Текст книги "Очерки о биологах второй половины ХХ века"

Юрий (Георгий) Иванович Полянский к концу 50-х годов XX в уже был крупным учёным, протистологом и цитологом. Его имя было известно за рубежом. До организации Института цитологии он заведовал кафедрой зоологии беспозвоночных животных Ленинградского университета. Он был учеником профессора В. А. Догеля, основателя этой кафедры. После сессии ВАСХНИЛ 1948 г. Юрий Иванович был «освобождён» от поста заведующего кафедрой, ибо он разделял взгляды «менделистов-морганистов». Его направили руководить Мурманской биологической станцией Кольского филиала АН СССР («почётная» ссылка). По прошествии какого-то срока он был снова допущен к конкурсу на должность заведующего той же кафедрой в ЛГУ и опять возглавил её. А когда Д. Н. Насонов предложил ему организовать лабораторию в новом Институте цитологии и стать заместителем директора по научной работе, Юрий Иванович так и сделал, оставив, однако, за собой руководство кафедрой по совместительству. Тандем Насонов-Полянский был, безусловно, сильным и это сочетание в руководстве нового института двух крупных фигур, образованных и интеллигентных людей, помогало привлекать в институт способных учёных всех возрастов.

Забегая вперед, скажу, что лет через 20 после организации Института цитологии Юрий Иванович (наконец-то) был избран членом-корреспондентом АН СССР, поставив своеобразный рекорд для избираемых в число членов-корреспондентов Академии: он был избран в члены Академии, будучи 75-летним человеком. Для избрания его (для «пробивания» московского большинства в рядах голосующих членов академии) ленинградские учёные, биологи и не биологи, мобилизовали все силы. Юрий Иванович к тому времени был уже крупным мировым учёным, главой очень сильной и продуктивной научной школы, одним из руководителей международного научного общества протистологов.

В 1958–60 гг., когда я имел возможность наблюдать его в Институте цитологии, Юрий Иванович, которому тогда было, соответственно, 55–56 лет, восхищал всех своей организованностью и работоспособностью. Он приходил в институт, если не ошибаюсь, в 9 утра четыре раза в неделю и до 11 или 12 часов дня работал на своём рабочем месте, за микроскопом или бинокуляром. В это время никто, кроме сотрудников лаборатории, не мог обращаться к нему. Затем он занимался институтскими делами как заместитель директора, а во второй половине дня нередко уезжал в университет.

Ю. И. Полянский в 1980-е годы.

В конце 80-х, когда ему было уже далеко за 80 лет, Юрий Иванович, после разных перестановок в Институте и уже при третьем директоре (им стал Н. Н. Никольский) согласился возглавить учёный совет по защите диссертаций и чётко руководил советом до самой своей кончины. А скончался он, когда ему было почти 90 лет. Он проводил в Ленинграде, потом в Петербурге международные конгрессы протистологов, а сам в разные годы ездил работать во французские лабораторияех. Под его редакцией в конце его жизни было выпущено два толстых (не менее 900 стр. каждый) тома фундаментального руководства «Протисты».

В мои аспирантские годы Юрий Иванович казался мне неразговорчивым. Он смотрел на окружающих несколько исподлобья. Мне казалось, что он совершенно не интересовался новыми лицами, по крайней мере лицами молодёжи, и ни с кем из новых для него людей по своей инициативе не заговаривал. Моё мнение о его неразговорчивости он сам частично опроверг, когда однажды, в 60-е годы я встретился с ним за обедом в домашней обстановке на квартире у его бывшей студентки-дипломницы Елены Ляпуновой, жены Николая Воронцова. Но всё же и тогда он не затевал разговоров сам, а лишь поддерживал их или отвечал на обращения к нему.

В 1990 г. Ю. И. Полянскому в ряду других биологов-генетиков было присвоено звание Героя социалистического труда СССР и это была абсолютно заслуженная награда. В 1996 г. вышла книга мемуаров Юрия Ивановича[30]30
  Ю. И. Полянский. Годы прожитые. СПб. Наука 1996.


[Закрыть]. В ней он рассказал много интересного о своей молодости, о своём участии в Великой Отечественной войне на Ленинградском фронте и в осажденном Ленинграде, о своей работе в Заполярье после сессии ВАСХНИЛ, о своей кафедре в ЛГУ, об Институте цитологии и многом другом из опыта своей долгой и активной жизни.

Афанасий Семёнович прежде всего был очень сдержанным человеком. Он был небольшого роста, скромного вида, с застенчивой и располагающей к нему улыбкой. До того, что, волею судьбы, он стал администратором – директором растущего института – Афанасий Семёнович развивал оригинальное направление исследований, очень организовано и последовательно сам вёл экспериментальную работу.

Основным направлением научной работы А. С. Трошина, которую он подитожил в монографии «Проблема клеточной проницаемости»[31]31
  А. С. Трошин. Проблема клеточной проницаемости. 1956. Л. Академиздат.


[Закрыть], была попытка применить методы коллоидной химии к объяснению закономерностей поступления в клетку из внешней (межклеточной) среды минеральных солей и некоторых органических веществ. Это моделировалось путем изучения равновесного распределения этих веществ между солевым раствором (раствор Рингера) и изолированными мышцами лягушки (использовалась тоненькая портняжная мышца, musculus sartorius). Вся «идеология» этой экспериментальной работы была попыткой опровержения роли клеточной мембраны в установлении градиента в распределении веществ между средой и клеткой. Поступление веществ в клетку объяснялось сорбционными способностями цитоплазмы как коллоидной фазы в системе клетка-раствор. В таком подходе было немало допущений, они оговаривались, но теория имела внутреннюю логику и стройность.

В Институте цитологии с первых дней его существования Афанасий Семёнович возглавил большую лабораторию физиологии клетки. Лаборатория объединяла основных учеников Д. Н. Насонова. О первом составе этой лаборатории и её трансформации я рассказываю в очерке «Ленинградские цитологии и интеллигентный Институт цитологии…». Из этой лаборатории в дальнейшем вышло несколько известных учёных и выросло несколько лабораторий. А сейчас – речь о судьбе самого А. С. Трошина.

А. С. Трошин в 1960-е годы.

Когда внезапно скончался Д. Н. Насонов, исполняющим обязанности директора Института на несколько месяцев оказался Юрий Иванович Полянский. При директоре Д. Н. Насонове он был его заместителем по научной работе. Учёный совет Института выдвинул кандидатуру Юрия Ивановича на вакантный пост директора, а на роль его заместителя по научной работе – Афанасия Семёновича Трошина, и направил соответствующее ходатайство в Отделение биологических наук АН СССР. Принципиальное решение, кого поддержать и рекомендовать Академии наук для избрания на пост директора, как всегда, принималось в отделе науки ЦК КПСС. Решение было такое: директором – А. С. Трошина, а заместителем директора – Ю. И. Полянского. Поставили всё с ног на голову, и это называлось партийным руководством наукой! Известие о том, как формировалось это решение в Москве, как всегда, привез в Ленинград учёный секретарь Института, вездесущий А. В. Жирмунский. А. С. Трошин, милейший человек и добросовестный научный работник с небольшим научным потенциалом оказался в роли руководителя ведущего академического института и во главе научного совета АН СССР по цитологии. Это стало началом низведения клеточной проблематики в АН СССР на низкий уровень, в то время как в США и Европе роль клеточной биологии непрерывно росла. Но научный совет по цитологии АН СССР, возглавлявшийся А. С. Трошиным, помалкивал или не мог пробиться на передовые места в Академии наук. Его руководитель был тишайшим на фоне велеречивых московских академиков, молекулярных биологов и биоорганических химиков, господствовавших в этом Отделении наук АН СССР, таких как В. А. Энгельгардт, А. Н. Белозерский, А. А. Баев, А. С. Спирин, М. М. Шемякин, Ю. А. Овчинников.

В 1959 или 1960 г. состоялся важный семинар лаборатории А. С. Трошина. Д. Н. Насонова уже не было в живых. По какой-то причине я не присутствовал на этом семинаре. Доклад, поставленный на семинаре, был на тему электрофизиологии клетки, которую я невзлюбил, и кроме того, к этому времени я уже принял решение об уходе из лаборатории и из области физиологии вообще (см. мой очерк о Н.В. и Е. А. Тимофеевых-Ресовских). Кто-то из нашей лаборатории рассказал мне вкратце о том, что было на семинаре. Алексей Веренинов и Николай Никольский на этом семинаре делали реферативные доклады о ставших классическими работах А. Ходжкина и Х. Хаксли, посвящённых биофизике электрического потенциала действия на мембране нервных клеток. Позднее, а именно в 1963 г., за эти исследования Хочкин и Хаксли получили Нобелевскую премию.

В итоге семинара Афанасий Семёнович Трошин, главный защитник сорбционной теории проницаемости, соавтором которой он был вместе с Насоновым, тихо сдался. Замечательно, что не поднималось никакого шума за пределами лаборатории и тем более – Института. Просто сторонники насоновской теории перешли на другие (общепринятые в мире) позиции в вопросах проницаемости клеточной мембраны.

Афанасий Семёнович никогда не «надувал щёк», он был самокритичным человеком, иногда даже в ущерб себе. Но этой чертой характера, своей высокой человечностью и принципиальностью (замечательное сочетание!) снискал высокое уважение сотрудников института. Могу привести такой пример. Во время моих более поздних посещений Института цитологии Лида Писарева пересказала мне рассказ Афанасия Семёновича об одном из эпизодов его посещения одной из лабораторий в США в конце 60 гг. Руководитель той лаборатории спросил Афанасия Семёновича, какой проблемой он занимается сейчас. Афанасий Семёнович ответил, что сейчас он занимается административными проблемами, потому что возглавляет большой институт, но мечтает и надеется вернуться к научной работе. «Это традиционная мечта всех хозяек публичных домов: вернуться к своей исходной профессии», – реагировал на это бодренький американец… А Афанасий Семёнович, не колеблясь, пересказал эти слова своим ближайшим сотрудникам в Ленинграде, и это не уронило его престижа.

Алексей Викторович был первым учёным секретарём Института, верным и исключительно полезным помощником Д. Н. Насонова в организации Института цитологии, а затем – главным организатором журнала «Цитология». Этот журнал был первым новым журналом, созданным в начале медленного оттаивания экспериментальной биологии от лысенковского «ледникового периода». Журнал начал выходить в Ленинграде в 1959 году, и Жирмунский был первым учёным секретарем его редколлегии.

А. В. Жирмунский в 1960-е годы.

В очерке «Ленинградские цитологи и интеллигентный Институт цитологии» я написал об обстоятельствах знакомства с Алексеем Викторовичем. С 1957 по 1960 г. мы виделись с ним довольно часто, ибо наши рабочие места были на одном этаже Института на улице Маклина в Ленинграде. Затем я встречался с ним эпизодически: в Ленинграде, в Москве, в Новосибирске, когда пути наших командировок пересекались, но, к сожалению, я никогда не бывал у него во Владивостоке, куда он переехал на постоянную работу в конце 60-х годов.

Алексей Викторович, так же как и Д. Н. Насонов, был потомственным учёным. Его отец Виктор Максимович Жирмунский был крупным филологом-германистом, академиком АН СССР. Великую Отечественную войну Алексей Викторович встретил студентом и летом 1941 г. вслед за своим профессором и научным руководителем Д. Н. Насоновым ушел добровольцем-ополченцем на фронт. Там они были в одном или в соседних подразделениях и Алексей Жирмунский под обстрелом ползал в окоп к своему учителю.

В 1956 г., когда я познакомился с ним, и в последующие годы, Алексей Викторович был необыкновенно крепким, подвижным и энергичным молодым человеком. Если не ошибаюсь, он и в волейбол ходил с нами играть в спортзал Академии художеств, будучи самым старшим в этой компании.

Алексей Викторович делил свою активность между дирекцией института и лабораторией. Он был неутомимым экспедиционным исследователем. Работая ещё в Зоологическом институте, а затем в Институте цитологии, он ежегодно выезжал на морские биологические станции для выполнения своей плановой работы и любил этот вид деятельности.

В конце концов, ему, при его энергии, стало «тесно» в лаборатории Б. П. Ушакова, да и надоело быть всё время чьим-то помощником.

В конце 60-х годов он выступил с инициативой организации Института биологии моря во Владивостоке. В те годы Академия наук приступила к созданию Дальневосточного научного центра (ДВНЦ АН СССР). А. В. Жирмунский был хорошо известным человеком в Отделении биологических наук Академии, его организационные способности и активная деятельность были на виду. Он был в контакте со всеми ключевыми деятелями Академии – больше чем иные директора академических институтов – и стал одним из энергичных организаторов ДВНЦ. Став директором нового Института биологии моря во Владивостоке, он собрал туда многих зоологов и биологов других специальностей из Ленинграда, Москвы и других городов. После этого он, затем, защитил докторскую диссертацию, был избран в члены-корреспонденты АН СССР по ДВНЦ и, наконец, стал академиком. В последние годы жизни он пытался заниматься какими-то философскими вопросами, но, по-моему, у него это не слишком интересно получалось. Он, прежде всего, был замечательным и исключительно полезным организатором науки.

Завершая очерк об организаторах и первых руководителях любимого мной Института цитологии АН СССР-РАН, я хочу донести до читателя одну очень простую, но важную мысль: герои этого очерка – Д. Н. Насонов, Ю. И. Полянский, А. С. Трошин, А. В. Жирмунский – были настоящими патриотами своей страны и защитниками неконъюнктурной науки. Это не «красивые» и не «трескучие» слова. Этих разных по характеру людей объединяла высокая гражданственность их деятельности, это была суть их отношения к делу, которому они посвятили свои жизни. Они были так воспитаны, и иначе жить и работать не умели и не могли.

Моллекулярные биологи

Энгельгардт Владимир Александрович (1894–1984), академик АН и АМН СССР, организатор и в течение 25 лет директор Института молекулярной биологии АН СССР, ныне – Институт молекулярной биологии им. В. А. Энгельгардта РАН, лауреат Государственных премий СССР и Ломоносовской премии Академии наук, Герой социалистического труда СССР.

Как известно, в 1950-е и 60-е годы Владимир Александрович Энгельгардт активно содействовал восстановлению генетики, разрушенной Т. Д. Лысенко, который организовал разгромную для генетики и всей биологии сессию ВАСХНИЛ в 1948 г. После той сессии многие генетики были уволены с работы, а те, кто остался, были вынуждены заняться исследованиями в других областях биологии или переходили на рельсы «мичуринской биологии».

В 50-е годы в связи с развитием атомной промышленности и атомного оружия возникла проблема радиационной безопасности. Стало очевидным, что надо развивать радиационную генетику. Группе академиков-физиков, с которыми были тесно связаны биохимики В. А. Энгельгардт и А. Е. Браунштейн, удалось убедить правительство в необходимости финансировать исследования в области радиационной генетики и привлечь к этой работе квалифицированных специалистов из числа генетиков, раннее изгнанных с работы. В это же время была создана лаборатория радиационной генетики во главе с Н. П. Дубининым и рассекречена лаборатория Н. В. Тимофеева-Ресовского, занимавшаяся вопросами радиационной безопасности на Урале.

Институт, созданный В. А. Энгельгардтом в 1959 г., получил название Института радиационной и физико-химической биологии АН СССР (ИРФХБ), а в 1965 г. он был переименован в Институт молекулярной биологии (ИМБ). О сотрудничестве Владимира Александровича с генетиками в те годы я слышал в основном от генетиков старшего поколения, а свидетелем некоторых контактов в 1960–70-е годы был сам.

В 1956 г. В. А. Энгельгардт был назначен главой делегации советских ученых на сессии ООН, посвященной вопросам радиационной безопасности. В состав делегации входили крупные отечественные генетики С. И. Алиханян и А. А. Прокофьева-Белъговская. Делегация представила в ООН свои предложения о величинах предельно допустимой для человека дозе ионизирующей радиации, выработанные в лаборатории радиационной генетики Института биологической физики АН СССР. Руководителем этой лаборатории был член-корреспондент АН СССР Н. П. Дубинин. По свидетельству А. А. Прокофьевой-Бельговской, авторитет Владимира Александровича среди зарубежных учёных, наряду с авторитетом советских генетиков, участвовавших в выработке этих рекомендаций и в их изложении на сессии ООН, способствовали принятию сессией именно советских предложений о дозе ионизирующей радиации, удваивающей частоту мутирования хромосом человека. Эти рекомендации с тех пор стали международной нормой.

Мне посчастливилось в 1960–1982 гг. работать в институте, созданном В. А. Энгельгардтом, и с весны 1981 до весны 1982 г. быть одним из его заместителей в дирекции.

Создаваемый институт был задуман В. А. Энгельгардтом как институт нового типа. Он объединил биологов, физиков и химиков, решивших посвятить себя исследованию физико-химических основ жизни. Необходимость и плодотворность такой кооперации уже была доказана за рубежом. Именно совместными усилиями физиков, химиков и биологов была расшифрована α-спиральная структура белков, открыты двуспиральная структура ДНК и принцип генетического кода. Складывалась новая область науки и Владимир Александрович, которому тогда было 65 лет, проявил себя первоклассным стратегом. Создание института нового типа требовало усилий в решении многих трудных вопросов. К концу 1959 г. Энгельгардт подыскал себе молодого заместителя. Им был 38-летний биолог Иван Алексеевич Уткин, только что защитивший докторскую диссертацию, бывший до того директором Института экспериментальной биологии и патологии АМН СССР в Сухуми. И. А. Уткина рекомендовал В. А. Энгельгардту его друг, академик АМН Л. А. Зильбер. И. А. Уткин был уже опытным организатором. Будучи исключительно увлечённым, ответственным и порядочным человеком, И. А. Уткин не умел щадить себя и скончался в декабре 1960 г. от сердечного приступа.

В. А. Энгельгардт принимает иностранного учёного, крайний справа – И. А. Уткин.

В 1963 г. заместителем директора стал 30-летний к.х.н. Б. П. Готтих, который занимал этот пост до 1979 г. и внёс большой вклад в становление Института. Примерно в 1974 г. вторым заместителем директора по научной работе и тоже умелым организатором стал молодой д. х. н. Е. С. Северин, ученик академика А. Е. Браунштейна. Я упоминаю только эти три имени из числа ближайших помощников В. А. Энгельгардта, поскольку они освобождали его от изматывающих административных дел и поскольку именно на них лежала большая ответственность перед многочисленными государственными и партийными инстанциями (В. А. Энгельгардт не был членом КПСС), что делало эту работу ещё более тяжелой. В действительности помощников-энтузиастов у В. А. Энгельгардта было много. Можно было бы назвать десятки имён. Это было время научной романтики.

Владимир Александрович в те непростые для международного сотрудничества годы поддерживал контакты с зарубежными коллегами и, благодаря этому, Институт был открыт для широкого общения с ведущими зарубежными учеными. Наиболее крупным научным событием тех лет был 5-й Международный биохимический конгресс в Москве в 1961 г. В. А. Энгельгардт был организатором и председателем симпозиума № 1, посвящённого проблемам молекулярной биологии. На этот симпозиум он пригласил многих «звёзд» молодой и бурно развивавшейся молекулярной биологии: Ф. Крика, Дж. Уотсона, М. Мезельсона, П. Доти, только что ставшего известным М. Ниренберга, уже маститого С. Бензера и других. Конгресс и начавшиеся с тех пор многочисленные визиты в Институт зарубежных ученых, а затем серия двусторонних симпозиумов с коллегами из других стран создали благоприятную среду для развития молекулярной биологии в Институте и в стране в целом. Имя В. А. Энгельгардта было рекламой Института, и надо сказать, что сотрудники, среди которых редко кому было за 40, с большим энтузиазмом помогали поддерживать престиж Института. Привлечение молодёжи к ответственным организационным делам, в том числе к выполнению роли представителей Института, было стилем работы Института. Молодых сотрудников, владевших языками, периодически приглашали в кабинет Владимира Александровича с рассказом для гостей о направлениях и результатах работы или просто для светского общения, особенно когда визитёры приходили с жёнами, ибо некоторые молодые научные сотрудницы Института, как например Лора Ломакина, свободно владели английским языком.

Теперь несколько слов о стиле работы самого Владимира Александровича. Он тщательно готовился к своим выступлениям перед любой аудиторией – от сессий Академии наук до философского семинара в Институте. Подготовку к выступлениям он начинал с изучения исходных фактов в интересующей его области. Это позволяло ему вырабатывать собственное суждение, часто не зависящее от мнения авторитетов в данном вопросе. По его просьбе я дважды подбирал для него литературу по сугубо биологическим вопросам (в области зоологии и генетики), далёким от его профессиональных интересов, но таких, в обсуждении которых он должен был участвовать на сессиях Академии Наук и в других научных собраниях. Он не полагался на чужие авторитеты, вырабатывая свою точку зрения, и когда ему удавалось найти оригинальные аргументы для формулировки собственной точки зрения, он гордился этим.