Текст книги "Мысы Ледовитого напоминают"

6. Сколько она стоила – в планах и на деле

Итак, Анна согласилась (вероятно, устно), что северный берег империи тоже надо обследовать, и притом весь, но о деньгах никто при этом не говорил. Кто же сумел добыть из почти пустой казны огромные деньги и кто от этого пострадал? Точнее, у кого, из какой части бюджета деньги были взяты? Может быть, власть учредила особый налог, как было сделано в Китае для экспедиций Чжэн Хэ? Нет, ни статьи в бюджете, ни налога не появилось.

Вопрос о финансировании ВСЭ поначалу был замолчан, а затем средства извлекались принудительно – просто ссылкой на Указ. В отношении снаряжения это означало опустошение казённых складов, а в отношении денег это принимало две основные формы – невыплату жалованья одним и принудительный труд других, почти или вовсе не оплаченный. Первая применялась к своим, а вторая к чужим. Формально всем платили, однако архивы полны прошений о выплате положенных, но не выплаченных денег. Их подавали офицеры (за себя и подчиненных), подавали и жители тайги и тундры, а они целиком зависели от милости офицеров и чиновников, тех самых, кто угонял как их самих, так и их скот. Судьба прошений мне неизвестна, но её легко представить, зная судьбу прошений более высоких просителей[86]86
  Даже вдова Георга Стеллера, сотрудника Академии Наук, т. е. лица со связями, не могла получить жалованье мужа (200 р.) ни в Сибири (где была с ним вместе), ни, через 3 года, в Петербурге [Ваксель, 1940, с. 172].


[Закрыть].

В нищей стране всё это означало чью-то массовую гибель и ещё большее число обездоленных. Нынче об этом ничего не пишут, да и прежде никогда толком не писали, но все-таки вот пять реплик.

Генрих Фик, президент петровской Коммерц-коллегии, сосланный Анной Иоанновной в Сибирь (1732 г.) за высказывание в пользу царевны Елизаветы Петровны, вернувшись через 12 лет в Петербург, заявлял:

«Благодаря Камчатской экспедиции основная часть якутов, а также многие русские подданные или земледельцы, живущие на великой реке Лене… в Иркутском и Илимском округах, были разорены (ruinirt worden)» [Мартынов, 1958, с. 37].

И если до 1738 года жить ещё было как-то можно благодаря сносным урожаям, то с 1739 года пошла полоса неурожаев, приведшая даже к смертям от голода [Мыглан, с. 42]. Связь оных с экспедицией никем, кажется, не изучалась.

Знаменитый ученый-универсал Карл Бэр[87]87
  Он прославился как эмбриолог, затем, переехав в Россию, стал одним из творцов науки, ныне известной как экология, и ведущим антропологом. Как эволюционист он отрицал учение Ч. Дарвина за грубый материализм и за фактическую необоснованность.


[Закрыть] через сто лет писал:

«Витуса Беринга упрекали „в жестокости, с какою он упорствовал в продолжении северной экспедиции, и отягощал туземцев транспортами до такой степени, что целые племена пришли в упадок на долгое время… Но печатные известия молчат об этом предмете совершенно“» [Бэр, 1847, с. 249].

Бэр намекал здесь, что пользуется устными «известиями»; их, в частности, сообщал ему его ученик Александр Миддендорф, работавший в архивах. А вот слова самого Миддендорфа:

«правительство усиливало строгость своих предписаний касательно содействия морякам на месте их подвигов. Под влиянием этих строжайших предписаний, моряки удвоивали свои требования от туземцев… Скот падал, его владельцы терпели страшный голод, так что самим морякам внушали жалость», поскольку те «теряли короткий срок для заготовления себе продовольствия на год». «Преувеличим ли мы гибельныя следствия этих чрезмерных напряжений, если им особенно припишем начало запустения Таймырскаго края?..[88]88
  Нет, главной причиной был LIA – запустело и Кольское побережье, где ДКО не было. Однако пик LIA тогда, с начала XVIII века, уже миновал, так что Миддендорф прав в том смысле, что вымирание селений и племён, переживших пик, следует приписать прежде всего злодеяниям экспедиции.


[Закрыть] С тех пор страна решительно опустела. При устье Енисея, по берегам моря до Пясины, при устье этой реки и Хатанги тогда было много поселений: теперь эти места необитаемы[89]89
  См. карту на с. 327.


[Закрыть]; внутри страны, может быть, половина прежних жилых мест лежит в запустении» [Миддендорф, 1860, с. 73].

Марк Косвен, советский этнограф, дополнил:

«Великая Северная экспедиция стоила жизни многим её участникам, но надо вспомнить и о том, что она в значительной части своей была совершена буквально на спинах местного населения, обратившись для него в тягчайшее бедствие. Все передвижения экспедиции, вся перевозка её грузов, всё это совершалось местным населением и его собаками и было сопряжено с громадной смертностью людей и массовой гибелью собак» [Косвен, 1934, с. 57].

Добавлю: и лошадей, и оленей. Кроме того, экспедиция широко пользовалась прямым изъятием продовольствия у населения в форме как бы сбора налогов.

Наконец, Леонид Свердлов, полярник и историк Арктики, привел цитату:

«Едва „Якуцк“ приблизился к селению, его жители… скрылись… В рапорте Адмиралтейств-коллегии он[90]90
  Лейтенант Василий Прончищев. О нём и его жене пойдет речь далее.


[Закрыть] написал, что жители покинули селение, так как «от нападения или разорения страх имели»» [Свердлов, Чуков, 2009, с. 59].

И неспроста покинули: голодные моряки, долго сидевшие на воде и сухарях (каша была им редкой радостью), норовили съесть у местных жителей всё подряд, да ещё «нанять» сани с мужиками и собаками. За гибель тех и других не платили ничего – не предусмотрено сметой (которая поначалу определяла только сам наём; позже добавили плату за гибель скота). К тому же арктический морозный ветер продувал флотские суконные шинели и кафтаны, словно марлю, и их обладатели пытались отнять у местных жителей всё, что сделано из войлока или меха (позже Беринг организовал закупку оленьих шкур и войлоков).

И ещё: участники экспедиции имели обыкновение всей толпой зимовать в избушках, юртах и чумах, и без того очень тесных [91]91
  Команда Прончищева построила себе в Усть-Оленьке две избы, и Беринг особо отметил в отчёте Адмиралтейству заботу лейтенанта о местных (в данном селении русских) жителях. В большинстве случаев этого не делалось, и Беринг с горечью отмечал ссоры и смерти при зимовках. Он сообщал, что в Охотске всего 13 дворов, а живет 300 человек, которые зимой «не возымеют покою». Для убедительности он сгущал краски (в Охотске от первой экспедиции Беринга осталась казарма), но в целом был прав: прежде кораблей надо было строить жильё. Сам он позже отстроил себе в Охотске дом, где жил с семьей и слугами 2 года. То же сделали Чириков, Шпанберг и Писарев, а для остальных членов экспедиции были построены дополнительные казармы.


[Закрыть]. Словом, уже ясно, кто больше всех пострадал – жители Сибири и, особенно, её арктического и охотского побережий. Но чтобы выявить главную их беду, вернемся к бюджету ВСЭ.

Пишут, что содержание экспедиции было возложено на местные средства. Это верно, но только в том смысле, что приказы из Петербурга следовало выполнять – были на то даны деньги или нет. Поэтому органы местного управления (канцелярии) сами вводили экспедиционный налог. (Один из них, для Илимского уезда, приведен в ВКЭ-1, на с. 505.) Собрать такой налог с уже обобранного населения властям не удавалось, и сбор предоставили самой экспедиции.

До недавних пор можно было думать, что серьезная финансовая отчетность где-то имеется, но публикации ВКЭ-1 таких надежд не оставляют. Есть несколько подробных реестров вещей, взятых экспедицией с казенных складов, и в них никаких цен. Составители ВКЭ поясняют: «именно в это время Адмиралтейств-коллегия разрабатывала смету Камчатской экспедиции для представления в Сенат», и даже привели справку о факте разработки [ВКЭ-1, с. 233, 243]. Но о самой смете ничего не сказано (существует ли она?), а в действительности «именно в это время» обозы экспедиции уже начали покидать Петербург, взяв на складах то, что удалось, без сметы и оплаты, ибо не имели денег сами.

Примерно та же картина с выплатой жалованья. 21 февраля 1733 года АК приказала выдать его всем отъезжающим «ис канторы генерала-крикскамисара» [ВКЭ-1, с. 286] – без указания суммы и статьи расхода. Один лишь передовой отряд Шпанберга получил при этом 1500 рублей в Петербурге и, за первый год пути, 2370 рублей в Тобольске [ВКЭ-1, с. 577]. Выплата могла состояться только за счет недоплаты остающимся, которая и без того была огромной [П-1, с. 17].

Очевидно, что правительство пренебрегло денежным обеспечением экспедиции. Зато (вот удивительно) она дотошно расписала всякие мелкие выплаты (например, было предусмотрено 2 тыс. руб. на закупку подарков местным князькам). Вскоре, как увидим, этот прием был усвоен в отчетах ВСЭ.

Счет расходам вскоре же пошел на сотни тысяч рублей, и про беринговы 12 тыс. руб. (на всю затею!) никто уже не вспоминал. А в сборнике [Покровский, 1941] приведена оценка всей экспедиции в полтора миллиона рублей.

Эту единственную известную мне сколько-то реальную оценку дал в рапорте 1743 года Писарев – изверг, клеветник и склочник, дал почти без расчетов. Можно ли принимать её всерьез, даже если иных оценок нет?

Составитель сборника не возразил против неё (хотя резко осудил иные позиции рапорта Писарева), да и что возразить? Если небольшой корабль стоил около 6 тыс. руб. в Архангельске, то в безлюдном и без строевого леса Охотске он должен был обойтись как минимум втрое дороже – ведь лес волокли за сотни вёрст без дорог и крупных рек,[92]92
  Резко росла цена флота из-за лихоимства чиновников. Один пример: почти треть расходов на флот составили одноразовые речные лодки и баржи (одних только попавших в документы было более двухсот), а их покупная цена могла превосходить цену производства впятеро. Так, баржа, купленная для ВСЭ казной у приказчика в Усть-Илимске за 114 рублей, была изготовлена крестьянином за 21 рубль [ВКЭ-2, с. 76].


[Закрыть] хлеб и крупу везли с Ангары и Илима, а мастеров и снасти с Урала, Волги и даже Балтики.

Одна мелочь: доставка в суд и обратно примерно 1/3 из числа судившихся участников ВСЭ – обошлась, как будет дальше сказано, почти в 15 тыс. руб. (больше, чем Беринг отводил на весь транспорт экспедиции). Ясно, что вся экспедиция стоила во сто раз дороже как минимум.

Вернее говорить даже о двух миллионах рублей. (См. Прилож. 4, п. 4.) Для сравнения: Программа возрождения флота, принятая Кабинетом министров почти одновременно с решением послать экспедицию на Камчатку, оценена была им в 2 млн. 674 тыс. рублей [П-1, с. 19]. Она была далеко не вся исполнена, так что морская война велась вяло, и причины этого толком до сих пор не раскрыты (это видно при чтении книги П-2 и других)[93]93
  Большинство кораблей было неисправно, остальные уклонялись от встреч с противником [Головин // РБС]. Главная победа (взятие Гданьска, 1734 г.) была одержана без поддержки боевого флота (он подошел лишь после падения города и ухода французской эскадры, о чём обычно не пишут). Значительную помощь армии Миниха оказали только грузовые суда, доставившие осадную артиллерию.


[Закрыть]. Смею указать на три из них – финансирование ВСЭ шло из флотских денег, снабжение её шло из флотских складов, она и гражданские службы изымали лучших людей из состава флота.

В неё ушло не менее 13 лейтенантов, что составило 10 % от числа лейтенантов и унтер-лейтенантов, фактически служивших тогда во флоте [П-2, с. 326], и ушли, в основном, лучшие – так показал весь ход ВСЭ. При этом, в силу недофинансирования, должности их долго оставались незанятыми, о чём АК, ввиду войны, била тревогу, но без успеха [ВКЭ-2, с. 701]. Видимо, не ниже была доля ушедших в экспедицию штурманов. Ушли с флота и другие высоко активные офицеры, например, Соймонов (до этого воевал у Гданьска). Изъяты они были из плавсостава и (немногие) из береговых служб, а не из штабов и канцелярий.

На деле было так

Неужели никто не подсчитывал тогда расходов ВСЭ? Подсчитывали и, вне сомнения, ужасались. Видно это из того, как жестоко урезались расходы по мере развертывания экспедиции. Вот один пример.

Планируя всю экспедицию на одном корабле (его следовало строить в Охотске), Беринг расписал ему вполне приличный штат. В частности, число вахтенных начальников было приемлемо: кроме него самого, предусмотрено было 2 лейтенанта, 2 штурмана и подшкипер. То есть, четырехчасовые вахты в норме.

Но вскоре, в штате ДКО, планировалось уже иначе: на каждом его судне предполагался командир, 2 подштурмана, 2 геодезиста и 1 боцманмат[94]94
  То есть: в штате нет боцмана. На 10 кораблей ВСЭ было всего 2 боцмана – у Беринга и у Чирикова, которым предстояло плыть в Америку.


[Закрыть] – так что четырехчасовые вахты были там возможны лишь по привлечении в качестве вахтенных начальников обоих геодезистов и боцманмата; да и штурманы заменены (для экономии жалованья) на подштурманов.

На самом же деле в ДКО (в реально плывших экипажах) оказались повсюду лишь командир, штурман (или подштурман), геодезист и боцманмат. Вообще, при чтении документов ВСЭ поражает (помимо постепенного сокращения штатов и жалований) повальная замена специалистов помощниками – даже стройку целого корабля (дубель-шлюпки Дмитрия Овцына «Тобол») правил не мастер, а подмастерье, и Беринг был им недоволен. Но, судя по успешности большинства работ, их вели настоящие мастера, получавшие жалованья помощников лишь ради экономии. Таким, например, был боцманмат Василий Медведев: он в 1737 году привел «Якуцк» из Усть-Оленька в Якутск – без командира и штурмана. Служа, по сути, мичманом, он только в 1740 году получил чин боцмана.

Нельзя не назвать ещё матроса Алексея Лошкина (отряд Дм. Лаптева): он, словно офицер, сам вёл в 1739 году исследовательскую группу и описывал арктическое побережье. Лаптев все материалы «послал с А. Лошкиным в Петербург; тот быстро доставил их, но на обратном пути сошел с ума» [Магидович, с. 353]. (А участь сумасшедшего была тогда хуже, чем любого каторжника.)

Ни к чему путному запредельная экономия привести не могла, что мы ещё увидим.

Далее, Беринг записал в штат своего корабля 18 матросов (плюс 6 морских солдат, дабы отправка шлюпки не снижала дееспособность команды), а для кораблей ДКО – лишь по 6 матросов, что означало их 8-часовые вахты как норму. Получил же Беринг лишь трёх матросов на каждый корабль ДКО. Наличие на вахте всего одного матроса, даже если он марсовый [95]95
  Умеет (в отличие от палубных и трюмных матросов) работать на верхних снастях.


[Закрыть], само собой означало отказ от прямых парусов, то есть главного движителя (см. Прилож. 8). Остальных матросов предложили нанять в Сибири – так, мол, дешевле. Но обучение матроса занимало тогда 5 лет [П-2, с. 268], и где было взять в Сибири обученных?

Не догадаетесь. Петербургское начальство предлагало (повторяя покойного императора Петра I) набрать их из массы «сылочных» (ссыльных). Сделать этого тоже не удалось, и в реальном списке личного состава «Якуцка» мы видим всего двух матросов в течение всех лет плавания, зато более двадцати солдат.

Как же он мог плавать, да ещё среди льдов? Плохой романист пишет, что матросское дело может из-под палки делать вчерашний каторжник, но плавать надо было не в романе. Палка была, конечно, важным средством обучения, но требовалось ещё время, и чтобы ученики не сбежали. А они бежали отчаянно.

На самом деле, как нетрудно понять, матросы исполняли роль боцманматов (отправляя, вместе со штатным боцманматом, 8-часовые вахты в норме), а роль матросов – мастера[96]96
  Конопатчик, канонир, плотник, купор (бочкарь) и парусник. Они получали меньше матроса, но больше солдата. Были также специалисты, получавшие как матросы и даже выше, как низшие унтер-офицеры: писарь, толмач и целовальник (здесь: счетовод).


[Закрыть] и «обученные» солдаты. Это означало примерно двукратную недоплату каждому в среднем[97]97
  Для сравнения: у Беринга в реально плывшем составе были лейтенант, старший штурман, штурман, подштурман, подшкипер, и гардемарин, и все были способны служить вахтенными начальниками. Имелись также боцман, 2 боцманмата и 12 матросов [Покровский, 1941, с. 404]. То же видим у Чирикова, но не у Шпанберга, которому штат был несколько урезан, поскольку пересекать океан ему не предполагалось.


[Закрыть], а по экспедиции в целом ещё больше – из-за недокомплекта. Стоит сравнить и сами жалованья, в столице и в экспедиции.

Волынский (глава Кабинета министров) получал в год 6 тыс. руб., Головин (глава АК) 3 тыс. 500 р. плюс 600 р. на 11 денщиков и множество иных выплат, Кирилов (обер-секретарь Сената) 2100 р., контр-адмирал (чин, которого Беринг так и не получил) 1000 р. – это петербургские данные из биографий.

В Сибири Беринг (глава ВСЭ) получал двойного жалованья 800 руб. с чем-то. А вот и двойные жалованья из платежных ведомостей ВСЭ.

В Тобольске, на весь 1734 год (для отряда капитана Шпанберга):

капитану 600 р. (плюс 36 р. на трех денщиков), шлюпочному мастеру 360 р., подмастерью 240 р., подлекарю (судовому врачу) 168 р., писарю 72 р.; сержанту 21–60., капралу 14–40, матросу 1-й статьи 21–60, матросу 2-й статьи 14–40, солдатам 26 р. 77 коп. на двоих [ВКЭ-1, док. 148].

В Обдорске, на весь 1735 год (для отряда лейтенанта Овцына):

лейтенанту 362 р. (плюс 6 р. на денщика), иеромонаху 238 р., подлекарю 166, боцманмату 71, писарю столько же, матросу 2-й статьи 24, ученику геодезии 13, конопатчику 12, а солдат получал 6 р. 26 коп. в год [ВКЭ-2, док. 80].

Как видим, двойное жалованье (а оно доставалось отнюдь не всем) оказалось для солдата вдвое меньше во льдах, чем в «столице Сибири». Отъехав от неё, Шпанберг также поневоле уполовинил выплату своим солдатам (которых было теперь у него не два, а 96): за первую треть 1734 года им выдано по 2 р. 14 к. «сполна» [ВКЭ-2, док. 79, с. 202]. Тоже бывало и с рабочими, даже умельцами[98]98
  «Выдано служилым селенгинским плотникам одиннатцати человеком за половину 1734 года по рублю по пятидесят копеек человеку… а досталные по рублю выдано им от Иркуцкой канцелярии при отсылке в команду нашу» [ВКЭ-2, с. 203]. Т. е. по 5 р. в год.


[Закрыть].

Это одиноким. Но многие «нижние чины» ехали (притом принудительно [99]99
  Наоборот, обер-офицеры все считались добровольцами (о них см. Прилож. 4, п.6).


[Закрыть]) с семьями, ибо оставить их было не на что и негде. Семейному выдавалась половина, а другая половина полагалась к выдаче семье. Если таковая осталась у него дома, то о смерти кормильца она узнавала примерно через год, когда в местную кассу не приходила очередная ничтожная выплата (пенсии существовали только для старшего командного состава, и те назначались по указу).

Теперь про двойное жалованье. Его обещали всем участникам, а выплачено оно было при отъезде в Сибирь только штаб– и обер-офицерам – они получили двойное жалованье за год вперед, а все прочие – за полгода [ВКЭ-1, с. 286]. Остальное предлагалось требовать с сибирского губернатора, каковой при всем желании оплатить столичную недоплату не мог (о чем и писал). В Двинском отряде было хуже: всем выдали полугодовую плату [Огородников, с. 107], а зимой все оказались на Карском берегу, и требовать вторую половину было не у кого.

Штурманам С. Вакселю и М. Плаутину был дан лейтенантский чин, однако из справки 1737 года видим, что жалованье им было назначено прежнее, штурманское [ВКЭ-2, с. 701]. Узнали они об этом, когда отказ уже был невозможен.

Кстати, деньги «нижних чинов» вручались командиру, что позволяло нещадно их обирать, поскольку ему официально разрешалось недоплачивать им до 2/3 жалованья, если он находил работу недостаточной.

Известны и кое-какие цены на ледовом берегу [ВКЭ-2, док. 237]:

фунт сахара 30 коп., рубаха холщевая ношеная 12 коп. (купил подлекарь, т. е. «богатый»), новая 50 коп.; башмаки ношеные 10–25 коп., новые 66 коп.; сапоги новые 1 руб. 20 коп.[100]100
  Напомню, что обувь во льдах не служит и полугода. Полагаю, что постоянной обувью были самодельные онучи из шкур, а такая обувь неминуемо влекла травмы стоп. Но данные о работе врачебной части почти отсутствуют в печати.


[Закрыть]; суконная пара (кафтан и штаны) ветхая 1–2 руб.

В Якутске пуд хлеба стоил 20 коп., в Охотске около рубля [Покровский, 1941, с. 32], а на Камчатке 2 руб. на складе экспедиции и 4 руб. у торговцев [Ваксель, 1940, с. 134]. Притом как раз хлеб был на рынке сравнительно дёшев, так как полагался, если был в наличии, «в дачю», то есть в виде пайка, бесплатно. Но есть одну «дачю» (хлеб, кашу, постное масло, солонину и сушёную рыбу), означало умереть от цынги. Тем, кто был включён в штат уже в Сибири, двойное жалованье платили не всем; обмундирование полагалось одно на 3 года, да и его стоимость вычиталась из жалованья[101]101
  Иногда (!) её не вычитали у матросов, солдат и капралов. У многих умерших в описи их имущества значатся рулоны тканей (у некоторых иного имущества не оказалось – [ВКЭ-2, док. 237] – видимо, их выдали вместо одежды и белья, а владельцы так и не сумели их использовать. Сами шить себе белье матросы были обязаны официально [П-2, с. 258].


[Закрыть]. Как тут не грабить население?

А плата задерживалась, иногда на год, так что «дачю», довольно скудную, многим приходилось ещё делить с семьями. Так что реплика составителей: «Хотя все участники экспедиции получали двойное жалованье и многие имели с собой жён и детей, но многие все-таки упали духом» [ВКЭ-2, с. 10] звучит наивно.

Словом, беды были устроены самой властью. Листая массу жалоб, доносов и приговоров, видя массу имён сбежавших, погибших, осуждённых на каторгу и сошедших с ума, не устаю удивляться: как всё-таки обманутым людям, ежечасно избиваемым и пытаемым, унижаемым и обираемым, удалось так много свершить? Неужели можно всё списать на «дух Петра»?

Если и можно, то, полагаю, только в том смысле, что приказы из Петербурга следовало выполнять, независимо от того, были на их выполнение выделены местным властям деньги и средства или не были – как это было при Петре I.

7. Как она двигалась

В феврале 1733 года около сотни подвод выехало из Петербурга в Тверь. То был передовой отряд Шпанберга. Начался неимоверно долгий путь к различным местам назначения – от Тобольска до Охотска. Ещё полсотни подвод пристало к обозу на Волге и Урале, где были закуплены провиант и иные припасы (парусина, канаты, якоря, пушки, множество скоб и прочих железных частей). Общую картину передвижения частично обрисовал через 120 лет Соколов:

«Надобно было разчищать дороги, накидывать мосты, устраивать пристани, ставить магазины (склады – Ю. Ч.), делать суда и… перегружать с вьюков на суда и с судов на вьюки. Суда часто разбивались, лошади падали (гибли – Ю. Ч.), проводники разбегались, многие люди заболевали и даже умирали в дороге. «И не мало мы на себе важивали», говорил впоследствии Чириков» [Соколов, 1851, с. 238].

Итогом были как выдача «нижним чинам» подмокших плесневелых продуктов, а потому массовые желудочные болезни и ропот, иногда переходивший в бунт, так и задержка начала строительства Охотского порта и кораблей в нём.

Основная часть экспедиции потребовала при отъезде в Сибирь ещё несколько сотен подвод. Для их передвижения требовались сотни крестьян и ссыльных на каждом участке пути, а для перевалки ещё больше. Она добиралась до Якутска почти два с половиной года, там её камчатская часть застряла ещё на три года, поскольку в Охотске жить было негде, есть нечего, плыть дальше не на чем, а строить корабли почти не из чего. Все эти беды должны были преодолеть (и, в основном, преодолели) Беринг и его помощники, не получив за это наград, а большинство – и благодарностей. Наоборот, однажды АК лишила Беринга половины жалования «за нерадение», и он писал в недоумении: как же продолжать работы, если до сих пор он половину жалованья тратил на нужды экспедиции?

Вот одна подробность путешествия. В начале 1734 года Беринг приказал троим лейтенантам (в их числе был Прончищев) покинуть среди зимы Тобольск и следовать в Якутск, где строились корабли – для ускорения их постройки. В Илимской канцелярии сохранилась «скаска (здесь: запись устного заявления – Ю. Ч.) Кежемской слободы всех крестьян» с жалобой на лейтенантов, забравших из слободы 120 подвод с людьми, причём «от тяжелого последнего пути (перед весенней распутицей – Ю. Ч.) от Кежмы до устья Илимского многия кони и пали» [Богданов, 2001, с. 73]. Причём это – один вспомогательный отряд на одном участке длиной всего 180 вёрст, сравнительно простом.

Итогом массы таких жалоб было распоряжение Сената платить за павших коней их рыночную стоимость. Как оно исполнялось, данных нет, но ясно, что массу взрослых коней взять было просто негде. В мирное время можно бы пригнать в Енисейск табуны коней, закупив их в степях юга Западной Сибири, но сейчас шла война, и лошадей там забрали для нужд армии. Так что деньги, в основном, шли на уплату податей (каковые заплатить, лишившись рабочего скота, было невозможно), то есть, возвращались обратно в казну.

Карта ВСЭ из Советской Военной энциклопедии

Плывя по Лене, где была администрация, экспедиция была вынуждена что-то платить, зато на гужевом пути Якутск– Охотск, где никого от властей не было, она использовала рабочий скот и его хозяев бесплатно [Мартынов, 1958, с. 38].

Жалобами полны архивы. Справедливости ради замечу, что в них изнурение транспортной повинностью выступает бедой давней и общей. Например:

«А от Анадырска мы же, якуты, обратно в Среднеколымск в подводах же посылаемся со отправленными в Якутск сказками и делами… без всякого платежа», и «от проводников многие от голоду безвремянно помирают» [Алексеев А. Н., с. 66].

Любопытно, что историк Анатолий Алексеев в самое свободное от цензуры время комментировал эту безнадежную жалобу кратко и трогательно:

«Таким образом, в процессе хозяйственного освоения Колымско-Индигирского края с русскими участвовали и коренные жители Якутии».

А вот жуткая зарисовка будней нашей экспедиции:

«Так как наши люди, в особенности из числа ссыльных, стали толпами убегать, то пришлось поставить крепкие караулы, а вдоль берегов Лены через каждые 20 верст поставить виселицы. Это произвело прекрасное действие, так как с этого времени убегало уже весьма немного людей» [Ваксель, 1940, с. 25].

Кое-кто из моих первых читателей подумал, что виселицы стояли пустые, и мне следует их огорчить: Лена широка, со стрежня веревку не видно, а столбами с перекладиной пугать глупо. Проще, и с тем же успехом, сказать рабочему: «сбежишь – поймают и повесят». Другое дело, если висят сами сбежавшие. Мера была новой для шведа Вакселя, а русские авторы даже не удостоили её упоминания. С давних пор военные действия побуждали крестьян и посадских к массовым побегам; ответной мерой были массовый сыск и массовые казни, а виселицы ставились на перекрестках дорог [Новосельский, 1946].

Сбегали и от Прончищева. В мае 1734 года от него сбежали двое иркутских жителей, а вскоре сбежал и его слуга, крепостной. Он забрал ценные вещи супругов, их деньги и даже обручальные кольца. После этого

«в поведении Василия, как свидетельствуют некоторые документы, стали появляться не свойственные ему до этого качества – резкость и подозрительность», что позже, вероятно, и стоило ему жизни [Богданов, 2001, с. 73].

О гибели Прончищевых речь пойдет далее, а пока замечу: когда узнаёшь, сколь долог был путь экспедиции (см. Прилож. 2), сколь дорог он был для казны, мучителен для участников и губителен для местных жителей, невольно спрашиваешь – почему не пошли морем? Что мешало доставить всё нужное на нескольких кораблях (одинокий мог быть захвачен пиратами), единожды загрузив их в Кронштадте и разгрузив на Камчатке? Разумеется, вопрос задавали и тогда.

В сентябре-октябре 1732 года в Сенат поступило из АК два предложения. Первое прислал вице-адмирал Томас Сандерс: он предлагал отправить на Камчатку 4 корабля вокруг мыса Горн. Но данная здравая идея была начисто испорчена его уверением, что пришедшие на Камчатку военные корабли будут затем полезны России против господства голландцев в торговле с Японией. Безумная эта мысль стала известна в Голландии (вот вам и вся секретность), вызвала неприятности, и предложение Сандерса пришлось срочно похоронить.

Вскоре с океанским предложением выступил Головин, едва ли не главный мотор экспедиции. У него оно лишено пиратских фантазий и выглядит весьма убедительно: группа из двух фрегатов и двух пакетботов[102]102
  Фрегатом тогда называли небольшой трехмачтовый корабль с одной пушечной палубой. Для охраны от пиратов двух фрегатов хватило бы. Пакетбот (посылочное судно, небольшое, но достаточно мореходное и с пушками) рассматривался как будущий корабль экспедиции. Фрегатов был на Балтике избыток, а пакетботы предлагалось построить. С гораздо большими издержками и бедами они были построены позже в Охотске.


[Закрыть] обойдет мыс Горн и доставит экспедицию на Камчатку за 11 месяцев, а доставка сухопутной экспедиции займет, вместе со строительством кораблей в Охотске, предположительно 5 лет 8 месяцев. Моряки, до сих пор не выходившие из Балтики, получат прекрасный океанский опыт, а Россия – реальное присутствие на Дальнем Востоке.

Соколов, не видав этих предложений и зная о них только из устной традиции, писал, что они были отвергнуты Сенатом, а почему, неизвестно, «хотя и нетрудно угадать причину» [Соколов, 1851, с. 206]. Не знаю, как ему, а по мне, угадать её нельзя, так как вариантов много. Гадать, к счастью, нет нужды. Как недавно установлено [ВКЭ-1, с. 159], в Сенате чья-то равнодушная или коварная рука (см. Прилож. 9) подшила письмо Головина в папку предложений по улучшению флота, где оно и пролежало 250 лет. То есть, его идею не обсуждали. Хорошо это или плохо, но ВСЭ двинулась через Сибирь, и именно поэтому смогла состояться не только её камчатская часть, но и ДКО, предмет нашего рассказа.