Текст книги "Грешник"

Глава 13

– Ну, что? Я тогда возвращаюсь на работу? – Глеб Николаевич сдвинул манжету, бросил взгляд на шикарные известного бренда часы, украшающие его широкое запястье, и снова на нее посмотрел. Степенно. Он все делал степенно. Если бы кто-то попросил Наташу охарактеризовать этого мужчину одним только словом, им бы стало слово «надежный». Рядом со свекром она чувствовала себя так, как ни с кем и никогда. Может быть, только с мамой…

Будь Наташа обычным человеком, смотри она на мир, как все другие люди, а не сквозь цветное стекло своего синдрома, наверное, она бы задумалась о причинах того, что происходило. Стала бы копаться в себе и, может быть, уже тогда заметила бы что-то необычное в своих чувствах. Задумалась бы об их первопричине. Но она была другой… Наташа не анализировала происходящее. Просто наслаждалась тем чувством свободы и счастья, которое в ней поселилось. Это было так хорошо – расслабиться. Она не представляла, как сильно в этом нуждалась, пока внезапно не осознала, что маска, которую она носила годами, соскользнула с ее лица – и мир не перевернулся. Наташа отчетливо помнила тот момент. Момент, когда она впервые встретилась с Глебом Николаевичем взглядом. Такие чистые… и такие спокойные его глаза…

– А вы папа Кирилла, да? Он никогда о вас не рассказывал. Хорошо, что вы приехали… – тараторила она, чувствуя, как отпускает… впервые отпускает ужас, сковавший тело в момент, когда она узнала о том, что случилось с мужем. И напряжение, вызванное необходимостью контролировать каждый свой жест, каждое действие, каждый звук, вырывающийся из горла. Понимая, что ты не такой. И все, что делаешь в порыве эмоций – неправильно, что все ждут от тебя совершенно иного.

Наверное, она бы здорово повеселила публику, если бы упала на спину в коридоре реанимации и хохотала, катаясь по полу. Вот чтобы этого не случилось – она и сидела на стуле. И непонятно было, что убивало ее сильнее – липкий страх за Кирилла или необходимость контролировать проявление собственных чувств. Напряжение было таким, что у нее тянуло в затылке.

– Наташ? Так, как? Ты справишься одна, или… может, мне дома остаться?

– Нет-нет! Что вы, Глеб Николаевич. Я ведь не маленькая. Давайте-давайте! Идите, пока вас не уволили, – она опять взмахнула руками перед его носом. Кирилл не любил, когда она так делала. Ругал ее. Говорил, что она как будто комаров от себя отгоняет. И когда так происходит, он чувствует себя назойливым насекомым. В какой-то момент Наташа научилась контролировать свои жесты. Просто прятала ладони за спину, когда ловила себя на том, что руки снова взмывают к носу. А рядом с Громовым она почему-то забывало об этом и махала руками, как ветряная мельница. И ведь ничего! Он совершенно не злился. Не одергивал ее, и не отводил глаза, испытывая неловкость от ее поведения. И это было так хорошо… Делать то, что хочешь, говорить, когда есть желание, а не через силу выдавливать слова из себя, потому что так надо и принято.

– Меня не уволят.

– Вы очень самоуверенный.

– Я – лучший, – подмигнул он.

– Никто и не спорит, – на полном серьезе кивнула головой Наташа. А Глеб Николаевич почему-то опять замешкался. Посмотрел на нее так… внимательно, но все же кивнул напоследок и вышел за дверь.

Подмигнул. Он ей подмигнул… Что означает подмигивание? Наташа села на обитую коричневой кожей скамейку, расположенную вдоль стены в большом холле, который в этой квартире занимал привычный простому люду коридор. Как и у многих аутистов, у Наташи были сложности со считыванием некоторых способов выражения эмоций: с пониманием их по лицу и жестикуляции, или, скажем, по интонациям в голосе. И хоть со свекром у нее раньше таких проблем не возникало, его подмигивание она понять не могла. Или могла… но то, что приходило на ум, казалось слишком невероятным.

И все же… что это было?

Стены холла как будто стали давить. Каждый раз, когда чего-то не понимала, Наташа испытывала это мерзкое давящее чувство. Как если бы высокие потолки вдруг опустились ей на плачи, как небо – атлантам.

Ей нужен был кислород. Наташа поднялась со своего места, провернула замки и вышла прочь из квартиры. Лифт сейчас стал бы для нее слишком большим испытанием. Поэтому она просто воспользовалась лестницей.

На улице стало лучше. Наташа вдохнула воздух, подставила лицо солнцу и на несколько секунд зажмурилась.

Когда ты хочешь жить полноценной жизнью, но испытываешь трудности с пониманием большинства окружающих тебя людей, приходится выкручиваться. В попытке понять их Наташа в свое время перечитала уйму художественной литературы. Так, читая, она познавала образ мышления нейролептиков, изучала их мотивации и поведение. Если прибавить к этому тонны книг по психологии и терпеливые объяснения матери о том, как думают обычные люди, можно было с уверенностью говорить – зачастую на логическом уровне Наташа понимала людей даже лучше, чем они сами себя понимали. В конце концов, у них не было абсолютно никакой необходимости заниматься глубоким изучением собственного поведения, как это было в случае с ней самой.

А сейчас… сейчас она не понимала того, кого еще недавно, казалось, чувствовала всем сердцем. В её голове Глеб Николаевич ей подмигивал снова и снова, как будто запись этого события кто-то поставил на бесконечный повтор.

Наташа дошла до остановки, шмыгнула в автобус и поехала туда, где ей лучше всего думалось.

Их старый дом уже давно покосился. Сочная зеленая трава взяла в плен палисадник, повитель оплела деревянный потемневший от времени забор. В воздухе пахло цветущим виноградом и отсыревшей листвой, которую с осени никто не потрудился сгрести. Наташа зажмурилась, толкнула хлипкую калитку. Та открылась, задев краем разросшиеся кусты свекольно-бордовых пионов. Набухшие круглые бутоны качнулись. Еще день-два, и распустятся. Когда-то ухоженные клумбы под окнами теперь разрослись. Цветы вылезли за треугольники красного кирпича, отгораживающего цветник от дорожки. Наташа улыбнулась, вспоминая, как мама любила возиться в земле. Сколько времени проводила, ухаживая за цветами. Почему-то стало стыдно, что все здесь запустело. Наташа нахмурилась и, присев на корточки, принялась осторожно выдергиваться сорняки.

Глеб Николаевич был к ней добр. Он был ласков и терпелив. А еще он не делал ничего такого, что могло бы ее насторожить. Так откуда это тревожное чувство в груди? Почему оно там засело занозой? Наташа прокручивала в голове каждый его взгляд, каждое слово, как если бы все происходящее было фильмом, а она – зрителем, пришедшим на его показ. Если бы он не был ее свекром, она бы решила, что… нравится ему, как женщина. Но ведь это полный абсурд.

Наташа стряхнула со лба пот и распрямилась. Как долго она уже тут находилась? Ноги затекли и спина тянула. Похлопала по карманам, но не обнаружила телефона. Теперь ни времени узнать, ни позвонить…

Позвонить! Вот же черт! Наташа огляделась. Торопливо пересекла двор и в страхе выглянула за забор. Она идиотка! Тупица… Ненормальная! Погрузившись в себя, она совершенно забыла о том, что ей не стоило выходить без охраны. Наташа настолько привыкла, что та следуют за ней тенью, что совершенно забыла – после приема Глеб Николаевич сам отвез ее домой. И, видимо, парни, которым за ней поручили присматривать, просто не успели вернуться к его отъезду. Она ведь ушла так быстро! Никого не предупредила и вообще – даже телефон не взяла.

Господи, что же теперь делать? Паника пронеслась холодком по взмокшей от активной работы спине. Наташа нырнула вниз, прячась за забором. Несколько секунд она была полностью оглушена пониманием совершенной ошибки. Взять себя в руки не получилось! Черт! За последнее время она стала настоящим параноиком! И кто в этом виноват? Кирилл, вляпавшийся по самую маковку? Или взявший её под свою защиту свекор? Наташа так привыкла к ощущению покоя, обретенного рядом с ним, что теперь и не знала, как будет жить, если его лишится! Чем она думала, когда позволяла себе привыкнуть? И что ей делать теперь? Что, если за ней придут? Сейчас… с минуты на минуту? Одной было не так страшно. А теперь, зная, что на тебе ответственность за еще одну, крохотную жизнь – ужас мерзкими щупальцами сковывал тело. И не пошевелить ни рукой, ни ногой. А между тем ей нужно было как-то подняться! Земля была еще слишком холодной.

Одеревеневшие пальцы вцепились в деревянные колышки. Наташа заставила себя встать, но даже это простое действие далось ей с большим трудом. Со стороны это все выглядело довольно дико, но в тот момент девушку это не волновало. Все, что она хотела – поскорее вернуться домой. Над забором проплыла кудрявая женская голова. Тетя Оля из двадцать седьмого дома не меняла прическу столько, сколько Наташа ее помнила. Девушка с шумом выдохнула, толкнула калитку и быстрым шагом двинулась вслед за соседкой. Ну, не будут же ее убивать на глазах у людей?! Или будут?

Наташа не помнила, как добралась домой. О чем ее расспрашивала тетя Оля по дороге, как ехала в автобусе и снова шла от остановки к дому Громова. Лишь у двери опомнилась. У двери, за которой её ждали безопасность, тишина и покой. Наташа пошарила в карманах в поисках ключа, но того не оказалось. Потеряла, или… Дверь широко распахнулась. На пороге застыла мощная фигура свекра. На какой-то миг он зажмурился, пряча за покровом ресниц что-то важное. Возможно, даже самое главное. Облегчение ударило под колени. Наташа всхлипнула и бросилась к нему, толком не понимая – это она сама на него запрыгнула, или он ее подхватил? Кто первый из них сделал это стремительное движенье навстречу? Да и какая разница, если теперь так хорошо?

– Явилась! Вы на нее посмотрите! Разве можно с нами так поступать?! – послышался мерзкий, все портящий женский голос.

– Я так испугалась, – шепнула Наташа, отгораживаясь от этого голоса, чтобы только Глеб Николаевич слышал.

– Я тоже испугался. Мы все испугались. Очень… Где ты была? – прошептал он в ответ, касаясь ее щеки своей, не выпуская из своих рук.

– Дома. Я иногда туда хожу, когда мне нужно подумать…

– Что ты там шепчешь, Наташа?! Я ведь с тобой разговариваю! Не со стенами…

– Лара, успокойся! Разве ты не видишь, как она напугана? – прервал женщину тихий рык. Наташа терпеть не могла, когда люди ссорились. Она чувствовала себя ужасно неловко, ей хотелось закрыть уши, или просто уйти, чтобы отгородиться от этого.

– Мозгами надо думать, что делаешь!

– Лара! – голос свекра упал еще на один тон, пронизывая пространство холодом. Наташа чуть сместилась, еще сильнее вжимаясь в его горячее тело, в надежде согреться.

– Почему ты не дождалась парней? Как вы вообще с ними разминулись?

– Я спустилась по лестнице. Может быть, тогда? Я не хотела устраивать переполох… извините.

– Все в порядке. Только не исчезай больше так.

– Не буду…

В какой-то момент с начала их разговора Глеб Николаевич начал движение. О том, что он нес ее на руках, как ребенка, Наташа поняла уже у двери в собственную спальню. Ему было просто неудобно ту распахнуть. Девушка разжала скрещенные на его пояснице ноги и резко опустилась на пол. Было стыдно.

– Извините… Извините, пожалуйста. Я могу идти.

– Мне не тяжело. Хочешь есть, или…

– В ванную.

– Что?

– Я хочу в ванную, – Наташа вытянула перед носом сверка грязные руки с порыжевшими, въевшимися в кожу пятнами от сока молодых одуванчиков.

Глеб Николаевич нахмурился.

– Это чем же ты занималась?

Наташа помедлила, а потом истерично рассмеялась, обхватив себя руками и покачиваясь из стороны в сторону:

– Не поверите. Траву рвала в мамином палисаднике! А потом… хотела посмотреть, который час. А ни телефона под рукой, ни ребят ваших. Жуть!

– Да, уж… – согласился Громов. – Ну, беги тогда в душ, а я… эту, – кивнул головой в сторону коридора, где осталась её свекровь, – выпровожу.

– Хорошо, – улыбнулась девушка, и правда веря в то, что теперь все будет в полном порядке.

Глава 14

– Что это было?

Громов подошел к крану, взял стакан, налил воды и, осушив тот до дна, уточнил:

– Что именно?

Не то, чтобы он не понимал…

– Эпическая сцена, которую я наблюдала у входа. Давно у вас…

– Что? – обернулся резко.

– Такие теплые отношения, – издевательски протянула женщина.

Дерьмо. Он знал, что так будет. Слишком явный был его интерес. И беспокойство. Когда ему позвонили ребята и сказали, что Наташа исчезла – все блоки и все контроли, за которыми он прятал свои истинные чувства, снесло к чертям. Он будто с цепи сорвался. Поставил на ноги всех. И если бы не камеры видеонаблюдения, на записи которых было совершенно очевидно, что Наташа ушла куда-то по доброй воле, Громов, наверное, вообще бы сошел с ума.

– Не пори чушь. И если хочешь хоть как-то помочь девочке, погугли синдром Аспергера.

– О как? Мило! И на кой черт мне эта информация, не подскажешь?

– Тебе бы не мешало найти подход к невестке.

– То-то я думаю! Какого черта происходит? А это, оказывается, такой подход?

Громов сполоснул стакан:

– Я не пойму… Ты на что-то намекаешь?

– Можно подумать, ты не догадываешься! – растянула губы в злой улыбке мать его сына. – Она на тебе повисла, как на пальме, и льнула, совсем не как к родственнику. Да и ты… прямо скажем, был вовсе не против такого расклада.

Не против. Он был за – обеими руками. Более того! Он сделает все, чтобы так продолжалось и дальше. Чтобы она льнула к нему. Чтобы таяла в его руках. Чтобы себя не видела вне его, Глеба Громова. Да только Ларке знать об этом необязательно. Слишком зыбко все. И неустойчиво. Не время открывать карты.

– Ты все же погугли.

– Что ты пристал ко мне с этим Гуглом?

– Да потому, что ты за все это время не удосужилась даже попытаться ее понять! Ты знаешь, что любые перемены в жизни таких людей – это безумный стресс? Хотя бы представляешь, как зависит стабильность состояния Наташи от постоянства? Её прежний мир руками, кстати сказать, нашего сына разрушен до основания. Как тебе такое? Да она просто привыкла ко мне. Я для нее сейчас единственная константа. Понимаешь?

– Еще бы! Хорошо устроилась.

– Лара… Просто почитай! Тебе ведь с ней предстоит общаться. Сделай хоть что-то для того, чтобы её понять. Это достаточно просто.

– Погуглить? Твою ж мать… Вот скажи, он что, не мог найти нормальную бабу?

– Наташа абсолютно нормальная, – контролируя рвущуюся из груди ярость, довольно бесстрастно парировал Глеб.

– Ну, да… – фыркнула Ларка и полезла в сумочку за сигаретами. Громов поморщился, но когда она выбила одну из пачки и подкурила, протестовать не стал. Лишь в очередной раз за вечер включил вытяжку. – И где же эта нормальная шлялась? Что она там тебе бормотала?

– Да нигде она не шлялась. В свой старый дом ездила.

– Видела я эту хибару. Что она там только забыла?

– Да какая разница? Благополучно вернулась, и хорошо.

– Хм… Ладно. Пойду я. Жалко, что не удалось попасть на УЗИ вместе с этой… – Лариса затушила бычок в пепельнице и подалась к выходу. – Вот ты мне скажи, – остановилась она, – как такой доверить ребенка? Ей же в голову стукнет что-нибудь… и все! Где искать? А у меня, между прочим, внук один-единственный.

– Внучка, – выдавил Громов сквозь стиснутые зубы.

– Что, прости?

– Внучка. У тебя внучка. На УЗИ сказали.

Ларка осела на стоящую в углу табуретку и улыбнулась.

– Девочка… Ну, надо же… Господи, – она зарылась лицом в ладони и невнятно пробормотала: – Знаешь, мне кажется, я только поэтому еще и держусь. Потому что, как бы там ни было… со мной останется часть его. Я боюсь, Громов… Бессонница второй месяц. Сил никаких нет. А когда все же засыпаю – мне снятся кошмары. Просыпаюсь в холодном потому, и каждый раз после пробуждения на меня обрушивается реальность – Кирилл в реанимации, Кирилл в реанимации… В реанимации. И я переживаю это снова и снова.

– Мне жаль. Ты ведь знаешь, что врачи делают все возможное…

– Да. Знаю, спасибо…

Громов пожал плечами:

– Как бы там ни было – он и мой сын.

– Да. Только… я узнавала, и, знаешь, если человек находится в коме больше трех месяцев, по статистике…

– К черту статистику!

– Шансы на выживание меньше одного процента…

– У нас еще полтора месяца даже в самом худшем случае. За этот срок многое может измениться.

– Да… Было бы хорошо.

Тяжело опираясь на стену, Лариса поднялась со своей табуретки и, уже не оглядываясь, вышла из комнаты. Глеб пошел за ней.

– А что там с наркотиками? Ты разобрался или…

– Все решится со дня на день. На этот счет не переживай.

– Хорошо.

Дверь за Ларкой закрылась. Громов громко выдохнул и обернулся, как зверь, уловив приближение девушки.

– Ушла, – прокомментировал он, кивком головы указав на дверь.

– Ладно… Она просто так приходила, или что-то случилось? Что-то с Кириллом?

– Нет-нет. Лариса позвонила, когда увидела наши пропущенные. А тут как раз ты пропала. Слово за слово, вот она и примчалась… – Глеб пересек холл и, чуть приобняв Наташу за плечи, подтолкнул девушку к кухне, – пойдем, что мы в коридоре топчемся, как два идиота? Мест других нет?

Громов усадил Наташу за стол, а сам набрал воду в чайник и принялся накрывать на стол.

– А как вы узнали, что я ушла? – спросила та, разглядывая собственные пальцы.

– Так Сергей позвонил. Ты ведь даже дверь не закрыла… Они сразу поняли, что что-то не то.

– Я знаю, что не закрыла. Поняла, когда не нашла ключей. Извините. Это… в общем, я обычно такого не допускаю…

– Я тебя ни в чем не виню. Вот. Выпей горячего, – Громов поставил перед девушкой огромную чашку чая и тарелку с пирожками, которые она пекла накануне. Наташа послушно протянула руку, но тут же отдернула и скривилась.

– Что? Что такое? Дай посмотрю!

Громов схватил ее ладонь и принялся внимательно изучать каждую ссадину. На безымянном и среднем пальцах руки и у основанья ладони обнаружил несколько воспаленных заноз.

– Это я о забор, наверное… – тихо прошептала Наташа.

– Сиди здесь. Я сейчас аптечку принесу. Там пинцет есть…

Глеб смотался в ванную и в ту же минуту вернулся. Снова схватил Наташину руку и одну за другой принялся вытаскивать занозы. Он сидел к ней так близко, что чувствовал аромат ее разгоряченной кожи. Цветущий виноград и что-то терпкое… Будоражащее. Громов старался дышать поверхностно. Неглубоко… Опасаясь, что если вдохнет ее запах полной грудью, то уже ничто его не остановит.

– Почему не смотришь? Боишься? – отвлекал себя разговорами.

– Мне неприятен вид крови…

– Да разве это кровь? Вот меня пару раз ранило – во, где кровищи было. Как с поросенка.

Наташа сглотнула. Громов проследил за этим движением, зачарованно залипая взглядом на её идеальных губах. Девушка смочила их языком и что-то спросила, А он ни черта не понял и просто тупо на нее пялился, совсем забыв о том, что собирался сделать. Просто сидел – и смотрел. Вбирая в себя воздух, который она выдыхала.

– Как ранило, Глеб Николаевич? Где?!

Глеб моргнул. С большим трудом поднял взгляд чуть выше – к ее тревожным глазам. Что она спрашивает? Нужно понять, что она спрашивает…

– Я в прошлом военный. Всякое бывало.

– О господи!

Мысленно пнув себя под зад, Громов вновь взялся за пинцет. Зачем он об этом ей рассказал? Она и так взволнована.

– Это в далеком прошлом.

– Вас поэтому так боятся?

Громов снова резко вскинул ресницы. Боятся? Ну, вообще-то есть такое дело. Да только как она это поняла? Наташа как будто чувствовала его, или… Или ему просто хотелось так думать.

– Я не страшный, – зачем-то сказал он и тут же поспешно сменил тему: – Лучше расскажи, как ты умудрилась так пораниться. Да и вообще…

– Это все наш старый забор! Я в него мертвой хваткой вцепилась, когда поняла, что наделала. Меня сначала работа увлекла, а потом опомнилась и… Бррр!

Громов налил на ранки перекись и осторожно промокнул ваткой.

– Если захочешь еще куда-нибудь поехать в следующий раз – просто скажи.

Наташа кивнула.

– Может быть, когда-нибудь… Знаете, мама очень любила свои цветы. Я их совсем забросила. А теперь хочу привести клумбы в порядок. Ничего?

– Ничего. Можем поехать на выходных.

– Серьезно?

– Ну, да. Я помогу тебе – все ж быстрее.

– Правда? – не верила Наташа.

– Почему нет? – пожал плечами Глеб. – Прямо в субботу и поедем. После больницы, да?

Напоминание о больнице расстроило девушку. Её улыбка потухла. Она отвернулась к окну, за которым уже сгущались сумерки.

– Мы с Кириллом там познакомились…

– Где, у тебя дома? – уточнил Глеб, консервируя внутри все те чувства, что всколыхнули в нем ее слова. До этого Наташа никогда не говорила о своем прошлом. Да и Кирилла они толком не обсуждали. Громов ничего не знал об их жизни до того момента, как он в ней появился. И даже сам не понимал, был ли он готов к тому, чтобы узнать подробности. Как если бы это что-то меняло…

– Ну, не совсем дома. Скорее возле него. Знаете… дети ведь очень жестоки. А я всегда была не такая, как все. Вы, наверное, заметили…

– Я знаю, какой у тебя синдром, если ты об этом.

– Да… О нем. В детстве все обстояло намного хуже. Это уже потом я научилась с этим справляться, а тогда… Да, дети жестоки…

На скулах Громова заходили желваки. Но Наташа не видела этого. Она все так же смотрела в окно, возможно, ничего перед собою не видя. Лишь прошлое.

– Они дразнили меня, обзывали всячески…

– Наташа…

– Да нет… вы не думайте. В аутизме есть один очень большой плюс. По большому счету мне было плевать на их оскорбления. Когда ты живешь в своем измерении, тебе ведь нет дела до того, что происходит в других… Вот и мне не было. Я забиралась на ствол поваленного тополя, который нам заменял скамейку, и наблюдала за ними со стороны. Со временем я поняла образ мышления этих детей. Поначалу она ведь мне были совсем не интересны. Мама уговаривала меня просто даже выйти за ворота. Но с каждым годом мне это давалось все проще. И знаете, ко мне привыкли. Ну, дети… Называли странной, да. Но травить перестали. Однако легче всего мне было с Кириллом. Он ведь тогда не брейк-дансом занимался, а бальными танцами, – неожиданно улыбнулась Наташа, – вот и доставалось ему от мальчишек. Дразнили страшно. Может быть, мы на этой почве и сошлись…

Глеб зажмурился. Наташа впервые что-то ему рассказывала. Обычно она ограничивалась одним-двумя предложениями, а тут как будто прорвало. Слова лились плавной неспешной рекой.

– Знаете, о чем я теперь думаю чаще всего? О тех людях, которым он продавал наркотики. Их лица стоят перед глазами, словно я их когда-то видела… всех тех бедных людей. А еще я задаюсь вопросом: что я сделала неправильно? Почему он пошел к другой? Одна ли она была… Или их было много? Зачем он вообще был со мною, если… ему было так плохо? Если он нуждался в чем-то… чего я не могла ему дать.

– Я не думаю, что дело в тебе.

– Правда? А в ком же?

– В нем самом. Он сам не знал, чего хотел от жизни.

– Он говорил, что любит. А я верила… Знала, чувствовала, что это неправда. Но гнала от себя эту мысль. А теперь не могу смириться. Все мое прошлое – ложь, понимаете? Все ложь. – Наташа постучала пальцами по столу, а потом резко встала. – Извините. Глупости это все… да и какая теперь разница? Ничего не имеет значения. Я просто хочу, чтобы он поправился, и все стало как прежде.

– Мы все этого хотим. Но как прежде уже не будет.

– Я так запуталась. И так устала… Мне ничего не хочется. Я просто гоню от себя мысли и плыву по течению. Не знаю, как буду жить дальше. Все перевернулось… И если бы не вы… Я… не знаю. Просто… спасибо, что вы есть.

Наташа встала из-за стола и пошла к себе. Подумать только – она его поблагодарила. Глупая. Знала бы она, что у него внутри творится… Если бы она только знала.