Текст книги "Преображение мира. История XIX столетия. Том I. Общества в пространстве и времени"

В большей части мира в 1801 или 1800 годах никто не заметил, что началось новое «столетие». В официальных кругах Франции об этом даже не хотели слышать, ведь здесь только недавно, в 1792 году, начали новый отсчет времени от основания Республики. В 1793 году (или во II году от основания Республики) ввели и новый календарь, намеренно непохожий на прежний. Ему следовали с постепенно слабеющим воодушевлением вплоть до восстановления григорианского календаря в начале 1806 года. Поскольку в революционной системе отсчета времени и все месяцы года получили новые названия, то 1 января 1801 года пришлось во Франции на 11‑й день 4‑го месяца (Nivôse, «снежного месяца») IX года. В соответствии с мусульманским времяисчислением, 1 января 1800 года оказалось незаметной датой в середине 8‑го месяца 1215 года. Началом отсчета времени здесь стала хиджра, бегство пророка Мухаммада в Медину 16 июля 622 года. Для мусульман новое столетие, тринадцатое по счету, наступило уже в 1786 году. В Сиаме и других буддистских странах шел 2343 год буддистской эры, а по иудейскому календарю это был 5561 год. В Китае 1 января 1801 года пришлось на день второго из десяти небесных стволов и восьмой из двенадцати земных ветвей в пятый год правления императора Цзяцина. На огромной территории Китайской империи в ходу были и другие календари: собственным летоисчислением пользовались мусульмане, тибетцы, этнические меньшинства и (Yi) и дай (Dai). Эпохальным событием здесь стал не рубеж между 1800 и 1801 годами, а 9 февраля 1796 года. В этот день овеянный славой император Цяньлун186186
  Император Хунли (1711–1799) правил под девизом «Цяньлун». Подробнее см., например: Rawski, 1998. – Прим. ред.


[Закрыть] после 60-летнего правления передал власть своему пятому сыну Юнъяню, принявшему царственный девиз «Цзяцин». Во Вьетнаме западный календарь, использовавшийся для определенных официальных нужд, был введен одновременно с объединением страны в 1802 году – раньше остальных стран Азии. Параллельно оставался в силе календарь китайской династии Мин, правившей до 1644 года, хотя в самом Китае этот календарь уже давно вышел из употребления187187
  Wilkinson, 1998, 196.


[Закрыть]. Можно привести еще много подобных примеров. Все они сложатся в пеструю картину плюрализма исчисления времени. Смысл ее однозначен: очарование рубежа веков при смене с 1800 на 1801 год ограничивалось пространством христианского влияния. «Запад» был там, где заметили наступивший «рубеж» XVIII и XIX веков. «Наш» XIX век наступил только на Западе.

Григорианский календарь и его альтернативы

Вышесказанное не кажется удивительным, если учесть, что к унификации календаря и сама Европа двигалась медленными шагами. Григорианский календарь, принятый в 1582 году в католических странах Европы, к которым вскоре присоединились Испания с ее колониями, а в 1600 году и Шотландия, был признан в Англии и, следовательно, во всей Британской империи только через 170 лет188188
  О практических преимуществах григорианского календаря см.: Watkins, 1954, 47. Наряду с классической работой Уоткинса одну из лучших новых историй календаря написал Э. Г. Ричардс: Richards, 1998.


[Закрыть]. В Румынии григорианский календарь стал официальным только в 1917 году, в России – в 1918‑м, а в Турции – в 1927‑м. Он не представлял собой радикально нового времяисчисления, а был скорее техническим усовершенствованием календаря, введенного Юлием Цезарем, но, несмотря на это, стал одним из самых успешных продуктов культурного экспорта Европы Нового времени. Инициированный римским папой Григорием XIII (1575–1585), сторонником Контрреформации, этот календарь проник в самые дальние уголки планеты в результате экспансии протестантской Великобритании. Но тогда как «чужим» цивилизациям григорианский календарь навязывался посредством культурного империализма, за пределами колоний его принимали добровольно. Если этот календарь и оспаривался, то в большинстве случаев на основании научных или практических соображений. Например, философ-позитивист Огюст Конт потратил много усилий, чтобы изобрести свой календарь, где год делился на 13 месяцев по 28 дней в каждом. В сумме год состоял из 364 дней, допуская один дополнительный день, существующий вне предложенной системы. В календаре Конта, составленном в 1849 году, названия месяцев заменялись посвящениями выдающимся деятелям человечества: Моисею, Архимеду, Карлу Великому, Данте, Шекспиру189189
  Richards, 1998, 114.


[Закрыть]. Календарь Конта возник не на пустом месте, позже он многократно совершенствовался.

Русская церковь по сей день пользуется юлианским календарем, введенным в 45 году до н. э. Он был создан по указу Юлия Цезаря в бытность его великим понтификом греческими и египетскими астрономами на основе богатых античных знаний о времени. Получился испытанный веками инструмент, хотя в длительной перспективе в нем появляются несколько лишних дней. Положение в Османской империи и позднее в Турции оказалось особенно сложным. Пророк Мухаммед объявил луну ориентиром для времяисчисления, соответственно, только лунный календарь имел законную силу. Тем не менее часть населения продолжала следовать юлианскому солнечному календарю, происходившему из византийской эпохи. Османское государство рано распознало практическую ценность солнечного календаря, позволявшего структурировать финансовый год по временам года. Это оказалось важным для того, чтобы определить сроки взимания налогов с урожая. Между солнечным и лунным календарями, однако, не было непосредственной взаимосвязи. Недочеты, просрочки и ошибки в расчетах оказались неизбежны. Параллельное использование местного и григорианского календарей можно наблюдать в разных местах мира и в наши дни. В некоторых мусульманских странах сельское население еще долгое время пользовалось лунным календарем, хотя жители городов уже давно перешли на международный стандарт190190
  Ср.: Gardet, 1976, 201, 208.


[Закрыть]. Во всем мире китайцы, даже пионеры глобализации среди них, отмечают новый год по лунному календарю в феврале. Наряду с «традиционными» и «современными» календарями продолжают существовать разные нововведения. Первое место среди них занимают праздничные календари, включающие национальные праздники, дни памяти героев и прочие, с помощью которых нации-государства символически закрепляют свою предысторию, историю основания и даже полноценные хронологии. Кроме того, появились совершенно новые порядки времяисчисления. Например, возникшее в Иране религиозное движение бахаев ввело собственный календарь, состоящий из 19 месяцев по 19 дней в каждом, и собственное летоисчисление, началом которого служит озарение основателя религии в 1844 году191191
  Richards, 1998, 236.


[Закрыть].

Историческое время не везде исчисляется от Рождества Христова (Anno Domini) или, как часто сегодня говорят, нашей эры (Common Era). Привычная для нас шкала времени, начинающаяся с первого года (annus domini), известна с VI века. Она была усовершенствована в 1627 году иезуитом Дионисием Петавием (Denis Péteau) и вскоре обрела популярность благодаря Рене Декарту192192
  Wilcox, 1987, 8.


[Закрыть]. Такое представление о времени распространилось в XIX веке по всему миру, но альтернативы по-прежнему остаются. В Тайване, одной из самых развитых в социальном плане стран мира, исчисление времени до сих пор ведется по старым хроникам, устанавливающим отправной точкой исторического времени революцию 1912 года, когда Китайская республика (Minguo), которую стремится воплощать сегодня Тайвань, пришла на смену империи. Таким образом, 2000 год назывался в Тайване «миньго 88». В Китае с каждым императором отсчет времени начинали по-новому. Не существовало непрекращающейся хронологии, принятой в еврейском, христианском или мусульманском летоисчислении. Только коммунисты ввели в Китае западный календарь. Как и в Китае, летоисчисление в Японии велось по периодам правления монархов. 1873 году соответствовал «6‑й год эпохи Мэйдзи». При этом в 1869 году была введена непрерывная последовательность императоров, порядок которой не нарушала смена династий (прекрасный пример изобретенной традиции). В результате 1873 год совпал с 2533 годом – временем восхождения на трон мифического первоимператора Дзимму, внука богини солнца, что в представлении японцев позволило согласовать их летоисчисление с западной линейной моделью времени193193
  Tanaka, 2004, 11.


[Закрыть]. Вопреки робким возражениям ряда историков казавшийся архаичным обратный отсчет времени, отсылавший к фиктивному началу эпохи в 660 году до н. э., оставался основополагающим мифом японского национализма и после 1945 года. В последний раз этот миф был актуализирован в рамках торжественного возведения на престол императора Акихито в 1989 году194194
  Brownlee, 1997, 209.


[Закрыть]. Новое летоисчисление служило твердому политическому намерению закрепить фигуру императора в центре ментальной карты нового национального государства. В 1873 году – на полстолетия раньше, чем в России, – в Японии ввели григорианский календарь и вместе с ним неизвестную ранее японцам семидневную неделю. В 9‑й день 11‑го месяца по лунному календарю император постановил, что 3‑й день 12‑го месяца будет считаться 1 января 1873 года по солнечному календарю. Несмотря на претендующую на прогрессивность риторику, клеймящую лунный календарь как признак отсталости и суеверия, внезапная календарная реформа осуществлялась тогда прежде всего для того, чтобы уберечь государственную казну от банкротства: по старому календарю должен был наступить високосный месяц, в который всем государственным служащим выплачивалась тринадцатая зарплата, а бюджет страны находился в трудном положении. Поэтому новый год был перенесен на 29 дней вперед, из‑за чего у несчастных домохозяек исчезло время, традиционно отводимое на уборку жилья. Присоединение Японии к самой влиятельной в мире календарной системе позволило отказаться от услуг придворных астрономов, традиционно занимавшихся определением верного календаря195195
  Coulmas, 2000, 127; Zöllner, 2003, 9; Tanaka, 2004, 5–6, 9.


[Закрыть].

Череда эпох

Относительность хронологий проступает особенно четко на фоне разнородного употребления названий эпох. Чего-то похожего на европейскую триаду Древность – Средневековье – Новое время, вошедшую в употребление в 1680‑х годах, не возникло ни в одной другой цивилизации, сохранившей непрерывную и хорошо документированную связь со своим прошлым. Они переживали обновления и ренессансы, но идея существования в новой эпохе, превосходящей прошедшие времена, появилась у них лишь после контакта с Европой. В Японии только вместе с Реставрацией Мэйдзи, поддержанной молодыми и прогрессивными представителями знати вроде Окубо Тосимити, появилась ориентированная в будущее риторика нового начала – одна из ключевых составляющих «модерного» самосознания196196
  Zerubavel, 2003, 89–91 (здесь автор использует выражение «первеничество» – firstism). О положении вещей в Европе см.: Hölscher, 1999.


[Закрыть]. Однако эту риторику тут же подхватил традиционализм, официально подчеркнувший реставрацию священной власти императора (хотя для политической практики периода Мэйдзи в японской истории не было образцов). Наряду с этим после 1868 года в Японии начали искать собственное «Средневековье», идя по стопам престижной европейской модели историописания197197
  Keirstead, 1998, V. 1, 47–71.


[Закрыть]. Идея «средней эпохи» играет некоторую роль и в традиционной мусульманской историографии, а вот в китайской этой идеи нет. Этого не изменил даже импорт западного мышления. Ни в Китайской Народной Республике, ни в Тайване категория «Средневековье» не применяется по отношению к собственной истории. Использовать периодизацию, соответствующую смене династий, предпочитают не только историки-традиционалисты. Этому принципу следуют и сегодняшняя историография КНР, и оплот западной синологии – «Кембриджская история Китая» (Cambridge History of China), издаваемая с 1978 года.

Существующие отклонения касаются в первую очередь XIX века. Следуя марксистской догме, история Китая Нового времени (jindai shi) берет свое начало с Нанкинского договора 1842 года, заключенного между Китаем и Великобританией. Его результатом стало «империалистское вторжение», вызвавшее реакцию и протесты 1919 года, которые обозначили наступление Новейшего времени (xiandai shi). Следовательно, если XIX век выделять по его содержанию, то в Китае он начался только в 1840‑е годы. И в американской синологии, занимающей сегодня ведущие позиции на международном уровне, и среди растущего числа китайских историков все чаще используется понятие «позднеимперский Китай» (late imperial China). Оно подразумевает отнюдь не только последние десятилетия империи, которые до сих пор обозначают как «поздний период Цин», но и промежуток времени с середины XVI до конца «долгого» XIX века. Некоторые авторы начинают отсчитывать этот период даже с XI века, когда Китай переживал эру политической стабилизации, социального обновления и культурного расцвета. Этот «позднеимперский Китай» просуществовал до конца монархии в 1911 году. Такое представление о китайской истории имеет с формальной стороны определенное сходство с европейской концепцией «раннего Нового времени» или даже с более широким понятием «старая Европа», время которой начинается еще в Средневековье, однако в нем не учитывается рубеж XVIII–XIX веков, ставший концом исторической формации. В долгой перспективе континуитета китайской истории календарный XIX век, несмотря на некоторые очевидные новшества, большинством ученых воспринимается как период упадка, завершающий беспрецедентную по своей стабильности эпоху «старого порядка» (Ancien Régime). Китай служит только одним из примеров того, какими многообразными могут быть содержательные характеристики XIX века.

Национальные переломы и глобальные поворотные пункты

Если не быть приверженцем мистической идеи о существовании некоего единого духа времени (Zeitgeist), который выражается во всех проявлениях жизни эпохи, то при периодизации требуется решить вопрос о различном характере исторических периодов на территории разных культурных пространств198198
  Pot, 1999, 63.


[Закрыть]. Цезуры в политической и экономической истории в большинстве случаев не совпадают. Начало и конец определенной эпохи в искусстве в целом, как правило, не соответствуют порогам, которые можно распознать в процессе социально-исторического развития. Социальная история подчас старается не вступать в споры о периодизации, негласно перенимая общепринятую периодизацию по политическим эпохам. Однако невозможно игнорировать голоса, предостерегающие от излишней переоценки событийной истории. Эрнст Трельч, выдающийся теолог и историк идей, не придавал ей особого значения. Проанализировав размышления Гегеля, Конта, Маркса, Курта Брейсига, Вернера Зомбарта и Макса Вебера о моделях эпох, основанных не на событийной истории, он пришел к выводу, что «действительно объективная периодизация» возможна «только на основе социальных, экономических, политических и правовых фундаментов», притом что на первое место должны быть поставлены «великие силы стихий»199199
  Troeltsch, 1922, 756, 765.


[Закрыть]. Но и Трельч не считал, что эти элементарные стихии способствуют однозначной периодизации истории, четко размежевывающей отдельные отрезки времени.

У Эрнста Трельча речь шла об истории всей Европы, а не отдельной нации. В рамках отдельно взятой национальной истории еще можно с определенной уверенностью прийти к согласию о датировке ключевых переломных моментов. Сойтись на эпохальных точках отсчета, обладающих весом для всей Европы, является более сложной задачей. Немецкая перспектива тоже выглядит обманчиво, поскольку резкие переломы в истории Германии Нового времени не были характерны для других европейских стран. Так, например, политическая история Великобритании, на которую даже революционные события 1848 года не оказали большого влияния, отличалась такой степенью постоянства, что историография до сих пор использует для обозначения эпохи выражение «Викторианская». Не только научно-популярные издания ориентируются, таким образом, на период правления королевы Виктории, стоявшей во главе конституционной монархии с 1837 по 1901 год. Англия пережила свой революционный перелом намного раньше, в ходе двух революций в XVII веке. Французская революция 1789 года не повлекла за собой тех великих потрясений, которые расшатали порядки континентальной Европы. Не 1789‑й, а 1783 год стал важной отметкой в книгах по британской истории. В этот год Великобритания окончательно потеряла свои североамериканские колонии. Поэтому британцы придавали и придают гораздо меньшее значение рубежу XVIII и XIX веков, чем это делают, к примеру, во Франции, Германии или Польше. В Великобритании XVIII век переходит в XIX сквозь события Наполеоновских войн гораздо менее драматично, ведь военные действия велись по другую сторону Ла-Манша.

Если определение одного единого периода только для европейской истории уже представляет собой спорную задачу, то найти адекватное решение для периодизации всемирной истории еще сложнее. Даже даты знаменательных политических событий здесь окажут лишь слабую помощь. Никакой – единственный – год до наступления XX века невозможно выбрать в качестве эпохального перелома, действительного для всего человечества. Оглядываясь в прошлое, можно оценить Французскую революцию как событие, оказавшее всеобъемлющее влияние на дальнейший ход истории. Однако свержение с трона и казнь государя одного среднего по величине европейского государства не стали событиями мирового значения. В Восточной Азии и Тихоокеанском регионе Французская революция долгое время оставалась незамеченной. В 1888 году французский философ и историк культуры Луи Бордо отмечал, что в глазах четырехсот миллионов китайцев Французской революции не существовало, соответственно, можно усомниться в ее значимости200200
  См.: Raulff, 1999, 19.


[Закрыть]. Не столько революционная программа и ее реализация внутри Франции повлекли за собой непосредственные последствия для внешнего мира, сколько распространение этой программы в ходе военной экспансии. В Америке (за исключением колоний Франции в Карибском море) и в Индии внимание привлек в первую очередь военный конфликт между Наполеоном и Британией, а не Французская революция. Даже начало Первой мировой войны никак не коснулось многих уголков земного шара. Только конец войны привел в 1918 году к всемирному кризису, сопровождавшемуся всеобщей эпидемией гриппа201201
  Barry, 2004.


[Закрыть]. Первым событием, имевшим поистине глобальное значение для мировой экономики, стало начало мирового экономического кризиса в 1929 году. Потребовалось лишь несколько месяцев, чтобы производители и продавцы всех континентов ощутили последствия резкого падения курсов на Нью-Йоркской бирже. Начало Второй мировой войны, в свою очередь, разворачивалось поэтапно: для китайцев и японцев она началась в июле 1937 года, для Европы к западу от советской России – в сентябре 1939-го, а для остальной части мира – в 1941 году, вместе с нападением Германии на СССР и Японии на США. События Второй мировой войны затронули Латинскую Америку и территорию Африки южнее Сахары в гораздо меньшей степени, чем события Первой мировой. До 1945 года ни одно событие глобальной политической истории не было воспринято всем человечеством в одинаковой степени. Лишь окончание Второй мировой войны стало отправной точкой общей событийной истории мира.

Можно провести еще один мысленный эксперимент о рамках «долгого» XIX века и задать вопрос о выборе переломных моментов во внутренней политике отдельных национальных государств, как это делают историки и следующее за ними общественное мнение. Кто знаком с параллелями и переплетениями немецкой и французской историй вокруг таких ключевых дат, как 1815, 1830, 1848, 1870–1871, 1914–1918 и 1940–1944 годы, тот удивится, как мало общего имеет с ними ритм политических процессов в глобальной перспективе. Сменив точку зрения, можно будет увидеть некоторое сгущение событий вокруг этих политических вех. Однако такая череда событий неспособна взять на себя роль универсального ориентира.

Календарные даты начала XIX века приобрели эпохальное значение в тех странах, где армия Наполеона свергала, подрывала или инициировала распад «старых режимов». Это произошло в западногерманских княжествах, в Испании, Португалии, на острове Гаити (Санто-Доминго) и в Египте. На Российскую империю наполеоновская армия подобного воздействия не оказала. Порой имели место и влияния косвенного характера. Если бы испанская монархия не обрушилась в 1808 году, то революции в испанской Америке начались бы позже, а не в 1810‑м. Французская оккупация Египта в 1798 году повергла правящие элиты Османской империи в шок, несмотря на то, что захват провинции продлился лишь три года, после чего французы покинули берега Нила. Этот шок послужил причиной многочисленных инициатив по модернизации империи. Еще более весомым стало поражение Османской империи в войне с Россией в 1878 году, в результате которого султан потерял часть богатейших территорий своей империи. Если в 1876 году к османской территории относились 76 процентов Балканского полуострова, то к 1879 году владения султана на Балканах сократились до 37 процентов. Именно это поражение стало решающим политическим поворотом в поздней османской истории и привело к ее последующему упадку. На этом фоне свержение султана офицерами-младотурками в 1908 году оказывается неминуемым революционным следствием. Косвенным образом влияние Наполеоновских войн чувствовалось и в местах британских интервенций. Мыс Доброй Надежды и Цейлон (Шри-Ланка) были отобраны у голландских Наполеонидов и остались за Британией после поражения Франции и ее союзников. В Индонезии с ее главным островом Ява недолгая британская оккупация 1811–1816 годов повлекла за собой глубокие перемены, вопреки восстановлению колониального господства Нидерландов. Под командованием маркиза Уэлсли, одного из самых успешных «конкистадоров» Великобритании, британцы в 1798 году начали войну за господство над Индией и смогли успешно подчинить ее себе к 1818 году.

Во многих других странах крупные политические события, которые можно назвать эпохальными в большей степени, чем смену веков в 1800 году, происходили порой в глубине XIX столетия. Многие государства были учреждены только в течение календарного XIX века. Среди них: Республика Гаити (1804), республики Южной Америки (1810–1826), Королевство Бельгия (1830), Королевство Греция (1832), Королевство Италия (1861), Германская империя (1871) и Болгарское княжество (1878). Современная Новая Зеландия берет начало как государственная формация с 1840 года, когда был заключен договор Вайтанги между представителями британской короны и вождями Маори. Преобразование колониальных конгломератов Канады и Австралии в нации-государства состоялось на основе федеральных актов в 1867 и 1901 годах соответственно. Норвегия только в 1905 году вышла из союза со Швецией. Во всех этих случаях дата основания национального государства расчленяла XIX век на периоды до и после достижения единства и независимости. Структурирующая сила подобных отметок на временной шкале намного значительнее, чем влияние календарных границ того отрезка времени, который мы называем столетием.

Примеров подобного рода более чем достаточно. Великобритания прошла сквозь время революций, не потеряв внутриполитическую устойчивость, и принесла с собой в XIX век предельно олигархический политический порядок. Лишь реформа избирательного права 1832 года завершила существование специфической британской формы «старого режима», впервые предоставив избирательные права широкому кругу граждан. На фоне внутренней устойчивости британской правовой истории 1832 год отмечен резким нововведением, но оно имеет скорее символический характер. Венгрия находилась в стороне от военных кампаний Наполеона и пережила крупный политический кризис во время революции 1848–1849 годов, бушевавшей там сильнее, чем где-либо в Европе. Эпохальным испытанием для Китая стали события 1850–1864 годов. Тайпинское восстание привело к внутреннему кризису, вызвав потрясения, не испытываемые страной более двухсот лет.

Смены политических систем участились в 1860‑х годах. Главное место среди них следует отвести двум событиям, оказавшимся по своей сущности революциями (этот аспект будет позже освещен подробнее). Первое из этих событий произошло в 1865 году, когда после гражданской войны прекратила свое существование Конфедерация южных штатов и было восстановлено национальное единство США. Второе событие связано с упразднением сёгуната в 1868 году, за которым наступила Реставрация Мэйдзи и возникло японское национальное государство. В обоих случаях только благодаря этим системным сдвигам и под влиянием реформ исчезли структуры власти и политические практики, господствовавшие там в XVIII веке. В Японии были преодолены порядки феодального федерализма, введенные в 1603 году династией сёгунов Токугава, а США отказались от рабовладения. В США и Японии переход от одной политической системы к другой произошел в середине столетия.

«Раннее Новое время» – по всему миру?

Хронологическое начало XIX века с политической точки зрения невозможно определить с достаточной точностью. Отметить политической вехой события Французской революции означало бы сузить фокус на Францию, Германию или Гаити. «Старые режимы» летали кувырком сквозь весь XIX век.

В такой крупной и значительной стране, как Япония, современная политическая эпоха наступила лишь в 1868 году. Как же обстоит дело с периодизацией, в основе которой заложены «элементарные стихии» социального и культурного плана в соответствии с понятиями Эрнста Трельча? В поисках ответа на этот вопрос следует вернуться к модели эпохи «раннего Нового времени». Чем убедительней прозвучат аргументы, приведенные в пользу раннего Нового времени как полноценной эпохи, тем надежнее станет фундамент, на котором можно будет воздвигнуть XIX век. Сигналы, подаваемые в этой связи, противоречивы. С одной стороны, сочетание исследовательской деятельности, основанной на «разделении труда», с интеллектуальной самобытностью и политикой академических интересов привело к тому, что многие специалисты стали принимать как данность «существование» раннего Нового времени, в результате чего они словно форматируют собственное мышление в рамках границ эпохи 1500–1800 годов202202
  Успешное продвижение этой конструкции характеризуется постепенным превращением «раннего» в «Раннее» Новое время. Я использую заглавную букву для обозначения общепринятой модели эпохи, а строчная отсылает к отрезку времени в 250 лет до начала XIX века.


[Закрыть]. Когда подобные схемы становятся привычными, неизбежно теряются из виду все переходные феномены. В этой связи было выдвинуто разумное предложение поместить даты крупных событий, например «1789», «1871» или «1914», в центр, а не на внешние границы исторических периодов, что позволило бы рассмотреть их с периферии временной шкалы, с точки зрения предшествовавшей им и последовавшей за ними истории203203
  Этот аргумент выдвинула Кэрен Виген на примере 1868 года как ключевой даты японской истории XIX века, см.: Wigen, 1995, 19.


[Закрыть]. С другой стороны, все чаще появляются указания на то, что общепринятые границы эпохи следовало бы определять более гибко и обращать при этом внимание на непрерывные процессы204204
  Так, например, Ганс-Генрих Нольте предложил недавно концепцию великой мировой эпохи, охватывающей XV–XIX века, см.: Nolte, 2005.


[Закрыть]. Единственной точкой отсчета, которая долгое время не вызывала сомнений, по крайней мере по отношению к европейской истории, является 1500 год, хотя и здесь некоторые историки предпочитают работать с переходным периодом с 1450 по 1520 год. В этот период очевидно совпадение многих разнообразных явлений, своим инновационным характером сильно повлиявших на дальнейшее развитие истории: (поздний) Ренессанс, Реформация, зарождение раннего капитализма и раннемодерного государства, открытие морских путей в Америку и тропическую Азию, а если вернуться к 1450‑м годам, то и изобретение книгопечатного станка с подвижными литерами. Многочисленные авторы работ о мировой истории используют 1500 год в качестве ориентира. Порой это происходит неотрефлексированно, а порой эта граница выбирается вполне осознанно, с указанием причин205205
  См.: Green, 1992, 36, 46, 50, 52–53. (Здесь за основу взят мир-системный анализ Иммануила Валлерстайна.)


[Закрыть]. Но даже значение эпохальной отметки «1500» с недавнего времени оспаривается. В качестве альтернативы выдвигается представление о крайне долгом и постепенном переходе от Средневековья к эпохе модерна: пограничная линия, разделяющая Средневековье и раннее Новое время, размывается. Хайнц Шиллинг подчеркивает в своих работах долгое формирование элементов раннего модерна в Европе и придает 1500 году второстепенное значение по сравнению с переломными 1250 и 1750 годами. Излишне патетичное представление о внезапно наступившем Новом времени Шиллинг объясняет тем, что в XIX веке были подняты на пьедестал такие личности, как Колумб и Лютер, но утверждает, что нет никаких оснований и далее слепо следовать этим мифам206206
  Schilling, 1999, 10–15.


[Закрыть]. Еще ранее Дитрих Герхард описал устойчивые институциональные структуры Европы в период между 800 и 1800 годами. При этом он отказался от применения категорий «Средневековье» и «Новое время», назвав положение вещей в рассмотренный им период «Старой Европой»207207
  Gerhard, 1985. Впервые книга вышла на английском языке в 1981 году. Ранее, в 1956‑м, подобное предположение выдвинул Отто Бруннер. Менее статичны и превосходны в интеллектуальном плане многочисленные работы Отто Хинце (1861–1940) – ученого, который не принимал во внимание традиционные представления о границах эпох.


[Закрыть]. В идее Герхарда легко распознать сходство с упомянутой ранее концепцией долгой эпохи позднеимперского Китая.

Классический европоцентризм, характерный для концепции «раннего Нового времени», уже подвергается критике и в самой Европе. Неожиданным образом, однако, он нашел поддержку со стороны исследователей, изучающих историю неевропейских цивилизаций. Они начали по собственной инициативе экспериментировать с этой категорией. Лишь немногих из них можно было бы заподозрить в том, что они хотят насильственно навязать истории Азии, Африки и Америки чуждые категории. Напротив, большинство из них находится в поиске возможных путей интеграции этих частей мира во всеобщую историю модерности. Их усилия направлены на то, чтобы особый исторический опыт каждого из этих регионов перевести на язык, понятный для тех, кто привык смотреть на мир из Европы. Одно из самых недогматических решений предложил Фернан Бродель. В написанной им истории капитализма и материальной жизни XV–XVIII веков он действительно охватил весь мир, словно подобная глобальная история являет собой нечто само собой разумеющееся208208
  Braudel F. Civilisation matérielle, économie et capitalisme, XV^e–XVIII^e siècle. 3 t. Paris, 1979. Рус. изд.: Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV–XVIII вв. / Пер. с фр. Л. Е. Куббеля. 1‑е изд. М., 1986 (Т. 1); 1988 (Т. 2); 1992 (Т. 3).


[Закрыть]. Бродель действовал при этом достаточно осторожно и не стал вступать в дебаты по вопросам периодизации всеобщей истории. Его в меньшей степени интересовали процессы трансформации в области технологий, торговли или представлений о мире. В центре его внимания было существование обществ и механизмы их взаимосвязей в рамках выбранного им отрезка времени.

Удивительно, что панорамный взгляд на историю, продемонстрированный Броделем, послужил примером лишь небольшому числу последователей. Напротив, новейшие дискуссии о применении понятия «раннее Новое время» возникли по отношению к истории отдельно взятых регионов. При этом поднимались вопросы о сходствах и различиях форм политической и социальной организации в России, Китае, Японии, Османской империи, Индии, Иране, Юго-Восточной Азии и, разумеется, в колониальной Южной и Северной Америке по сравнению с европейскими явлениями этого же времени. Существуют многочисленные возможности для сравнения Англии и Японии, а также примечательные параллели между процессами, которые были описаны Фернаном Броделем в его исследовании Средиземноморья в эпоху Филиппа II и Энтони Ридом, обратившимся к не менее мультикультурному миру Юго-Восточной Азии этого же периода. Речь идет о таких явлениях, как расцвет торговли, внедрение новой военной техники, государственная централизация и религиозные беспорядки, хотя последние были привнесены в Юго-Восточную Азию христианством и исламом извне209209
  Macfarlane, 1997; Reid, 1990, 5–6; Idem, 1999, 1–14, в особенности 7.


[Закрыть]. Поскольку в рамках этих дискуссий речь шла и об определении хронологического порядка, то в результате было достигнуто определенное единодушие в оценке периода 1450–1600 годов, который предстает для большей части Евразии и Америки как эпоха «великих перемен» (big changes)210210
  Ср. краткий очерк такой постановки проблемы в статье: Feldbauer P. Globalgeschichte 1450–1620. Von der Expansions– zur Interaktionsgeschichte // Edelmayer et al., 2002, 23–32.


[Закрыть]. Многое, таким образом, говорит в пользу приблизительно синхронного перехода на раннее Новое время, имевшего место в многочисленных регионах земного шара. Этот переход в большинстве случаев осуществлялся лишь в незначительной степени под влиянием европейской экспансии. Исключения здесь составляют Мексика, Перу и некоторые Карибские острова. Европейское влияние дало знать о себе во всем мире, а не только в атлантическом пространстве, и в полной мере во время «долгого» XVIII века, начало которого приходится на 1680‑е годы. Тогда даже пока еще изолированный Китай, стойко сопротивлявшийся попыткам колонизации, был вовлечен в процессы всемирной торговли шелком, чаем и серебром211211
  Концепция «долгого» XVIII века, охватывавшего период 1680–1830 годов, была обоснована автором в книге: Osterhammel, 1998, 31–37. Расширенное определение XVIII века лежит в основе следующих публикаций: Blussé, Gaastra, 1998; Nussbaum, 2003; Grandner, Komlosy, 2004.


[Закрыть].