Текст книги "Убить эмо"

Судя по выражению лица, Кирилл знал толк в бдении на местах вечного упокоения. Но распространяться на эту тему посчитал лишним.

– Ага! Я тебя раскусила. Ночь, кладбище. Кресты. Могилы.

– Оставь Блока в покое. И меня тоже.

– А как же наша вселенская любовь? Не оставлю. Я теперь буду самой настоящей любвеобильной Ирочкой. Я стану подстерегать тебя за каждым углом и стенать, как несчастное привидение.

У-у-у-у!

Завывая изо всех сил, я махала руками, как и положено продвинутому Касперу.

– О, мой нежный трепетный возлюбленный! О, мой повелитель! Обрати на меня свой благосклонный взор! Я страдаю!

В этот патетический момент заглянула тетя, и ей явно не понравились мои прыжки в накинутой на плечи простыне. Но она тактично снова предложила чаю, а после отказа тихо удалилась. Как только за ней затворилась дверь, мы дружно расхохотались.

* * *

Эмочек звали Ляля, Оля и Алиса. Они производили неизгладимое впечатление сплоченной толпы туристов. Иногда мне казалось, что так оно и было. Алису все звали Алисией. Наверно, Терри Пратчетта начитались. Они и вправду порой походили на трех абсолютно разных ведьмочек. Которые неоправданно часто поправляли волосы, смотрясь в зеркало, невероятно часто повторяли «короче», «ваааще», «я не понимаю». В остальное время они матюгались, как алкаши, и терроризировали случайных добровольных воспитателей.

– Девушки, как вам не стыдно!

– Короче. Вааще, заткни пасть…,… Я не понимаю, что она лезет в чужой разговор? Девочки, вам эта тетя знакома? Короче, тетя, шли бы вы куда шли. И т. д. и т. п. Очень много слов и прекрасное настроение.

Был и второй вариант времяпровождения. Крайне трагичный, со слезами, соплями и безалкогольным пивом. Почему-то неурядицы они считали нужным непременно запивать.

После истории с кролями мы подружились. Не так чтобы плотно общались, но иногда пересекались и болтали, когда было время. От них я узнала странную штуку. Не то чтобы слухи, похожие на правду. Но настораживает.

Они уверены, что с эмо собрались воевать на государственном уровне. Вот уж кому нечего делать, как с эмо воевать! То с Чечней боролись, пока не напоролись. Теперь вместо чеченцев – эмо.

– Прикинь, нас хотят запретить! Полный трендец! – Алисия вызывающе взмахивает челкой, чтобы посмотреть на мою реакцию двумя глазами.

Она среди подруг самая авторитетная. У нее есть характер и три старших брата в придачу. Если бы у меня было такое мужское семейство, я бы тоже осатанела и стала как она.

– Мне сказали, что это все из-за суицидников.

– Нет. Потому что мы слямзили идею эмо с америкосов.

– А что, среди нас есть суицидники?

– Черт их знает. Я ни одного не видела. Оля, ты видела? И я нет. Остается американская версия.

– Народ, кто недавно был в Америке? Никто. Оно и понятно. Народ, кто уважает Америку? Никто. Вааще, я не понимаю тогда, что за хрень нездоровая. Народ, эмо не уважает Америку. Эмо уважает только ихнее барахло. Хотя кому оно на фиг сдалось. У нас своего хватает, – и прибавила заговорщическим шепотом: – Если они нас подслушивают, пусть знают, что мы, типа, нормальные граждане. Правда, девчонки?

Думаю, они причисляют себя к эмо-кидам. Хотя, на мой взгляд, эти эмочки – гремучий замес всевозможных субкультур. Хоть они и экипированы тонной значков, нашивок и даже сосками, но от детей в них как в детях от стада тараканов. Они сами по себе явление. Название которому еще придется выдумать.

– Если эмо запретят – я вены порежу. И записку оставлю – почему.

– И я! Мы все порежется! Ура!

– Вот дуры-то, – осаживает разбушевавшуюся стихию Алиса.

Решив, что без Танго тут не обойтись, я, недолго думая, решила их познакомить. Пускай дискутируют до усеру.

Танго напрочь не желал ни с кем знакомиться. Он проверял идею древних индусов, которые, по его мнению, насобачились полностью уходить в слияние с абсолютом. Он три недели старательно настраивался в полном одиночестве, а тут мы: «Здрасьте, не ждали?» Но оттаял, поганец, когда мы ему тортик всучили. Оказывается, не жрал давно. Все о высоком думал.

Ведьмочки мгновенно перешли момент первой неловкости и окружили балбеса-отшельника трогательной заботой и вниманием. Устроили ему приборку в хате и сбегали в магазин. Танго растаял. В его тусклых глазах появился нездоровый блеск проповедника. Или от еды, или снова окрылился новым экспериментом. Например, эмо-бой и гарем из трех преданных сподвижниц. С очень соблазнительными фигурками.

– А куда кролики подевались? – с непрожеванным куском торта неожиданно поинтересовался он.

Наверное, втихаря смотался ушастых проведать, а там полное клеточное запустение.

– Не я, – судя по реакции Танго, меня он и не подозревал.

– А я как раз причем, – горделиво поглядывая на подруг, похвасталась Алисия.

– Не рассказывай! – шутливо запретила Ляля. – Он на нас в ментовку заявит!

Танго можно много в чем заподозрить, но не в братских отношениях с ментами. А зря. Он, по-моему, до сих пор случается свидетелем всяких мелких преступлений. Но доверчивым девочкам об этой стороне жизнедеятельности эмо-боя знать не следует.

– Мы их сперли. Договорились с братом, у него машина подходящая.

– А потом – раздали!

– Разделали?

– Нет! Глухой, что ли? Раздали!

– Я вас обожаю, – уверенно заявил Танго. – Девчонки, вы просто прелесть. Со всех сторон!

Умудриться сказать такую приторную ересь приятным голосом может только он.

А потом они наперебой принялись рассказывать про происки злодеев, которые хотят прикрыть эмо.

– Хрен им в обе руки. Не парьтесь, мои сладкие. В этой стране запретить можно только отстрел чиновников по пятницам. Сменим окрас, и все дела.

– Вот еще, – пожала худенькими плечами Оля. – Быть может, и тату свести?

– Готов поспорить на что угодно, но рано или поздно вы сами перекраситесь.

– А мало ли что будет потом. Надо жить сегодня. Завтра уже будет другая я. А сейчас – мне нравится, как я выгляжу.

– А мне-то как нравится, – картинно закатив глаза, взвыл Танго.

– А что у тебя с головой? – смешно надувая губы, поспешила удивиться Оля.

– Враги. Происки недружелюбно настроенной гопоты. Как жить? Была такая клевая прическа, а теперь приходится уподобиться йогу и успокаивать раскаленные несправедливостью мозги. Хотите, научу?

– Чему?

– Всему. Я необычайно разносторонен. Самому иногда жутко, какой я разносторонний тип.

– По-моему, йоги плешивые, – засомневалась Ляля, – а у тебя кое-что на голове осталось.

Танго тут же уточнил, что у него и в голове осталось много полезного. Продемонстрировал пирсинг языка, пошевелил окольцованными бровями, постучал по черепу. Все перепугались нетипичного для костей звука. Потом догадались, что он синхронно барабанил второй рукой по ножке стола. И кинулись его колотить.

– Убьете же, паразитки, – притворно стонал Танго, прикрываясь острыми локтями. Об которые все поотбивали руки.

– А йоги бывают эмо? – отдышавшись, спросила Оля.

– А то! Что не йог – эмо. Хваткие ребята. У них в Индии эмо – завались. Только они шифруются. Такой законсервированный эмо-подвид. Сейчас поясню. Вот, к примеру, я дам тебе жестяную банку консервов…

– Давай, а то жрать охота, – пробудилась от раздумий Алиска.

– Блин, я к примеру. Фигурально выражаясь! Ты же нипочем не поймешь, что в ней внутрях.

– Я этикетку прочитаю, – медаль Алисе за находчивость.

– А я ее, типа, уже содрал! – парировал Танго, забирая у Оли откушенную половину бутерброда с сыром.

– Тогда сложнее…

– Вот! – торжествующе завопил Танго, вырывая у Алисы остаток сыра и быстро запихивая его себе в пасть. – Так и йоги. Внутри эмо, а без этикетки хрен догадаешься. Шифруются. Сидит такой нирванистый кекс на гвоздях, а внутри – просто эмоциональный пожар. Но виду не кажет, красавец такой. Зато, когда они начинают отплясывать – все сразу ясно – эмо.

Завиральская волна подхватила и понесла воодушевленного Танго в сторону гибельного водоворота. Он округлил неморгающие глаза, загнал брови вверх, весь его вид воплощал неимоверную правдивость. Сразу видно, врет и врать будет долго.

– Помнится, у меня была банка горбуши. Я про нее как-то забыла, а потом вспомнила, – воспоминания были явно не из приятных.

Алисия скорбно глянула на свои черные коротко остриженные ногти.

– И при чем тут йоги?

– Притом. С виду нормальные консервы, а как нож воткнула, оттуда как рванет!

– Вот, – вкрадчиво пропел Танго, – снаружи тишь да гладь, а внутри…

Все на минуту притихли, осознавая непознанные перспективы бытия.

– А чем мы им могли помешать? Я власти имею в виду, – очнулась любознательная Ляля.

– Первое, – Танго откинул несуществующую челку и задрал вверх грязноватый указательный палец, – мы потенциальные рабы.

По-честному, мы разом охренели от такого предположения.

– Хватит ржать. Рабы и рабыньки. Раб – ценное имущество, создающее материальные ценности. А эмо якобы склоняют неокрепшие юные умы к суициду. То есть уничтожают ценное имущество государства.

– Фигня, – не выдержала я. – Просто у кого-то из власть предержащих ребенок стал эмо. Прикинь, приходит он домой такой весь властью пропитанный, а там такое! Маленькая непонятная дряннушка, которая без всякого пиетета относится к папаше. Эмо не влом сказать отцу родному, что она думает про тупого, спесивого дурака. Вот вам и результат.

– Власти – полный отстой! – поддержала меня Ляля.

– А что такое пиетет? – оживилась Оля.

– Фигня. Просто из нас сделают козлов отпущения. Мы в их понимании хуже панков.

– Панки – нормальные ребята! – отрапортовала Оля.

– Ну, тогда гопников.

– Гопники – говно. Как ни встречу, вечно то телефон отнимут, то деньги вытрясут. И вот ведь гады, меньше чем по трое не шатаются.

– Панки – мегакруто! – не успокаивалась Оля.

– Согласен. Но они не развращают молодежь своими идеями. Они просто – против всего.

– Им нравится бесить зажратых!

– А панки…

– Достала!

– Нет, ну послушайте… И я ушла. А они остались.

* * *

Потом я узнала, что они сговорились отбуцкать Вайпера за кроликов. Но он как всегда заболтал их напрочь. Потом они замирились и всей толпой отправились на какую-то доступную крышу пускать мыльные пузыри. А поскольку два вожака в одной стае не уживаются, то мальчишки стали выделываться друг перед другом. Слово за слово, развопились прямо на крыше, как макаки. А девчонки визжали, выражая таким образом отношение к ситуации.

А потом за ними гонялся какой-то добровольный патруль. Типа борцов против автомобильных пиротехников. А потом их занесло на старое кладбище в центре города. Там они немного угомонились и решили передохнуть от подвигов. Но напоролись на придурков, которые валили памятники. И Ляля решила устроить им бяку. Она замотала голову шарфом, оставив открытым только лицо, и пошла им навстречу. Глаза обведены черным, сама тощая как скелет, губы синие от холода и плачет. Один спрашивает, мол, что ты тут, девочка, делаешь. А она: «Я, типа, тут живууу. Пошли вы все на…» Но они ни хрена не испугались. Даже когда Вайпер подвывать начал для убедительности.

Тогда Алиска как завизжит на все кладбище. Вайпер говорит – сам чуть не обделался.

А потом они рванули от сторожей. Всем скопом, вместе с этими придурками, которые памятники ломали. У придурков отступление организовано было заранее. Их на машинах увезли. Напоследок дав Танго в табло. А Вайперу в глаз приложили и уехали по своим придурошным кладбищенским делам.

Такая вот ботва нездоровая получилась.

Вайпер потом жутко гордился, что в такой переделке побывал. Через неделю всем трепался, что это была задуманная им акция против кладбищенских вандалов. Такой враль, офигеть! Они с Танго два сапога пара. И оба – левые.

* * *

Изредка Кирилл просвещает меня в отношении своей надуманной философии. В перерывах мы целуемся. Получается так: тупая лекция, за которой следует бонус в виде длительного нежного поцелуя. Меня устраивает такой подход к снаряду. Ему надо выговориться, а я тренируюсь. Потом пригодится.

– Будь сильной. Сила в спокойствии ума. Содержи свой ум в чистоте. Не переживай по пустякам. Со всеми соглашайся. Даже когда не собираешься сделать то, что от тебя требуют.

– Я вчера пообещала маме помыть посуду и не помыла. А отец орал и кокнул грязную тарелку и сказал, что теперь я буду есть из одноразовой посуды.

– Твой отец – эмо. А ты получила то, что хотела. Теперь тебе никогда не надо будет мыть посуду.

– Черт. Значит, это я должна орать и долбать тарелки?

Глаза Кирилла смотрят в пустоту, словно он незрячий:

– Когда соглашаешься с противником, то необходимо слегка улыбаться. Это всех бесит, и они становятся очень эмо.

– Круто. Так и убить могут.

– Спокойствие позволяет занять правильную позицию наблюдателя. Когда ты наблюдатель, то тебе позволено все.

– Мне и так все позволено. Если оно не связано с учебой. Говорю что думаю, делаю что хочу, чего не хочу – не делаю.

– Ты пофигист, – Кирилл вдруг начинает изображать в ролях неизвестный мне диалог.

«– Ваше кредо?

– Все пофиг.

– Политика вам пофиг?

– Пофиг.

– Курс президента пофиг?

– Пофиг.

– Глобальное потепление пофиг?

– Пофиг.

– Темпы роста станкостроения пофиг?

– Пофиг.

– А любовь, деньги?

– Не пофиг.

– А вот и неувязочка!

– А мне пофиг ваша неувязочка».

– Это что? Анекдот? Про меня?

Тетка Кирилла, вежливо постучав, отворяет дверь и спрашивает не хотим ли мы чаю. Мы пока не хотим. Мило улыбнувшись, она удаляется на свою территорию.

– Хороший анекдот, – неуверенно сказала я, пытаясь сообразить, пофигист я или нет.

Наверное – нет. Или – да? Мне много что не пофиг кроме любви и денег. Хотя денег мне много не надо. От них одна суета и головная боль. Но без них тоже как-то неуютно. Еще мне не пофиг чужие несчастья, слава богу своих пока нет. А те что были – в прошлом. Еще мне не пофиг все, что связано с человеческой жестокостью в отношении слабых и животных. И не пофиг, что будет дальше с моим городом. Очень даже не пофиг. Список продолжал расти, вбирая в себя даже воздух, грязный от жизнедеятельности машин.

– Кирилл, по-моему, этот анекдот про тебя.

– Как сказать.

Недомолвки, закрученные по спирали мысли, полный бардак в его голове. Казалось, чего ему надо? Рождение обеспечило ему уровень жизни, доступный немногим. А он все пытается докопаться неведомо до чего. Быть может, смысл жизни ищет? Самое напрасное времяпровождение.

– А я один раз работала. Честное слово. Мы с девчонками машины мыли. Под присмотром моего папы. Он считает, что надо попробовать заработать свои деньги. Весело было. А ты хоть раз работал?

– Мои предки против. Хотя я и не пытался. Еще наработаюсь.

Кто бы сомневался! Наверняка его готовят к другому будущему. Про которое я могу пофантазировать, но увидеть – только в кино про богатеньких буратин.

– И самое важное – научись слушать и слышать, – Кирилл снова заводит свою шарманку.

Если бы он не был таким симпатичным, если бы я относилась к нему чуть хуже, я бы с легкостью послала его куда подальше с его нравоучениями. Если бы… Я просто не представляю, как я смогу без него жить. Просто волшебство какое-то! Вот ничего такого в нем нет. Не красивее многих. И характер такой сложный. Горе мне, горе…

– Ты снова не слушаешь, – упрек не по адресу.

– Я слушаю. А обвинять меня в невнимательности тупо!

– Тупо носиться как угорелая кошка и визжать про свою трагическую непонятость. А эти потрошеные мишки!

– Ага. Лучше? как моя мама, толстеть на килограмм в год и не видеть в жизни ничего интересного. Она – скучная.

– Твой отец так не считает. Наверное, когда они познакомились, она была веселая.

Я такого монстра вообразить не в состоянии. Веселая мама, это как сверхзвуковой бегемот. Обхохочешься.

– Она – эмоциональная калека. Она просто диктатор, придавленный другим диктатором. Ее сестрой. Которая директриса. Она всегда считала маму никчемной. И она теперь никчемной считает меня. А чего, спрашивается, я могла такого крутого сделать? В космос слетать?

– Масло масляное.

– Не придирайся к словам, умник.

Потом была пауза. Третий поцелуй за день. Несколько небрежный, на мой взгляд.

– Вот дома меня постоянно критикуют, а твоя тетка считает, что я прелесть, – похвасталась я.

– Врет.

– Правда! Она сама так мне сто раз говорила!

– Врет. И правильно делает.

– Почему? Разве врать правильно?

– Еще как. Врать надо как можно чаще. Людям это нравится. Народ просто балдеет, когда ему вешают сладкую лапшу на уши. Поверь, если бы тетка сказала тебе правду, то ты повесилась бы сто раз.

Мне становится не по себе. Я просто не знаю, как реагировать. И есть хочется.

– А дядя?

– Тот врет всегда. Работа такая. Он – враль при погонах. Ты ему тоже как кость в горле.

Признаюсь, я взбеленилась. Особенно когда вспомнила свои советы однокласснику. Мол, привирай, тогда будешь всем нравиться. Вот дура. Хотя я совсем другое имела в виду. В моем понимании привирать – значит говорить приятным людям всякие приятные слова. Просто так, для поднятия настроения. Чтоб им было приятно. Например, похвалить за пустяковое дело. А еще лучше – не за пустяковое. Хвалить надо каждое живое существо хотя бы раз в день. Тогда мир станет лучше, потому что в нем будут жить люди, которым хочется делать хорошие дела. За которые их непременно похвалят. А зачем его родичи врут? Какого рожна им надо? От обиды и несправедливости слезы начали подступать к глазам.

И тут Кирилл изрядно испортил мне настроение:

– Ты все-таки порядочная психопатка. Чуть что, глаза на мокром месте. Хочешь зеркало дам посмотреть? Нос уже краснеет.

Так нельзя разговаривать с девушками. Это неправильно. Неужели не понятно, что он меня обижает?

– А ты – отмороженный на всю голову, – не оставаться же в долгу?

– Ты хоть сама замечаешь, как часто выходишь из себя по любому поводу?

– А ты затаился в себе как пожизненно заключенный.

– Не зря про эмо говорят, что с ними очень трудно выдержать один час!

– Никто терпеть не просил. Я не навязываюсь!

– Вот это и называется исступлением.

– А твое поведение называется отупением!

Так мы в первый раз поругались по-настоящему. Вдрызг. С хлопаньем дверью. Не слишком громко, чтоб тетя не услышала. Хотя я пылала желанием высказать этой коварной тихушнице все, что я о ней думаю.

Всего три поцелуя!

Может, стоило промолчать и не лезть в бутылку? А нос и вправду красный. Он всегда так себя ведет, если плакать хочется. Вот возьму и не пойду завтра в школу. Пускай помучается. Дошла почти до дома и подумала: а вдруг ему по фигу, приду я или нет? А если я не приду, а он даже не позвонит и не спросит, что со мной? И что я тогда стану делать? Зная свой характер, ни за что не сделаю первый шаг к примирению. А вдруг он не понял, что мы поругались?

Вот хрень! И что теперь делать? Позвонить и напомнить, что мы в ссоре? Кретинизм. Не пойти в школу? Чтоб узнать наверняка, волнуется ли он за меня? А если ответ отрицательный?

Неужели я попала в зависимость от противного гадкого мальчишки?

Сдохну, но не подам виду, что он меня волнует.

Сдыхать не пришлось. Вереница эсэмэсок – «прости», «Стасик-карасик», «не забудь про контрольную», «я уже скучаю без тебя», «моя тетка – дура», «целую тебя в нос», «ку-ку!». При чем здесь «ку-ку», я так и не въехала, но улыбалась до ушей.

Словно гора с плеч свалилась. Теперь я понимала смысл этого высказывания. Я стала легче в два раза, мне хотелось прыгать. Что я и сделала.

* * *

В этот момент небо было просто обязано хлопнуться на землю, а пара рек пукнуть и потечь вспять. Когда Ирка вошла в класс, в лесу передохло немало матерых медведей. А под горой вовсю свистали раки.

Учительница по литературе дважды уронила журнал, который так и остался бы на зашарканном полу, если б его не поднял великодушный Смирнов.

Гарик, не совладав с лицом, закрыл его руками. И подсматривал сквозь пальцы на свою единственную роковую любовь. По-моему, он слегка трясся. Не то от смеха, не то от выброса адреналина.

Свита, состоящая из пяти девочек невзрачной внешности, всполошилась, как стая перепуганных куриц. Клянусь, они даже кудахтали. Остальная аудитория безмолвствовала как рыбы об лед. Итак, смесь куриц и рыб уставилась на невиданное чудо по имени Ирка.

– Ирочка, да как же это? – наивно всплеснула руками учительница, обходя Ирку по безопасной широкой дуге.

Полноватые ноги, облаченные в колготки масти шахматной доски, офигенные флипы, на каждом запястье самодельные снэпы, короткая юбка, естественно, шотландского раскраса и куцая кофта на пару размеров меньше необходимого. И шея торчит из здоровенных бирюзовых бус, как стебель из клумбы.

Кто-то особо нервный психопатически хихикнул.

– Быть может, ты заболела? – с надеждой в голосе спросила ошарашенная вусмерть учительница.

У Ирки недавно были длинные прямые светлые волосы, на уход за которыми она тратила ежедневно не меньше часа. Теперь она щеголяла смоляной классической эмовской челкой, дополненной начесанной лохматостью на затылке. Глаза щедро обведены черными тенями. Сальные пряди сбоку украшала ярко-розовая прядь.

– Вот это ремни! – заинтересовался Смирник, уставясь на навороченный трехслойный пояс, над которым виднелась полоска мягкого живота, украшенная свежим пирсингом в пупке.

– Отвали, – чтоб обозреть в прах поверженную публику, ей пришлось дернуть головой, иначе челка закрывала обзор.

Шейные позвонки громко хрустнули.

– А теперь все успокоились. Ирочка, присядьте, пожалуйста. Иначе я сообщу директору, что вы пытались сорвать урок.

Вот тебе и на! Получи фашист гранату! Ирке угрожают – офигеть. Она – слава и гордость школы, которую готовят на золотую медаль, – и вдруг угрозы!

Громко хлопая снэпами по полу, слегка растерянная, Ирка присела на свой стул. Не упустив возможности кинуть на меня победоносный взгляд. Стараясь делать вид, что ей фиолетово, кто на нее там уставился. Каменное бледное лицо с белыми выпученными губами. Которые она наштукатурила телесного цвета помадой.

– Кирилл, тебе капец, – тихо прошептала я.

Я была поражена. Оказывается, я уже забыла, как реагировали одноклассники на мое перевоплощение. Или в моем случае метаморфозы происходили постепенно?

– А теперь посмотри, как должна выглядеть классическая ультра-тру-эмо-кид, – еле слышно посоветовал Кирилл.

– Банг-банг, – ответила я, не надеясь, что он заценит соль шутки.

Попадос. Оказывается, я внешне теперь не слишком отличаюсь от одноклассниц. Мне и в голову бы не пришло устраивать сеанс показушности. Браслеты носят почти все, кеды – просто удобная повседневная обувь, моей коллекцией тщательно продуманных джинсов не удивить никого, полкласса в таких ходят. Куда смотрели мои глаза!

– Не паникуй. Ты все равно эмо, – в проницательности Кириллу не откажешь. – И надейся на революцию в рядах сплоченного педагогического состава. Они не дураки. С тобой надо бороться. Потому что ты – против, а с ней будет гораздо проще.

Самодовольный дурак! Как он мог так ошибаться!

– Я должна ей помочь. Она сейчас в таком состоянии может отмочить все что угодно. Ирка наверняка из Интернета выудила кучу бесполезной информации. Не дай бог вены себе порежет.

– Ага. Держи карманы шире. Послушай умного человека. Она, конечно, собезьянничала, но по характеру она кто? Правильно – самая красивая девочка в школе. А такие обычно очень дальновидные…

После его признания мне стало как-то неуютно. Надо же, признался. Оказывается, он прекрасно оценил Иркину внешность. Вот, значит как. Ирка – самая красивая. Чудесненько. Ладно, замнем для ясности. Но как учителя поступят с Иркой? Быть может, ей устроят те же жуткие разборки, как и мне в свое время? Я выдержала, а она наверняка не готова к прессингу.

Мы как-то перестали в последнее время обращать внимание на Иркино тоскование по Кириллу. Она то изводила нас всякими подколками, то ярко выраженно игнорировала меня, просто обдавая глобальной ненавистью. Иногда тетя Кирилла жаловалась, что даже в отвратительную погоду замечает «несчастную девочку», ненавязчиво бродящую под окнами. Туда-сюда. Но мы ее просто не видели. Нам было о чем поговорить и чем заняться.

А она тем временем вынашивала завоевательские планы.

На перемене свита окружила своего кумира плотным молчаливым кольцом. В центре которого сидела сумрачная клонированная псевдоэмо. Ирке ее офи-гительная затея теперь казалась не слишком удачной. До ее куриных мозгов постепенно начало доходить, что дело пошло не так, как она рассчитывала.

– А по-моему, очень даже миленько, – решилась открыть рот одна из свиты.

– Хлеборезку закрой!

Девчонки обиделись, хотя им не привыкать. Ирка всегда помыкала своими приспешниками. Но в этот раз они не захотели терпеть и расползлись кто куда.

– Ирочка, нам надо поговорить, – наша классная поманила Ирку в коридор.

Потом по школе ходили самые разнообразные слухи об интимной беседе директрисы с Иркой. Кто орал с пеной у рта, что Ирка в ответ на запрет появляться в школе в таком виде демонстративно полоснула себя бритвой по вене и залила весь пол кровищей. Кто кричал, что Ирка напомнила про намеченную и заявленную золотую медаль, без которой школе будет очень хреново. Всякое рассказывали. Но правда заключается в том, что в результате сложных переговоров с немедленным привлечением родителей Ирина сначала исчезла на неделю, а потом вернулась в почти привычном виде. Прическа не в счет.

Медаль – это вам не собачий жетончик. Ради нее можно кое-чем пожертвовать.

Теперь Ирка снова благосклонно отвечает на неуклюжие ухаживания Гарика. Проверяя, как на это реагирует Кирилл. Она снова блондинка, но волосы придется отращивать заново. И еще. Она вечерами отправляется на набережную. Одетая под эмо-кид.

И уже перезнакомилась с эмовской тусовкой у нашей станции метро. Утром – гордость школы, вечерами – эмо. Как вам такое понравится?

А я мучаюсь дилеммой – стоило ли ради идеи эмо менять свою внешность. Для Ирки это была демонстрация собственной исключительности. Почти месть. И я даже ее за это уважаю. Хоть она и охотится за Кириллом. Который ненавязчиво продолжает со мной игру в любовь.

У него не очень получается. Хотя иногда я чувствую себя почти любимой. Он так внимательно смотрит на меня перед каждым поцелуем. Как будто мое лицо для него много значит. После ссоры он чертовски внимателен к перепадам моего настроения. Он говорит мне нежные слова. Он аккуратно меняет скользкие темы, чтоб не расстроить меня.

Он плохо играет в любовь.

Ему кажется, что любовь – это мяу-мяу под луной. Как-то раз я ему сказала, что в настоящих чувствах достаточно много страдания. И он тут же стал устраивать их мне своими подлыми ехидными замечаниями:

– Извини за напоминание, когда мы вчера ходили в кафе, там была пара эмо-боев, так они даже не обратили на тебя никакого внимания. Я думал, у вас все по-другому.

– Как это?

– Ну, поздороваться, облобызаться…

– Лобызаться необязательно.

– А почему ты снова дуешься? Набравшись смелости, я выдержала паузу и заявила:

– Мне кажется, нашим отношениям не мешает перейти на новый уровень.

– Пусть переходят. Я не против, – серьезно согласился Кирилл.

* * *

Тем временем Вайпер крепко задумался, почему его никто не любит и хочется ли ему этого.

А Ирка решила, что никто в целом мире не достоин ее любви.

Ляля, Оля и Алиска кормили бананами заблудившуюся старую лошадь.

Танго решил выяснить, что чувствует нога, на которую наехало колесо грузовика. Повторять не советовал никому.

Сурикат в обществе двух девушек прогуливался по набережной и вдруг понял, что они вовсе не эмо. Но решил, что не стоит их огорчать отказом.

Директриса прикидывала, как бы к своей выгоде заменить унитазы в школьных туалетах. Вспомнила про завхоза, которая вынудит своего безотказного супруга сделать все почти за бесплатно. А разницу можно потратить на более приятные цели, например на новую шубу.

А моя мама злилась на меня за свои протекающие сапоги, которые придется выбросить.

Кирилл вспоминал нужные слова, чтоб объяснить свои чувства. И у него получалась такая ахинея, что самому смешно.

Тетка Кирилла бесстрастно доложила мужу, что племянник не гей, а эта Стася простодушная дурочка. Так что пусть встречаются, большого вреда не будет.

А потом перезвонила маме Кирилла и пересказала, о чем разговаривает дурочка Стася и Кирилл.

Что делала Дочечка, не ведомо никому.

* * *

Накануне я заскочила в гости к Сурикату, который позволил мне пообщаться с народом в интернете. На вопрос «Почему эмо в конфронтации с готами?» мне кто-то ответил такую шнягу:

– Потому что до того, как появились эмо, гопники, скины и прочие…здили готов, а теперь у готов появилась возможность отыграться за себя.

А некто сообщил, как он стал эмо:

– Меня мама заставила, сказала, что хотела девочку.

И еще:

– Дети – самые умные существа. Хочу оставаться мудрой всю жизнь.

Ответ:

– Ну и оставайся существом… Два ответа матом, строк на шесть. Комментарий:

– Боже, какие вы грубые… Много испытую эмо-цый.

На чье-то любопытство в отношении резанья вен пришли такие приколы, что дураку станет ясно, эмо вены не режут. Кроме очень глупых. А их и без эмо завались.

* * *

– Мамаша твоя как?

– Каком. Вайпер, это ты? И почему «как»?

– Она дома?

– Нет. А что?

– Я под дверью стою.

– Хорошо, – ответила я и выключила мобильный. Потом подождала немного и открыла дверь. Вайпера бил озноб. Аж зубы стучали. Сначала мне показалось, что он перепил накануне. Потом вспомнилось, что он вовсе не пьет, как и все эмо, приверженцы здорового образа жизни. Хотя мы однажды ради эксперимента надрались до чертиков. Определяли влияние алкоголя на эмоции. Эмоции распоясались, а потом отравился весь организм. На зрение водка подействовала тоже не лучшим образом. Вайперы крутились вместе со стенами и столом. Пол подпрыгивал, угрожая свалить меня куда-то в угол. Пришлось крепко вцепиться в край стула, но и это не помогло. Мы с Вайпером пришли к выводу, что крутящийся потолок силой воли не остановишь. Выговаривание слов привело к неожиданному результату, и мы проползли кто до ванны кто до туалета. Желудок бился об горло, норовя выскочить наружу. Эмоции от таких выкрутасов умерли. Хотя осталась одна, которая намекала на то, что неплохо бы убрать за собой. Но потом стало все равно. Назавтра приговорили: пьянству – бой.

И вот великий трезвенник Вайпер клацает зубами. С чего бы это?

– Ты что, родной, на иглу сел или обкурился в дупель?

– Все гораздо хуже. Все так скверно, что хуже некуда. Я проклинаю тот день, когда злая судьба свела меня с этим придурком. И тебя проклинаю тоже. Ты коварная подлая девчонка. Как ты могла!

Раз говорит театральным языком, значит, стряслось что-то из ряда вон выходящее.

– Танго? – догадалась я.

– Кадриль, твист, вальс и гопак вместе взятые, – огрызнулся Вайпер. – И не смей хихикать! Так плохо мне не было ни разу на протяжении моей бурной жизни!