Текст книги "Очерки о биологах второй половины ХХ века"

Кафе «Спираль» – это были эпизодические вечерние встречи научных работников Института с литераторами, артистами, историками. Они происходили в 60–70-х годах в полуподвальном помещении столовой Института, и кофе действительно подавался. Организаторам разрешалось пользоваться кухней, а «официанты» были из числа институтской молодежи. Душой и организаторами были М. Я. Тимофеева, В. В. Гречко, Л. Е. Минченкова, Э. Е. Минят и Л. Л. Киселёв. Из состоявшихся в кафе встреч я запомнил четыре: дважды приходил историк и писатель Натан Эдельман, который интересно рассказывал о дневниках Екатерины II и о декабристах, а молодой искусствовед Виталий Вульф – о детях А. Пушкина и о Наталии Гончаровой. Всё это были сведения, которые тогда, как правило, не публиковались, ибо отличались от устоявшихся догм, и это были новые для большинства из нас, биологов, знания и эмоции! Прекрасным был вечер в кафе, на котором выступала любимая В. А. Энгельгардтом певица-исполнительница романсов Г. Карева. Романс «Отцвели уж давно хризантемы в саду» она исполнила специально по его просьбе. А из встреч, на которых я не присутствовал, можно назвать встречи с народным артистом Казаковым, писателем Фазилем Искандером и Владимиром Высоцким. Эти гости «кафе» были «знаковыми фигурами» культурной жизни страны того времени. Кроме того, выступали историк Померанц, и племянник писателя Евгений Пастернак.

Встреча бывших сотрудников и аспирантов Института молекулярной биологии во время празднования 50-летия Института в мае 2009 г. Слева направо: академик Ю. В. Ильин, доктора наук, профессора Г. Б. Завильгельский, В. И. Иванов, Н. А. Ляпунова. (Фото автора).

Встречами в «кафе» не ограничивалась культурная жизнь в институте. Существенную культуртрегерскую роль в Институте играл С. Г. Тулькес, сотрудник Лаборатории изотопных методов. Он был физиком по образованию, окончившим Тбилисский университет. Он вёл какую-то плановую работу в лаборатории, но для интеллигенции института важнее была его эстетическая миссия: он оформлял стенгазету, писал плакаты для школ по молекулярной биологии, информировал нас о художественных выставках, концертах и сам был интересным художником. В 80-е годы он стал выставлять свои акварели и пастели на выставках. Он ездил с университетскими биофизиками на Беломорскую биостанцию МГУ и привез оттуда серию прекрасных пейзажей. Им были написаны очень удачные портреты А. Эйнштейна, Б. Пастернака и В. А. Энельгардта. Он был полезен в коллективе лабораторных работников для того, чтобы не дать лабораторным работникам «засохнуть» и не дать блуждать без руля в океане художественной информации. В. А. Энгельгардт, человек с определёнными вкусами в поэзии и живописи, очень ценил миссию Сэма Тулькеса в институте.

Ещё одним «институтским каналом» в искусство была пианистка Маргарита Чхеидзе, жена доктора биологических наук К. А. Кафиани, бывшего аспиранта В. А. Энгельгардта и руководителя группы в Институте. Время от времени К. Кафиани приглашал нас на её концерты то в зале им. Гнесиных, то в Доме Союзов.

Понятно, что доморощенные культурные явления типа «Кафе Спираль», выставки С. Тулькеса и концерты М. Чхеидзе были каплями в культурном море Москвы, и люди, нуждающиеся в том, чтобы время от времени вырываться из лабораторий на концерт или на выставку, могли бы обойтись и без этих «доморощенных поводырей». Однако молодежь, да и люди постарше, работавшие в институте с утра и до поздней темноты, всегда были благодарны тем, кто мог подсказать им или хотя бы рассказать, что происходит в культурном мире.

Целью этого очерка было описать, как постепенно формировался коллектив академического института, составленный из специалистов очень разного образования и разных специальностей: биологов, химиков и физиков, и насколько удачно оказалась эта кооперация и взаимное обучение в области, которая получила название «молекулярная биология». Напоминаю, что весь этот процесс развивался в стране со слабо развитыми возможностями для высокотехнологичной исследовательской работы на стыке наук, со слабыми связями с внешним миром (где наука всегда развивалась свободно и быстро). Я стремился показать как, «несмотря на, тем не менее и так или иначе» (“in spite of, nevertheless and anyhow” – N.V. Timofeef-Resovsky) в результате вырос крупный и лидирующий в отечественной науке институт, который сохранил эту роль, по крайней мере до начала XXI века, даже в исключительно трудные для российской науки 1990-е годы. В этом большую роль сыграл новый директор Института, академик А. Д. Мирзабеков. Работая в 90-е годы ежегодно по полгода в США, он нашёл себе блестящего заместителя, ежегодно (по 6 месяцев) исполнявшего обязанности директора – А. А. Краевского, также избранного академиком. Оба они использовали большой опыт работы в институте и широкий академический опыт другого заместителя директора – биолога А. В. Зеленина. Не менее важно, что они опирались как на ветеранов Института, так и на «среднее звено», выросшее при Энгельгардте и, конечно, на молодёжь.

Закончить мои субъективные воспоминания о молодых годах Института молекулярной биологии я хочу объективной справкой, которая будет представлена в следующем разделе. Это перечень крупных научных премий, полученных сотрудниками Института за первые 25 лет его существования. Этот список предоставил мне Анатолий Михайлович Крицын, учёный секретарь Института, успешно работающий на этом посту более 30 лет. Сейчас невозможно представить Институт без этого учёного и замечательного администратора. Он стал преемником заслуженных учёных секретарей Института, Б. П. Готтиха и М. Тимофеевой. Суховатый список свидетельствует о том, что было основным содержанием деятельности Института и о том, почему этот институт стал флагманом молекулярной биологии в СССР и России, научным учреждением, завоевавшим высокую репутацию в мировой науке.

Международные премии

1978 г. – А. Д. Мирзабекову присуждена премия Федерации Европейских биохимических обществ за исследования нуклеосом.

Ленинские премии

1976 г. – Г. П. Георгиев, О. П. Самарина (сотрудники ИМБ), совместно с А. С. Спириным, М. А. Айтхожиным, Н. В. Белицыной и Л. П. Овчинниковым – сотрудниками других институтов – за открытие и исследование информосом – нового класса внутриклеточных частиц, несущих информационную РНК (мРНК).

1980 г. – А. Е. Браунштейн – за цикл работ «Биологические функции, структура и механизм действия ферментов метаболизма аминокислот».

Государственные премии СССР

1969 г. – А. А. Баев, Т. В. Венкстерн, А. Д. Мирзабеков и Р. И. Татарская удостоены Государственной премии СССР за расшифровку полной первичной структуры валиновой тРНК из дрожжей.

1979 г. – В. А. Энгельгардт, Л. Л. Киселёв и Л. Ю. Фролова – за исследование обратной ДНК-транскриптазы (проект «Ревертаза), совместно с З. А. Шабаровой, К. Г. Казаряном (МГУ), В. М. Кавсаном (Киев), Н. А. Граевской (Ин-т полиомиелита АМН СССР, Москва), Р. И. Салгаником (Новосибирск) Р. А. Кукайн (Рига), Й. А. Ржиманом (ЧССР) и З. Розенталь (ГДР). 1983 г. – Г. П. Георгиев, Ю. В. Ильин, А. П. Рысков, Н. А. Чуриков, совместно с сотрудниками Института молекулярной генетики АН СССР В. А. Гвоздевым и Е. В. Ананьевым – за цикл исследований «Мобильные гены животных», опубликованный в 1972–1981 гг.

1983 г. – А. А. Прокофьева-Бельговская совместно с генетиками из других институтов (Н. П. Бочков, А. Ф. Захаров, Е. Ф. Давиденкова, Е. Е. Погосьянц) – за цикл фундаментальных исследований хромосом человека в норме и патологии.

1984 г. – Р. М. Хомутов, М. Я. Карпейский, Е. С. Северин, с группой сотрудников ИБХ АН СССР и других институтов удостоены Государственной премии СССР за цикл работ «Химические основы биологического катализа», опубликованных в 1964–1982 гг.

Премии Ленинского Комсомола

1975 г. – В. В. Носиков (ИМБ АН СССР) вошёл в число молодых авторов (сотрудников ИХПС), награждённых премией Ленинского комсомола за расшифровку первичной структуры ферментного белка – аспартаттрансаминазы.

1979 г. – А. В. Белявский, В. В. Шик, С. Г. Бавыкин – за цикл «Организация гистонов на ДНК в хромосомных субъединицах».

1981 г. – С. А. Лимборская, Д. А. Крамеров, К. Г. Скрябин, А. С. Краев и А. А. Баев-младший – за цикл работ «Исследование структуры генома высших организмов методами генной инженерии».

1984 г. – С. Ф. Берестень (ИМБ АН СССР), совместно с М. К. Нурбековым и И. А. Мадояном из Института органической химии СО АН СССР и Новосибирского университета – за цикл работ «Внерибосомный этап реализации генетического кода: структурно-функциональный анализ аминоацил-тРНК-синтетаз, тРНК и их взаимодействия.

1986 г. – А. Г. Габибов, А. В. Иткес, О. Н. Карташёва, С. Н. Кочетков, И. В. Смирнов, К. Т. Турпаев – за цикл работ «Физико-химические и биологические механизмы аденозин-3',5'-циклофосфат-зависимого фосфорилирования белков».

Институт общей генетикиим. Н. И. Вавилова АН СССР и академик Н. П. Дубинин

Этот очерк я хочу начать с описания обстановки, в которой был создан Институт общей генетики АН СССР (ИОГен), как она виделась мне, молодому цитологу и цитогенетику в 1966 году, когда Институт создавался. Ко времени организации ИОГен’а я уже шесть лет работал в Академии наук. Я закончил кафедру физиологии животных МГУ в 1957 г., а потом аспирантуру в Институте цитологии АН СССР в Ленинграде и вернулся в Москву. То были годы выхода генетики и всей биологии из лысенковской депрессии. В конце 1964 г. закончился одиннадцатилетний период правления Н. С. Хрущёва, который покровительствовал главе «мичуринской» биологии Т. Д. Лысенко. Среди прогрессивных членов АН СССР, биологов, химиков, физиков и математиков Лысенко пользовался дурной репутацией. Известно «Письмо 300 учёных» в ЦК КПСС о необходимости пересмотра положения в биологической науке, возникшего после августовской 1948 г. сессии ВАСХНИЛ. Были многостраничные обращения в ЦК КПСС от биологов В. П. Эфроимсона, Ж. А. Медведева и многие другие протесты против диктатуры Лысенко и насаждавшегося им лжеучения. В результате, как только Лысенко лишился покровительства руководителя КПСС, так вскоре, в 1965 г., он был освобожден от обязанностей директора Института генетики АН СССР, а Институт генетики АН СССР (ИГЕН) был закрыт.

Как и многие генетики моего поколения, я обучался генетике и цитогенетике путем самообразования, но под патронажем генетиков старшего поколения. А они охотно держали нас, молодёжь, в курсе своих усилий по восстановлению генетики и перипетий в сфере управления наукой. Когда создавался новый институт – ИОГен, я был младшим научным сотрудником Института молекулярной биологии АН СССР (ИМБ) и работал в лаборатории члена-корреспондента АМН СССР А. А. Прокофьевой-Бельговской, одного из ведущих цитогенетиков того времени. Она была тесно связана совместными работами и дружескими связями с большинством московских, ленинградских и новосибирских генетиков своего поколения, которое больше всего пострадало от лысенковщины. Александра Алексеевна была вовлечена в процедуру расформирования лысенковского Института генетики, превращения его в новый Институт общей генетики (ИОГен) и выборов его директора. Я объясню это несколько позже.

Александра Алексеевна перешла работать ИМБ, по приглашению его директора, академика В. А. Энгельгардта, в 1962 г. из знаменитой Лаборатории радиационной генетики, которой Н. П. Дубинин (тогда он был членом-корреспондентом АН СССР) руководил в Институте биологической физики АН СССР (ИБФ). Она рассказывала, что в 1956 г. Николай Петрович Дубинин поручил ей – мастеру цитогенетики дрозофилы – освоить методы работы с хромосомами человека. В том году шведы Тийо и Леван опубликовали простой метод приготовления тотальных препаратов хромосом человека и установили точное число хромосом человека – 46. Под руководством Н. П. Дубинина силами А. А. Прокофьевой-Бельговской, М. А. Арсеньевой и их помощников уже велись работы по радиационной цитогенетике обезьян, это была часть атомной программы Советского Союза. Немедленно после публикации метода Тийо и Левана эти работы были перенесены на клетки человека в культуре ткани. В молодом Институте цитологии и генетики СО АН СССР в Новосибирске (ИЦиГ) такие работы, также по инициативе Н. П. Дубинина, начал генетик старшего поколения Ю. Я. Керкис. Н. П. Дубинин, начиная с 1957 г., был директором-организатором ИЦиГ в Новосибирске, комплектовал кадры, планировал работу института, но оставался в Москве, руководя лабораторией радиационной генетики в ИБФ АН СССР. Результаты коллективного исследования действия ионизирующей радиации на хромосомы человека были от имени этого коллектива доложены А. А. Прокофьевой-Бельговской на сессии Генеральной ассамблеи ООН в Женеве в 1960 г., посвященной действию ионизирующей радиации на человека.

Первые успешные результаты, полученные советскими учёными относительно дозы ионизирующей радиации, удваивающей частоту хромосомных аберраций в клетках человека, вошли в постановление ООН. Этот первый маленький успех и другие признаки возрождения генетики создали атмосферу энтузиазма среди советских генетиков. Пафосный характер этой атмосферы усиливался блестящими устными и письменными (в широкой прессе) выступлениями прекрасных ораторов – Н. П. Дубинина и А. А. Прокофьевой-Бельговской, М. Е. Лобашова, В. В. Сахарова и других, что в то время было чрезвычайно важно для обеспечения государственной поддержки не только этих исследований, но и всей генетики. Внимание ЦК КПСС было самым серьёзным образом привлечено к тому, что генетики, которых уничтожал Лысенко, «оказывается» вносят существенный вклад в обеспечение обороноспособности и безопасности СССР в условиях гонки атомных вооружений!

Н. П. Дубинин и первый учёный секретарь Института общей генетики АН СССР, доктор биологических наук Мелица Альфредовна Арсеньева-Гептнер. (Фото 7.1–7.3 – из архива Мемориального кабинета Н. И. Вавилова ИОГен РАН).

В 1961 г. вышло распоряжение Президиума АН СССР о создании в 14 разных институтах Академии наук сети лабораторий, которым поручалось разрабатывать проблемы биологи живых организмов в космосе – космической биологии. Одна из этих лабораторий была создана в упомянутом выше ИМБ АН СССР, именно ее возглавила А. А. Прокофьева-Бельговская. С этого времени и до моего перехода в ИОГен АН СССР в 1982 г., я работал с Александрой Алексеевной в ИМБ АН СССР, которым руководил академик В. А. Энгельгардт. Прокофьева-Бельговская собрала вокруг себя молодёжный коллектив и методично знакомила нас с проблемами генетики и с генетиками. Время от времени мы посещали семинары лаборатории Николая Петровича Дубинина – те, на которых обсуждались проблемы цитогенетики, но более интенсивно мы обучались на разнообразных семинарах по молекулярной биологии и молекулярной генетике в стенах ИМБ, а также Радиобиологического отдела Института атомной энергии им Курчатова – будущего Института молекулярной генетики АН СССР, и в других местах. Моё знакомство с генетикой, радиационной генетикой и радиационной цитогенетикой произошло в 1958–61 гг. на семинарах, конференциях и лекциях, проводившихся Н. В. Тимофеевым-Ресовским на его биостанции в Миассово на Урале. К Прокофьевой-Бельговской я попал именно через Тимофеева-Ресовсого и был уже как-то подготовлен для работы в области цитогенетики, в частности прошел практикум в цитогенетической группе Н. В. Лучника и Л. С. Царапкина в Миассово в 1960 г.

Организация ИОГен’а готовилась тщательно и курировалась лично Президентом АН СССР академиком М. В. Келдышем. Он знал имена ведущих генетиков, в том числе через коллег-математиков, которые еще в 30-е годы сотрудничали с генетиками: через А. Н. Колмогорова, М. А. Лаврентьева, А. А. Ляпунова и через физика И. В. Курчатова. Мстислав Всеволодович Келдыш был лично знаком и с А. А. Прокофьевой-Бельговской. Их познакомил В. А. Энгельгардт, который в 1955–59 гг. был академиком-секретарём отделения биологических наук Академии и входил в состав Президиума АН СССР, членом которого был и М. В. Келдыш.

В 1959 г., организовав Институт молекулярной биологии (сначала он носил более сложное название с аббревиатурой ИРФХБ), В. А. Энгельгардт покинул пост академика-секретаря, но занимал очень активную позицию и был влиятелен в академических кругах, а М. В. Келдыш стал в 1961 г. Президентом АН СССР. Прокофьева-Бельговская, знакомая с Энгельгардтом с довоенных времен и ставшая сотрудницей его института, оказалась в роли доверенной связной между Келдышем и генетиками. Летом 1965 г., находясь в деревне на родине своих родителей в Ленинградской области, Александра Алексеевна получила телеграмму генетика, члена-корреспондента АН СССР Б. Л. Астаурова о том, что она должна срочно явиться к Президенту АН СССР М. В. Келдышу.

Прямо с поезда, в летнем простеньком платье, Александра Алексеевна отправилась в Президиум Академии наук. Мстислав Всеволодович сказал ей, что Президиум АН СССР создает временный учёный совет, который должен разработать структуру нового института, и выдвинуть кандидатуру директора; институт будет называться Институтом общей генетики. Он попросил Александру Алексеевну войти в состав инициативной группы и поддерживать связь с ним. Александра Алексеевна была взволнована этим событием и рассказала о нём в нашей лаборатории. Я не знаю всего состава инициативной группы, но её совещания, по словам той же А.А., проходили дома у Б. Л. Астаурова.

На первом этапе обсуждалось несколько имён возможных кандидатов на пост директора ИОГен, назывались имена академиков даже не из биологов, а также биологов, но не членов АН СССР. Однако довольно быстро все обсуждения свелись к кандидатуре Н. П. Дубинина. Это решение выработалось как небесспорное, но, как говорят теперь, – консенсусное. Интересно, что многие совещания инициативной группы проходили без приглашения Н. П. Дубинина. Дело в том, что большинство участников этих совещаний (С. И. Алиханян, Б. Л. Астауров, Е. Е. Погосянц, В. В. Сахаров, Б. Н. Сидоров. Н. Н. Соколов, Н. И. Шапиро, Р. Б. Хесин, В. П. Эфроимсон и др.), знавшие Н. П. Дубинина с 20-х и 30-х годов, сходились во мнении, что Николай Петрович Дубинин, при несомненных лидерских способностях и заслугах в генетике и в её защите от Лысенко, обладает непростым характером, и есть риск конфликтов с ним по этическим и моральным поводам. Однако деловая часть перевесила. Более того, когда был объявлен очередной конкурс на соискание Ленинских премий в области науки и техники, то, как говорила Прокофьева-Белговская, сознавая всю важность получения такой премии кем-нибудь из генетиков, инициативная группа решила отбросить все личные моменты, «сложить все свои достижения и вручить их одному лидеру советской генетики – Н. П. Дубинину, без соавторов» (которые были во многих фундаментальных совместных работах). В 1966 г. Н. П. Дубинин был избран действительным членом АН СССР, награждён Ленинской премией и стал директором вновь созданного Института общей генетики АН СССР. Генетики праздновали победу!

Институт начал формироваться на основе той структуры, которая была выработана расширенным временным учёным советом АН СССР по генетике. Прокофьева-Бельговская получила предложение Н. П. Дубинина перейти с ее лабораторией кариологии из ИМБ в ИОГен. Это приглашение Александра Алексеевна вынесла на обсуждение лабораторного семинара и семинар единогласно (включая её саму) решил отказаться от этого предложения…Почему?

Формальная причина отказа была в том, что мы тогда работали в хороших условиях, в удовлетворительных помещениях, в оборудованном и более или менее обеспеченном институтуте, который интенсивно развивался, а ИОГен находился в ужасных условиях в отношении лабораторных помещений и оборудования. Ясно было, что это положение будет исправлено, но когда? Все мы тогда заканчивали наши кандидатские диссертации, а некоторые из нас уже приступили к экспериментам по будущим докторским диссертациям, и возвращаться в разруху значило потерять темп и время. Но были и другие, «долгосрочные» или «стратегические», и поэтому более важные аргументы.

Н. П. Дубинин (справа) и Б. Н. Сидоров у временного помещения лаборатории радиационной генетики Института биофизики АН СССР (1950-е годы).

До организации ИОГен, кое-кто из нас (И. В. Вешнева, С. И. Слезингер) уже работали в лаборатории Н. П. Дубинина в Ин-те биофизики, А. Б. Иорданский побывал сотрудником московской группы ИЦиГ СО РАН (в лаборатории А. Н. Луткова), О. Н. Капитонова была сотрудником ВНИИ антбиотиков в группе Прокофьевой-Бельговской, Ю. Ф. Богданов несколько лет сотрудничал с новосибирским ИЦиГ, заложенным Н. П. Дубининым, и все мы бывали на семинарах лаборатории Н. П. Дубинина в Москве. Что мы вынесли из этого опыта?

Радостное настроение сотрудников только что созданного Института общей генетики АН СССР в 1966 г. Слева направо: неизвестная, Борис Николаевич Сидоров, Нина Николаевна Орлова.

Мы уже знали, что у Н. П. Дубинина есть существенные трения с соратниками 30–40-х годов, ставшими сотрудниками его нового института (документ я приведу ниже). Мы наблюдали, как Н. П. Дубинин поддерживает слабые работы своего фаворита В. Щербакова, как он поддержал и, несмотря на полный провал, продолжал защищать молодого сотрудника И. Л. Гольдмана, от которого недавно с облегчением избавилась наша лаборатория в ИМБ, а И. Л. Гольдман выступил с безграмотной работой на семинаре лаборатории Н. П. Дубинина. И. Л. Гольдман утверждал, что, якобы, открыл редукционное деление хромосом в культуре соматических клеток человека (лейкоцитов или фибробластов). Это была бы сенсация, если бы это было доказано, но он отказался предъявить свои цитологические препараты, а фотографии, на которых в некоторых метафазных пластинках было 20 хромосом, а в других 23 или 24, выглядели как обрывки клеток на плохом препарате, и не было доказательств (например, фотографий), из которых бы следовало, что так «почти редукционно» расходились хромосомы в ходе анафазы. Однако Николай Петрович Дубинин настаивал (!), что это – замечательная работа. Кстати сказать, до того, как И. Л. Гольдман пришёл работать (или прикомандировался) к Дубинину, он в течение года (в период между 1962 и 1964 гг.) стажировался в нашей лаборатории у Прокофьевой-Бельговской. После года этой стажировки директор института, В. А. Энгельгардт, и его заместитель Б. П. Готтих заявили, что ни в коем случае не оставят И. Л. Гольдмана в институте, даже если А. А. Прокофьева-Бельговская будет очень просить об этом (кстати, она и не просила), настолько Гольдман скомпроментировал себя манерой работы в коллективе: «Ира сделает мне препараты, Оля их сфотографирует под микроскопом, ты мне их напечатай, а я тебе оформлю справку медкомиссии на автомобильные права»…(он был врачом по образованию). В общем, от понятий научной этики он был далёк.

Но приступим к описанию событий в Институте общей генетики.