Текст книги "Найденная дважды/Дай мне руку, малыш"

Тихий скрип калитки вернул внимание детей к земле. Посмотрев вниз, Саша узнала в вошедшем во двор дядю Витю, старшего брата отца.

– Зачем он пришел? – безмятежное выражение спало с лица девочки, и оно омрачилось.

– Может быть, он хочет утешить вашу маму, зная, как она переживает? – предположил Алеша.

– Не знаю, – Саша втянула ноги на крышу, – но я ему не верю. Он мне не нравится.

– Да, я знаю, ты мне говорила. Ты собираешься спуститься?

– Ага. Я должна сходить на разведку. Ты со мной?

– Ну, естественно.

– Тогда тоже спускайся. Но никакого шума, понял?

– Да-да. Разведка есть разведка.

Торопливо покинув крышу, дети прошли к дому и, очень тихо отворив входную дверь, попали в сени.

– Кажется, они уже о чем-то разговаривают, – прошептал Алеша.

Саша прислушалась.

– Да. Давай останемся здесь и послушаем. – Осторожно приложив ухо к двери, ведущей в кухню, Саша затаила дыхание. То, что ей и ее другу пришлось услышать, совсем не напоминало мирную беседу родственников, и девочка быстро убедилась, что дядя пришел вовсе не для того, чтобы принести кому-то утешение.

– Я знаю, что делаю. И не указывай мне! Кто это такой закон издал, что я в своем собственном доме поселиться не могу? – дядя Витя повысил голос, в ответ на что, послышался возглас крайнего удивления.

– В своем доме? Но мы же тебе за него заплатили. Мы ведь выкупили его у тебя, ты же даже на эти деньги свое дело начал!

– Заплатили? Выкупили? А где на то бумага? Доказательства – где они? Тю-тю? Ага!

– Но, Вадим тебе так верил…, – по голосу Надежды легко было понять, в какой растерянности она находится. – Как ты так можешь? Он же братом твоим был. Братом!

– Вот именно, что был. А нет брата – нет и обязательств.

– Нет брата? А его пятеро детей? Неужели они для тебя совсем ничего не значат?

– Ну, как же это, не значат? Ты что меня за изверга бессердечного принимаешь? Еще как, значат. Потому я вас из дому и не гоню. А будь ты одна, так сразу после похорон вылетела бы на улицу.

– Во-вот как? – женщина начала всхлипывать, хотя и старалась держаться. – Если бы он только мог знать, на кого нас оставил.

– А что тебя не устраивает? Вскармливай своих поросяток и помалкивай.

– Вот как ты заговорил. Ну, я хоть теперь тебя узнала, какой ты есть на самом деле. А-то, ведь, все добреньким прикидывался. Ну, конечно, а как же иначе? – ты же за счет Вадима и жил – за счет труда его. Он же на тебя работал. И хорошо очень работал. И просил за свой труд совсем немного. А сам-то ты что делал? А мы еще на все глаза закрывали – брат все-таки, да еще выручил – дом без документов продал, чтобы мы квартиру получили. А теперь вот, остались по своей доброте на голом месте – ни квартиры, ни дома.

– Да не реви ты! Вот, связался с женщиной. Да неужели ты думаешь, что если бы твой муж был плохим работником, я бы держал его у себя? Потому и держал, что за пятерых работал. Оно мне и надо было. А теперь мне какой прок, коли хороший работник пропал? Теперь пришло время свое добро собирать. И вот еще…, надеюсь, ты не забыла, что у вас передо мной еще множество долгов? Мотоцикл Вадим на что покупал? И всякое там барахлишко для детей, а?

– Но ты ведь говорил, что это премии были….

– Премии? А то, что вы теперь в моем доме гостить будете, – это тоже за премию считать? Ну, уж, нет. Я с вас все высчитаю. Мне самому жить как-то надо.

– Ну да, работать-то ты не умеешь, и как же я об этом раньше не подумала, – голос Надежды стал очень слабым.

– Вот-вот, а думать надо было. Всегда думать во время надо.

– Это-то ты умеешь. Вот только интересно мне, при жизни Вадима ты так же мыслил? Заранее все просчитал?

– А это уже не твое дело. Исповедница нашлась. И не прикидывайся несчастной вдовой. Кто тебе вообще виноват, что столько лишних ртов миру подарила!? Не предупреждал я вас что ли? Ну, все, некогда мне тут с тобой языком чесать. Я за своими вещами пойду, а ты тем временем мне комнату освободи. Да пошевеливайся, я долго ходить не буду – чемоданы уже собраны. И есть приготовь, я голодным приду. А не будешь одна поспевать, так пусть мелюзга твоя поможет. Не даром же им свой хлеб получать. Я всегда говорил, что дети с самого малого к работе привыкать должны.

– Чтобы не стать такими как ты?

– Может быть и так, – распахнув дверь, мужчина сбил с ног не успевших отойти от нее детей. Повалившись на пол, они будто застыли, а их широко раскрытые глаза выразили страх. – Ну и воспитание! – мужчина сказал это таким тоном, будто очень хотел своими словами оскорбить Надежду. – Поднимайтесь сейчас же!

Дети в нерешительности встали, и снова застыли.

– Вот сейчас я вас кое-чем угощу! – выдернув из своих брюк кожаный ремень, Сашин дядя с силой хлестнул девочку и ее друга по совсем неготовым к этому хрупким спинкам.

– К-как больно, – видя, что мужчина, наконец, покинул дом, дети застонали.

– А мы умерли, да? – немного погодя спросил Алеша?

– Наверное. Только мы не попали на небо, – отозвалась Саша.

– А, может быть, мы там, просто спим, вот нам и снится, что мы еще здесь?

– Может быть…, – Саша развела руками. – Тогда поскорее бы проснуться. Я так хочу увидеть папу и все ему рассказать. Хотя, нет, он же тогда очень огорчится. Интересно, как он сейчас? Думает, наверное, что у нас все хорошо. Наверное, Богу спасибо говорит – он ведь так хотел это сделать. Интересно, а Бог знает, что дядя у нас таким плохим оказался?

– Конечно, знает. Дедушка говорит, что Он все знает.

– Ну, тогда Он Сам папе все расскажет, – девочка печально вздохнула. – Только бы папа не заплакал.

– Так, значит, ваш дядя теперь у вас жить будет?

– Ну, да.

– Ты была права – он, действительно, очень плохой.

– Теперь нам намного хуже будет…, – опустившись на порог кладовой, Саша обняла коленки руками. – Знаешь, я даже радоваться стану, если окажется, что мы все-таки умерли.

Виталий, как и обещался, не заставил себя ждать. Не прошло и полутора часов, как он вернулся в дом вместе со своими вещами. Стянув с ног сапоги, мужчина даже не потрудился аккуратно поставить их. Главным его стремлением было – поскорее занять принадлежавшую теперь ему комнату и плотно поесть.

глава одиннадцатая

Откровенный разговор с Алешей

Некоторое время спустя, Алеша начал замечать, что на руках и ногах его подруги появляются большие фиолетово-зеленые синяки. Сначала, он не решался спросить, в чем дело. Но когда учительница, обратив внимание лишь на один из синяков, поинтересовалась, где девочка умудрилась посадить такой, и Саша ответила ей, что поскользнулась и обо что-то ударилась, мальчик не выдержал.

Дождавшись окончания уроков, Алеша устроил подруге настоящий допрос, и ей пришлось признаться во всем.

Оказалось, что с тех пор, как в доме появился дядя Витя, Максим просто начал выходить из себя. Мальчику не нравилось, что брат отца командует им, и он срывал свою злость на сестренке. Саша пыталась терпеть побои, но когда брат делал ей слишком больно, она начинала кричать, и тогда неприметно, появлялся дядя, и наказывал обоих детей, совершенно не интересуясь, кто из них прав, а кто виноват.

Однако самым страшным наказанием Саша считала не ремень, а угол, в котором сейчас ей приходилось простаивать по нескольку часов в день. Теперь в углу девочке было не до игр и не до радости.

Конечно, все это происходило с Сашей в то время, когда в доме не было Андрея. А она так старательно скрывала от старшего брата горькую правду, что он редко догадывался о том, что происходит в семье во время его отсутствия.

Алеше стало очень жалко девочку, но он ничем не мог ей помочь.

– Ты всегда мне все рассказывай, – попросил мальчик, садясь в автобус, – я же твой друг.

– Хорошо, – Саша даже улыбнулась, но улыбка ее была печальной. – Только ты больше никому-никому не говори.

– Я никому-никому не скажу, – найдя свободное место, Алеша предложил его подруге. – Нам надо что-то придумать, чтобы ваш дядя ушел.

– Надо, – девочка кивнула. – Но я совсем не знаю, что.

– У тебя же такая богатая страна внутри.

– Вот именно, что внутри. Да и мне кажется, что теперь она стала беднеть.

– Как? Так ведь нельзя, Сашка, нельзя.

– Я знаю. Но теперь нету папки, и мама больше вообще не улыбается, и не говорит ничего веселого. И все так, не так как было. Все так, совсем по-другому. И мне всегда печально-печально. Как жалко, что мы тогда все-таки не умерли. Я целых два дня верила, что вижу сон, и что спать ложусь тоже во сне. И я очень старалась проснуться, чтобы увидеть папу, и с Богом познакомиться. Один раз я, правда, просыпалась, и небо видела, но потом оказалось, что это был сон. Все как-то неправильно. Папка во сне, а дядя – не во сне. Мне так не нравится, понимаешь?

– Понимаю, – Алеша прикусил губу. – Лучше бы ты в другой семье родилась.

– Что? – Саша вздрогнула и машинально коснулась пальцами маленького шрама на своей щеке. – Нет! – ее голос прозвучал непривычно резко. – Это моя семья! Моя! Слышишь? А они все врут….

– Кто врет? – Алеша даже опешил, но девочка вовремя спохватилась.

– Да, никто, это я опять выдумываю. Ты не обижайся на меня, ладно?

– Ладно. И ты на меня тоже не обижайся.

– Хорошо, не буду. Никогда-никогда. Потому, что мы друзья.

– Навсегда?

– Да, навсегда.

– Навсегда-всегда и всегда?

– Да, и еще дольше «всегда».

глава двенадцатая

Сашины страхи

или

Что в мешке у бородача

На следующий день после откровенного разговора с Алешей, Саша выбежала из дома в слезах, она еще сама не знала, куда собирается бежать, но, к счастью, натолкнулась на возвращавшегося со школы Андрея.

– Что это с тобой? – поинтересовался удивленный брат, натягивая девочке на голову капюшон пальто. – Зареванная, да еще и без шапки. Холодно еще – не лето же. Кто это тебя такую на улицу выпустил? Заболеешь, чего доброго….

– Никто меня не выпускал, – Саша зашмыгала носом, – я сама убежала.

– Это как, убежала?

– Так. Взяла и убежала. Андрюша, а мама…, мама, что, уже забыла папу, да?

– Э-э, с чего это ты взяла?

– Бабушка…, мамина бабушка приехала….

– Баба Вера что ли?

– Да…. Она увидела у меня папину цепочку и сказала, чтобы я ей ее подарила, потому что у нее крестик есть, а у меня крестика нет, а у нее – цепочки нет.

– И?

– Я сказала, что не подарю, потому что цепочку папа подарил. А мама сказала, чтобы я подарила…, – Саша говорила очень сбивчиво, язык ее заплетался, не желая слушаться.

– И ты отдала цепочку бабе Вере?

– Мама за-заставила.

– И ты решила, что мама забыла папу?

– А, может быть, она просто не хочет его помнить?

– Ну, вот, выдумываешь всякую ерунду, – Андрей опустился на корточки и заглянул сестренке в глаза. – Еще как хочет помнить, только ей тяжело, понимаешь? Глянет она на твою цепочку и вспоминает про свою боль. Помнить боль и помнить человека – разные вещи. Папу она никогда не забудет – как и мы с тобой, ведь так?

– Так, – Саша кивнула головой. – А бабушка вторую комнату заняла.

– И что? Зато теперь ты со мной спать будешь. Может, хоть плакать перестанешь по ночам.

– Мне просто страшно стало…. Я вообще не хочу спать…, никогда.

– А что тебя пугает? С тех пор, как папа нас оставил, ты, кажется, ни одной ночи спокойно не спала.

– Они хотят меня задавить…. Они такие большие, а я – маленькая. А еще, смеются.

– Кто хочет задавить, кто смеется? – на лице Андрея отобразилась тревога.

– Шары. Большие такие и серые. Их много, они очень большие. Я закрываю глаза, и они катятся, чтобы меня задавить. А мне дышать из-за них трудно, и страшно. Я одна, а их много.

– А кто смеется, тоже шары?

– Нет. Тетеньки и дяденьки. Они приходят, когда шаров уже нет. Их тоже много, но они только головы. Страшные – страшные…, и смеются всегда. Они злые и я их боюсь.

– И ты видишь это каждую ночь?

– Да.

– А что же раньше мне не рассказала?

Саша молча пожала плечами.

– Ну, ничего, это пройдет, я же рядом буду, – улыбнувшись, Андрей подергал сестренку за ее маленький носик и она тоже улыбнулась. – Вот видишь, тебе уже лучше. А дядька-то дома?

– Нет.

– Это хорошо. Хоть с Алешкой спокойно поиграете. Я его в магазине видел, он сказал, что как только дедулька его отпустит, он сразу же придет к тебе.

– Сразу-сразу?

– Ну, да. Только оденься нормально, а-то никакой прогулки тебе не видать.

– Ладно. А хочешь, я тебе что-то скажу?

– Конечно, хочу, – проявляя интерес, Андрей подставил сестренке свое ухо.

– Я знаю, почему ты такой красивый, – заговорчески шепнула Саша, – потому, что ты очень хороший.

– Ого! – старший брат даже немного смутился, – вот это комплимент. Замечательная ты все-таки у нас, Сашка.

– Не очень…, я не все замечаю, но много замечаю.

– Много-много, – подмигнув сестренке, Андрей взял ее за руку и ввел в дом. – А значит, очень замечательная.

***

– Ой, а я не знал, что у вас пианино есть, – заглянув на кухню из сеней, тихо воскликнул Алеша, увидев на столе вязальную машинку. – А можно мне на нем поиграть?

– Это не пианино, – Саша даже засмеялась.

– А что?

– Это мама на ней работает. Хотя мы давно тоже думали, что это пианино, мы на ней играли, а она как будто сломалась – не играла совсем. А потом мама сказала, что это не пианино. Мама вяжет на этой машинке всякие вещи. Она у нас надомница. Это не потому, что она на доме сидит. Она на нем вовсе даже не сидит. Это мы по крышам лазим, а ей не нравится лазить. Это потому, что она на работу ездит, только когда ей туда готовые вещи отвезти нужно. Я с ней туда ездила. Там так интересно. Там есть один великан – он выше потолка, и один гномик – он почти такой же, как я, но у него уже есть борода.

– Ух, ты! А я только что у вас за оградой бородатого дядьку видел, – похвастался Алеша.

– Правда?

– Шуруйте, давайте, на прогулку, а-то баба Вера сейчас вас обнаружит здесь и никуда не отпустит, – шепнул Андрей, увидев, что дети разговаривают у порога. – Она же очень командовать любит.

– А кто такая баба Вера? – спросил Алеша, следом за Сашей сбежав с крылечка.

– Баба Вера – это мама маминой мамы.

– А, мама твоей бабы Вали, да?

– Нет, баба Валя не родная мамина мама.

– Двоюродная, что ли? – удивился мальчик.

– Не знаю, она просто за дедушку замуж вышла, когда настоящая мамина мама уже в больнице была.

– А чем она болела?

– Она с ума сошла, – очень серьезно ответила Саша.

– Как это?

– Ну, она с крыши упала, когда им дом чинили, а на нее кирпичи упали, и она заболела. А дедушка снова женился.

– Значит, бабушка с ума упала, а не сошла, – заключил Алеша. – Понятно теперь, почему твоя мама не любит по крышам лазить.

– Взрослые всегда все неправильно обзывают. А баба Вера нашу комнату заняла. Но теперь я с Андрюшей спать буду. Мне тогда, наверное, страшно не будет. Когда папа умер, я стала плохо спать. Знаешь, как поздно я засыпаю.

– Как поздно?

– Не знаю. Просто поздно. Совсем ночью.

– А ты возьми, и засеки, во сколько засыпаешь – тогда знать будешь.

– Я попробую, только ночью часы плохо видно, но я засмотрюсь, когда засыпать стану. А дядька был с мешком, да?

– Какой дядька? – не сразу сообразил Алеша. – А, который бородатый? Да, с мешком.

– Как страшно!

– Почему?

– Мне старшие девочки про него говорили, что он детей ворует и в мешок их прячет, а еще, у него в мешке топор есть. Он очень плохой. Ты видел, какое у него лицо злое? А глаза черные-черные.

– Ага, – Алеша кивнул. Хотя мальчик совсем не приглядывался к бородатому мужчине, теперь он был убежден, что видел его лицо и видел именно таким, каким описывала подруга.

– А давай будем следить за ним, а? Чтобы он детей не воровал.

– Давай, – согласился Алеша.

– Только тогда нам надо друг другу поклясться, что мы будем всегда шпионить, и если одного из нас дядька поймает, то он, или я, дядьке тому про другого ничего не скажет.

– Ну, я клянусь.

– Нет, Саша помотала головой, – так неправильно.

– А как правильно?

– Когда клянешься, нужно съесть какого-нибудь червяка, кажется. Я что-то в кино видела, но точно не помню, что.

– А где же мы его возьмем?

– Жаль, что сейчас не лето. Хотя…, подожди здесь, я кое-что придумала, – оставив друга во дворе наедине с его недоумением, Саша вернулась в дом. Но через пару минут она снова стояла около Алеши. – Вот, держи.

– Что это? – глядя на то, что девочка вложила ему в руку, мальчик поморщился.

– Это какие-то жучки или червяки сушеные – Андрюша ими рыбок кормит, которые в аквариуме плавают.

– А это обязательно? Есть их?

– Конечно, так мы докажем, что мы очень серьезно клянемся. Ты не бойся только. Знаешь, моя бабушка – баба Валя – говорит, что не тот червяк, которого ты ешь, а тот, который тебя ест.

– Ужас, – Алешу даже передернуло. – А что, такие большие червяки, которые людей едят, правда, существуют?

– Правда, только они не у нас живут. Но бабушка говорила, что если мы будем грязными, то они и у нас заведутся.

– Тогда я всегда буду убираться дома. Я очень боюсь таких больших червяков. А они больше чем дом, да?

– Больше чем два, нет, чем три дома. Ну, ты готов, а? Только пойдем за ограду, а-то бабушка увидит, и ругаться станет.

Отворив калитку, девочка подбежала к скамейке, которая стояла у самого забора и закрыла глаза.

– Делай, как я.

– Ладно, – Алеша тоже закрыл глаза. Наступила тишина. Спустя примерно минуту, мальчик приоткрыл один глаз и глянул на подругу, – в ее руке по-прежнему лежали сухие личинки.

– А ты почему их еще не съела?

– А ты уже съел?

– Нет, я настраиваюсь.

– И я тоже.

– А…, – Алеша снова закрыл глаз.

– И чем это вы тут занимаетесь? – неожиданно прозвучавший очень близко незнакомый хриплый голос заставил детей вздрогнуть. Но то, что они увидели, оглянувшись на этот голос, повергло их в полный ужас, – всего в паре шагов от них стоял бородатый мужчина, за плечом которого висел полупустой мешок.

– Вот сейчас я….

– Вы посадите нас в свой мешок, да? – Саша отважилась перебить мужчину, но голос ее при этом дрожал. – А мы в него уже не влезем. И еще, мы брыкаться будем и толкаться.

– Что? – глаза бородача, которые, кстати сказать, оказались совсем не черными, а голубыми, – округлились. – А ну-ка…

– Не-ет! Ма-ма!!! – завопив во весь голос, дети кинулись к калитке и, влетев в ограду, захлопнули ее.

– Ну, разгорланились, – махнув на детей рукой, мужчина повернулся к ним спиной и удалился.

– Пошли, – Саша дернула Алешу за рукав.

– Ну, мы же еще не поклялись.

– Некогда сейчас.

– А может все-таки лучше съесть червяков сначала?

– Ты что, боишься?

– Нет. То есть, да.

– И я боюсь, – подумав, сказала Саша, но все-таки вытащила друга за калитку. – Ты его видишь? – пройдя несколько шагов и спрятавшись за деревом, спросила она еле слышно.

– Нет, – резко ответил Алеша.

– Неправда, видишь. Потому, что я тоже вижу. Вон он, на скамейку сел. Смотри, он мешок открывает…, пойдем скорее.

– Пойдем, – Алеша охотно развернулся к дому.

– Да не туда же, глупый.

Прокравшись вдоль забора, дети нырнули за кустарник, что рос примерно в трех метрах от скамейки, на которой сидел бородач.

– Ой, он это ест…, – Алеша сжался в комочек.

– Что ест?

– То, что из мешка достал.

– Точно. Страшно-то как.

– Ага. Пойдем скорее назад.

– Нет, тогда он нас точно заметит.

– Ну, пожалуйста, пойдем, – быстро вскочив на ноги, Алеша рванулся от кустарника, но, услышав крик Саши, резко остановился и обернулся. Бородач держал девочку за шиворот.

– Следите за мной, да? – спросил он строгим голосом.

– Убегай, А…, Вася! И маме расскажи! Беги же! Я ничего не скажу! – Саша пыталась высвободить воротник курточки из крепкой мужской руки, но у нее ничего не получалось. – Ну, что стоишь?

– Отпустите ее, – Алеша хотел послушаться подругу, но что-то мешало ему убежать. – Я сейчас всех людей звать буду.

– Да что происходит-то? – пальцами свободной руки мужчина принялся теребить бороду. – Что-то я вас совсем не понимаю. Что я такого натворил, а?

– Вы детей в мешок сажаете, а потом…, – Саша не договорила, мужчина поднял ее на руки и понес к мешку.

– Отпустите ее! – Алеша засопел носом, видя, что Саше уже не спастись.

– Да погоди ты, – бородач склонился над своим мешком и оттянул Сашины ручонки от ее личика. – Глянь-ка сюда.

– Что это? – в мешке, поверх старого покрывала лежало несколько баночек с красноватым содержимым, нож и пара булок хлеба.

– Хреновина это, – усмехнулся мужчина. – Сам делал. Знаешь, какая вкусная?!

– А нож зачем?

– Как зачем? Вдруг в дороге проголодаюсь, так отрежу себе кусок хлеба и поем. Видишь, одна булка уже не целая.

– Так вот что вы ели…, – Саше стало стыдно, и она залилась краской.

– А вы что думали?

– Мы? А…, а почему вы это в мешке носите?

– Потому что продаю, – бородач перешел на шепот. – Только чщщ…, никому об этом ни слова, а-то скажут еще, что я спекулянт.

– Кто-кто?

– Ну, плохой такой человек, который много денег зарабатывает.

– А вы мало зарабатываете? – осмелевший Алеша уже стоял рядом и тоже заглядывал в мешок.

– Я вообще уже на пенсии. А хреновинку мою многие любят, вот я и хожу, разношу ее соседям, да внукам на то гостинцы покупаю.

– А…, – Саша сглотнула слюну.

– Что, кушать, небось, хочется?

– Ну.

– Так садитесь на скамейку, угощать буду.

– Отрезов от начатой булки три толстых куска, мужчина с помощью ножа, намазал их хреновиной, и протянул бутерброды детям. – Вот, оцените.

– У-уф, – Саша и Алеша зажмурились.

– Что, хорошо продирает, да?

– Ага, все микробы пошли умирать, – Саша улыбнулась, – так мой папа всегда говорил. А вот моя бабушка даже лук и чеснок без хлеба есть может, и ничего у нее не щиплет.

– Это потому, что у нее уже все микробы умерли, да? – спросил Алеша.

– Нет, наверное, ее микробы просто привыкли.

– А. А мои микробы больно кусаются.

– Ну, ведь, и им жить хочется, – усмехнулся в свою густую, запачканную хреновиной бороду, мужчина. – Жуйте-жуйте, еще намажу. Здоровее будете. И не шпионьте за мной больше, а-то, чего-то навыдумывали.

– А мы не сами, – пробубнила с набитым ртом Саша. – Это все старшие. Но мы их больше слушать не будем. Но это хорошо, что вы хороший.

– Ну, конечно, – мужчина снова усмехнулся.

– А глаза у вас вовсе не как ночь, они, как небо.

– Днем?

– Ага, и утром тоже.

Дожевав хлеб, дети поднялись со скамейки и попрощались с новым другом.

– Только меня не Вася зовут, а Алеша, – сказал мальчик, пожимая мужчине руку. – Вася, это других мальчиков так зовут, ну, некоторых.

– Ну, что ж, будь здоров, Алеша. И ты, красавица, тоже.

– Мы стараемся.

– А ты зачем меня Васей назвала? – задал Алеша подруге давно напрашивающийся вопрос, когда они вернулись во двор Сашиного дома.

– Какой ты все-таки глупый. Ну, если дяденька бандит, ему лучше не знать наши настоящие имена. И вообще, нам надо придумать какой-то свой язык, чтобы никто больше его не знал, – тогда мы сможем говорить так, чтобы никто нас не понимал.

– А ты умеешь придумывать языки?

– Умею. Только не сразу. Давай я сегодня подумаю, а когда в школу приду, то расскажу тебе, ага?

– Ага, – Алеша кивнул, хотя ему очень трудно было представить, что за язык собирается изобретать девочка. – Придумывай, и я тоже подумаю, может быть…, немножко…, если смогу.

– Слушай, а можно я тебе один секрет расскажу? – Саша немного замялась.

– Конечно. Ты же мне теперь все секреты рассказываешь.

– Да, но этот секрет особенный, – запустив руку в карман курточки, Саша вынула из него две шоколадные конфеты. – Вот, смотри.

– Что, это и есть твой особенный секрет? – Алеша в недоумении вытаращил глаза на Сашину ладонь. – Они, поди, волшебные, да?

– Нет. Просто мне их баба Вера дала, чтобы я ими поминала ее сестру. А ее сестра уже умерла.

– А что ты их тогда не съела? – мальчик сглотнул слюну.

– В том-то все и дело, – Саша придвинулась к другу так близко, что ее слова залетали прямо в его открытое ухо, не разносясь по сторонам. – Я не знаю, как это делают. Я не умею.

– Что, поминать не умеешь? – на лице мальчика появилась ухмылка, с его плеч словно упал камень. – Это же просто совсем.

– А ты что, умеешь, да? – обрадовалась девочка.

– Конечно. Как ту бабушку звали?

– Баба Аня.

– Надо просто откусывать конфету и говорить: «я вспоминаю бабу Аню».

– И все?

– И все. Давай вместе поминать будем, если ты одна боишься.

– Ага, – Саша хотела отдать одну из конфет другу, но остановила себя. – А что, если баба Аня сейчас тоже на небе, ну, как папа? Что, если она увидит, что я не сама все поминаю?

– Ой! – Алеша почесал в затылке, сдвинув при этом шапку на лоб. – А я придумал! – Мы в зимнюю кухню зайдем, и она нас не увидит.

– Точно! Какой ты умный! Только кухня не зимняя, а летняя. В ней только летом есть можно. Но раз никто нас не увидит, то и сейчас можно тоже. Мы же сами никому ничего не скажем.

Войдя в небольшую деревянную постройку, дети развернули конфеты и принялись их есть. После каждого откуса, они выкрикивали: – «я вспоминаю бабу Аню», – и, радуясь, что все делают правильно, весело подпрыгивали.

– Ого! А моя конфета уже закончилась, – неожиданно остановившись, Алеша посмотрел на свой фантик, – наверное, мне твои невидимки помогли ее съесть.

– Наверное, – согласилась девочка.

– А у тебя еще есть?

– Нет.

– Жалко.

– Я бы тебе дала еще, сколько хочешь, если бы была большая.

– А почему?

– Потому, что большие дети уже отрицательные числа в школе учат.

– Как отрицательные?

– Ну, так. Вот, сколько будет, если пять минус три решать?

– Два, – непонимающе ответил Алеша.

– Правильно. А если, три минус пять?

– Такого не бывает.

– Почему не бывает?

– Потому…, потому что пять больше, чем три.

– А вот и бывает! Три минус пять, будет минус два! – заявила Саша.

– Нет, не бывает так!

– Бывает!

– Не бывает! – уперся мальчик. – Что, если у тебя три яблока, ты мне сможешь дать пять, да? Да?

– Нет, не смогу.

– Вот я и прав.

– Глупый ты, – обиделась девочка. – Я же говорю, что это большие так умеют. Мне Андрюша говорил. И Настя сказала, что это так.

– Что, правда-правда?

– Правда-правда. Честное октябрятское!

– Тогда они хитрые, эти большие. А почему нас-то так не учат?

– Не знаю. Наверное, не хотят, чтобы у нас все-все было.

– А здорово было бы, если бы мы так умели, да?

– Да, здорово.

– Сколько бы я тебе всего давал….

– И я тебе тоже. Вообще-то, я так умею, но только в пещере.

– Ух, ты! Везет же тебе там.

– Ага.

– Жаль, что мне туда нельзя, – Алеша тоскливо вздохнул. – Но я у себя дома еще поищу пещеру. Вот сейчас прямо, приду, и поищу.

– Поищи, – кивнула Саша, отворив перед другом двери летней кухни.

– А ты про язык не забудь.

– Не забуду.

– Молодец, – Алеша скользнул за калитку. – Пока.

– Пока.

глава тринадцатая

Тайна забытой звездочки

В этот день, вопреки обычному, Саша не проронила ни слова по пути в школу. А Алеша, которому не терпелось узнать, какой же такой тайный язык придумала девочка, не смог отважится задать ей хотя бы один вопрос.

– Так, кто сегодня пришел в класс без звездочки или без сменки? – спросила учительница, глядя не на детей, а на список их фамилий в журнале.

Опустив головы, все провинившиеся вышли из-за парт и выстроились в ряд у доски.

– Саша, перечисли мне, пожалуйста, тех, кто встал, – молодая преподавательница уже привыкла давать ответственной девочке небольшие поручения, сделав ее своей верной маленькой помощницей. Но на этот раз звонкий Сашин голос не зазвучал в ответ.

– Саша? – учительница удивленно подняла глаза, – Алеша за партой сидел один. – А где же Саша?

– Я здесь, – послышалось со стороны доски.

– Ты? – женщина выразила еще большее удивление, когда увидела свою помощницу в ряду провинившихся.

– Я забыла звездочку, – нерешительно пробормотала девочка.

– Даже не сменку, а звездочку? Л-ладно. Так, все, кто забыл сменку, несите мне свои тетрадки. А-а те, кто забыл звездочки, сейчас же отправляйтесь домой, и как можно быстрее возвращайтесь. Только не забывайте внимательно смотреть на дорогу, как вас учили.

– А у нас автобусы редко ходят, я не успею, – Саша хотела заплакать, но держала себя в руках.

– А ты останься, я с тобой после поговорю. Что-то с тобой не так. Я уверенна. Вернись на свое место.

– А если завуч увидит?

– Будешь сидеть в кабинете. А коли уж сюда зайдет, придется объяснять, – учительница сама с трудом справлялась с волнением. – Но в столовую пойти придется, веди себя там как мышка, хотя, впрочем, ты итак, как мышка.

– Давай руку, – видя, что подруга о чем-то задумалась, Алеша одернул ее, – все уже выстроились.

Встав, как положено, маленькие ученики, почти маршируя, покинули свой кабинет и зашагали к лестнице. Каждый из них уже знал, что дорога в столовую – время для игры в черточки.

– Кто на черточку наступит, тот и Ленина полюбит! – отчеканила одна из девочек, и все дети, сразу же забыв про шаг в ногу, начали наступать на все попадающиеся у них на пути полоски.

– Кто на черточку наступит, тот и Гитлера полюбит! – выкрикнула другая девочка, и дети стали идти очень осторожно, при необходимости даже не наступая на пятки.

– Кто на черточку наступит, тот и Сталина погубит! – громко проговорил Алеша, и в следующий момент, крепко до боли сжав руку Саши, перешел на тихий шепот: – Ты что на черточки наступаешь, а? Я же сказал – Сталина….

– Я не хочу играть, – грустно ответила девочка, – пусть, я не считаюсь.

– Ладно. Саша не считается! – объявил мальчик всем остальным. – Кто на черточку наступит, тот и Гитлера погубит.

После уроков, Алеша ждал Сашу в коридоре, недалеко от кабинета, минут десять, очень переживая за нее, – оставшуюся один на один с учительницей. И вот, наконец, девочка появилась из-за двери, по-прежнему печальная, с опущенной головой.

– О чем она тебя спрашивала? – не сдержал любопытство мальчик, помогая подруге надеть ранец.

– Про звездочку. Спрашивала, что у меня случилось.

– И что ты ей сказала?

– Сказала, что у меня голова очень болит, вот я и забыла.

– А что, это правда?

– Нет.

– А зачем ты учительницу обманула? Ты что, обманщица?

– И вовсе я не обманщица, – в другой раз Саша бы обиделась на друга, но сейчас ей было не до того. – Просто правду говорить не захотела.

– А мне скажешь?

– Да. Сегодня бабушка и дядя очень ругались. Дядя сказал, что мама готовить не умеет, а она умеет – я знаю. Он еще рассердился и бросил чашку с картошкой. Он в стену бросил, а она ка-ак отскочит и прям мне по плечу – знаешь, как больно, до сих пор болит. А мы теперь на полу едим – за стульчиком.

– Что, на коленках?

– Ага. Потому что дядя за столом. Он часто тарелки кидает, – ему так все не нравится–не нравится. А бабушка увидела, что он продукты разбрасывает, и стала его ругать. Они кричали-кричали. А мама им говорила, что при детях нельзя кричать так. А они ее не слушались. Потом дядя очень много плохого сказал нам всем и ушел. А бабушка сказала маме, что нам нельзя больше с таким плохим человеком жить, потому что он плохой, а еще, – потому что соседи всякие глупости говорить будут – ну, это значит, сплетничать.