интересуют, у него нет собственных взглядов на эти предметы; возможно, он вовсе не подозревает об их существовании. В искусстве его интересует message: высказывание, замаскированное под литературу, но не сама литература»200200
  Хазанов Б. Критик. Критика. Литература: [Электронный ресурс] // Октябрь. 2001. № 1. URL: http//magazines.russ/october/2001/1/chazanov.html (дата обращения: 6.06.2010).


[Закрыть]. Критик воспринимает их как повод для нового осмысления критики, составляющих ее деятельности, требований к ней. К. Анкудинов201201
  Анкудинов К. Другие // Октябрь. 2002. № 11.


[Закрыть] исследует феномен критики в широком историко-литературном контексте, выходит в область социально-психологической проблематики в связи с осмыслением нового качества критического мышления. Л. Березовчук202202
  Березовчук Л. Естественный отбор // Октябрь. 2000. № 10.


[Закрыть], обобщая отдельные наблюдения о литературно-критической ситуации, выходит в область обобщений и осмысливает взаимодействие критики и литературы как проблему властных отношений.

По мере того, как в метакритике «Октября» усиливается аналитическая тенденция, проявляется и другая – включение идеальной альтернативы, актуализация нормы.

Типологическая общность критических статей-саморефлексий начала 1990-х годов – конструирование обновленной модели литературно-критической деятельности. В самом общем виде она полностью укладывается в ту универсальную модель, которая была описана нами. Важно вычленить из критических текстов 1990-х годов моменты осмысления основных компонентов этой модели и связей между ними203203
  Не рассматриваем те статьи, в которых осмысливается явление газетной критики. Для нее характерна, по выражению Н. Ивановой, своя «новая парадигма». Нас интересует только толстожурнальная критика как объект и субъект рефлексии.


[Закрыть].

Критика – литературное явление. В 1990-е годы критикой либеральных изданий отвергается образ всезнающего, авторитетного критика. Сомнению подвергается объективность литературно-критической практики советского периода, система критериев оценки художественных текстов, методы интерпретации и оценки, представление об идеале/норме. Одновременно переосмысливается статус и функции литературы: литература «начинает понимать, что писатель не пророк, а маленький, ничтожный человек <…>. Традиционный русский кумир – литература. Ей приписывают способность преображать мир, творить его заново»204204
  Дарк О. «Черная месса» императивной критики. С. 226, 228.


[Закрыть].

Метакритика либеральных журналов конструирует обновленную модель литературного критика, формирующуюся в пространстве разных журналов, но типологически совпадающую. Идеальным качеством литературного критика, лежащим в основе модели, становится свобода/беспристрастность (не ориентированность на сложившиеся репутации, моду, неангажированность). Кроме того, «Знамя» утверждает обязательность ответственности суждений (С. Чупринин, Л. Лазарев), интерес к современной литературе (А. Агеев).

Освобождение от идеологического «представительства» корректирует не только тип отношения критика к литературному явлению как объекту, но и представление о задачах/функции критики. С. Костырко отмечает: задача критики – «анализ составных нынешнего литературного процесса <…> критик помогает максимально приблизиться к тому, что содержит литература и только»205205
  Костырко С. О критике вчерашней и «сегодняшней». По следам одной дискуссии: [Электронный ресурс] // Новый мир. 1996. № 7. URL: http://magazines.russ/novyi_ mi/1996/ 7/litkri1.html (дата обращения: 21.05.2010).


[Закрыть]. По сути, критиком осознается неактуальность не только социальной роли критики, но и оценки художественной ценности как составляющей критической деятельности. В. Новиков высказывает похожее замечание: «Нашему брату критику придется отказаться от судейской мантии, от претензии на непогрешимость приговоров <…> Выход единственный: следовать своей версии новой литературы, своей отрефлексированной духовно-философской и общественной концепции, своему пониманию читательских запросов»206206
  Новиков В. От графомана слышу!: [Электронный ресурс] // Знамя. 1999. № 4. URL: http//magazines.russ/znamia/1999/4/nov.html (дата обращения: 21.05.2010).


[Закрыть]. В конце 1990-х – начале 2000-х годов эта модель дополняется новым требованием: ориентация на диалог с читателем (доступность, увлекательность, «пламенность»).

В целом, метакритика «Октября» в рассматриваемое десятилетие создает образ критика-медиатора, педагога. Близок ему образ критика-комментатора, читателя, конструируемый в «Новом мире». Идеальный критик «Знамени» – негативный вариант критика-идеолога, честный и свободный.

Критика – читатель. Обновление модели критики «захватывает» элементы ее структуры, отвечающие за процесс коммуникации. Отказ от императивности, позиции учителя и идеолога ведет к построению коммуникации на условиях равноправия. Это, в свою очередь, предусматривает пересмотр системы аргументации, в том числе оценочной, ориентацию на реципиента-со-исследователя. С. Костырко в статье «Чистое поле литературы» пишет: «<…> критик тогда выступает не руководящим для писателя лицом, а представителем этих дорастающих до литературы читателей и адресует свои суждения именно им»207207
  Костырко С. Чистое поле литературы. С. 253.


[Закрыть]. Интенсивность «перенастройки» коммуникативной пресуппозиции в литературной критике в 1990-е годы обусловлена не только процессом трансформации советской модели, но и ситуацией кризиса, потери читателя.

В начале 1990-х годов коммуникативная ситуация не так остро воспринимается как кризисная по сравнению с серединой 1990-х. Так, А. Немзер пишет: «Критику не читают <…> Все равно с критикой плохо. Ее не читают. Не покупают. Не издают. Не, не, не <…> Критика живет в атмосфере подозрения, смешанного с раздражением, – то ли терпимое зло, то ли непозволительная роскошь, то ли бессмысленная, незнамо кем навязанная словесности нагрузка»208208
  Немзер А. Конец прекрасной эпохи. С. 241.


[Закрыть], не забывая здесь же напомнить читателю о типичности подобного рода сетований для истории русской критики вообще. Н. Иванова в статье «Сладкая парочка» без растерянности и пессимизма характеризует культурную ситуацию как время «перетряски литературной действительности», выдвижения категории быта, персонажности и зрелищности и в то же время свободы самовыражения. С. Чупринин говорит о потере критикой лидирующей роли и в то же время о притоке «свежих дарований в русло, которое в очередной раз поторопились объявить пересохшим»209209
  Чупринин С. Элегия. С. 190.


[Закрыть]. Повторяющаяся в статьях характеристика коммуникативной ситуации, в которой оказывается критика 1990-х, – свобода, воспринимаемая, с одной стороны, как желаемая норма для функционирования литературы и критики, с другой, как опасность появления неквалифицированной критики (Л. Лазарев).

Во второй половине 1990-х годов проблема сохранения читателя становится в метакритических статьях общим местом. Метакритика фиксирует дефект коммуникативной цепочки критик-читатель. Так, А. Немзер замечает: «Никто не хочет договариваться о терминах, устанавливать единую систему критериев, читать и описывать “cвои” и “чужие” тексты в рамках более или менее единого подхода»210210
  Немзер А. История пишется завтра. С. 203.


[Закрыть].

Неслучайно от резко негативных оценок в адрес газетной критики мета-критика переходит к осмыслению причин ее распространения, коммуникативных средств, эффекта востребованности современным читателем. Отрефлексированным оказывается и процесс восприимчивости толстожурнальной критики к сложившейся в газетной критике коммуникативной модели. Так, Н. Иванова («Между…»211211
  Новый мир. 1996. № 1 . URL: http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1996/1/ivanova.html (дата обращения: 5.08.2009).


[Закрыть]), говоря о влиянии газетной критики на журнальную, отмечает как результат этого влияния избавление журнальной критики от обязательности быть «серьезной», ее разукрупнение, повышение увлекательности, а следовательно, ориентированности на реципиента. С. Костырко пишет о естественности представительства критики от лица публики («Критик обращается к читателю как к себе, не делая различия, как один из читателей. Он уважает читателя, и он уважает Литературу»212212
  Костырко С. О критике вчерашней и «сегодняшней». По следам одной дискуссии: [Электронный ресурс] // Новый мир. 1996. № 7. URL: http://magazines.russ/novyi_ mi/1996/7/ litkri1.html (дата обращения: 21.05.2010).


[Закрыть]).

Итак, модель литературной критики, отрефлексированная в статьях журналов «Знамя», «Новый мир», «Октябрь», корректируется по мере осознания кризиса чтения. В первой половине 1990-х годов актуализированным в модели был компонент Критик, меняющий свой статус. Его доминирование объясняется актуальностью в 1990-е годы проблемы личной идентификации/самореализации, вхождением в литературный процесс нового поколения критиков. Во второй половине 1990-х – начале 2000-х годов актуализируется образ реципиента и связка Критик – Читатель. Причина этого – социокультурная ситуация, в которой функционирует критика: сокращение читательской аудитории, потеря внимания к профессиональным, серьезным суждениям толстожурнальной критики.

Процесс самоутверждения критики в журналах «Знамя», «Новый мир», «Октябрь» в период 1992 – 2002 годов осуществляется в трех направлениях: отсечение «чуждых» признаков213213
  Заметим здесь, что если в первой половине 1990-х годов процесс отчуждения реализовывался с использованием стратегии разоблачения, то во второй половине десятилетия стратегия обретает качество оппозиционно-аналитической.


[Закрыть]; осмысление и переконструирование модели собственной деятельностной; утверждение ценностной иерархии. Для метакритики «Нового мира» и «Знамени» актуально самоутверждение «за счет былых заслуг». В статьях А. Немзера (1991), С. Чупринина (1994), Н. Ивановой (1996), С. Костырко (1996) предшествующий период описан как время активной, социально значимой деятельности. Осмысление же собственной значимости, необходимости «здесь и сейчас» в текстах 1990-х годов отсутствует.

В ряду публикаций метакритического плана 1990-х годов, на наш взгляд, выделяются две работы, являющиеся своеобразными идейными центрами, к которым концептуально приближаются все другие тексты. Это статьи С. Костырко «О критике вчерашней и “сегодняшней”…» и И. Роднянской «Герменевтика, экспертиза, дегустация…», опубликованные в № 6 «Нового мира» за 1996 год214214
  Авторы обеих работ осмысливают, преимущественно, явление газетной критики, однако одновременно высказывают положения, значимые и для понимания функционирования критики в целом. Они интересуют нас в первую очередь.


[Закрыть]. Полемически направленные друг к другу, они воплощают то напряжение, которое присутствует в критике 1990-х годов. Авторы осмысливают важнейшие вопросы роли и статуса критики в обстоятельствах утраты литературоцентризма. Концепция С. Костырко представляет литературную ситуацию как близкую («приближающуюся») к норме («<…> нормальная жизнь. Литературная – во всяком случае»). В ней, «сложной и многообразной», журналы уже не претендуют на роль общественных лидеров, а становятся прежде всего литературным явлением. С. Костырко представляет обновленную модель литературно-критической деятельности, о чем свидетельствует предлагаемая формулировка вопроса: «Как, в каком качестве, с какими целями должен выступать сегодня критик? – такой вопрос прозвучал бы актуально лет пять назад. Сегодня же <…> вопрос следует сформулировать иначе: какие из представленных в современной критике эстетические принципы и модели профессионального поведения критиков наиболее соответствуют нынешней литературной ситуации?»215215
  Костырко С. О критике вчерашней и «сегодняшней». По следам одной дискуссии: [Электронный ресурс] // Новый мир. 1996. № 7. URL: http://magazines.russ/novyi_ mi/1996/7/ litkri1.html (дата обращения: 21.05.2010).


[Закрыть]. Момент долженствования, приоритета цели снимается критиком и замещается актуализацией обстоятельств критической деятельности. С. Костырко позиционно меняет местами критику и литературную действительность. Прежде реализующая роль регулятора, направляющего движение литературы, читательских интересов, критика оказывается в положении зависимом от литературной ситуации. Такой статус определяет естественный для С. Костырко тип отношения «критик – литература»: «исходить не из общественно-политического контекста, а из заданного самим произведением круга тем и уровня их осмысления», «литература изначально больше и выше критики»216216
  Там же.


[Закрыть], а также главную функцию критики – помогать «нам максимально приблизиться к тому, что содержит литература, и только»217217
  Там же.


[Закрыть] и ее статус – представлять читателя, быть одним из читателей, не выступая от какой-либо партии, эстетической концепции. На наш взгляд, не тождественную, но сходную позицию в вопросе о функции критики занимают О. Славникова, Е. Иваницкая, К. Анкудинов, Н. Иванова. В работах «Сладкая парочка» (1994), «Между…» (1996), исследуя явление газетной критики, Н. Иванова выходит к актуальным для С. Костырко вопросам о расстоянии между критикой и литературой, статусе критики («идеологическая, “руководящая” и “направляющая” роль критики отошла в прошлое»); принимает эти изменения с чувством «солидарности, соучастия <…> литературно-критического счастья»218218
  Там же.


[Закрыть].

Противоположную точку зрения высказывает И. Роднянская. В своей «реплике» (авторское определение жанра) на статью С. Костырко она замечает: «Литература с прописной буквы, за которой надо “идти” и которую нельзя “учить”, – такое же фиктивное, контрабандное олицетворение, как Природа в системах позитивистов прошлого века»219219
  Роднянская И. Герменевтика, экспертиза, дегустация…: [Электронный ресурс] // Новый мир. 1996. № 7. URL: http//magazines.russ/novyi_mi/1996/7/litkri2.html (дата обращения: 18.05.2010).


[Закрыть]. Для И. Роднянской принципиально, что критик должен представительствовать от убеждений, ценностей, иметь «смысловую предпосылку, то якобы предвзятое a priori». Обратная ситуация оценивается ею как признак культурного упадка. Схожие утверждения принадлежат С. Чупринину, Л. Лазареву.

Предлагаемые критиками разные типы понимания и интерпретации сводимы к двум подходам к истолкованию текста, генетически восходящим к критике XIX века – традиции «эстетической» и «реальной» критики.

Сопоставление этих двух периодов представляет особый интерес: саморефлексия в это время особенно активна, но по совершенно разным, противоположным причинам. Если в XIX веке критика находится в процессе напряженной самоидентификации, обусловленной ситуацией профессионального становления (рождения), расширения круга читателей, а следовательно, и сферы влияния, то в конце ХХ века не менее напряженная самоидентификация сопряжена с обратной ситуацией угасания, потерей читателя, былого статуса. Но и в том и другом случае она находится в экзистенциально пограничной ситуации, между «бытием и небытием».

Критика XIX века развивается в отсутствии теории литературы (оформляется историко-культурное литературоведческое направление, повлиявшее на «реальную критику») и теории критики. Этим объясняется ее внимание к вопросам сущности и функций литературы и критики, художественного метода, опора на западную философскую мысль (немецкую идеалистическую философию, диалектику, материализм). Об углублении теоретического самосознания критики 1870–1880-х годов пишет В. Коновалов. По мнению исследователя, оно выражается в «установлении сходства и различия с критикой предшествующего периода», «обосновании своих методов и теоретических принципов»220220
  Русская литературная критика 70-80-х годов XIX в./ под ред. В. Н. Коновалова. Казань, 1986. С. 20.


[Закрыть].

Процесс самоидентификации критики в ХIX веке отмечен тем же качеством негативности, которое обнаруживается в конце ХХ века. Каждое новое направление и течение (романтическое, реалистическое, модернистское) утверждаются через оппозицию, обусловленную антиномичностью критического мышления и характера аргументации как типологических черт литературно-критического дискурса XIX века.

Критика 1990-х годов существует в иной эпистемологической ситуации, для которой характерна антропологизация, влияние постмодернистских философских концепций, переосмысление категории метода гуманитарного знания, переориентация герменевтики, идея множественности интерпретаций. Это ситуация, когда теория литературы и критики и сама критика уже имеют свою историю. В таких обстоятельствах критика способна осмыслить все компоненты своей структуры как равноправные, равнозначимые в процессе интерпретации. А факт выделения доминантных компонентов объясняется индивидуальностью критика, не декларируется и меняется в зависимости от цели (аналитической или прагматической), объекта исследования и может быть осмыслен как «ракурс видения текста».

Объем публикуемой метакритики позволяет определить одну из гносеологических установок того или иного «толстого» журнала. В большей степени авторефлексивна критика «Нового мира» и «Знамени», в меньшей – критика «Октября». При этом для метакритики последнего журнала не характерно конструирование обновленной модели деятельности путем отвержения официальной советской.

Метакритика на рубеже ХХ – ХХI веков проходит путь от негативной самоидентификации, отказа от прежней модели критической деятельности (в статьях О. Дарка, Н. Ивановой, С. Чупринина, Л. Лазарева, А. Агеева и др.) к конструированию новых принципов интерпретации текстов, коммуникативных стратегий, обновленной идентичности (в работах И. Роднянской, С. Костырко, О. Славниковой, Е. Иваницкой, А. Немзера, К. Анкудинова и др.). При этом доминирующая «разоблачительная» стратегия надстраивается над прагматико-аналитической, соответствующей главной целеустановке толстожурнальной метакритики первой половины 1990-х годов – обозначить границы своей идентичности в полемике с официозной и газетной критикой и присущими им моделями критической деятельности. Конструктивной тенденции соответствует преобладающая во второй половине 1990-х годов аналитическая стратегия.

Критикой либеральных изданий отвергается образ всезнающего, авторитетного критика; ему на смену приходит критик свободный от идеологического «представительства», критик-медиатор, наблюдатель, комментатор, представитель читателя. Авторитарный тип коммуникации замещается коммуникацией на условиях равноправия с читателем. Актуализация Читателя как компонента критической деятельности происходит по мере осознания кризиса чтения.