Текст книги "Жизнь из последних сил. 2011–2022 годы"

11 октября – Ще читает «Очарованную душу» Ромена Роллана, а я модернизирую хронику Цветаевой для книги.

12 октября – Костя вручил мне записанный им диск «Танго» с тремя моими комментариями. Любопытно.

16 октября – семейный тандем занимался Максимом Горьким: Ще читала «Клима Самгина», а я рылся в своих архивах и искал любопытные штрихи из жизни писателя. Порвал кучу писем, пришедших в разные редакции на мое имя в разные годы. Да, в них много хвалы и благодарственных слов, но из них компот не сваришь. Вздохнул и выбросил… Все это устаревает: пришло время серого на сером. Я ныне не в тренде, не в моде и не в формате.

30 октября – встречались с Наташей и обменялись подарками: я – книгу «Избранное» и диск «Танго», она – шаль, носки, крем, сыр «Пармезан» (из-за санкций он в России исчез).

31 октября – книга об эмиграции вчерне готова, но все время что-то нахожу и дополняю: то Тарсис, то Есенин-Вольпин, то профессор Восленский. Хочется втиснуть в книгу как можно больше информации, собрать ее в кулак, но уже ясно, что не все войдет во вторую книгу. Неужели придется делать третью?..

9 ноября – ходил в Старосадский переулок на выставку Лены Павловской. Куча немытых бородатых художников (а после фуршет и выпивка). Все лезли выступать и хвалить. Посмотрел я на эту гопкомпанию и тихо, по-английски, ушел.

11 ноября – по «Культуре» смотрел старую программу Виталия Вульфа о Марии Бабановой: академично и вяло. Увы, а мне не дали на канале «Культура» блеснуть своими рассказами. И остались одни воспоминания о канале «Дарьял-ТВ», где было мало денег и мало профессионализма… Утешала Аталия Беленькая, после прочтения «Избранного из избранного». В разговоре с Ще она сказала, что читает книгу с восхищением и это лучше, чем подобное у Льва Анненского. Там чрезмерно витиевато и не очень гладко, а Ю.Н. изящней, аналитичней…

19 ноября – у нас в библиотеке Назыма Хикмета выступал перед 30 учениками 10-х классов. Тема: год литературы.

20 ноября – а это уже не литература, а быт: пришлось ехать, покупать, вызывать мастера и менять раковину в ванной. Все рушится, требует замены и ремонта, а мы с Ще всё занимаемся литературой да книгами: подобралась парочка…

29 ноября – ноябрь выдался очень пасмурным и серым. Медленно рассветало, и быстро угасал день – для работы времени в обрез, а под лампой печатать тяжело. Дневник заброшен, а работа над книгой кипит и полыхает. Это в комнате. А в мире – идет война, сбит наш самолет, идет антитурецкая истерика.

1 декабря – вышел декабрьский номер «Алефа» – «Королева артдеко» (Тамара Лемпицкая) с цветными иллюстрациями. Красиво. Три полосы, и на трех полосах январь 2016-го «История танго и его короля» (Оскара Строка). И сел за следующий материал: двойной портрет «Пастернак и Бабель в Париже и в Москве» С «Алефом» все в порядке: что ни предложу и напишу, то все идет в номер. Так и живем: что-то публикуется, а что-то отлеживается в архивных папках без надежды появиться на свет.

3 декабря – в ЦДЛ вечер «Лесного ореха». Вела Лариса Поламарчук, советская поэтесса, и советской осталась. Все тягуче, вяло, неинтересно. Пришлось взбодрить публику, и, как сказала когда-то на вечере в МЕОЦ Люда: «Ну, Юрий Николаевич, вы – трибун». Трибун – не трибун, но многие после окончания вечера подходили и благодарили, как смело, как свежо. У нас боятся сказать что-то, не отвечающее «курсу партии». Холопьи натуры…

В продолжение темы: ура-патриоты, бешеные псы режима. Председатель Конституционного суда Зорькин призвал жить по законам сурового военного времени. А кинорежиссер Шахназаров предложил на сбитый наш Су-24 «ударить ядеркой по Стамбулу». И поехал кровожадный турецкий гамбит…

20 декабря – дни идут, и все время что-то происходит, но, честно говоря, надоели дела, детали, встречи, разговоры. За прошедшие две недели с гаком, конечно, что-то происходило. В «Лесном орехе» был Гранин. В Театральной библиотеке на Пушкинской, куда я зашел, обрадовались мне, как новогодней елке, и начальница: «“Вера, Надежда, Любовь” – моя настольная книга» и прочие восклицания. Договорились провести творческий вечер, но на библиотеку наехали с горячим желанием отобрать у них помещение в центре Москвы. И возглас Людмилы Сидеренко «Какое счастье вас видеть!» повис в воздухе. А был ли он искренним?

И был очередной звонок Евгения Рейна: «Я лежал в больнице и думал о тебе… У меня будет скоро юбилей, я обязательно приглашу тебя в “Эльдорадо” на Сретенке…» (замечу в скобках: так и не пригласил).

24 декабря – открыл «Московскую правду», а там пространная рецензия Ал. Славуцкого на мою книгу «Избранное»: «Сам себе интернет». Начало такое: «Юрий Безелянский для читателя, круг интересов которого не замыкается детективами и женскими романами, несомненно является фигурой знаковой…» Тираж газеты – 85.400 экз.

Отдал Майе Егоруниной материал о Добролюбове – 180 лет.

28 декабря – поехали с Ще вечером в центр смотреть новогоднюю иллюминацию. Тверская темноватая и непраздничная. Огорчил и звонок на Никитскую: грант на актерскую книгу не дали. Опереточный перифраз: «В кино мы не попали, и гранта нам не дали…»

31 декабря – мрачный день. По «Эхо» не праздник, а сплошное возмущение российским государством: указы и законы о запретах, ужесточениях, поборах и прессовании. Ничего нельзя и все запрещено. Шендерович: «Себе награбили и боятся все это богатство потерять. Отсюда и истерика…»

Ну, а мы снова вдвоем в новогоднюю ночь до 1:30. Телефонные звонки, чилийское белое сухое вино «Селлар», красная икра с рынка и кое-что еще. Смотрели дурацкий телевизор, из увиденного выделю Бриджит Джонс (Рене Зеллвегер).

Итоги 2015

Вышла одна книга «Избранное из избранного, или Салат воспоминаний». Не вышли актеры-режиссеры. Втуне остались заявки и подготовленные рукописи других книг. Начата книга о поездках и путешествиях, но была отложена Начат первый том об эмиграции «Отечество. Дым. Эмиграция». Газетно-журнальных публикаций немного – 31. Выступлений – 14, в разных библиотеках, в МЕОЦе.

Заявки в ЭКСМО привез 18 мая, «отлуп» по телефону – 23 октября… Пустые хлопоты с другими издательствами. На всякий случай собрал рукописи и подготовил 6 книг: русская классическая литература, Серебряный век и русское зарубежье, советская литература, западная литература, художники России и Запада, – подготовил и лежат.

Под новые книги подготовил: «Фаворит власти» (Константин Симонов, 53 стр.), Мария Петровых, Юрий Кузнецов, Константин Леонтьев, «Ночь нежна» (Скотт Фицджеральд)…

9 января 2015 года начал крутить тему о поездках (командировки и отдых) под рабочим названием «Мир путешествий», или «Мир за окнами дома», на основе дневниковых записей. 8 февраля были написаны первые 10 стр. Подобрал все под солидную книжку и… отложил. Это все-таки частная тема, интересная для себя, возможно, и для читателей, но не для издателей. Заранее видя мороку, решил отставить и занялся другим.

Почти воспоминание. Натолкнулся на стихи Владимира Смоленского и напечатал – «Самый “лермонтовский” поэт в русском зарубежье» (16 стр.), и возникла идея: сделать книгу об эмиграции. Это было в июле, а в августе начал делать книгу и – о ужас! – в 400 страниц не влезаю и решил сделать две книги: по 400 стр. Советскую эмиграцию выделить отдельно. А пока Ще доблестно набирает: Арцыбашев из Второго ряда. А там далее Третий ряд – эмигранты с младых лет и т. д. В порыве и в нерве щелкаю материалы один за другим: дочери из гнезда Толстых (Татьяна и Александра), Брешко-Брешковская, Гайто Газданов…

Вот так в трудах праведных провел год Ю.Б. в свои 83 года… 21 публикация в газетах и журналах, 14 публичных выступлений.

Краткие итоги подведены, и сделаю я краткое литературное приложение. Хотя бы немного раскрою темы, о которых писал и которые были опубликованы. Дополнительное блюдо для книжных гурманов. Итак:

Литературное попурри 2015 года

5 февраля в «МП» вышел «Лейтенант Бакланов». В феврале в «Алефе» явился Аркадий Белинков – «Легенда советской интеллигенции» (в мартовском номере продолжение). Бакланов – официальный писатель, Белинков – подпольный. Характерный выбор тем для меня. Бакланов не был фрондером, но тем не менее четко определил свое кредо, линию поведения: «Я должен чувствовать себя свободным в своих поступках». Бакланов в возглавляемом им журнале «Знамя» боролся за историческую правду, так же как Твардовский – в «Новом мире».

Бакланов критиковал власть, но не покушался на ее основы, а вот Аркадий Белинков покусился, более того, сделал анатомическое вскрытие и вынес окончательный диагноз смерти.

Какие дерзкие книги писал Белинков. Вслед за Тыняновым написал рукопись «Сдача и гибель советского интеллигента. Юрий Олеша». На примере Олеши Белинков показал, к чему приводит позиция конформиста. Две главы книги вышли в журнале «Байкал», а продолжение было заморожено. Критика негодовала, что этот Белинков себе позволяет?!.

Это было время венгерских событий и подавления восстания за свободу Венгрии против советского диктата, Белинков негодовал: «Я буду уничтожать нашу интеллигенцию-потаскуху!», считая ее верной обслугой тоталитарного режима. Белинков направил гневное письмо в Союз писателей СССР и вернул членский билет. В письме написал:

«Я отработал ваш хлеб, ваш кров 13 годами тюрем и лагерей, номером 1-ЮБ-860, которым вы меня наградили…»

Знакомясь с эскападами Белинкова, можно считать, что он был человеком прямого текста и никаких фиг в кармане не складывал.

Аркадий Викторович Белинков умер в США 14 мая, в возрасте 49 лет. До сих пор его имя почти в запрете, и я не слышал и не читал, чтобы на Белинкова кто-нибудь ссылался. А у Белинкова много чего можно процитировать, к примеру:

«Литература не однажды отмечала, что народ сам строит для себя тюрьмы, возводит виселицы и выкармливает околоточных надзирателей…

Тиранические системы неисправимы: не должны быть и не могут быть исправлены. Они могут быть только уничтожены. Важно понять, что тиранические системы не бывают хуже или лучше: они бывают только омерзительны…»

В апрельском «Алефе» вышел совсем другой материал и о совсем другом человеке – «Блистательный Евреинов». Основная масса читающих не знает Белинкова, но не знают и Николая Евреинова, драматурга, теоретика и историка театра (народу достаточно одного Станиславского!).

Дебют Евреинова как драматурга состоялся 22 декабря 1905 года в Александринском театре Петербурга. Одноактная пьеса «Стёпик и Манюрочка» в стиле Оскара Уайльда. Выступал как режиссер, и поставил, между прочим в Царском Селе, гоголевского «Ревизора». На одном из представлений Николай II даже ослабел «от хохотуна», так это было искристо и зло.

Многие пьесы и фарсы Евреинова ставились и в «Бродячей собаке», и в «Приюте комедиантов». Последняя пьеска – революционная – «Самое главное» была поставлена в 1921 году, а вскоре Евреинов отправился в эмиграцию. Его формальные изыски советской власти были чужды. На Западе написал и поставил пьесу, где вывел Сталина как постановщика разных исторических танцев…

Николай Евреинов – Арлекин-трудяга. Это все, если коротко.

Но, пожалуй, нужно добавить еще одну деталь про национальность. Откуда у Евреинова пыл, напор и искрящийся юмор? От матери – француженки де Гранмезон, из старинного французского рода, но обрусевшей в России и ставшей Валентиной Петровной. Ах, эти иностранные вливания в русскую кровь, «инъекции» трудолюбия и таланта. Об этом в 2001 году я издал книгу «5-й пункт, или Коктейль “Россия”». И в ней вывел многочисленный ряд знаменитых людей России с различными национальными корнями. Если выделить писателей и поэтов, то это Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Жуковский, Карамзин, Блок, Саша Черный, Бальмонт и многие другие. Если вспоминать литературных звезд моего времени, то Илья Ильф, Михаил Кольцов, Багрицкий, Светлов, Аксенов, Войнович, Бродский, Высоцкий, Ахмадулина и еще персон на 2–3 страницы. А еще политики, ученые, архитекторы, художники, полководцы и другие профессии, составляющие цвет нации. Да еще вопрос: а есть чисто этнические русские? Может, за каждым стоит какой-нибудь печенег, половец или татарин из Золотой орды?

Но вернемся к нашему литпопурри. Военная тема – не моя тема, но к 70-летию Победы в «Московской правде» и в «Науке и религии» я опубликовал патриотический (но без всякого пафоса) текст: «Советские поэты и писатели на войне и о войне». Вспомнил огненную публицистику Ильи Эренбурга, поэму Алигер «Зоя», цикл пламенных ленинградских стихов Ольги Берггольц. Еще Семен Гудзенко, Казакевич, Виктор Некрасов с одной из лучших книг о войне – «В окопах Сталинграда», небанальные стихи Давида Самойлова:

 
Война гуляет по России,
А мы такие молодые…
 

Ну и, конечно, прославленные строки Константина Симонова, звучащие как заклинание: «Жди меня!» И простенькие строки Долматовского: «В кармане маленьком моем / Есть карточка твоя, / Так, значит, мы всегда с тобой, / Моя любимая…»

Я написал не твердокаменный победный текст, а чисто человеческий, без всякого воспевания войны, как таковой, по заветам Твардовского:

 
Не прожить наверняка –
Без чего?
Без правды сущей,
Правды, прямо в душу бьющей,
Да была б она погуще,
Как бы ни была горька…
 

В мае в «Алефе» вышел еще один военный материал: «Григорий Поженян. Светящийся Уголек» о непростой военной судьбе поэта, по его признанию, «недомолотом войною».

Хватит о войне, вспомним кино. В двух номерах «Алефа» (июль и август) опубликована «Мечта Михаила Ильича» о кинорежиссере Михаиле Ромме. Первый фильм – «Пышка» по рассказу Мопассана. 1934 год. А вскоре и трагический З7-й. Ромм избежал репрессий, возможно, потому, что поставил два фильма о Ленине: «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году». Картины в мифологическом ключе. И кто кинет камень в Ромма? Мифология – не преступление. Далее Ромм резко свернул курс и поставил фильм «Мечта» о суровых реалиях жизни с бесподобной Фаиной Раневской. Ее Роза Скороход – сварливая, желчная, суровая женщина, знающая точную цену всему белому свету.

Не пересказываю прочие перипетии творческого пути Михаила Ромма, надо лишь выделить фильм «Обыкновенный фашизм» – эмоциональный и резкий. «Зиг хайль!» – и горы трупов, и море человеческих слез. В СССР этот документальный фильм не прозвучал широко, а на Западе на него водили школьников, чтобы привить ненависть к мещанской пошлости, невежеству и жестокости, породившим этот исторический феномен – фашизм.

В сентябре-октябре все в том же «Алефе» опубликован еще один, выстраданный мною, материал «Николай Эрдман». Самоубийца с мандатом. «Мандат» (1925) и «Самоубийца» (1928) – две блистательные социальные комедии меткого остроумца Николая Робертовича Эрдмана.

Главный герой «Мандата» Павел Гулячкин, из «бывших», рвется в коммунисты, для чего нужна «бумага», мандат. Пьеса начинается с разногласия в семье, какую картину повесить на стену:

– Теперь, мамаша, подайте «Вечер в Копенгагене».

– Нет, Павлуша, мы лучше сюда «Верую, Господи, верую» повесим.

– Нет, мамаша, «Вечер в Копенгагене» будет намного художественней.

На крайний случай у Гулячкина был еще один вариант – портрет Карла Маркса, вершина благонадежности. И не придерешься!..

Мамаша Клячкина пребывала в растерянности: «Как же теперь честному человеку на свете жить?»

– Лавировать, маменька, надобно лавировать! – отвечал Павел Гулячкин.

После революции средний класс и интеллигенция и занималась этим лавированием, приспособлением к «диктатуре пролетариата», лозунгам и приказам его вождей.

Следующую пьесу Эрдмана «Самоубийца» – сатирическую модель общества, как карнавала мнимостей и фальшивых представлений, «как надо», великий Мейерхольд репетировал 3 года, с 1928 по 1932 год, но все напрасно: попытка протащить на сцену «реакционную пьесу» не удалась. «Самоубийца» не прошел и в МХАТе.

Кончилось все это арестом Эрдмана и ссылкой в Енисейск. Некоторое время Эрдман провел в «ссылке» – в ансамбле песни и пляски НКВД (туда послали на перевоспитание?). А дальше – никакого взлета. Истощение таланта. Закат. Николай Эрдман немного не дожил до юбилейных 70 лет, он умер в августе 1970-го. В конце концов и «Мандат», и «Самоубийцу» поставили в театрах, они имели успех, но уже без его автора.

Свой текст об Эрдмане я закончил вопросом:

– Граждане, не вы ли потеряли мандат на свободу?

В октябре в «Алефе» вышел еще один знаковый для меня материал об Окуджаве «Печальные песни веселого барабанщика». В нем я пытался расшифровать тайнопись текстов Булата Шалвовича, ведь неспроста заплакала девочка, что «шарик улетел». Булат без надрыва и крика Высоцкого, пел тихим нутряным голосом о том, как мы победили в войне и к чему пришли после:

 
А мы рукой на прошлое – вранье!
А мы с надеждой в будущее – свет!
А по полям жирует воронье,
И по пятам война грохочет вслед…
 

Булат призывал: «Возьмемся за руки, друзья!» Почти все соглашались, но за руки не взялись, чтобы прогнать разжиревшее и обнаглевшее воронье. И осталась от Окуджавы только жалостливая просьба: «Господи, дай же ты каждому, чего у него нет…»

Но, увы, жалобами и просьбами не вымолишь ни свободы, ни справедливости…

Еще одна важная для меня персона – и о нем в декабрьском «Алефе» – «Странный человек Александр Пятигорский», интеллектуал, мыслитель. Александр Моисеевич с 1929 года рождения. На три года старше меня, но мы оба из послевоенного поколения. Пятигорский тоже не хотел ходить в общем строе и раствориться в массе однодумающих патриотов. Искал свою нишу в друзьях, в музыке, в книгах, позднее в редких языках и философии. На дух не переносил тоталитаризм! Постулат Пятигорского шокировал многих: «У тебя есть только один враг – ты сам, который сейчас…» Конечно, дороги Советского Союза и Пятигорского разошлись. Он эмигрировал. Умер в Лондоне в возрасте 80 лет. На Западе выступал с лекциями и выражал надежду: «Люди после моих лекций начнут думать…»

При глубоких знаниях старый профессор Пятигорский сохранил немалую порцию наивности…

И, наконец, последняя достойная публикация «Королева арт-деко» («Алеф», декабрь 2015). В этом материале меня заинтересовали не идеи, а сама канва легендарной женщины Тамары де Лемпицкой. Она сама творила миф о самой себе и достигла мировой известности. Рядовая девочка Гурвич-Горская, нет, не рядовая – и в этом заключена отгадка успеха. Тамара де Лемпицкая стала модным художником жанра арт-деко и портретировала светских дам, коронованных особ и миллионеров. Предвестница эпохи гламура. Постдекадентка.

5 мая 2020 г., День советской печати

2016 год – 83/84 года

 
Меня привели к больному,
И я не узнала его.
Он сказал: «Теперь слава богу», –
И еще задумчивей стал…
 

Анна Ахматова. Слепнево, 1914

Карл Маркс не понял, что более совершенное общество не может быть создано людьми, не претерпевшими внутреннего морального Перерождения.

Эрих Фромм, немецко-американский философ, социолог

История не дает покоя.

И что, в Гражданскую войну бились за интересы новой постсоветской буржуазии? Нет, бились за землю, правду и справедливость. Только вот в итоге: ни земли, ни правды, ни справедливости. И вновь маленький слой богатых, и тьма-тьмущая бедных и нищих, не живущих, а выживающих.

Ну, а я? Летописец в башне из слоновой кости? Нет, крот, зарывшийся в свою трехкомнатную нору, и копошусь среди книг, архивов и бумаг. Лишь вздрагиваю от резких комментариев и оценок в СМИ. Ну, а теперь вспоминательный пробег по отрывочной дневниковой Хронике-2016. «Давай читать и плакать над этой книжкой…» Нет, не Карамзина, а нашего современника Ю.Б. (11 мая 2020 г.).

Хроника года

8 января – добил для эмиграции Ивана Елагина – «бесконечно перемещенное лицо».

 
И написано строго
Было мне на роду,
Что торжественно в ногу
Я ни с кем не пойду.
 

Елагина заметил сам Бунин, и трудно было не заметить:

 
Мы далеки от трагичности:
Самая страшная бойня
Названа культом личности –
Скромно. Благопристойно…
 

11 января – вдруг мороз: минус 21. Только что вышли газеты после новогодних каникул: транспорт ходит, а газеты не выходят, – странно.

В прессе подводят итоги и смотрят в будущее. И мнение Германа Грефа: «Мы проиграли будущее».

13 января – первый деловой выход из дома – отнес 4 материала.

27 января – лента бледная, глаза плохо видят, печатание на машинке превращается в одно мучение (а Ще набирает – тоже не сахар). И хочется повторить знаменитый вопль Банана: «Ну не дают работать!»

А не так давно были другие песни. Вот строки некоего Ник. Рыбалко из настольного календаря Политиздата за 1980 год:

 
Я – человек. Иду по свету
И весь в снежинках и в заре.
Я – человек. Мне званье это
Присвоил Ленин в октябре…
…Иду я – не устанут ноги! –
Иду за счастьем для людей…
 

Конечно, стихи графоманские, но идея, идеология была такая: мир, дружба, счастье. Риторика как бы перепрыгивала установленный железный занавес. Были империалисты, но было и много друзей.

28 января – первый материал года– «МП», сокращенный вариант Николая Минского из Серебряного века.

9 февраля – в «МП» вышел Добролюбов. Господи, кому сегодня интересен Добролюбов, который поначалу был «тих, скромен, послушен», а потом вдруг перевернулся и стал даже близок с «падшей женщиной» – Терезой Грюнвальд. Со слабым здоровьем, болезненный, он был «суровым критиком» и «расторопным журналистом». Называл себя «отчаянным социалистом». Николай Александрович сгорел в 25 лет…

Звонок Ларисы из «Алефа»: у нее проблемы с автором рубрики «Камешки на ладони» – датные колонки (родился, умер и особые даты). Она просит меня повести эту рубрику: «Ну что вам стоит? У вас есть всё». Ну, и гонорарчик. Меня уговорили, и с ходу новое название – «Узелки на память». Начал с майского номера, и первая дата: кончина Кристофора Колумба 510 лет тому назад. Странное чувство: возвращение в календарь. Боже, сколько я их написал!..

Начался снос палаток и киосков. «Ночь хрустальных киосков». Очередной наезд властей на малый бизнес. На Соколе картина погрома. А еще стали жечь книги. Заголовок в «МК»: «Книги жги – спасай Россию», в «Новой» – «Страна заболела Средневековьем». И новое понятие «нищеброд» – человек, вынужденный выживать в нечеловеческих условиях.

А Проханов в своем чудовищном «Завтра» вспоминает присоединение Крыма: «Это был год русского чуда, обожания, ликования». Я лично не обожал и не ликовал, возмущался циничному попранию международных договоров…

18 февраля – в «МП» вместо моего материала дали интервью с Радзинским, и я, подражая Высоцкому «Куда мне до нее – она была в Париже!..», написал строки об Эдварде, который ходит в шляпе: «Куда мне до него: он вечно на экране…» Приведу только концовку:

 
Куда мне до него: он что ни год – в Европе.
А я все в Тетюшах и кверху с голой попой.
Куда мне до него? А впрочем, на хрен он!
Подумаешь, какой-то жрец и Тутанхамон,
Я сам себе игрец – на дудочке играю
И сам себя тихонько развлекаю…
 

Развлекаю, забавляю, отвлекаю от нездоровья (а уколы для укрепления десен не хотите?!) и насущных проблем. «Утешила» писательница Елизавета Александрова-Зорина в «Свободной теме» в «МК» – «Хроника пикирующего государства»: «В России наперегонки идут два процесса: вымирание и вырождение…» «Во всем мире во главу угла ставился профессионализм и высокие технологии, у нас наступила эпоха дилетантизма и варварства. А дальше-то что?..»

29 февраля – вышли февраль и март в «Алефе», там две части «Авербах, Лелевич, Родов – гвардейцы вождя». Были такие веселые ребята, громившие тех, кто был не согласен с линией партии. Леопольд Авербах в 21 год стал руководителем РАППа, продвигал пролетарских товарищей и тормозил гнилых интеллигентов. Но все кончилось печально: «Авербах авербабахнулся». А Лелевич? Писал, что Ахматова «объята жаждой любовных увлечений, которые рождаются в сетке гамака во время сладостного безделия». Ну, о третьем, Семене Родове, Павел Васильев говорил:

 
Не хочу, чтобы какой-то Родов
Мне указывал, про что писать.
 

СМИ. Январь-февраль

Я жил не в вакууме, вокруг меня клубилась жизнь, шли сложные социально-экономические процессы, происходили политические сшибки и баталии. И если о сталинской конституции 1936 года говорили только с восхищением: «Да здравствует конституция свободы, радости и счастья», а любая критика была недопустима и невозможна, то после распада СССР стала резвиться и громыхать свобода слова. Понеслась критика, если так можно выразиться, и в хвост и в гриву. Отброшен эзопов язык, и били в лоб и наотмашь. Укоротить язык недовольных никак не удавалось. Критики режима опровергали официальную пропаганду и предъявляли народу истинное положение вещей. Горькую правду, о которой мечтал Твардовский.

С начала года СМИ продолжали долбить, как дятел, о том, что в стране происходит расгосударствление и расчеловечивание. Что-то невообразимое: жгут даже книги, «книги, жги – спасай Россию?» – язвил Минкин («МК», 19 января). «Страна заболела Средневековьем» («Новая газета», 22 января). «Экономика деградации» («МК», 22 января). Пресса отмечала появление нового понятия: «нищеброд» – человек, вынужденный выживать…

И в то же время СМИ обратили внимание на «синдром оптимизма»: чем тяжелее становится жизнь, тем радужнее ее оценивают россияне. И объяснение психологов: патологический оптимизм бывает у людей, страшившихся смотреть правде в глаза. И безраздельно доверяющих официальной пропаганде, отсюда «Солнце Крыма, свети!» в газете «Завтра». И о Западе: «Чер-солнце наживы». Зомби советикус еще бродит по российским полям и весям.

Геннадий Гудков о внешней политике: «Мы обидчивы и завистливы. Если заставить Запад нас уважать и любить не можем – заставим бояться» (из статьи «Национальные комплексы России», «МК», 16 февраля).

Увлекательно цитировать зубодробительную критику, но, пожалуй, хватит, и вернемся к дневниковой хронике, но сначала последний анекдот:

В рамках импортозамещения французский поцелуй будет заменен на костромский и адыгейский…

1 марта – колонка в «МК» – «Бедность – наше будущее».

2 марта – и сколько? 84 годика. С утра вспоминал, как мы с Ще смотрели спектакль Гурвича «Я стэпую по Москве».

 
И где мой прежний хлесткий стэп?
Я ныне стар и чуть нелеп…
 

И все развлечение – поход с Эдуардо в кафе «Чайковский» – по бокалу белого вина. Вечером дома, футбол по ТВ и музыка – сплошные Костины танго, с «утомленным солнцем, которое нежно с морем прощалось!..»

Ще предложила мне поучаствовать в ее книге «Жила-была женщина». И я тут же стал собирать материалы: расширил «Поэтический сад Беллы Ахмадулиной» и заново написал про Ханну Арендт, критика тоталитарного режима. Она призывала к борьбе, но в рамках европейского гуманизма опасалась лжи, как заразной чумы. А Бертольт Брехт, с которым Ханна Арендт постоянно общалась, констатировал:

 
У зла сегодня уверенный шаг.
Угнетатели устраиваются на тысячи лет.
 

12 марта – поездка к Аиде в Домодедово в загородный коттедж, сначала на метро, потом Аида подхватила нас на машине.

Двенадцать избранных гостей, включая профессора филологии Изольду Леонидовну. Новое застолье и интеллектуальное общение, меня попросили выступить и что-то почитать. Прочитал Агнивцева, чтобы разбить атмосферу некоей светской выспренности:

 
Как-то раз порой вечерней
В покосившейся таверне…
 

23 марта – интерес к дневнику все снижается. Время съедается различными мелочами: печатанием, поиском информации в собственных архивах и книгах, хозяйственные хождения. И как утверждал Жан де Лабрюйер, писатель ХVII века: «Жизнь – трагедия для того, кто чувствует, и комедия для того, кто мыслит». Эту цитату я использовал в предисловии к книге «Жила-была женщина». И что-то все время добавляю в свою Эмиграцию.

В предисловии к совместной книге с Ще я написал:

«С чего начинается книга? С заголовка, с названия, – и это такая мука, как назвать, как озаглавить, все равно что выбрать имя ребенка. Людмила – тривиально, Эльвира – претенциозно, Глафира – старомодно. Иван – то ли простачок, то ли будущий Иван Грозный. Борис? Но во дворе будут кричать: “Борис, борись!..” Абрам – анекдотично, Альфред – аристократично и т. д. Так же и с книгами.

Классики наши не заморачивались и часто выбирали предельно простые названия: “Обрыв”, “Метель”, “Деревня”, “Степь”, “Дым”, “Ревизор”, “Идиот” и т. д. “Горе от ума” и “Человек в футляре” – это уже оригинально. А то громко и с вопросом: “Кто виноват?” и “Что делать?”

Анна Безелянская решила назвать свою книгу “Жила-была женщина”. Проще не бывает. Я, как соавтор, проголосовал “за”. “Жила-была…” – это про жизнь. Английский писатель Сомерсет Моэм утверждал: “Жизнь на 10% состоит из того, что вы в ней делаете, а на 90% – из того, как вы ее принимаете”».

Ну, и т. д.

Кстати, из современной социологии: в России три категории граждан благополучные, борющиеся и страдающие, последних на начало 2015 года 47%. Мэр Вологды поделился будущим: «Придет весна – пойдет крапива, и будет легче…»

Не комментирую.

2 апреля – состоялся долго обговариваемый визит к Светлане Безелянской в Высоковольтный проезд. В черт знает какой-то промышленный район, где высотные дома прижаты друг к дружке на Алтуфьевском шоссе.

Замечательные дети. Внуки. Все галдят, и общее увлечение – Италия (бабушка, т. е. мать Иры, итальянских кровей). В Италии они частые гости и с удовольствием рассказывают об итальянских приключениях, а моя племянница Оля живет в Удино, выйдя замуж за итальянского карабинера. У нас с Ще такой большой семьи нет. Родственники на отшибе, и мы только вдвоем, в окружении рукописей и книг.

4 апреля – профессор Андрей Зубов в «Новой газете»: «Обществу надоело, что им управляют двоечники». А как их вытащить из Кремля и Белого дома?..

7 апреля – ездил на ул. Солженицына, куда переехал из особняка журнал «Наука и религия». Получил журнал за март с публикацией о Марии Кудашевой: жена Ромена Роллана и секретный агент Кремля при нем. Для «Алефа» завязывал «Узелки на память» для очередного номера и «лепил» материал о Томасе Манне.

11 апреля – ездил на Флотскую улицу, – и «Алеф» переехал! Все куда-то переезжают под тяжестью невыносимой аренды. Получил апрельский и майский журналы про Бабеля с Пастернаком и денежки, в пересчете на рубли – 7.520. И в мае напечатаны первые «Узелки».

12 апреля – выступление в Тургеневской библиотеке, за спиной бюст Ивана Сергеевича. Было более 20 человек. Аида с мамой (как они признались, мама читает мои книги, а Аида в это время рисует свои военные портреты). Была Эльвира со своим внуком Данечкой, восходящей фотозвездой. Он про меня: «Бабуля, какой он необыкновенный!..» Неужели? В самом деле? (по Корнею Чуковскому). И Тамара Александровна с коробкой «Мерси».

А я им взамен грустные рассказы об эмиграции поэтов и писателей. И некоторые строки, к примеру, строки Николая Оцупа: