Текст книги "Убить эмо"

– Так, значит? – сам себе сообщил Танго.

– Считать будем? – предложил практичный Вайпер и тут же заголосил: – Раз, два, сразу четыре…

Скоро мы заметили некоторую несуразность. Только что мимо проскакала на огромной скорости высокая кудлатая девчонка, с виду – эмо. Но Сурикат отрицательно покачал головой:

– Мимикрирует.

– Да ни фига.

Танго наперегонки с Сурикатом рванули за неопознанным бегущим объектом. Отсутствовали не менее десяти минут.

– Вот паразитка. Ей бы на Олимпиаду. Носится как угорелая.

– И кто она?

– Еле догнали, – рядом присаживается вспотевший Сурикат.

Он пахнет. На носу висит мутная капля. Я жертвую ему свой платок.

– Прикиньте! Она только и рыкнула на нас: «Я – не эмо!»

Кириллу становится смешно.

– Шестьдесят для ровного счета, – бормочет Вайпер.

– И половина из них не пойми кто.

– Пропали мы, ох как плохо-то. Как жить? Я не понимаю? – вовсю куражится Сурикат, небрежно обмахиваясь моим платком.

Эмо шли косяком. В том, что они были именно эмо, сомнений иногда не возникало. Вот троица, два высоких субтильных юноши и худенькая девочка-ангел. Одеты как следует, длинные челки подрезаны бритвой, длинные виски, у девочки заметно оттенены глаза. У всех троих отстраненные выражения лиц.

– А рожи-то готовские, – вскользь заметил Кирилл. – Этакая потусторонняя сумрачность.

– Точно, – скорбно фыркнул Вайпер. – Но вон та – точно наша.

Неподалеку, явно кого-то поджидая, стояла одинокая маленькая эмочка. С чудными удивленными глазами. Немного потерянная, но вполне адекватная. В том смысле – что она правильно реагировала на окружающую среду. Когда на нее косились, она удивлялась, когда кто-то ее грубо толкал – расстраивалась.

– Все на лице. Бездна тончайших оттенков эмоций. Я срочно влюблен. Я покорен. Я в восторге!

Восторг Танго несколько стих, когда к эмочке подбежал ее бойфренд и, нежно чмокнув в перламутровую щечку, увлек в неизведанные дали.

– Смейся, паяц, над разбитой любовью, – продекламировал угрюмо Танго.

– Раньше, когда все только начиналось, на меня показывали пальцем, – горестно ностальгировал Вайпер. – Как они насмехались над моими узкими короткими брюками! Как обзывали за прическу!

– Похоже, ты сожалеешь? – удивился Кирилл.

– Да. И имею на это полное право. Я был первый! – соврал Вайпер.

– А теперь еще кое-куда сходим.

– Кирилл, а может, достаточно? Мы и так все уже поняли. Эмо стали ширпотребом. Скоро хлеб начнут запаковывать в черно-розовую упаковку.

– Вы еще не все поняли. Вам лет сколько, школьники? И до вас пока не дошло, что вы теперь старые.

Под предводительством упертого Кирилла мы вскоре очутились в длинной кишке подворотен, обклеенных афишами, и начали предполагать, зачем он нас сюда притащил. Мы все тут давно не были. Одежду изобретали сами, аксессуары тоже. Кастл-рок был нам без надобности. Для нас он оставался крутым подвалом для любителей рока разной степени тяжести. Но в этот день все перевернулось с ног на голову.

– Где мои четырнадцать лет? – вопрошал Сурикат, словно кто-то незамедлительно ему их отдаст.

Внутри, как всегда оглушительно, гремела музыка и царил полумрак. Эмовских товаров было более чем достаточно. Напульсники не дороже ста тридцати. Эмовские значки от двадцати пяти до шестидесяти. Эмовские футболки по триста рубликов. Недорогие ошейники. Торбы стоили около двухсот.

А вот галстуки оказались дороже всего, по триста пятьдесят. Ремни были не совсем как надо, зато недорого. Нашивок – завались и дешевле грязи.

– И все это барахло проникло в магазин не ранее года назад, – весело просветил нас жизнерадостный продавец, предполагая, что дождался оптовых покупателей.

Которыми мы не являлись.

Эмовская мода оказалась ширпотребной дешевкой, рассчитанной на всеядную ребятню. Хотя дело не в цене. И не в возрасте. Но от этого веселее не становилось.

Ни на одном из нас не было ни единой вещи из этого магазина. Когда все начиналось, купить что-то натурально эмовское было практически невозможно. Мы изыскивали ресурсы в других магазинах. Мы изобретали что-то свое. Кому-то везло, и он с гордостью хвастался чисто эмовской обновкой. Но теперь все это в прошлом. Теперь мы одеваемся кто во что горазд. На что у кого фантазии хватает, но соблюдая стиль в целом.

– Все. На этом ставим точку. Сейчас он потащит нас в галошный магазин и докажет, что эта практичная черная резиновая ботва имеет розовую подкладку. Кирилл. Отвянь по-хорошему. Ты Стасе устроил променад. Мы составили вам компанию. Прекрасный день, но дальше нам не по пути.

– А почему ты не женился? – внезапно оживился Сурикат, хватая Вайпера за уши и заглядывая ему в испуганные глаза.

– Отстань, дурак, уши оторвешь!

Но Сурикат, если на что нацелился, не отступится. И все про это в курсе.

Когда ушам стало совсем плохо, Вайпер сдался.

В куцем кастловском дворике мы услышали его краткую, но поучительную исповедь.

* * *

– Если станете перебивать, вообще ничего не скажу, – заранее предупредил Вайпер.

Мы дружно поклялись, что будем немы как дохлые гадюки.

У Вайпера есть несносная привычка снабжать рассказ миллионом ненужных ветвистых подробностей. Если их отбросить, то картина вырисовывалась следующая.

Вайпер откликнулся на мольбу некоей девушки, пообещав помощь в написании какой-то институтской пофигени. Она вроде как об субкультуре эмо ее кропала, а реальной информации – ноль. Вот дура-то. Коли не в курсе, зачем вообще лезть в чужую тему?

У Вайпера была цель. Он не скрывал, что твердо намеривался выказать себя самым главным идеологом эмо-течения. В чем-то он прав, но в остальном – врет и не краснеет.

– Она такая! Она меня три часа слушала и все фиксировала на камеру.

– Ну-ну, – не удержался Сурикат, но тут же показал жестом, что его рот на замке.

– А как она готовит! Ребята! Это просто праздник живота!

Танго больно стукнул Суриката по макушке, чтоб заткнулся.

– Невероятное взаимопонимание. Я только начну говорить, а у нее рот так немного приоткрывается от…

Тут Суриката прорвало. Он скакал как бешеная макака и такое кричал!

Потом его отловили и попинали слегка. Я тоже участвовала. Кирилл стоял неподвижно и оглядывался по сторонам, опасаясь, что мы привлекаем слишком много внимания.

– Так почему ты не женился? – задыхаясь от смеха, твердил Сурикат.

– Она отнесла готовую работу в свой универ. А там ей какой-то гад сказал, что все это лажа. А она рассердилась и послала меня на… Больно надо! Я ей цветок купил, а она…

– Что за цветок? – деятельно заинтересовался Танго, зная о ботанических пристрастиях Вайпера.

– Какая разница.

– Кактус? А она им тебе по морде, – довольным голосом уточнил Танго. – Ты, батенька, во второй раз наступаешь на те же грабли. Помнишь, та куколка…

– Еще слово про кактусы, я с вами навсегда не разговариваю!

Пока мы молча переваривали услышанное, из Кастла вынырнули страшно занятые нагуталиненные эмочки. Им кто-то вдолбил в мозг, что волосы должны быть толстые и черные. Они и рады стараться. От изобильных теней вокруг глаз они казались двумя взъерошенными совенышами в коротких клетчатых юбках.

– «Юбка клетчатая. Шотландская. Очень модная», – пробормотал Кирилл, а потом, заметив наше удивление, пояснил: – Там, в Кастле, на ценнике так было написано. Ей-богу.

Мы, не сговариваясь, дружно вздохнули и пошли прочь.

* * *

В кафе тем же днем мы в том же составе угощались всякими вкусностями. Счет оплатили пополам Кирилл и Вайпер, как самые кредитоспособные. Причем сдачу Сурикат зажопил, туманно объяснив, что у него малые дети по лавкам плачут.

– Купи им лавки, чтоб они по ним не убивались, – издевался Танго, чуткий на чужие словарные ошибки.

– А какие тебе эмо нравятся? – спросила я у Вайпера.

– Чисто внешне или по характеру? – И не дожидаясь уточнения, Вайпер тут же принялся расписывать прелести своего идеала: – Они скорее должны быть ближе к эмо-кид. Но не совсем. Эмо-кид не для меня. Эмо-кид слишком много о себе мнят. Моя девочка будет мне друг, умная, но скромная. Девочка-соратник. Мы с ней таких дел понаделаем! Столько всего можно натворить! Ну а внешне? Красивая на меня не западет. Я свою планку знаю. Но чтоб не страшненькая. Может, китаянку соблазнить? Они такие особенные. Я как их вижу…

– У тебя… – спошлил Сурикат.

Когда Сурикат перенес майонез от вайперовского салата со своего лица на салфетку, разговор продолжился самым неожиданным образом:

– А мне нравятся такие, как в кино. Васаби? Или еще как-то. Убей, название не помню. Там еще девчонка из Японии папашу нашла из Франции… – мечтал Танго.

– Скорее, наоборот, – перебил неутомимый Сурикат.

– Там такая прикольная девочка, яркая, веселая, непосредственная, открытая.

– Папаша тоже ничего… – изумил нас Вайпер. Сурикат незамедлительно сделал вывод, что знает, какой у вайперовской девочки будет нос.

– Значит, вам нравятся азиатки? – решила я.

– Национальность не имеет значения.

– А мне такие, как Стася, нравятся, – немало огорошил меня Сурикат.

Кирилл тоже сильно удивился. Если честно, остальные тоже.

– Но ты, Стася, слишком ангел. А мне нравятся ангелы с червоточинкой. Ты уж больно правильная. И ранимая. Тебя обидеть, что ребенку в душу насрать.

– Сурикатище, ты – человек! Мы с Вайперенышем все о сиськах-жопках, а ты про душу вспомнил. Человек! Напиши про нее стих!

– Не надо, – испугалась я.

– Та девочка у метро тоже была ангел, но ее хмырь чужой увел, – как ни в чем не бывало продолжил Танго.

– Да что вы все делите на «наших» и «чужих». Прямо как на войне, – недоумевал Кирилл.

– Брат. Это и есть война. И мы в ней наверняка проиграем. Мы те, которых победят. И мы с этим живем, – спокойно сказал Вайпер.

* * *

Обстановку дома я не сумела бы охарактеризовать одним словом. Приличным. По всей видимости, маме стало скучно без работы. Она, как только уходит в отпуск, сразу меняется. И не в лучшую сторону. Ей кажется, что все нормальные люди нежатся на дорогих пляжах, и только она страдает в душном городе.

Что ни день, снова я слышу рассуждения мамы про школьные интриги. Получается, что директриса вроде всевластной барыни, которая может приблизить, а может и оттолкнуть. То приветливая, то высокомерная. И все страдают, не зная наверняка, почему впали в немилость. Особенно часто мама вспоминает про завхоза, которая буквально стелется перед барыней. Если ей позволяют выпить чашку чая в заветном кабинете, то на нее вроде как падает отсвет чужого величия. И за это готова разбиться в лепешку. И муж ее батрачит после основной работы. Лишь бы барыня слово доброе молвила.

Мне кажется, что мама так погрязла в этой паучьей войне, что уж сама как эта завхоз. Иногда я замечаю, что она с нами разговаривает как директриса. Те же замашки, те же интонации. И еще мне кажется, что она из-за своих фантазий жутко одинока. Ведь никто не сумеет всерьез подыгрывать ей в спектакле, где она владычица морская, а мы, типа, кильки у нее на посылках.

– Папа. Давай я не буду больше брать у тебя деньги, и накопим на маленький участок в садоводстве?

Такая сельскохозяйственная идиллия папе кажется откровенно дурацкой:

– Ты можешь себе представить маму с лопатой? Я – не могу.

– А если без лопаты? На хрен нам сдались эти корнеплоды. Пускай будет газон и пара яблонь для тени. И маленький домик в одну комнату.

– И кухня. И мангал. И беседка, чтоб там есть шашлыки. И баня, чтоб гости могли расслабиться. Идет. Надо попробовать ее уболтать.

Мы смело отправились на разведку. Я – в первых рядах, папа на шаг отстает, так, на всякий пожарный случай.

Мама уперлась в телик. Злая, несвежая, на голове воронье гнездо. Причем фантазия у вороны явно подкачала.

Митька тряс будильником, очевидно строя глобальные надежды на его содержимое.

– Жена, участок покупать будем?

Нехотя оторвавшись от суда, который, как водится, идет, мама подняла на нас тяжелый взор мрачной недоеной коровы.

– На какие шиши? Или вы думаете, что я с зарплаты заначки делаю?

– А деньги от продажи бабушкиного дома? – напомнила я.

– А какое тебе дело до тех денег? Вот тебе, а не деньги! – Мне показали фигу.

– Ты что, в самом деле? Она дело говорит. Давай купим участок, будешь валяться там на травке, загорать, подруг приглашать на природу. Все лучше, чем сиднем дома сидеть.

Постепенно, словно дирижабль, мама стала надуваться, одновременно поднимаясь со стула. Папа струхнул и подался назад. Поближе к двери.

– Значит, вот вы как? Сговорились. Лишь бы от меня избавиться. А еще отложенное на черный день растранжирить?

– Так и будешь все лето дома киснуть? – почти ретировавшись, поинтересовался папа.

– А что ты можешь предложить? Канары? Лазурный Берег? Или Египет?!

Удирая, я попробовала вообразить маму на этом самом Лазурном Берегу, где б он ни был, и не смогла. Ее на второй день вышлют за нытье во все стороны. Она там спрячется в номере и начнет хныкать, что сначала надо было купальник нормальный купить, фигуру нормальную сделать, мужа богатого завести. И т. д. и т. п., как выражается одна моя знакомая.

Вот сейчас мама насмотрится телевизора, вобьет себе чужие проблемы в голову, особенно из передачи «Пусть говорят». Начнет попрекать меня тем, чего и в помине не было.

Быть может, это все от безделья? Так вроде как она занята Митькой. Меня почти дома не бывает. Папа все время на работе.

Опасаюсь я немного. В последнее время она стала часто рассматривать меня, словно рачительная хозяйка, которая прикидывает, когда скотину забивать пора. И с теткой, с сестрой своей, часто по телефону шепчется.

А потом я забыла про маму. Надела светлые льняные бриджи, купленные по совету Аль, поверх – кожаный черный ремень с ангелочками, один из которых без крылышка, топик цвета хаки. Схватила сумку и побежала на свидание с Кириллом.

По пути сердясь на коварство долгожданного лета. Где солнце? Почему почти каждый день дожди? И куда подевался чистый свежий воздух? Лето, блин, мать его ети!

* * *

Мы устроились на верхней палубе речного пароходика. Наслаждались друг другом и медленной сменой городских декораций. Вода пахла как-то неправильно. Но не воняла, и за то ей спасибо. Рука Кирилла не выпускала мои плечи. И хотя кожа от этого казалась влажной, я только шутила по этому поводу:

– Вот приклеишься ко мне намертво, что делать будем?

– Хорошая идея. Давай купим клей и станем сиамскими близнецами.

Потом мы всерьез решали, в какой позе нам надо склеиваться. И веселились от души. Благо рядом никого не было, чтоб краснеть за наши высказывания.

Потом Кирилл внезапно сменил тему разговора:

– Я недавно ночью набросал план нашего дома. С тебя план участка.

– Вот дела? А где мы будем его строить?

– Да папаша скупил земли в разных районах. Что, ему жалко выделить любимому сыну кусочек чернозема?

– А как же институт?

– Да фиг с ним. Дипломы купим. А эти годы потратим на нужные знания.

– А как же армия? Тебя ведь обязательно загребут?

– А вот это вряд ли. У меня какая-то хитрожопая болезнь. Мама подсуетилась.

– Если тебя загребут, я умру.

Кирилл внимательно всматривается в мое лицо:

– Почему ты всего боишься?

Я объяснила, что боюсь не всего. Вот только смерть щенка на меня сильно подействовала. И еще, один раз мы отправились с родителями в поход, и меня из наилучших соображений затолкали в узкий, но теплый спальный мешок. И я сначала там грелась, а потом вдруг поняла, что не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой. Ни на бок перевернуться, ни ноги подогнуть. И мне стало невыносимо жутко. Лежу как мумия и ору. Орала, пока они не поняли, в чем дело, и не помогли мне высвободиться. А теперь я еще боюсь, что нас разлучат.

– Мне тоже этого не хочется. Но я не боюсь. Думаю, мы справимся.

Потом Кирилл всерьез напал на меня с расспросами, каким я представляла своего мужа.

– Чтобы он любил меня. Чтоб я могла ему верить. И чтоб он заботился о нашем ребенке.

– А мне кажется, самое главное, чтоб он не мешал тебе развиваться. У каждого человека есть потенциал. Главное – его раскрыть.

А потом позвонила Аль. Ей срочно надо было, чтоб ее кто-нибудь пофотографировал. Ее бой-френд, который в Англии, соскучился и желает немедленно наслаждаться лицом любимой девушки.

– Я не могу сегодня. Мне сегодня с Митькой придется сидеть. Родичи намылились в гости.

– А Кирилла попросить нельзя?

Что ж, он хоть и не хотел, но уговорился.

После прогулки я понуро потащилась домой, а Кирилл чмокнул меня в щеку и остался дожидаться Аль. Которая должна была вскорости подъехать.

* * *

– Мороженое можно дать только одно. Если скормишь ему два, сама потом лечить будешь. Заставь его съесть целую тарелку супа. И картошку с котлетой. Перед сном – стакан молока. И чтоб зубы почистил!

Митька перестал прыгать на диване и заметно скис. Но, заметив, как я ему подмигиваю, приободрился. После чего так активно начал прощаться с наряженными родителями, что они заподозрили что-то неладное. Чуть не передумав идти в гости.

Как только за ними затворилась дверь, я в первую очередь решила выполнить их завещание. Взяла блюдце, расписанное в красные горохи на белом фоне. Вполне сгодится. Сообщила Митьке, что это самая настоящая тарелка и он просто обязан съесть весь суп, который я в нее налью.

Брат с готовностью взял блюдце обеими руками и залпом вылил содержимое в рот.

– Настоящие друзья всем делятся? Как ты считаешь? Тогда отдавай мне половину котлеты! Я большая. Значит – большую половину. Ой как мало ты поел. Придется мне поделиться с тобой мороженым!

Мы сложили в вазочку оба мороженых и потерли сверху несколько шоколадных конфет. Потом подумали и украсили все это тертым печеньем, а для полной гармонии полили вишневым сиропом. Выудив из маминых запасов заначенную банку варенья. Митьке показалось нечестным оставлять вишни в одиночестве, и он поштучно ложкой переложил их себе в рот. Оставалось надеяться, что у него не случится приступ аллергии.

А потом мы валялись на диване и бросали мячик в потолок. Все остались целы. Даже люстра. Потом снова поиграли в рисунки, придумывая самых страшных кровожадных монстров. У Митьки получилось значительно лучше. Потому что я постоянно отвлекалась, ожидая звонка Кирилла.

Нет. Я Аль ни в чем не подозревала. Она такая честная. У нее есть бойфренд. И они скоро поженятся.

Но с другой стороны, Кирилл и Аль одного поля ягоды. Того щедро унавоженного деньгами поля, на котором произрастают избранные человеческие семена.

Они – ровня. Для них придумали специальные элитные магазины. Для них трудятся известные модельеры, косметологи, зубодеры. И прочая братия, которая просто останется без работы, если не станет таких, как Аль и Кирилл.

А кто я? Никто. Просто обычная девчонка. Которых много. А это тоже неплохо. Когда нас много. Так? Или не так?

Звонка не было. Черт дери этого противного Кирилла! Пока его не было в моей жизни, я даже не представляла, что можно так неистово ждать звонка.

Потом Митька устал рисовать и пошел смотреть какую-то киношку. А я помыла посуду и снова принялась ждать. Была, конечно, мысль позвонить самой. Но я вдруг представила, как Кирилл нацелил на позирующую Аль объектив фотокамеры, а тут некстати звонок. Он с досадой лезет за мобильником и раздраженно говорит мне, что занят и перезвонит позднее. А Аль понимающе улыбается.

Теперь она мне казалась жутко порочной и подлой. Кроме того, она старше, а значит, опытнее в игре соблазнения. Вот именно сейчас она опутывает его незначительными полуулыбками, полунамеками. А он ведется на ее окучивание. Мальчишки такие дураки!

Чтоб хоть как-то убить время, я помыла голову, ежесекундно вздрагивая. Мне все мерещилась «наша» мелодия звонка. Просто галлюцинации какие-то! Из-за постоянных выскакиваний из ванной, я намочила пол так, что пару раз поскользнулась.

Потом я вытерла пол. Потом сушила волосы. Фен шумел. Пришлось положить мобильник на полочку в ванной. Я не сводила глаз с экрана. Поэтому прическа получилась хуже некуда.

А вдруг он захочет вечером увидеть меня? Всего на полчасика около моего дома? Я снова намочила волосы и тщательно уложилась.

Потом пришли родители. Папа сильно навеселе. Мама дулась на него и на неудавшийся вечер. Блистать там было не перед кем, да и нечем, коли на то пошло. Поэтому нам с Митькой досталось. Хотя мы и выполнили все ее распоряжения.

– Пьтищи в доме накопилось! А тебе плевать. Нет чтобы пропылесосить. Хотя кому я это говорю? Ходит тут с кислым лицом, дурью мается. Что, не нравится, когда замечания делают? А, догадалась, наверное, твой наркоман нашел себе другую? Я угадала? Ну и радуйся. Вот сегодня я говорила с Люсей, ты ее не знаешь, так у нее дочка ходит уже год на подготовительные курсы. Дорого, конечно. Но хоть есть шанс поступить. У всех дети как дети, а в кого ты уродилась…

Шарманка закрутилась, неотвратимо набирая обороты. Скоро мама доберется до уличения меня в ошибках, совершенных в сопливом возрасте. Упреки, попреки, преувеличения моих промахов. И с каждым словом все громче, пока не дойдет до крика.

Сначала я протестовала, опровергала, доказывала, оправдывалась. И все как всегда зря.

Потом игривый папа приперся и, намекая на прекрасный вечер, увлек трепыхающуюся маму куда-то в сторону спальни.

Вот тогда позвонил Кирилл:

– Я уже дома. Прикинь, у меня мобильник разрядился. Мы быстро отсняли, всего за полчаса, Аль уехала по своим делам, она тебе мелкий презент передала, я завтра покажу. А я весь вечер шатался по городу. Столько прикольных мест нашел! Завтра пойдем фотографироваться. Чем я хуже ее жениха? Мне тоже надо много твоих фотографий. Как ты? Стася, ау?

Я спокойным голосом попыталась соорудить пару безразличных фраз.

– Ты что? Что случилось?

Плотину прорвало. Всхлипывая, я все ему выложила. И что я волновалась. И что ему нужна другая, у которой родители самое малое – миллионеры. И еще что-то не менее умное.

– Так. Я сейчас приеду, – он положил трубку.

* * *

В примирении, оказывается, столько всего хорошего. Мы так мирились, что нас чуть не замели в милицию. Но дядька милиционер, во-первых, был сам ненамного старше нас, а во-вторых, узнал Кирилла и просил передать привет дяде.

– Все по блату, – хохотал Кирилл. – Что за жизнь пошла! Даже поцеловать любимую девушку – и то по блату. Я начинаю ценить авторитет дяди. И вообще, что у вас за город? Целоваться на улице нельзя?

– Можно. Но осторожно.

– По-моему, он нас принял за наркоманов.

– На себя посмотри, у тебя глаза как у бешеной селедки.

– У тебя не лучше.

– Стася! Марш домой! А вы, молодой человек, тоже шли бы себе подобру-поздорову.

Моя мама стояла перед нами, как пони в попоне. В неопрятном домашнем халате и расплющенных тапочках на босу ногу. И не лень же ей было подглядывать за нами из темноты парадной?

– Очень приятно познакомиться, – вежливо поздоровался Кирилл. – Мы буквально еще пару минут – и разбегаемся. Вы не против?

Мамино «против» горело на ее лице как прожектор. Но она тактично смолчала и поволокла свои спадающие тапочки к дому.

– По-моему, я ей не понравился?

– Ей никто не нравится. Так что ты не оригинален, – мне было неловко. – Наверное, у тебя совсем другая мама? Такая вся элегантная…

– Не без того. А в остальном они одинаковые.

– И в чем же?

– Они вечно всем и всеми недовольны. Надеюсь, ты в замужестве не будешь зудеть на наших детей?

Пришлось потратить немного времени, чтоб осознать сказанное.

– Говорят, что мы повторяем все, что было неправильного в нашем воспитании. Но я буду стараться. Очень. А что, у нас будут дети?

– Тьма. Штуки три. Хотя я бы ограничился одним. Как тебе такой вариант?

– Мы с Митькой дружим.

– У вас разница в возрасте большая. Может, и мама поэтому ворчит. Ей, наверное, хотелось пожить для себя.

– А твоя почему ворчит?

Теперь настала пора задуматься Кириллу.

– Кто ее знает. Давай не будем об этом думать. А завтра я тебе такие фотографии сделаю!

– Только без фотошопа. Чтоб по-честному. А что мне Аль подарила?

Кирилл порылся в кармане и выудил из него маленькую смешную подвеску в виде рыси. Почти котенок, но с кисточками на ушах и коротким хвостиком.

Я немедленно прицепила ее на цепочку.

* * *

Уединенной фотосессии не получилось. Сначала позвонил Танго и вынюхал, что мы собрались шататься по городу и фотографироваться. Навязался хвостом и быстро обзвонил всех, кто оказался дома.

Когда Кирилл дождался меня, нас набралось с целую футбольную команду. Ну, быть может, чуть меньше.

– Я уже позирую! – скромно сообщил Сурикат, делая вид, что бросается в воду.

Все мигом расчехлили камеры и запечатлели, как Танго за ноги удерживает суицидника. Получилось что-то активно неприличное. Так как Сурикатовы брюки сползли, оголив его тощие полупопия.

В этот день погода расщедрилась на солнечный свет. В этот день все были как-то по-особенному счастливы. Хоть поначалу Кирилл дулся, что я растрезвонила про наши планы, но потом и он заразился всеобщим весельем. Но выдавать свои «особенные» места в городе не собирался.

– Почему человек с нормальной фигурой во время общения с фотоаппаратом выпячивает пузо и спину откидывает назад? И подбородок чуть не к груди прижимает? – удивлялся Танго.

Пока я придумывала объяснение этому феномену, Вайпер снова пустился в философию.

– Нас опасаются, потому что мы непонятные, – занудно твердил он.

– Готы еще менее понятные, – парировала Ляля.

– А самые непонятные те, кто хочет нас запретить.

– Хотите фокус-покус? – предложил Вайпер. Он поозирался по сторонам, выискал что-то на фасаде ближайшего здания и уставился вверх, задрав голову.

Мы немедленно последовали его примеру. Вайпер приложил лицо к камере, как снайпер. Мы не поняли в чем дело, но решили, что так надо. Скоро все проходящие мимо стали задирать головы вверх. Но поскольку там ничего интересного не обнаруживалось, спешили дальше.

– И в чем соль покуса? – не выдержала Оля, поправляя волосы.

– Да пошли они все! По идее, сейчас вокруг нас должна собраться толпа. И где она, я вас спрашиваю?

Ожидаемой толпы не наблюдалось.

Отбесившись по пути, мы вошли в парк жутко непонятные. И бродили по его дорожкам один непонятнее другого. Фиксируя внимание только друг на друге. Как заговорщики. Потом мы аккуратно повалялись на газоне. Не то чтобы очень хотелось, но не упускать же в самом деле такой случай.

– Ну и жарища сегодня! – Оля с вожделением смотрела на прохладные струи фонтана.

– И не думай! – Танго ловко цапнул ее за загорелую ногу.

Раз омовения в фонтане не получилось, мы медленно поползли дальше. По пути мы с Кириллом отстали и «потерялись».

– Надеюсь, они не обидятся?

– А что если и так? Я их не приглашал.

– И я тоже. Это все Танго виноват.

На каменном парапете возлежал бесформенный нищий. В позе Данаи, покинутой коварным Зевсом. Лицо сочилось довольством. Шагов за десять мы поняли, почему все предпочитают обходить Данаю по другой стороне.

Оказывается, запах бомжа обыкновенного обладает свойством колючей проволоки и концентрированной серной кислоты одновременно.

– Его смело можно нанимать сторожем в любой банк. Ни один грабитель не выдержит такой атаки.

Меня поразило количество одежды на источнике вони. Штанов пять, курток не менее трех, а сверху тулуп женский. Остальное я разглядеть не успела.

– Почему он не моется? Сейчас же лето?

– Не может. Шмотки к нему приросли. Теперь отодрать можно только с мясом.

– А куда милиция смотрит?

– Милая, наша милиция без денег и пукать не будет.

– Ну и славно. Меньше вони.

– Эх, сейчас бы на природу… – тоскливым голосом прокричал мне в ухо Кирилл.

– Природа? Это где сплошные пьяницы и много мусора?

Удивленный, Кирилл сначала не нашелся что ответить:

– Нет. Природа – это много чистого воздуха, и можно ходить между деревьев босиком по траве.

* * *

– Мы поедем на море, – радостно сообщил мне Митька.

Мне сейчас на море не хотелось по-любому. У меня в голове другие планы. В которых нет моря, зато есть Кирилл.

– С кем? – спросила я у брата, втайне надеясь, что мама тоже захочет поплескаться.

– С папой. Он на хвоста приятелю сел. Там еще девчонка будет. Малявка. На год младше меня, – взрослого Митьку явно не вдохновляла возможность провести время, играя с таким ничтожеством.

– А мама?

– Ей соленая вода не нравится.

Знать бы, что ей вообще нравится. Не мама, а клубок пресмыкающихся. Никуда она не поедет. Чтоб страдать без нормального отпуска. А обвинит в этом меня.

– Если бы не Стася, я бы точно поехала, – громко провозгласила мама, стоя в коридоре.

Удобная дислокация. Вроде как к папе обращается, но чтоб и дочь не забывала, какая она свинья. Понимая абсурдность своего демарша, я все-таки крикнула.

– Я вполне пару недель смогу прожить без вас. Мама мигом очутилась у моей двери:

– И таскать сюда своего наркомана!

– Да не буду я никого сюда таскать! Хочешь, оставь ключи соседке или тетке. Пусть проверяют хоть по сто раз на дню.

– А днем проверять нечего. Днем такие дела не делаются! А по ночам другие нормальные люди спят. Так что этот номер не пройдет.

Интересно, когда я дотяну до маминого возраста, я тоже буду считать, что «такие дела» делаются только по ночам? Причем только не «нормальными». Потому что «другие нормальные люди» спят, вместо того чтобы заниматься «такими делами». И как только они исхитрились нас с Митькой зачать? Уму непостижимо.

– Ну и фиг с тобой. Парься в городе. Так всю жизнь перед телевизором просидишь до старости. А потом и вспомнить будет нечего.

Фыркнув, мама, чтоб было что вспоминать в старости, гордо удалилась тиранить папу. Который никак не мог самостоятельно найти свои единственные ветхозаветные плавки.

– Лучше новые купи, – вмешалась я в их спор, сопровождающийся заглядыванием в странные для плавок места типа полки с кастрюлями и коробок с обувью.

– Вот еще. Они еще совсем прочные. Сейчас таких не купить, – папина привязанность к своим вещам иногда зашкаливает.

Найденные в коробке среди зимних шапок драгоценные трусы прямо у нас на глазах доедала моль.

– Она ж синтетику не жрет? – ужаснулся обескураженный папа.

– А ты ее пожалей, у нее животик, наверное, болит, – ехидничала я. – Мама, своди его в магазин, не то он попросит тебя их заштопать.

Впервые со мной согласились. Более того, они признали Митькино право на первые в жизни настоящие купальные трусики. Он взвизгнул от восторга, но, пристыженный отвешенным подзатыльником, тут же умолк.

– Если будешь себя громко вести, ничего не купим, – пригрозила мама.

Только что у меня на глазах мама прихлопнула Митькину эмоцию радости.

– Что ты надулся как мышь на крупу? Я не пойду с мальчиком, у которого кислая рожа.

Бац! Вторую эмоцию постигла участь первой.

И они ушли, неся равнодушные лица как вывески, на которых забыли написать текст.

* * *

Папа со счастливым Митькой укатили на машине приятеля. Который никак не смог уговорить свою маленькую дочь выйти поздороваться. Митька презрительно надувал губы и изображал бывалого путешественника, когда тащил свою тяжелую сумку. Из которой торчали ракетки для бадминтона.