Текст книги "Закрытие Америки"

Росси связалась по телефону с Вальдивией – паспорт не подбросили, и у нас теперь появились основания полагать, что русские плохие парни не в пример лучше плохих чилийских парней, потому что они, случается, подбрасывают документы – и это мы должны гордиться нашими плохими парнями! Опять застряли на списке украденного. Сверяли, чего и сколько. Когда дошли до китайских салфеток для протирки объективов, Серега сказал мне по-русски:

– Создается впечатление, что им далеко не все равно, что у нас украли.

– Сочувствуют все-таки.

– Наоборот, у меня сильное подозрение, что эти ребята тоже на-

деются принять участие в дележе нашего рюкзачка. А ты гордился, что коррупция – исключительно российская духовная скрепа. Шире смотри на вещи.

– Имейте в виду: по чилийским законам безвизовое проживание ограничено тремя месяцами, – вернулась к разговору Росси.

– Я никуда уезжать не собираюсь! – вдруг заявил Серега.

– Это как?

– Без паспорта никто не выпустит.

– Получайте новый – какие проблемы?

– Исключено – в посольстве бессрочная забастовка.

– Шутка? – засмеялась Росси.

– Можете проверить.

Росси позвонила куда-то, ей подтвердили, что так оно и есть –

забастовка.

– Дело в том, что я решил остаться, – сказал Серега. – Мне как раз подходит ваш климат. И главное, люди отзывчивые: попросишь денег – дают.

– Вы вообще-то что?.. Кто? Чем занимаетесь? – опешила Росси.

– Никто, ничто и ничем не занимаюсь. И горжусь тем, что не работал ни одного дня в жизни. Будьте любезны, подскажите, куда обратиться за социальным пособием и где мне, наконец, харчеваться?

– Э-эй, ты что городишь?! – сказал я Сереге по-русски.

– Я хочу, чтобы они меня выдворили отсюда, другого способа вернуться домой я не вижу, – объяснил он мне так же по-русски.

Правильно, а что ему оставалось?! Я тоже включился в разговор.

– Вы его не слушайте… Не то еще наговорит. Должен вам сказать, мой друг тяжко болен шизофренией и не в состоянии отличить реальный мир от собственных фантазий. Увы, тут можно только посочувствовать. История болезни семейная: два брата – дегенерата, две сестрички – истерички, два племянника – неврастеника, два деверя – шизофреника…

– Вот как! А с виду как будто в порядке… Мм… такое обманчивое впечатление… – Капитан Росси щелкнула зажигалкой, закурила.

– А вот это, – отодвинул я зажигалку, – надо держать от него подальше. Видите ли, еще в детстве была история… сестра, брат, керосин, поджег, спички… Потушили, приняли меры, жаль только, школа сгорела. Обидели мальчика – не приняли в пионеры… И наказать нельзя, потому что справка вот… Охраняется ЮНЕСКО как редкий вид идиота. – В общем, я собирал в кучу все, что пришло в голову на эту пикантную клиническую тему.

– Уймись! – взмолился Серега. – Я так много узнал о себе нового, что как теперь с этим жить дальше, не знаю.

Кажется, мы произвели впечатление на капитана Росси, обещала помочь, и у нас не осталось сомнений, что если не сегодня, то завтра Серегу отправят в обратку, причем за их, чилийский, счет.

Только мы устроились за столом под фикусом в патио, только налили, только чокнулись… и Ана-Мария позвала к телефону. Звонили из посольства.

Послица тотчас отреагировала, получив от капитана Росси срочное электронное послание со слезной просьбой содействовать в получении паспорта и отправке в Израиль безнадежно больного олигофренией, шизофренией и прочим дебилизмом соотечественника. Прежде всего, она заверила, что от всей души сочувствует. Уважая гуманитарные ценности, она всегда стоит на страже интересов больных, сирых, ограбленных и убогих. Но в данной ситуации, к большому сожалению, она не имеет полномочий содействовать даже при всем желании, поскольку не располагает технической возможностью совершить какие-либо канцелярские действия, так как Комитет разрешает доступ к делопроизводству только в исключительном случае, каковым считается случай с летальным исходом. Серега выразил сожаление и принес извинения, что его случай не является таковым, заверив, что это всего лишь вопрос времени. В свою очередь он пожелал послице крепкого здоровья и успехов в борьбе за повышение заработной платы.

– А чем нам здесь плохо? – одну бутылку мы уже уговорили, Серега открывал вторую, и сказанное пробкой – наконец-то вырвавшейся из тесного заточения на свободу – смачное «чпок!» красноречиво подтвердило, что красиво жить нам никто не запретит, даже всемогущие шпионы, замышляющие мировой заговор.

– Язык не повернется пить такое вино и говорить, что нам здесь плохо, – подставляя бокал и любуясь, как рубиновая струйка наполняет его, согласился я. – Тем не менее, должен сказать, что я отсюда сваливаю… Оставлю тебя здесь дней на десять, а сам сгоняю в Перу.

Нелегко далось это решение. Да и когда я его принял, не было уверенности, что поступаю правильно. Уж если не заладилось путешествие, сиди тихо, не дергайся, а у меня, видите ли, зудилось под хвостом. Куско и Мачу Пикчу значились в нашей маршрутной карте, и было бы обидно не засвидетельствовать почтения древнему городу инков и резиденции императора Пачакути Юпанкуи. Если не сейчас, то когда еще? Из Сантьяго все-таки ближе, чем из Е-бурга, – всего каких-нибудь три тысячи километров.

Ах, Сальта!..

С

ерега проводил меня, посадив в автобус до Мендозы – это уже Аргентина. Там я перескочил в автобус до Сальты. Дальше следовало пилить до границы с Боливией, пересечь эту загадочную страну и проехать по Перу до Куско. Есть и другой путь: до Арики, от нее на Такну, где имеется переход из Чили в Перу. Я все же нацелился через Боливию, куда ушла и где растворилась Сильвия. Следует упомянуть и третий путь: нормальные люди добираются до Куско самолетом.

Ах, Сальта! Сальта! Город-сказка, один из красивейших на земле, наполненный веселым фольклором, песнями и танцами. В таком городе хочется жить, особенно если в кармане шуршат песо. Что-то я поздновато спохватился – надо было срочно разменять баксы.

В самом центре, на площади 9 Июля, у закрытого обменного пункта стоял меняла, к которому я и направился, но вдруг заменжевался – в непосредственной близости от него паслась мухера-полицейская. Читал в интернете, что бывают облавы, подставы и будто бы даже есть суровая статья в УК Аргентины за нелегальный обмен валюты. По большей части интернетовская инфа недостоверна, если речь идет о таких дальних странах, как Аргентина, однако я не настолько самоуверенный, чтоб начисто все отметать. Остановился в нерешительности, как бы разглядывая памятник Альваресу.

– Ду ю вонт ту эксченж ту хандрид долля? – меняла сам подвалил ко мне на ломаном английском. Видимо, у меня на лбу бегущей строкой высвечивалось, сколько мне надо песо для полного счастья.

Подстава или нет? Как узнать? Только опытным путем, сеньоры. На виду у прохожих, на глазах у полиции, под прицельными взглядами замерших в камне Хуана Антонио Альвареса и 14 муз, олицетворяющих 14 провинций Аргентины, в самом центре Сальты, на площади 9 Июля, я разменял 200 баксов по курсу 11.

Президента Аргентины Кристину Элизабет Фернандес де Киршнер оппозиция критикуют за отсутствие продуманной экономической политики. Ну нет этой политики – зато есть вино и стейки. И еще как сторонний наблюдатель отмечу: красотка Киршнер создала все условия для того, чтобы народу жилось интересно. Интрига в том, что никто не знает, какой завтра будет курс, и аргентинцы все поголовно играют в чендж – меняют песо на доллары и обратно. Мы тоже приобщились к этой занимательной игре. С кем только не играли! В Буэнос Айресе мы расписали чендж на 2 тысячи баксов с одной азартной старушенцией. В банке курс 8,5, а мы ей втюхали по 12. Что интересно, сеньоры, деньги, как вам уже известно, украдены, однако гордость за результат осталась, переполняет и продолжает тешить наше самолюбие.

Вечером перед автобусом я еще посидел в кафе, связался по скайпу с Серегой. Он, как и намеревался, совершенствовал испанский. В хостеле проходили практику девчонки из Франции, совершенствуя свой испанский. Они также были не прочь сделать первые шаги в изучении русского и поболтать на английском. Днем он шатался по городу, слушал уличных музыкантов, посещал музеи, погружаясь в доколумбовскую цивилизацию, вечером готовил себе ужин, садился с бутылочкой в патио и смотрел в небо из каменного колодца на чужие звезды. И однажды сверху, разглядев его одинокую фигурку, снизошел, спустился на его стол сизокрылый голубь. Серега угостил птицу рисом и хлебными крошками. На следующий день голубь снова прилетел. Человек и птица подружились. Серега назвал сизаря Карлосом в честь нашего амиго из деревни Путре.

В стране высокой духовности

Е

ще было темно, когда автобус закончил свой маршрут в городкеЯкуиба. Терминал представлял собой небольшую, рассчитанную на один автобус, площадку и сарайчик с окошечком кассы. Я спросил у кассира, где la frontera (граница). Он махнул за левое плечо. Городок спал, и я пробирался к границе чуть ли не на ощупь. Желательно было уточнить направление. К счастью, я увидел одиноко светивший фонарь и загадочный силуэт, прислонившийся к стене одноэтажного кирпичного строения, золотисто взблеснувшую струйку. Подойдя, я подождал с минуту из вежливости, извинился и спросил, где-таки граница. Сеньор что-то промычал, струйка несколько изменила направление и, упорно дробя кирпичную кладку, однозначно указывала, что данное строение и есть иммиграционный офис и что священный рубеж – тута. Я обошел дом и увидел небольшую очередь ненормальных, желающих пересечь границу Боливии. Мы – друзья. У нас много общего. Они, как и мы, встали с колен, мы вместе дружим против американцев. Но что-то, сеньоры, я вдруг засомневался в искренности дружеских отношений, когда иммиграционный офицер попросил с меня за визу 50 баксов, а взял 60, сдав со стольника только 40. Передо мной в очереди стояла девчонка из Эстонии – где эта страна, найдите ее на карте! – и этой свиристелке он сказал «велкам» и денег не взял. Вот она, цена нашей дружбы – 60 баксов.

В Якуибе я провел полдня, бродил по улицам, шерстяным альпачьим рынкам, магазинам, приглядывался к прохожим и торговкам. Сильвия не выходила из головы, я полагал, она в Боливии, и, если повезет, встречу ее. Вероятность встречи была ничтожна. Страна не такая уж маленькая, и никто не подскажет, где искать человека без паспорта и вне закона. Вот так, с фонарем средь бела дня… Но ведь бывало, у меня случались чудесные совпадения, нежданно-радостные встречи. Потом, переехав в Ла-Пас, я с той же маниакальной упорностью заглядывал под широкополые шляпы в лица боливийских женщин, порой основательно смущая их.

Изучив таким образом население нескольких боливийских городов, я получил исчерпывающее представление о стране. Высокая духовность, которую провозгласил президент Боливии Эво Моралес, сказывалась во всем: в обилии попрошаек, зазывал и отсутствии туалетов. Никаких сомнений, потомки племен аймара, бороро, кечуа и тупи-гуарани построят социализм, свой индейско-марскистский. Их высокая духовность настояна на священных листьях коки. Работать по 15 часов и быть высокодуховным можно только жуя листья коки. Наш национальный сорокаградусный напиток на поверку оказался не таким эффективным.

К вопросу о менталитете

В

боливийском иммиграционном офисе мне поставили штампик «Выбыл», в перуанском шлепнули «Прибыл». Считая, что формальности закончены, я поспешил обратно в автобус, но вскоре проводник подошел ко мне и сказал, что требуется пройти еще полицейский досмотр. Это было что-то новенькое.

Для начала мордастый полицейский меня обшмонал. Достав из моего кармана бумажник и пристально глядя мне в глаза, строго спросил:

– Сколько у вас денег?

– Вот столько, – показал я, немного раздвинув пальцы, большой и указательный. Странный вопрос. Делать мне нечего – деньги пересчитывать. Знаю приблизительно, и этого достаточно. Мордастый требовал, чтобы я сказал точно. – Это я вам сказать не смогу, и никакой русский не скажет, сколько точно, до копеечки, у него в кармане денег – менталитет такой. У нас даже президент не знает, какую зарплату он себе положил. – Мордастый открыл мой бумажник, и сам, грязными пальцами, стал пересчитывать мои деньги.

– Мы в России, – попенял я ему, – никогда такой херней не занимаемся – обычно складываем купюры в стопку и замеряем линейкой.

Мордастый продолжал выполнять свою поганую работу. Понятно, подумал я, будут грабить. Ладно, зато по Боливии проехал без проблем, а предыдущий автобус остановила группа вооруженных товарищей – и дальше пассажиры уже ехали налегке.

Полицейский держал в руке мой бумажник, поднимая и опуская его перед моим носом, как бы взвешивая, и задавал обычные вопросы, откуда я и с какой целью пожаловал в Перу.

– Отдай хотя бы кредитную карточку, – попросил я его.

– Это твой амиго? – он не услышал моей унизительной просьбы и указал на американского туриста, которого шмонали еще тщательнее, заставив раздеться и снять сэнделы.

– Нет, – открестился я, – с этим сеньором я не знаком.

Он еще раз взвесил в руке мой кошелек и вдруг протянул его мне. Я прямо ошалел от счастья. Выйдя из ментовки, утолил жажду, купив у торговки на остававшиеся монеты боливиано два стакана апи морано (кукурузный напиток с ананасом и пряностями).

Подходя к автобусу, я обратил внимание на стайку собак, они пересекали границу совершенно беспрепятственно. И ворона перелетела из Боливии в Перу, а другая – обратно. Я позавидовал животным – они достигли такого уровня свободы, до которого нам, гомо-сапиенсам, предстоит еще долго-долго эволюционировать.

Наконец поехали, еще часа три пилили вдоль озера Титикака

Булыжник – оружие пролетариата,

если нет под рукой калаша…

У

меня еще с репортерской юности выработалась привычка засыпать мгновенно независимо от уровня удобств. Если некуда прилечь, усну стоя. А тут пожалуйста: cama или semicama, то есть мягкие, как в самолете, раскладывающиеся почти до 180 градусов сиденья. Автобусы «Mersedes», «Scania» и «Hundey» двухэтажные, обязательно туалет, а чаще – два. В дороге проводник предлагает подушку и плед, подает легкий завтрак; по телевизору кино. Переночевать в автобусе стоит как номер в отеле. Из чего следует, что за сравнительно небольшие деньги можно исколесить всю Южную Америку, что мы, собственно говоря, и делали. Да и какой русский останется киснуть в отеле, если есть возможность ровно за те же деньги проснуться в тысяче километров от места, где уснул вчера!

Я надвинул на глаза шоры, подаренные мне British Airways, и уснул. Но вскоре подскочил как ужаленный оттого, что услышал:

– Я выиграл! Я выиграл! – орали по-русски, хотя и с акцентом – последние два месяца слышать родную речь для меня было неслыханной роскошью.

Голос доносился из телевизора. На железных бочках из-под горючки сидели два мужика в полушубках и играли в карты. Знакомый антураж: буровая, техника, груды искореженного железа, контейнеры, ящики. Картина вполне реалистичная – работал на Ямале, подтверждаю, но дальше – фантастика. В небе зависла неопознанная летающая штуковина – вроде большого магнита, и все железо, весь хлам вместе с поганцами-мужиками притянулся к ней. Космический мусорщик улетел – и чистая сверкающая голубыми льдами Арктика заискрилась первозданной чистотой. Ролик длился какую-нибудь минуту, его сменил дежурный детектив. Откуда эта агитка? Не иначе – враги подбросили. Боятся, что мы загадим Арктику. Зря боитесь, господа, – уже загадили! Наша Арктика – хотим и гадим! Хотели и произвели 132 ядерных взрыва на Новой Земле, одна только царь-бомба («кузькина мать») шарахнула, как 10 тысяч хиросимских, можем устроить полномасштабные военные учения на острове Врангеля – чтоб всем врагам, а заодно и белым медведям тошно стало.

Я снова надвинул на глаза шоры, вдобавок воткнул в уши беруши, подаренные мне авиакомпанией Emirates, закутался пледом… меня вмиг закружило, замело, укутало снегом – теперь я шагал в своих стоптанных унтах по профилю, от вешки к вешке; каменно затвердевший снег пел под ногами. Где тонкий наст, там нежно и высоко: скрим, крим, прим; где толстый, там низко и грубо: граб, груб, гроб… Я остановился перед круглой воронкой, уходящей глубоко в землю. Оттуда, из адских глубин, доносились звуки, вносящие хаос и дисгармонию в музыку тундры. Что-то трещало и гремело, тысячи голосов сливались в отчаянный и глухой вопль.

Остановились – я это всегда чувствую сквозь сон. Стоим. Меня не напрягало, что стоим, – в тот момент меня занимало то, что происходило со мной во сне. Но теперь звуки доносились извне, с улицы. Я воткнул беруши поглубже. Примитивный пробковый гаджет, когда же придумают высокотехнологичную нанозатычку, которая бы надежно отключала от внешнего мира?! Чтобы уйти во внутренний. Иногда, сеньоры, это просто необходимо. Я по-своему понимаю герметический принцип соответствия – что внутри, то и снаружи. Погружаться в сознание и там путешествовать тоже интересно. При условии, если накопилось достаточно впечатлений внешнего мира. Без энергии внешних впечатлений внутренний мир пустынен и бесплоден. Накапливаю ее в путешествиях и при удобном случае поднимаю, уже освоенную, расцвеченную снами и воображением. В данный момент меня интересовала воронка, глубока ли. И что это за звуки доносятся из нее?.. Поехали… Автобус, скрипя, накренился в одну сторону и в другую, заскрежетал днищем о камень, встал. О, черт! Я снял шоры, вынул беруши, прильнул лбом к холодному стеклу, вгляделся: ночь темна, горят автомобильные покрышки… Впереди машины и позади. Мы попытались объехать пробку, свернув с дороги, и проложить путь через поселок. Дурацкая затея – наш «Mersedes» слишком шикарен, чтобы ездить по грунтовке, – ему подавай ровный асфальт. Спать! – утро вечера мудренее. Сиденье рядом было не занято, и я, располагаясь удобнее, растянулся на двух, закрылся пледом. И правильно сделал – в следующую секунду взорвалось стекло моего окна – тысячи мелких крупитчатых стеклянных кусочков осыпали с ног до головы, дохнуло холодом из образовавшегося проема. Булыжник просвистел над моей головой, ударился в кресло. К автобусу бежала разъяренная ватага в касках и спецодежде. Пробарабанил град камней, черная кипучая людская масса – горящие только, как у диких животных, глаза – облепила борт, с торжествующими воплями давай раскачивать автобус, норовя опрокинуть… Тяжеловат, однако, наш двухпалубный «Mersedes». Подошли еще несколько человек, бородач в камуфляже с «Ремингтоном», я определил его как «Команданте», ловко вскинув ружье, трижды шмальнул по колесам – и те поочередно испустили дух. Оставив нас в покое, ватага перекинулась к грузовику «Man», который по нашему примеру тоже намеревался объехать затор.

Пассажиры пришибленно молчали.

– Что происходит? – спросил я у проводника.

– La desorganizacion (беспорядки), – сказал он, позевывая.

– Вижу, что беспорядки. Кто эти люди?

– Шахтеры.

Беспорядки случаются в Перу несколько раз в году по разным причинам и поводам. Народ в этой стране горячий, и без жертв, как правило, не обходится. Вникать в причины и следствия того, что происходило сейчас, мне решительно не хотелось. Единственное, что меня интересовало, надолго ли мы тут застряли. Времени на Мачу Пикчу у меня оставалось не так много, надо было что-то предпринимать. Одно радовало, что был налегке. Я попросил, чтобы открыли дверь, и выскользнул в ночь.

Повсюду груды хлама, искореженного железа, перевернутые мусорные контейнеры. Освещая этот первозданный хаос, тут и там по обочинам, адски дымя, горели машины. Трасса была плотно запружена грузовиками, автобусами и легковыми автомобилями на всем видимом протяжении. Углядев красную коробочку мототакси, я подумал, что на этой маленькой верткой мотопиле можно проскочить.

– Вывези меня отсюда, – сказал я водителю, парню лет двадцати.

Он только развел руками, я достал сто баксов, он нерешительно взял зеленую бумажку, сунул ее в карманчик рубашки, сказал, что попробует.

Отодвинув в сторону валявшийся на обочине телеграфный столб и откатив несколько каменных глыб, мы съехали с дороги, перевалили через кювет, и тут выбежали трое, с ними тот самый «Команданте» с ружьем.

– Вы не имеете права меня задерживать.

– Иностранец, – сказал один, – пусть едет своей дорогой.

– Он еще может нам пригодиться, – сказал другой и что-то еще добавил, но тихо, не для моих ушей.

– Пройдемте, сеньор, вам нужно отдохнуть с дороги.

– Спасибо, я не устал.

– У вас такой измученный вид, – один из них бесцеремонно толкнул меня в спину.

– Что вы себе позволяете?! – возмутился я. – Я буду жаловаться в полицию!

– Жалуйтесь – вот, кстати, и полиция: Чип и Дейл спешат на помощь.

Два крепыша в шортах и майках волокли за ноги полицейского. Лицо разбито в кровь, голова в шлеме, безвольно болтаясь, стучала на неровностях дороги. Боже, какой мятежный, яростный восторг озарял лица этих вечных тружеников, еще вчера копошившихся в темных недрах и вот теперь вылезших на поверхность и вдохнувших опьяняющего воздуха вседозволенной свободы!

Смердя едким дымом, горел полицейский пикап.

Меня подвели к каменному одноэтажному флигелю, примыкавшему к магазину, впихнули в темное помещение. Дверь захлопнулась за мной.

Посветив телефоном, я нашел выключатель. Затеплилась лампочка, при ее депрессивном свете едва можно было разглядеть очертания предметов. Это была довольно просторная подсобная складская комната, два окна, забранные решетками, подслеповато смотрели в озаряемую кострами глухую ночь; вдоль стены нагромождены коробки с продуктами; на топчане лежал человек, с головой укутанный в одеяло, свисала только нога, обутая в сапог, на нем поблескивала железная пряжка.

– Сеньор, – сказал я.

Сеньор не ответил. Тихонько, чтобы не будить его, я сел на охнувший подо мной старый диван, задвинутый в нишу, образованную мешками с крупой. Было около трех часов ночи.

В поисках какого-нибудь питья я вскрыл несколько коробок – соусы, банки консервов, коробки с вином. О, «Альберто Моро»! Это вино мы открыли на Огненной Земле благодаря нашему другу Франциско Моро, намекавшему, что со знаменитым Альберто они не просто однофамильцы. Выпив с полбутылки, я подверг горестному анализу все произошедшие с нами неприятности. Надо же было так удачно выбрать время, так точно спланировать маршрут, чтобы собрать все, какие только возможно, приключения. Началось с того, что мы пришли на набережную Вальдивии к тому месту и в тот самый час, где и когда орудовала шайка воришек; шпионы устроили свой заговор именно в тот день, когда мы приехали в Сантьяго и собирались получить паспорт; землетрясение началось ровно тогда, когда мы оказались на севере Чили; шахтеры устроили беспорядки в аккурат к моему проезду. Мы тщательно составляли маршрутную карту. И месяца полтора все шло, как расписали! Такая длинная плавная волна! Скользить и скользить…

Да, было нелегко. 6 дней трека на Торрес дель Пайне. С тяжелыми рюкзаками километров по 25 в день, и никаких шерпов. Анды – не Урал, покруче будут горки. В чилийском национальном парке условия жесткие: палатку разрешается ставить только в кемпинге. Устал или нет, но до лагеря обязан дойти. Костра не разводить, мусор не бросать, курить только в отведенном месте. Мы тащили с собой в рюкзаке пустые консервные банки, Серега нес в кармане бычок от сигареты… Не ропщу и с правилами согласен. А как было иначе сохранить этот удивительный уголок планеты в первозданном виде?

Мы прошли маршрут, поднялись к озеру на высоту 3,5 тыс. метров. Наши мучения были вознаграждены. Гляньте на фото, если вы скажете, что видели что-нибудь более впечатляющее, не поверю.

Потом сходили на Фицрой – национальный парк Аргентины. Как и на Торресе, – цветные остроконечные гранитные пики гор.

Ледники, изумрудные озера, горные речки, из которых мы безбоязненно хлебали воду; бродили по сказочным лесам, встречали на тропе дивных птиц и животных. И плавали на катерке у ледника Перито Морено, видели огромные синие айсберги. А Огненная Земля!..

Тут мне, сеньоры, открылся промысел Создателя, для чего он сотворил мир. Сообщаю: для красоты! Баловни судьбы, мы столько увидели!..

Вполне логично, что теперь по контрасту и для полноты ощущений полагался другой опыт, тем более что в шкуре заложника мне еще не приходилось бывать. Сам дурак – не надо было высовываться из автобуса. Нарушил элементарное правило сёрфера: если попал под мощную волну, расслабься, замри, дождись, пока перестанет крутить. Экономь кислород. Когда волна отпустит, тогда и всплывай.

Был бы Серега рядом, он бы сказал: «А что, разве нам здесь так уж плохо?» И налил бы по стаканчику. Я допил бутылку, и мне стало несколько спокойнее на душе, прилег на диван и вздремнул. Сквозь сон слышал стрельбу и крики, потом наступило затишье, и вдруг я услышал песню.

Тебя любить мы учились

С высот постигшей утраты…

Я вскочил с дивана, это был не сон – песня продолжалась.

Ты бесстрашным пал солдатом,

чтоб смерть пред жизнью склонилась.

Ты в земле Санта Клары,

и где теперь нам согреться?

Остыло жаркое сердце

команданте Че Гевара!

Шарахнулся к окну – ночь, никого. Спросонок не сразу сообразил, что звуки рядом, за стеной… Пробрался меж коробок – дверь. Дернул за ручку, нажал. Поскользнувшись на скользком полу, кубарем влетел в помещение, упал на кучу свеклы.

Среди хаоса порушенных прилавков, разбросанных овощей и зелени вокруг столика с прикрученным к нему кассовым аппаратом, кто на стуле, кто на ящике, кто на мешке сидели люди. И среди них – Сильвия! На столике кружки, вскрытые консервные банки.

– Хури?!.. – Сильвия бросилась ко мне, помогая встать. С ее помощью я кое-как утвердился на ногах. – Ты почему здесь? Откуда?..

– А я… я же обещал, что мы встретимся. И вот…

– Ты, эй, знаешь этого гринго?! – удивился бородач в камуфляже, тот самый, которого я окрестил «Команданте».

– Хури – мой амиго из России.

– Тоже революционарий? – разглядывая меня как диковинку, спросил очкарик, так же одетый в камуфляж.

– Боюсь, разочарую, но у нас в России далеко не все революционарии, что до меня, то я обыкновенный скромный служащий.

– Педро, – пожал мне руку «Команданте». Вслед за ним представились и остальные.

Педро косил под Эрнесто Че Гевару: берет со звездочкой, нечесаная грива волос, прущая снизу, от шеи, борода и это междометие «che» (вроде нашего «эй»), которое он вталкивал в каждую фразу. У Эрнесто была привычка говорить «че», обращаясь к собеседнику. Известно, Че – погоняло, а не настоящее имя. Как и Эрнесто, Педро был выходцем из Аргентины. Перуанец Хулио – его правая рука. Тоже в армейском кителе, полевая сумка через плечо, сверлящий через круглые очки взгляд. Родом из Икитоса, он уже участвовал в движении индейцев за сохранение сельвы и против размещения там иностранных компаний, добывающих нефть. Еще одно действующее лицо – грек Лукас. Небольшого росточка, но с огромной бородой, которую могут себе позволить только священники автокефальной церкви. Шустрый, верткий, он был одет в черную со множеством карманчиков, липучек и пряжек спецуху. Его и можно было принять за священника, если бы не граната за поясом и если бы он еще не открывал рот, исторгавший исключительно сквернословия и богохульства. Он и был священником, но на почве идейных разногласий разошелся с Господом Богом. «Какого черта мы будем ждать милости свыше?! Экспроприировать и распределять по справедливости – вот наша задача». Со своими подельниками, такими же отчаянными Робин-Гудами, он тоже вскоре расплевался. Вечная история: если речь идет об экспроприации, все заодно, но когда дело доходит до распределения, у каждого обнаруживается свое понимание справедливости.

Два шахтера никак особо себя не проявляли, хомячками лущили кукурузу, запивали чичей. Один из них, голопузый мачо, сказал только:

– Ох и зададим мы им жару!

А другой добавил:

– Еще как зададим!

Без Сильвии эта разношерстная компания была бы просто бандой, но с ней ее статус поднимался, и она заслуженно называлась ячейкой революционариев. Как сияли глаза Сильвии, как лихо смотрелся на ней бордовый берет со звездочкой, из-под которого выбивалась грива черных волос, а как она пела про команданте! Я терялся в догадках: милая чика (девочка), тебя-то каким ветром сюда занесло? Выяснилось следующее: как и намеревалась, Сильвия пришла в Боливию. Там, в Ла-Пасе, на центральном терминале, где она коротала ночь, встретила Даниеля и Диего, давних друзей ее брата Себастьяна, которые состояли в анархистской организации «Заговор огненных ячеек». Они часто бывали у них дома, 12-летняя Сильвия лежала под столом и слушала политические разговоры. Себастьяна упекли в тюрьму на длительный срок как участника теракта в Сантьяго, и его друзья пропали из виду. Даниель и Диего пробирались в Перу, они рассказали, что начинается заварушка и самое время тут объявиться, поскольку долг каждого трудящегося – поддержать шахтеров. У Сильвии своих планов не было, и вот она здесь, чтобы поддержать.

Из разговоров я также понял, что, собственно, происходит и в чем причина беспорядков. Оказывается, в Амазонском департаменте Мадре-де-Дьос свирепствует самая настоящая золотая лихорадка, 100 тысяч диких старателей в погоне за удачей ринулись сюда. Кому-то повезло, кому-то не очень, но в целом несанкционированно добытое золото за 2013 год оценивается в 2 миллиарда долларов. Правительство, обеспокоенное тем, что деньги прошли мимо государственной казны, потребовало от старателей объединиться в официально зарегистрированные артели, которые бы несли ответственность за свою деятельность и платили налоги. А для несогласных подготовили закон, по которому несогласным грозило тюремное наказание сроком до 10 лет. Недра принадлежат народу, ответили на то дикие старатели, каждый гражданин имеет право на свой лично намытый золотой кирпичик.

Революционная теория перманентного

геморроя

П

едро взял канистру с чичей, налил в блестящие металлические кружки, точно такими мы вооружились с Серегой в Пунто Аренасе. Если бы не куча стрелкового оружия рядом с кучей свеклы, все бы это походило на обычное бичевое застолье.

– За знакомство! – провозгласил я и прежде, чем отпить глоток, немного пролил на пол – слышал, так делается в индейских племенах в знак уважения к предкам.

– Ты что делаешь, мalakos (дрочило)! – заорал Лукас. Он виртуозно владел этим греческим, никому не понятным словом. Им одним, дополняя известными жестами (показать средний палец, выставить ребро ладони и т. д.), он мог выразить тончайшие переживания и бездну смысла. Выпив содержимое кружки, он подхватил с пола пожухлую зелень петрушки, зажевал, вытер руки о свою автокефальную бороду.