Текст книги "Бестиариум. Дизельные мифы (сборник)"

– Разве ты приходила не за… не ко мне?

– Тебе нужен поводырь? Ты куда-то хочешь идти?

– Я, наверное… Я не знаю.

– Тогда я тем более. Поводырь может отвести слепого только тогда, когда тот скажет, куда ему надо. Иначе это уже будет не поводырь, да?

– Отец Петр? – неуверенно позвала Роза, вдруг узнав этот голос.

Звякнул колокольчик, хлопнула дверь.

Роза осталась одна.

* * *

– Мы ждем, тебя, Иосиф, – напомнил магистр. Под его взглядом было неуютно и зябко. Иозеф поежился.

– Да, я… конечно…

– Тебе помочь выбрать первую жертву?

– Нет, я уже… то есть почти…

Он облизал пересохшие губы. Черные блестящие глаза с непонятным выражением смотрели из щелей белой маски.

«Они видят, как я боюсь», – подумал Иозеф.

Это было несправедливо. Сперва страх перед чудовищами загнал его в это проклятое братство. Мир рушился, прежние законы ломались. Нужно было отшвырнуть старых богов, которые оказались бессильны защитить от перемен, и просить помощи у новых. Самим не выстоять. Слабые человечки никогда не могли одни – слишком непонятный, смертельно опасный, страшный мир. А новым богам нужна жертва. Как иначе? С прежними была та же история. Но там хоть понятно, священники с мудрыми лицами всё объясняли толком – что и как делать, как пройтись по самому краешку опасной трясины человеческой жизни. Как не оступиться, не утонуть. Вешки для ориентировки, лаги для устойчивости, сотни рук, готовых поддержать, если споткнешься. А тут, раз – и новая трясина. Ни разу не хоженая. И никто толком не знает, как и что. Только братство это треклятое сказало – знаем, иди с нами. Верной дорогой пойдем, товарищ, аккурат мимо болота.

И теперь, кажется, не та трясина, что пугала, а та, что в прорезях белой маски великого магистра. А Иозеф балансирует перед этой трясиной на топкой кочке. И назад ходу нет, и вперед…

* * *

Из булочной снова пахло свежей выпечкой. Хлебопек из затопленной Оструды обживал брошенный дом. Яблочных пирогов пока не было, но нежнейшие слойки с корицей и клубничным вареньем таяли во рту.

По утрам мимо Розиного магазина топали рыбаки в резиновых сапогах к новому причалу, пахнущему свежими досками и водорослями. Возле пристани открылся рыбный рынок, где торговали только что выловленными треской, сельдью, мидиями, устрицами, креветками. Выбирая себе ужин, Роза заодно выслушивала новости.

Море остановилось – и очень удачно, затопив только городские трущобные окраины, которые и так давно пора было снести. Вроде бы, «там, которые эти» договорились на своем уровне и определили новые границы, в том числе воды и суши. При слове «там» говорившие, как и бывший мэр, всё время путали направление, указывая то вниз, то наверх – одним словом, в какие-то недосягаемые для простого человека глубины или выси. В целом, что происходит на этих глубинах, как и то, кто сидит сейчас в кабинете мэра, их мало интересовало.

– И-и, милая, – сказала тонкоголосая старушка, аккуратно заворачивая в газетный лист истекающую жиром сельдь. – Налогов бы не повышали. И жить не мешали. А мы уж тут как-нибудь сами. Пусть даже себе воруют помаленьку, – заговорщическим шепотом разрешила она. – Как обычно. А что у них «там» за морды и щупальца, это ихнее дело. Верно говорю, а?

Очевидцы, общавшиеся с новым мэром, говорили всякое. И про облако чернейшей тьмы, где иногда вспыхивают десятки глаз и клубятся сотни гибких лап, рук и щупалец разного оттенка – в зависимости от настроения главы администрации. И про нелепую тварь вроде гигантского кальмара с крыльями. Обделенные фантазией скупо описывали обыкновенного человека о двух ногах и руках, в сером с искрой костюме и при галстуке. Но, видно, врали, потому что человек этот выходил то худым, то толстым, хромым то на правую, то на левую ногу, и непременно с разноцветными глазами. Правда, сходились все описатели лица городской власти на том, что новый мэр уж всяко лучше прежнего. Во-первых, еще ни разу не повысил коммунальные платежи, во-вторых, так и не подписал подготовленный предшественником приказ о запрете продажи пива после заката. Поклон ему низкий, батюшке. После заката ведь самое то насчет пива – а когда еще, не в обед же, посреди рабочего дня?

Девочку, которая приходила к Розе в магазин – то ли во сне, то ли наяву, – никто не видел. Как и отца Петра.

Роза несколько раз перебрала украшения на витринах, но второго браслета из пары так и не нашла.

А как-то, задумчиво теребя в пальцах оставшийся браслет, Роза вдруг почувствовала… нет, не так – увидела… Перед ее слепыми глазами мелькнула невнятная вязь цветных ниточек и пятен. Роза испуганно вскрикнула, браслет свалился на пол, на глаза упала привычная темнота.

Она долго не могла прикоснуться к украшению. Потом решилась.

Первый восторг, сдобренный счастливым смехом, слезами и обрывками полузабытых молитв, скоро прошел.

То, что Роза видела, дотрагиваясь до тонкой бисерной косички, было скорее галлюцинациями, чем какими-то осмысленными понятными картинами. Пульсирующие нити, размытые фигуры, яркие вспышки – мир, преломленный цветными стеклышками калейдоскопа.

Но всё же эти яркие цвета, которые уже много лет Роза видела только во снах, были настолько притягательны, что она сидела часами, судорожно сжимая в пальцах бисерную ленточку. Путеводную нить в потерянный мир красок и света. А со временем Роза с удивлением стала разбирать, что эти нити и образы содержат в себе эмоции. Переплетаясь и сталкиваясь, они разыгрывали перед изумленной Розой целые спектакли, полные бурями чувств. А еще чуть позже, вглядываясь пристальнее, Роза вдруг различила за мешаниной цветных пятен человеческие лица и фигуры. Вот бывший мэр сидит в спальне в полосатом халате и фланелевом ночном колпаке, опрокидывает в себя рюмку за рюмкой. И жгучая ядовито-зеленая тоска, разъедающая его сердце, с каждым глотком будто мутнеет, становится болотной теплой жижей, противной на вид, но вполне терпимой на ощупь… Вот мэрова дочка меряет перед зеркалом свадебное платье, светится ярко-синим восторгом. А вот аптекарь, ее жених… с тревожной алой нитью посреди груди, как с рваной глубокой раной, разрезающей его пополам…

* * *

– Жертва, – со вкусом сказал магистр. – Знаешь смысл этого слова?

– Да… то есть я…

– Только то, что дорого тебе самому. Только такая жертва достойна бога. Иная – оскорбительна. Авраам принес в жертву любимого сына своего, Исаака, и рука его не дрогнула.

– Но ведь… – Иозеф запнулся, смущенный напоминанием о запретной книге. Верно, магистр привел это как известный пример, годный потому, что суть принесения в жертву одинакова, независимо от бога. Каждому подай самое лучшее, что у тебя есть. Иначе какая это жертва, если отдашь то, что тебе самому не нужно. Эдак получится помойка, а не жертвенник.

– Но ведь бог отвел его руку? В последний миг? – всё же возразил Иозеф, решив, что, раз суть он понял верно, детали можно и уточнить.

– Но мог бы и не отвести, – сказал магистр.

Иозеф молча согласился с магистром… И верно – мог бы.

А этот точно не отведет, понял Иозеф, снова ежась под ледяным взглядом из-под маски. Подразумевая и самого магистра и его бога, который теперь, получается, должен был стать богом Иозефа…

* * *

– Что это?! – завопила жена бывшего мэра. Дочка вскрикнула в унисон.

– Что? – испугалась Роза.

– Это! – Украшение отшвырнули на прилавок. Как ядовитую змею.

– Ожерелье, – сердито сказала Роза, ощупывая вязь бусинок. Что им не так, привередам? – Свадебное ожерелье.

– Да?! – взвилась опять мэрова супруга. И сквозь ее вопль с трудом пробился слабый голос дочери:

– Тогда почему оно черное, Роза?

«О! – ужаснулась Роза. – Надеюсь, они не шутят. – Она внимательно гладила дрожащими пальцами маленькие бисеринки. – Черные? Я перепутала коробки?!»

– Простите, – пробормотала она виновато. – Досадная ошибка. Это не то ожерелье. Это для другой заказчицы. Ваше будет готово завтра к утру.

– Ах, – с облегчением вздохнула невеста аптекаря. – А можно посмотреть?

– Извините, работа на открытых нитках, всё рассыплется, если я вам понесу. Завтра утром.

– А говорила – сегодня, – упрекнула жена мэра. – Как насчет неустойки, милочка?

– Мама, в городе такое творится, а ты…

– Ладно, еще обсудим.

– Конечно, – покладисто согласилась Роза, торопясь выпроводить посетительниц.

Такое с ней было впервые. Перепутать цвет. Да вот же, они даже отличаются на ощупь – белые чуть шершавее, теплее, черные – гладкие, холодные. Как она могла?..

* * *

Свадьба удалась.

Невеста была восхитительна. Ожерелье, стоившее Розе бессонной ночи, обвивало гибкую шею невесты тончайшим сверкающим кружевом, спускалось прихотливыми узорами по груди, обнимало плечи серебристым дождем, невесомой морской пеной, в которой проблескивали жемчужины.

– Богиня! – шептали восхищенные гости. – Морская дева…

Жених смотрел на будущую жену покрасневшими и влажными от слез глазами.

– Морские мотивы, – объяснял соседу взволнованный отец невесты, – такая мода в этом сезоне. Ну, вы понимаете…

– Добрый день, Роза. Пойдем, я провожу тебя к столу.

У нее перехватило горло от его голоса.

Молча кивнув, она легонько оперлась о подставленную руку. Строго говоря, поводырь ей теперь был больше не нужен. Недавно, перебирая старые украшения, Роза открыла еще одну интересную особенность нового зрения. Сосредоточившись и вспомнив какую-нибудь свою работу, Роза могла видеть глазами ее владельца. Острота восприятия зависела, видимо, от расстояния и от того, надета вещь на хозяине или нет. Впрочем, эта возможность Розу несколько смущала и она старалась не злоупотреблять, опасаясь случайно увидеть что-то, не предназначенное для чужого взгляда.

Сейчас же она спокойно смотрела счастливыми глазами невесты на веселящихся гостей, наслаждалась фейерверком ярких цветов – праздничных платьев, букетов, затейливо украшенных блюд, веселых лиц… Забывая пить и есть, напивалась допьяна светом и праздником, которого была лишена столько лет…

– Роза, ты не заболела? – забеспокоился доктор, заглядывая в ее лицо. – Съешь хотя бы салат.

Он был моложе, чем Роза его представляла. И хорошо, что она раньше не видела его глаз – взволнованных и нежных, потому что тогда было бы стократ сложнее сказать ему «нет».

В любом случае, сейчас он задавал ей совсем другие вопросы. А те, на которые Роза уже ответила, не повторяют дважды.

Второй тост попытался сказать отец невесты.

– Хочу отметить, что поскольку я уже официально неофициальное лицо, хочу конфиденциально, то есть совершенно неофициально заявить…

Супруга дернула его за фрак, бывший мэр покачнулся и, прежде чем упасть обратно в кресло, успел воскликнуть:

– Одним словом, давайте выпьем!

Роза задержалась дольше других. Жена бывшего мэра вместо неустойки пожелала заказать для себя переделку первого, черного ожерелья. Следовало снять мерки и чуть переплести узор, расширив шею и грудь.

Возле крыльца Розу ждал доктор.

– Темно и скользко, – немного смущенно сказал он, забывая, что темнота не имеет для Розы никакого значения. – Я провожу тебя.

Дотрагиваясь легонько до полоски браслета, Роза смогла разглядеть его лицо – взволнованное и напряженное. Словно он что-то собирался сказать, но не решался. Роза смутилась – получалось, что она украдкой подглядывает за ним, – и выпустила скользкую змейку браслета в карман.

И тут их догнал истошный крик из покинутого дома. Подхватив Розу под локоть, доктор бросился вместе с ней обратно.

Кричала жена мэра. Она сидела на полу, раскинув юбки, как нищенка, собирающая подаяние. Супруг цеплялся за ее плечо, то ли опираясь, то ли поддерживая.

Причиной крика была записка. Комканая, драная и почему-то влажная, будто залитая слезами. И совершенно невнятная. Что-то про жертву, алтарь, полнолуние и городские катакомбы.

– В комнате разгром, – всхлипнув, пролепетала женщина, и Роза не узнала ее голос – испуганный и жалкий. – Разорванное платье. Обрывки ожерелья. Где моя дочь?

Она вцепилась в руку Розы, и на ту в один миг накатила удушливая волна чужого страха и беспомощности. Расплата за новое зрение. Задыхаясь от жалости и сочувствия к женщине, которую она раньше ненавидела, Роза осторожно высвободилась из ее объятий и с трудом перевела дыхание.

– Так, – сказал доктор, щелкая саквояжем, с которым не расставался даже в гостях, – возьмите, пятнадцать капель на рюмку воды. Оставьте жену в покое, сударь, и вызовите полицию.

– Вы что, не знаете? – ужаснулся бывший мэр. – Вы не знаете, что они все тоже… ну, э… одним словом, если неофициально…

– Неофициально не надо, – перебил доктор. – Просто вызывайте. Роза, ты останешься здесь, возьми этот пузырек, накапай на вату, и в случае обморока… Я попробую их догнать, нельзя терять время.

– Стойте, – сказала Роза. – Я знаю, где они.

Он ничего не спросил. Только иногда бросал на ее лицо внимательные взгляды. И поддерживал за локоть, когда Роза поскальзывалась на камнях. И делал вид, будто не замечает, что теперь она его ведет.

Несколько ниток ожерелья еще держалось на шее юной жены аптекаря. Роза смотрела сразу как бы двумя зрениями – глазами испуганной девушки, которую тащили где-то впереди со связанными руками, и себе под ноги, пытаясь определить верное направление в каменных коридорах городских катакомб. Привычка к многолетней слепоте осложняла это занятие. Поэтому, наверное, Роза и не заметила засаду, поджидавшую их за поворотом…

Выкрутив руки, их протащили по узкому проходу, втолкнули в низкую комнату-пещеру и со скрежетом захлопнули дверь.

– Роза, ты не ушиблась? – взволнованно спросил доктор, на ощупь двигаясь к ней вдоль стены.

– Никаких окон, камень, железная дверь. И засов с той стороны, – пробормотала Роза, чуть не плача. Как глупо – всё видеть и ничего не уметь сделать.

– Роза, – забеспокоился доктор, неловко падая рядом с девушкой. Его руки тоже были туго связаны за спиной. – Не бойся. Не плачь. Невыносимо, когда ты плачешь. Мы выберемся. Я сейчас что-нибудь приду…

Он неловко повернулся и вдруг встретил губами теплый рот Розы…

– Наверное, – пробормотала дрогнувшим голосом Роза, отстранившись, – нас тоже решили принести в жертву?

– Определенно, – согласился доктор, счастливо улыбаясь. – Роза, может, я покажусь занудой, но мне это важно. Это потому что мы возможно скоро умрем? Или потому что у меня сейчас связаны руки? Или ты, наконец, в меня влюбилась?

– Да.

– Что да? То есть я не против связывания рук. Я знаю, что это некоторым нравится. Бывает хуже – ну, наручники, плетки, ошейники. У моего коллеги, психиатра, были пациенты… То есть я хотел сказать, что ничего страшного, если это тебе нравится. Мне это не очень понятно, но если ты очень хочешь…

– Нет.

– Что, извини? Я потерял нить.

– Я не люблю ошейники, – всхлипнув, сказала Роза.

– Ну и хорошо, – обрадовался доктор. – Тогда что… Почему ты плачешь? Что не так?

– Кроме того, что нас скоро убьют? – улыбаясь сквозь слезы, уточнила Роза.

– Ну… Да. Кроме этого.

– Вот именно поэтому.

– Наверное, я в твоем присутствии глупею, но я опять не понял.

Роза объяснила, нежно поцеловав его в уголок рта.

– Потому что я уже не успею испортить тебе жизнь…

Он некоторое время молчал, а потом объявил – рассерженно и счастливо:

– Роза, ты в самом деле совсем слепа. В некоторых вопросах. Я преподнес тебе свое сердце на блюдечке, увитое гирляндами и букетами, а ты поблагодарила за цветы, но не заметила главное.

– Надо было выбрать кого-нибудь более сообразительного и уже вооруженного столовыми приборами, – фыркнула она.

– Угодить на вилку дочери булочника? – возмутился доктор. – Нет уж, может, я привередничаю, но свое сердце я не согласен отдавать на десерт кому попало.

Роза хотела ответить ему насчет своего сердца, но не успела.

Дверь распахнулась, и пленников поволокли в глубь катакомб одетые в белые балахоны и маски дюжие стражники.

* * *

На черном плоском камне лежала связанная девушка. В свете факелов ее лицо казалось совсем бледным и испуганным. У подножия камня плескалась вода.

– Полнолуние, – сказал магистр. – И прилив. Самое время.

– Я не буду, – тихо повторил один из служителей в одинаковых балахонах и масках. Вывернулся из рук своих товарищей, стащил маску и с отчаянием, будто прыгая в холодную воду, посмотрел на девушку. Она ахнула.

– Я не буду, вы меня не заставите. Отпустите ее. Лучше пусть меня сожрет этот ваш… как его там…

– Прекратим балаган, – выдохнул магистр сквозь зубы.

Повернулся к пленникам, подхватил Розу за локоть, увлек в сторону. Зашептал, склоняясь к самому уху, жарко и доверительно:

– Милая Роза, не дергайся, разумеется, я тебя знаю. Кто тебя не знает в этом городе? Объясню. Правила таковы, что жертву убивает неофит. Невинный – невинного. Иначе ничего не выйдет.

– Чьи правила? – спросила Роза. Но ее не услышали.

– Хуже того, случится катастрофа. Абсолютная и всеобъемлющая. Понимаешь?

– Нет.

– И не надо. Представь, что ты подманила голодного льва куском мяса и, вместо того чтобы убить его в сердце первым выстрелом, мажешь и царапаешь ему бок. А тут не лев, Роза.

– Что?

– Слышишь этот гул из моря, в глубине? Слышишь? Роза, дитя, я позвал именно тебя… нет, не так, ты сама пришла сегодня к нам, не понимая сама, зачем. Роза, у тебя ведь есть то, чего ты хотела бы больше всего? Заветное желание? Оно исполнится. Здесь и сейчас, и только здесь и сейчас, никогда больше у тебя не будет такой возможности. Потому что при этом, Роза, высвобождается такая сила, которой хватит на что угодно… Всё, что ты хочешь, и много больше…

Его голос шептал, уговаривал, убеждал. С трудом вырываясь из завораживающей вязкой паутины, Роза подумала, что чуть раньше она бы поверила ему. Пошла следом. Как слепец за поводырем.

Страх и темнота рождают чудовищ, говорил отец Петр. Хуже, подумала Роза. Они еще приманивают чудовищ. Не твоих, новорожденных, которых ты сможешь, в конце концов, распознать и одолеть. А чужих, незнакомых, опасных. Поводырей, которые, пользуясь твоей слепотой, поведут туда, куда нужно им, а не тебе. В еще большую темноту. В еще более глубокий страх. В слепоту. Чтобы ты уже не смог больше выпустить их руку. Чтобы покорно шел следом.

Роза опомнилась, вдруг заметив, что ее пальцы, сжатые чужой ладонью, сомкнулись на гладкой удобной рукояти.

– Я помогу, – доверительно шепнул магистр.

– Нет! – крикнула Роза, вырывая руку в последнюю минуту.

Нож ударил о камень. Алтарь раскололся. Плеснули волны, взвыл ветер. Позже братья рассказывали друг другу, что видели черную тень, взлетевшую над алтарем, в один миг погасившую факелы и фонари и утащившую жертву с собой, во мрак.

Роза вскрикнула – при ударе с руки сорвалась полоска чудесного браслета, и темнота упала на Розу, как и на всех остальных. Только для нее – навсегда. Браслет улетел куда-то на алтарь, в обломки, будто Роза сознательно принесла в жертву то, что ей было дороже всего. Не только вновь обретенное зрение. Свет, ясность и возможность самой выбирать дорогу. Без поводырей. А еще возможность по-другому ответить на вопрос доктора, если он когда-нибудь снова задаст его.

Беспомощно шаря по холодному боку алтаря, Роза плакала. А потом в ее дрожащую руку вцепилась такая же дрожащая рука. Рука девушки, которую Роза когда-то давно, в другой, слепой жизни, так ненавидела, что чуть не убила.

– Пойдем отсюда скорее, – сказала ей Роза. – Пока никто не видит.

– Я тоже ничего не вижу, – пожаловалась неудавшаяся жертва. А потом задала совершенно нелепый вопрос: – А ты? Куда идти?

– Сейчас посмотрим, – уверенно ответила Роза, сжимая дрожащую ладонь девушки.

И только после того, как сделала первый шаг в темноте наугад, сообразила, что она, на самом деле, может видеть. Что надо было просто открыть глаза. Что она просто раньше стояла, зажмурившись. Наверное, со страху.

Почему зрение не исчезло с утратой чудесного браслета, Роза решила подумать потом. Может быть, боги, которых здесь призывали и которым приносили жертвы, воспринимали само жертвоприношение как-то по-другому, не так, как считало братство с магистром во главе. Но сейчас некогда об этом размышлять.

В сутолоке испуганных, внезапно ослепших людей Роза отыскала доктора и аптекаря.

Они вчетвером выбрались из толпы, держа друг друга за руки. Следом за Розой послушно нырнули в боковой коридор.

– Я вас поведу, – сказала она, останавливаясь на минуту, чтобы перевести дыхание. – Я буду сегодня вашим поводырем. Но чтобы вы не шли за мной совсем слепо, послушайте правила для жизни… для движения в темноте. Держитесь друг за друга, вместе всегда проще, особенно если теряешь равновесие. Запоминайте обратную дорогу, чтобы можно было вернуться, если потеряетесь или ошибетесь. Зрение – только одно из пяти чувств, у вас остается еще четыре. Используйте их.

– Всё? – спросил доктор.

– Еще по мелочи. А главное – не слушайте чужих советов.

– Иосиф, Иосиф, – услышала Роза укоряющий вздох.

«Ну вот, – подумала она, – сейчас начнутся упреки, что всё из-за него, и мы не двинемся с места».

– А ты бы правда умер вместо меня? – спросила девушка.

– Да, – почти без запинки ответил он.

– О, – восхищенно и благодарно выдохнула та в ответ.

– Ты не поводырь, – вдруг сказал доктор.

– Что? – удивилась Роза.

– Поводырь ведет слепых из одной темноты в другую. А ты поведешь нас, временно ослепших, из темноты на свет. Где мы сможем видеть.

– Не знаю насчет кофе, – вздохнула Роза, – но ты всё же зануда.

– А я предупреждал.

Роза улыбнулась совершенно нелепой сейчас улыбкой – безмятежной и счастливой. Какой не позволяла себе уже много лет. Подумаешь, в темноте всё равно никто не видел ее лица…