Текст книги "Убить эмо"

– Тебе так важно их мнение?

– Нет. Но разговоров не избежать.

По его лицу видно, что ему глубоко фиолетово, кто что будет про нас говорить. Я завидую. Мне еще дома объясняться. А уж Ирка таких сплетен распустит – кошмар.

– На, – я великодушно отдаю ему мешок с подтаявшим льдом.

– А ты ничего. Только зачем гулять ночью в таком неподходящем месте? Может, тебя из дому выгнали?

– Да нет. Все не так плохо. А если честно, гораздо хуже. Хуже некуда.

И как-то я вдруг рассказала. Не все, конечно. Похода к гинекологу оказалось вполне достаточно. Даже в сокращенном варианте. Я думала, он ничего не поймет. Но он понял. Или сделал вид, что понял. Улыбнулся ободрительно и повел меня пить чай. Хотя показываться его тете в таком ужасном виде мне казалось не лучшим вариантом. А потом примчался дядя, схватил меня за подбородок, приподнял лицо, поохал.

– Может, и правильно, что заявлять не будешь. Но урок вам, дорогие мои, на всю жизнь. Кирилл, а ты куда смотрел? Разве можно свидания в таком месте и в такое время назначать?

Кирилл хмуро отрапортовал, что такое больше не повторится. Будто я и вправду его девушка. Подмигнул мне здоровым глазом, мол, все пучком, не дрейфь, прорвемся.

– Я сам вас домой отвезу, – постановил дядя.

Мы ехали по пустынным почти утренним улицам. А я постепенно возвращалась к убогой действительности. Там, дома, меня ждала встреча с человеком, которого мне меньше всего на свете хотелось видеть и слышать. Сейчас начнется. Ужимки и прыжки в ночнушке, на которую наброшен некрасивый халат. Да бог с ним, с халатом. Я не знала наверняка, как будет выглядеть наша встреча, но была уверена, что не хочу выяснить это на собственной шкуре. У меня и без того проблем хватает. Но когда мама открыла дверь, то пережитое накануне перестало быть самой главной проблемой.

Я хотела было сама открыть, но дядя Кирилла опередил и воткнул толстый палец в кнопку дверного звонка. Специально. Даже отстранил широченным плечом, чтоб я не успела сунуть ключ в замочную скважину. Он посмотрел на меня как на потенциального преступника, который только по недоразумению не успел ограбить все банки в округе. Мне он теперь не показался приятным. Но как только мама появилась в дверном проеме, его словно подменили.

Мама лебезила, как только могла. Сокрушалась, два раза напомнила, что она библиотекарь и вообще женщина образованная, но обремененная беспокойной семьей. Она чуть не ошалела от восторга, когда дядя при встрече поцеловал ей ручку. От ее вздрыгиваний я чуть со стыда не сгорела.

А когда мы остались одни, мама едва справилась с желанием подбить мне второй глаз. И сказала, что не стоит распространяться о ночном происшествии.

– Думаешь, жалеть стану? Ты сама во всем виновата. С такими как ты вечно что-то случается. И нечего сваливать свои проблемы на меня. Сама не знаю, как завтра на работу пойду. Я не выспалась! Боже, ведь я хотела сделать аборт…

Утром Митька, завидев мое лицо, издал рекордное количество сочувственных звуков. Слава богу, без запаха.

* * *

Утром я преспокойно потопала в школу. Где меня ждал Кирилл. Спокойный как подраненный танк. Он вел себя как ни в чем не бывало. Только посоветовал приложить на фингал какую-то бодягу. А я думала, это ругательство такое, а оказывается, это трава. Одноклассники с любопытством рассматривали наши боевые раны. Алка даже предложила тональный крем, которым обычно маскировала прыщики, но я не стала им пользоваться. А Ирка была просто вне себя от возмущения. Ее колбасило от того, что Кириллу не противно сидеть с такой уродиной. Аон не только сидел. Он теперь со мной разговаривал. Пусть только про уроки, которые я запустила, но мне все равно было приятно.

С того дня все исчезло. Одноклассники, родители, учителя. Словно фокусник взмахнул платком, и раз – никого для меня нет. Здорово! Кто-то зудит в ухо «нельзя», «надо», «ты обязана»… А мне плевать. Словно вчера была одна Стася, с ее несчастьями и успехами, а теперь другая я, у которой совсем другие интересы. Так удивительно! Ничто не задевает, все мимо ушей.

Мы начали перезваниваться, причем первым позвонил он. Я вообще редко звонила сама, считая неприличным навязываться. Меня к этому мама приучила. Она так достает отца пустяковыми звонками, что он уже просто умоляет прекратить этот телефонный терроризм. «Неужели дома сказать не могла?» «Надо мной на работе уже смеются! Через полчаса все хором орут: „Пора!" И тут твой очередной звонок».

Я не хочу становиться доставучкой. Если только по делу, и то сто раз подумаю. Мы же и так в школе каждый день видимся.

Потом мы начали гулять после школы. Ходили в кафе. Не часто. Иногда заглядывали к нему домой. Никогда – ко мне. Однажды забрали Митьку из садика. Он шел, подпрыгивая, между нами, схватившись за наши руки. А мы веселились, предполагая удивление прохожих. Два травмированных малолетних родителя ведут опрятного жизнерадостного малыша. Правда, синяки к тому времени почти выцвели.

– Какие вы глупые! Никто не примет вас за маму и папу. Вы сами еще маленькие! – разубеждал нас Митька.

За это мы купили ему три воздушных шара. И посоветовали отпустить их на волю. Но он не поддался на провокацию.

Кирилл был сложный для меня. Не такой, как прежние знакомые. Мог выспросить о чем угодно, а сам не рассказать ничего про себя. Общие слова, совсем мало информации и куда меньше эмоций. Мастер уклончивых ответов. Замкнутый, холодный, как глыба льда. Правда, на боксерском ринге хладнокровие не худшее качество. Результаты у него были преотличные. Тренер уж потирал руки в предвкушении невероятных побед своего подопечного. Но Кирилл и тут сумел проявить поперечный характер. Когда его пригласили на какие-то важные соревнования, он вежливо отказался наотрез.

Теперь он тренеру неинтересен. Тренер чуть не свихнулся, пока доказывал необходимость выступить. Трусом его обозвал, кричал, что у него кишка тонка. А Кирилл только улыбался своей тихой улыбкой. Отчего тренера чуть не хватил удар, и он даже вышел за установленные рамки приличий.

– Ты, дятел. Ты что мне устроил? Так же нельзя!

– А мне, простите, пофигу. Я никому ничего не должен, – пожалуй, это была самая длинная речь, которою доводилось от него слышать.

Теперь Кирилла сторонятся ребята, с которыми он раньше тренировался. Хотя, в некотором смысле, им здорово подфартило. Говорят, что он был лучший. Им ничего не светило на его фоне.

Раз в неделю, а то и чаще, я бываю приглашена домой к Кириллу. Тетя неизменно ухоженна и приветлива со мной. Она говорит, что в такой интеллигентной семье не может вырасти плохого ребенка и что ей приятно, что мальчик стал с кем-то дружить.

Мне это кажется странным, но она так искренне меня угощает, так явно рада меня видеть. Ее интересует мое мнение по многим вопросам. Про учителей, про школу, про то, чем увлекается современная молодежь. Конечно, она несколько наивна в своем стремлении понять, «чем дышит юное поколение». А еще она проговорилась, что уже начала подозревать племянника в некоторых модных тенденциях.

Похоже, на гомосексуализм намекала. Ей родичи толком не объяснили, в чем у них разногласия с Кириллом. А тут как назло наша первая раскрасавица Ирка стала названивать.

– Такая красивая девочка, – удивленно приподняв брови, изумляется тетя. – Иногда даже под нашими окнами прохаживалась. Или перед уроками Кирилла караулила. А он так холодно с ней обошелся. Вы, деточка, ничего по этому поводу не думаете?

Прикольно было бы ответить: «Да, вы абсолютно правы, он – голубой».

– Наверное, она ему не понравилась. Она слишком много про себя мнит.

– Ну, тогда понятно. А я уже занервничала. Как мальчик в его возрасте может отказаться от дружбы (тетя несколько покраснела) с такой милой влюбленной девочкой, которая имеет полное право много про себя мнить. Сейчас такое время, ни в чем нельзя быть уверенной. Ведь с мальчиками он дружит?

Я быстро сообразила, что тетя не оставляет попыток выведать, каковы нынче приоритеты у племянника.

– Он с ними не дружит. Он с ними тренируется, – надеюсь, мой ответ ее не разочаровал.

Кирилл молчит, когда мы разговариваем с тетей. Переводя взгляд с меня на нее, он выглядит как старый кот на нагретом солнцем подоконнике. И улыбается точно так же. А когда мы одни, он частенько ехидничает на счет эмо. Только его ехидство какое-то неяркое, как будто ему по барабану все эмо вместе взятые. Его забавляет моя горячность, а сам он спокоен до безобразия. И тут до меня доходит, что у него должна быть какая-то тайна.

– Ты – гот! – вырвалось у меня. – Ты чертов гот. И просто издеваешься надо мной, прикидываясь таким добреньким пай-мальчиком.

* * *

Как-то так получилось, но я вдруг заметила, что меня не тянет общаться с прежними друзьями. Вайпер? Он снова забьет мне голову новыми теориями, а мне сейчас с собой бы разобраться. Аль? Она подарит мне пару самодельных снэпов и расскажет, как ездила в Англию к своему бойфренду. Катька? Говорят, она вся в любви, как карась в сметане. Мне не хочется сейчас пустопорожнего трепа. Я не хочу выслушивать чужие истории. Мне пора обзавестись собственными.

В моей жизни происходит что-то важное. Я боюсь из этого важного пропустить хоть одно мгновение. Хотя Катьку с ее вечной боязнью сближения я вспоминаю слишком часто. Она так боялась, что ее заставят страдать. Если я привяжусь к Кириллу, то из этого ничего хорошего не получится. Он скоро уедет. Он – из другого мира. Я не верю в сказку про Золушку и принца. Золушек как грязи, а принцам грязь на фиг не нужна. Хотя они порой не прочь в ней вываляться, чтоб потом отмыться и чистенькими пойти под венец с ровней.

Ну и пусть. Я же не собираюсь в него влюбляться?

* * *

Тем временем мать Смирнова, которая гинеколог, умудрилась растрезвонить своим знакомым, что Стася невинная девочка, у которой мать – тупая сука.

А Смирнов все это слышал и решил никому не говорить.

А Танго добыл проволочную яйцерезку и научился наигрывать на ее хромированных струнах пару мелодий. Главное не это. Главное – он при этом еще и напевал!

А Сурикат ему аккомпанировал на губной гармошке. Рефлекторно стуча ею по кастрюле.

А Вайпер вспомнил, что его предки не уделяли внимания его половому воспитанию. И загнал их за шкаф требованием возместить этот пробел.

Катька от скуки терроризировала интернет своими фотографиями. Надеясь вызвать ревность в своем новом бойфренде.

А интернет в ответ терроризировал Катьку унизительными комментариями.

Аль наметила на завтра сигануть в воду с вышки, но не решила с какой высоты.

А Кирилл пытался объяснить себе, что такого особенного в лице Стаси.

Митька решил, что жизнь не задалась, потому что ему не дали конфету.

Что делала Дочечка, неведомо никому. Но до того она участвовала в обхаивании лица Катьки.

* * *

Понадобилось некоторое время, чтоб Кирилл позволил мне посмотреть его фотографии из другой, прежней жизни. Странное дело, моих знакомых хлебом не корми – дай показать фотки. А тут еще упрашивать пришлось. И ждать черт знает сколько времени после «ладно, как-нибудь потом».

– Раз ты так настаиваешь, – на экране ноутбука появилось первое изображение.

Я была почти права в его отношении. Как только он перестал выглядеть угловатым долговязым ботаником, Кирилл сменил с десяток увлечений. То он на полусогнутых позирует, стоя на роликах, то падает с горного велосипеда, то мучается в гипсе после тренировок на скейте, то кидает дротики. Впрочем, дротики он метал по случаю великого сидения в гипсе.

А потом он как-то сразу изменился внешне. Наверное, и внутренне. По его словам, именно тогда бокс перекрыл все прочие хобби. Правда, в голосе крылся намек на какое-то событие, предшествующее желанию научиться бить морды.

– А почему на фотографиях ты постоянно среди мальчишек? – всполошилась я, но ответа так и не дождалась.

Следующая серия фотоснимков относилась к общению с готами. Она поразила меня своей театральной замысловатостью. Фильм «Интервью с вампиром» тихо отдыхает.

Русские готы – самые готические готы в мире!

Глядя на таинственные вычурные наряды девушек, я с ужасом поняла, что дико завидую. Конечно, такую красоту в ближнем магазине не купишь. Тут явно поработал классный модельер. Они были такие необычные, умопомрачительные в этих потрясающих корсетах. И у них были особенные, средневековые выражения лиц. Хотя, быть может, тут все дело в гриме? Я впилась в фото одной особенно удивительной девушки, наверняка моей ровесницы. Гладкие черные волосы, бледное лицо, нежное, словно фарфор, кроткие чуть шлюховатые глаза. От снимка сочился изощренный завуалированный эротизм.

За рассматриванием готических принцесс я напрочь забыла про Кирилла. Который внимательно следил за моей реакцией.

– А ты тут где?

– Да вот же! – Презрительный палец ткнул в кошмарное полумертвое лицо на заднем плане.

Клянусь, я бы его ни в жисть не узнала. Придурок придурком. Лицо выбеленное, волосы длинные, такими пушистыми кудрями по плечам. По-честному, неудачный вампир из ужастика.

– А такая шевелюра боксу не мешала?

– Нет, – сухо уточнил Кирилл. – Я хвост завязывал.

– И куда он девался?

– «Девался»? Сам отрезал, – в голосе сквозит горечь.

Я бы тоже расстроилась, если бы пришлось отрезать челку. Я бы так расстроилась, что чертям тошно стало.

Кирилл машинально поправил волосы на затылке. Я вспомнила поговорку, которую иногда говорила моя бабушка про свои ноющие десны: «Челюсть по зубам тоскует».

– Слушай, а вот что мне интересно. Вы все тут такие гламурные (специально так сказала, чтоб позлить). А если, к примеру, жарко. Солнце шпарит, асфальт плавится, а на небе ни тучки.

– И что? – обеспокоился Кирилл.

– Так в чем же тогда рассекать несчастному готу? Сказать, что он развеселился, – ничего не сказать.

– Ты искренне считала, что готы – полные дебилы, которые таскаются повсюду в гадах, не снимая даже в постели кожаного плаща? Поясняю для особо одаренных, готы – не чукчи. Они намного адекватнее малолетних эмо. Которые обморозятся, но даже зимой вырядятся как летом. Хотя в черной одежде в жару выжить реально. Сама знаешь. Потно, но реально. У нас девчонка была одна, так она при плюс тридцати рассекала в черной юбке-саркофаге и топе. И ничего.

– А кто из них твоя девушка? – заинтересовалась я.

– Понравились? Что у тебя за манера западать на яркие картинки?

Яркого там не было в помине. Все снимки – черно-белые. Или выглядели таковыми, что сути не меняло. Стиль – вот чем они берут. Продуманный отточенный стиль. И плевать, откуда он выкран, зато красиво. Интересное дело, а у тру-эмо, которые придерживаются правил здорового образа жизни, стиль тяготеет к антикрасивости. Не то чтоб отвратительно одеваются, но, скажем, в стиле «полный ботан». Нарочито убого. По принципу – внешность не главное. Пускай такой подход – крайность. Но что-то в этом есть.

Хотя у меня кишка тонка решиться выглядеть убого. Я не понимаю, зачем напяливать старушечье тряпье сейчас, вот стукнет мне лет этак восемьдесят – тогда запросто. Хотя правильные эмо умудряются изыскивать шмотки, которые словно затаскивают нас в прошлое. Так одевались давным-давно, когда меня и в проекте не было.

Я снова с сожалением уставилась на снимки милой, нереально красивой девушки в корсете. Выражение ее лица намекало на утомленность и растерянность, словно у обиженного порочного ребенка. Который снисходительно намекает на ущербность всех прочих представительниц женского пола. Если бы мы встретились, как бы я себя почувствовала? От расстройства у меня испортилось настроение.

Кириллу показалось мало моего смущения, и он тут же открыл папку с фото в обнимку с мулатками в сумасшедших перьях. Там были такие лица, такие попы, а грудь – закачаешься! Если бы меня природа одарила такими пропорциями и улыбкой – я бы давно рванула в шоу-бизнес. И преуспела бы там.

– Страдай, страдалица. Обращаю ваше внимание. Все тетки чернокожие, а перья розовые. А уж эмоций – зашибись.

– Это где?

– На карнавале. И, заметь, тут тоже нет моей девушки.

– А где есть?

– А почему бы тебе напрямую не спросить, была ли она вообще? – вкрадчиво спросил он. – Рискнешь?

По-моему мнению, у такого парня, да еще при таких родителях просто обязана быть толпа влюбленных девушек. Я думала, что такие как он меняют девушек, как носки.

– Ты что, даже ни разу не был влюблен?

– Нет. Все по правилам. Ты должна задать вопрос.

– Я уже задала.

– Сердимся? – обрадовался Кирилл.

– Вот еще!

– Значит, тебе не интересно?

Мне было интересно, но признаваться в это мне не хотелось. Хотя, что такого, если он ответит?

– Хорошо. Мне интересно: была ли у тебя девушка?

– В каком смысле?

– Ну ты гад! Все. Мне ни разу не интересно, – я запуталась и обиделась, а он еще и улыбается.

Просмотр картинок сразу был прекращен, что означало мое нетактичное вторжение в личную жизнь.

– Это все безумно дорого! – вырвалось у меня.

– Ты про готов? Точно. Там вообще все безумно.

– А ты сейчас кто?

– Вот дурочка. Я есть я, – мне для убедительности продемонстрировали фас, анфас и профиль.

На мой взгляд, утверждение требовало уточнения:

– Тогда за что тебя к нам загнали?

– Так, – мягко захлопнулась крышка ноутбука. Ну и как с ним разговаривать?

– Не стыдно? Тебе не стыдно морочить мне голову? Мы все-таки почти подружились, и все такое.

– Не верещи, – Кирилл не спеша добрался до дивана и вальяжно развалился на нем.

Ничего пошлого или вульгарного. Просто ему нравится лежать, если выдалась такая возможность. Он мастер располагаться с максимальным удобством где угодно. Пусть даже доведется очутиться в поле или в лесу. Он и там не растеряется. Развалится с комфортом и начнет погружаться в самосозерцание. Хотя остается проблема комаров и прочей всякой нечисти. Но он и руками будет размахивать небрежно.

– Очень кратко. Слушай внимательно. Второй раз повторять не стану.

Приставив руку к уху я изобразила статую, превращенную в слух.

– Родители поначалу ухо завесили и не обращали на меня никакого внимания. Отец весь в бизнесе, маманя пытается контролировать его личную жизнь.

А потом вдруг им приспичило вспомнить, что у них имеется ребенок. А тут такая неприятность. Выхожу я весь в черном. Шутка юмора. В общем, им крайне не нравилось, что я гот. Родители не видели разницы между готической модой и сатанизмом. Не спорю, в тот вечер я выглядел несколько неоднозначно. Они, естественно, взбесились. А я просто пробовал, мое это или нет.

– И что?

– Оказалось – нет. Хотя я нашел среди готов много отличных друзей.

«И подруг», – мысленно прибавила я, вспомнив девушек с фотографий. Была бы я парнем, точно бы втрескалась по уши во всех по очереди. А потом по второму заходу.

Надеясь дождаться продолжения, я привычно устраиваюсь на полу у стены. Мне так нравится. Я вообще люблю сидеть, прислонившись к стене. В этом есть что-то успокаивающее, надежное. Не зря говорят: за мужем как за каменной стеной. Муж еще неизвестно когда будет, а стена всегда найдется.

Кириллу приходится сменить позу, чтоб видеть, с кем разговаривает. Мне это тоже нравится. Теперь в поле моего зрения видно его лицо. Слегка заинтересованное. У него такие потрясающие глаза! Я пытаюсь определить, какого они цвета. Иногда кажется, что серые, особенно когда он сосредоточен. Но сегодня они прибавили бирюзы. Такие серо-бирюзовые. Для мальчишки слишком жирно. Ресницы, правда, могли бы быть потемнее. Но когда я попыталась восхититься цветом глаз, он тут же упрекнул меня в отсутствии оригинальности. Наверное, ему все скопом твердят, что зеленые глаза – это красиво. Чтоб сменить тему, я продолжаю расспросы:

– Значит, твои родители сбрендили, решив, что ты таскаешься по кладбищам, распиная на крестах несчастных черных кошаков?

– И упорно коллекционируя чугунные котлы, – усмехнулся Кирилл.

При чем здесь котлы, я не поняла, но приготовилась слушать дальше не перебивая.

– Когда они начали меня контролировать, то пришлось несколько затаиться. Тогда я стал много читать и анализировать. И твердо решил, что мне требуется свое собственное мировоззрение.

– Круто! А оригинально-то как! Так многие думают.

– Сомнительный комплимент. Ты вот что мне скажи – ты что сейчас слушаешь?

– Тебя, – удивилась я.

– Я не «что». Я «кто».

Наверное, он ожидает услышать от меня, какую музыку я предпочитаю. Скажи, что ты слушаешь, и я скажу, кто ты. Ха!

– Эдит Пиаф и немного Меркури, – честное слово, их, и только их.

Не исключено, что завтра стану слушать кого-то другого. У меня куча музыки на любой случай и настроение.

Кириллу мой ответ показался более чем странным. Он даже приоткрыл глаза, чтоб повнимательнее посмотреть на обладательницу таких записей.

Хорошо, что он не догадался спросить, какую группу я слушала вчера. Таня Буланова вряд ли произвела бы на него такое впечатление. Я каждый день подбираю музыку под настроение, а если настроение неопределенное, то под погоду. Так некоторые эмо цепляют значки, чтоб окружающий мир узнал, как у них дела. Правда, если настроение швах, то значок веселый, чтоб это настроение поднять. Такой принцип поддержки. Хотя можно, не утруждаясь, приколоть призыв познакомиться. Или наоборот, мол, у меня уже есть любимый. Хотя я не очень понимаю смысл надписи: «свободен». Не то тебя только что послали, не то ты одинок и ждешь встречи.

Кирилл театрально откашлялся, таким образом стараясь привлечь мое внимание. О чем мы с ним говорили? Вроде как про музыку. Вечно я отвлекаюсь.

– А ты что слушаешь?

– Ты будешь смеяться, но – ничего. Хотя против Меркури ничего не имею. Да и Пиаф стоит того, чтоб изредка подкачаться эмоциями.

– Вот и славно! Трам-пам-пам.

Решив не останавливаться на достигнутом, я спела песенку про бабочку, которая крылышками «бяк-бяк-бяк». Не выдержав, Кирилл рассмеялся. Я посчитала это не только хорошим признаком, но и своей маленькой победой. Он действительно анти-эмо, во всяком случае, в отношении проявления радости. Ничего, он еще меня плохо знает. Как-нибудь под настроение я изображу ему букву «Ж». От такого зрелища он не сможет не рассмеяться. Знаете, если расставить ноги, немного присесть, а потом руки в стороны и согнуть их в локтях – получается именно «Ж», а потом надо проскакать боком по комнате туда и обратно. Такая бодрая буква получается, правда, почему именно «Ж», я сама не знаю.

Кирилл снова задумался. А потом попросил снова показать мои рисунки. Я теперь всегда ношу их с собой в самостоятельно пошитой холщовой сумке, чтоб мама чего не вытворила.

– Я уверен, что тебе просто необходимо учиться на художника. Давай я покажу своему другу. Он в этой теме рубит.

Зачем отказываться от минутной славы? Я согласилась. Мне не жалко.

Мы установили штатив, Кирилл снимал, а я переставляла на стуле листы с рисунками.

– Света не хватает.

– А что тебе больше всего понравилось? – пристала я.

Кирилл просмотрел работы и крепко задумался:

– Да, пожалуй, вот это. Про поход к гинекологу.

– Это потому, что ты там ни разу не был! – обрадовалась я. – А еще?

– Про меня. Там, где я тебя спасаю. Экспрессивно получилось. И я такой героический. Я вообще жутко скромный, – счел нужным уточнить он.

Это уж точно. Такой скромный – с пьедестала не слезает. Так и сидит на нем, словно увековеченный символ неподражаемой скромности.

– А ты потом кем хочешь стать? Ну, в смысле работы.

– Ландшафтным дизайнером, – после некоторых раздумий призналась я.

Мне кажется, у меня получится. Кроме того, я хочу объездить весь мир, а эти самые садовые модельеры наверняка сначала много путешествуют по всяким дворцовым паркам. Чтоб было откуда слизывать самые красивые планировки. Я вообще люблю все живое, цветы, деревья. Без них нельзя прожить. Хотя в пустыне и городе без них как-то обходятся. Но я в пустыне работать не собираюсь. А в городе шансов на озеленение еще меньше, чем в пустыне.

Кирилл выслушал меня и заволновался:

– Обалдеть. Упасть и не встать. Держите меня четверо, как выражаются твои подружки, – старания Кирилла изобразить крайнюю степень изумления получились не очень убедительно.

– Враки. Мои подружки выражаются гораздо образнее. И что тебя так поразило?

– Даже не знаю как тебе сказать. Я, видишь ли, обязательно поступлю на архитектора. Я сам так решил. Так что не исключено, что мы сможем создавать законченные шедевры загородных нескромных усадеб. Если ты не против совместной трудовой деятельности, то тебе придется снова ходить в школу, – жизнерадостно заявил он. – Если соберешься поступать в институт, нужен нормальный аттестат. И не кривись, теперь я стану тебе помогать.

Какое вопиющее самодовольство! Я что, дура, что ли? Он решил, что я полная дура? Сам такой!

– Ты что, считаешь меня дурой?

– Не стоит так волноваться. Я понимаю – ты здорово отстала, но все поправимо.

Нет, это неслыханная наглость! Он думает, у меня в голове вакуум. Щас, размечтался. Я ему еще покажу, как у меня с учебой. Но хвастать заранее не буду.

– Давай лучше про тебя поговорим. Ты сказал, что придумал собственную философию. Так в чем суть?

– Суть? Кажется, никакой. Просто мои родители, да и друзья в том числе, считают главным не жить, а играть. Когда на меня предки наехали с воспитательным приступом, я решил показать им, как надо играть. Чтоб со стороны на себя посмотрели. Говорят «слушайся» – я так прилежно выполняю их требование, что у них пот холодный и мурашки по коже. Просто само послушание. Они чуть не свихнулись. А мне понравилось. Я с той поры ни разу не был раздражительным, я – сама любезность и вежливость. Ко мне вообще невозможно придраться. Но они чувствуют, что я над ними смеюсь. Молча. Соглашаюсь, но чаще поступаю как считаю нужным.

Такая вот ботва. Теперь понятно, почему сбесились его родители.

* * *

Иногда я умудряюсь влюбиться несколько раз за пять минут. Пока еду в транспорте. Столько симпа-тяшных лиц. Мои глаза обращают на себя внимание. Если глаза подведены правильно, то они производят мощный притягательный эффект. Впрочем, я повторяюсь.

Еду и представляю, как мы, например, вон с тем белобрысым парнем познакомимся. Типа, он заметит меня, такого неземного ангела, пускай и рыжего, бросится следом, пока еще не знаю как, догонит и скажет… А потом начнется другая, счастливая жизнь. Полная всяких неясных, но приятных моментов.

А парень в этот момент взял да выковырял козявку из носа. Бррр. Я его вмиг разлюбила.

Бывает еще хуже. Некоторые мальчишки зубами выгрызают до мяса ногти. Не обращая внимания на то, с кем рядом находятся. То есть на меня. Правда, мама как-то сказала, несчастные дети, у них какая-то замудреная психическая болезнь. Типа врожденной склонности к истерии. Усугубленной подавлением собственного «я». Интересный компот, а какая сволочь их довела до такого состояния? Мама говорит, что наверняка передние зубы тоже не в порядке. Но согласитесь, даже если я уговорю совершенно незнакомого человека оскалить передние зубы, мне от этого знания легче не станет.

А еще в мальчишках есть несносная черта вести себя так, будто они самые умные и никогда не ошибаются. Хотя и я себя порой веду точно так же.

Я не понимаю, почему совершенные ошибки постоянно портят мне жизнь. Из-за них я часто не знаю, как правильно себя вести. Мне все кажется, что скажу что-то не то или еще что похуже. И из-за этих самых страхов часто веду себя как полная дура. Или стесняюсь там, где надо быть поактивнее.

Впрочем, фиг с ними, со страхами этими.

То, что нас не убивает, – делает нас сильнее. И злее, подлее, равнодушнее. Лучше бы убило, блин.

Интересное кино, теперь когда я ездила в метро, то бессознательно сравнивала всех приятного вида мальчишек с Кириллом. Похож – не похож. Лучше – хуже. Слишком самоуверенный или слишком забитый. Критериев много, а вывод один. Кирилл прочно засел у меня в голове. С чего бы это? Он же не эмо. И вообще он не такой, каким я представляла свой идеал. Скорее даже наоборот. Антигерой. Антиэмо. Анти что? Да ничего. Не хочу так часто о нем думать. Вот так!

* * *

Как вы догадались, я стала постоянно появляться в школе. Удивительное дело, некоторые девчонки мне даже обрадовались. Когда выдавался случай, они подходили ко мне, рассказывали всякие истории и мы веселились вовсю. Или грустили, если истории к тому располагали.

Даже провели совместный тренинг по хоровому скриму. Купили в зоомагазине юную крыску. Посадили ее в ящик учительского стола. Алгебраичка каждый раз перед уроком его открывает, отлично зная, что он пустой. Учительница солировала, мы тоже визжали. Хорошо получилось. Легкие прочищены, энергетика на высоте, крыска не пострадала. Только временно оглохла. Прикол был потом. Алгебраичка после скрима снова открыла ящик, подумала и забрала крыску себе. Даже имя ей придумала – Серость. Утверждает, что живности с ней будет прекрасно жить:

– Давно собиралась обзавестись. Сегодня же куплю ей клетку. Они невероятно умные и прекрасно приручаются.

Я поменяла свое мнение о суперстрогой училке. А девчонки были просто в восторге от затеи. Мальчишкам крысиная возня показалась чересчур девчачьей. Они с нами не визжали. Они снисходительно посматривали на все происходящее глазами опытных садюг. В младших классах они уже оторвались на ниве издевательства над учителями. Тогда в дело шли кнопки, клей и прочие спецсредства, включая петарды и горящую пластмассу. Случался даже перцовый баллончик. Из-за которого кого-то исключили из школы.

Кирилл тоже не слишком восторгался моей затеей, хотя смеялся, вспоминая, как крыса накакала на плечо алгебраичке. Мальчишки почему-то веселятся от таких глупостей. Даже мой папа. Бывало, пукнет и радуется. Особенно если кто-то от этого испугается и сбежит в другую комнату. Он еще оглушительно чихать умеет. Так что соседи тарелки роняют.

Девчонки такого юмора не понимают.

– Стася. Повеселились? А теперь – к доске, – алгебраичка быстро переключилась на учебный процесс.

– Не дрейфь, – подбодрил меня Смирник, которому было удобно подсказывать с первой парты.

Оказывается, пока я варилась в собственном соку, много воды утекло. Я умудрялась не обращать внимания на одноклассников, а они изменились. Равнодушие в моменты классных собраний объяснялось просто. Никто не воспринимал войну с эмо всерьез. Никто, кроме учителей. Аребята считали меня хоть и странной, но не страннее их самих.

– С тобой прикольно. Ты такая веселая! – радовалась пухленькая Жаркова, когда я помогла ей сделать несколько удачных снимков для интернета.

– Немного фотошопа, и ты будешь королева красоты.

Жаркова взволнованно наблюдала за моими манипуляциями. Преображение продвигалось в нужном направлении. Смягчить пару теней и убрать несколько прыщиков.

– Я думала, все эмо – придурошные психопатки с кучей комплексов, – Жаркова искренне раскаивается.