Текст книги "США – угроза миру"

Юрий Емельянов

США – угроза миру

400 лет американских войн против народов земного шара

Введение

"Разве вы меня боитесь? Неужели я представляю для вас угрозу?" Эти вопросы задала школьная преподавательница из города Балтимор в ходе дискуссии, которую мы, члены советской делегации, вели с американцами в апреле 1982 года о том, какая из наших стран угрожает миру. Спор шел в ту пору, когда президент США Р. Рейган называл Советский Союз "империей зла" и грозил ему "звездными войнами".

Действительно, трудно было представить, чтобы худенькая, невысокая молодая особа в очках, которая гостеприимно принимала нас в своем небольшом домике и с восторгом говорила о популярном в ту пору в США фильме "Москва слезам не верит", представляла собой угрозу для ее гостей – крепких мужчин и не менее крепких женщин, а уж тем более для могучего Союза Советских Социалистических Республик. Учительница прибегла к своему аргументу, потому что и слышать не хотела о том, что ее родина может представлять угрозу для нашей страны. С жаром отвергая обвинения в агрессивном поведении собственной державы, она в то же время не желала слушать о том, что получилось из-за того, что многие американцы доверчиво воспринимали оценки и планы своего президента в отношении нашей страны. В ту пору для многих американцев встреча с советским человеком немедленно вызывала в их сознании представление о страшной угрозе для их жизни.

О том, что страх перед внезапным и сокрушительным нападением СССР давлеет над американцами я убедился еще в первые же дни своего первого приезда в США в сентябре 1959 года. Когда городской трамвай в Вашингтоне спустился в подземный тоннель под площадью "круг Дюпона", я увидел на стенах указатели "shelter" ("бомбоубежище"). Такие надписи я видел в Москве лишь во время войны. Позже я узнал, что в ходе регулярно проводимых учебных тревог на случай нападения СССР в такие бомбоубежища прячутся люди.

Позже на приеме в советском посольстве миссис Кинг, сестра известного американского писателя Томаса Вулфа, рассказала нам, что всякий раз, когда мимо ее дома проезжала с воем сирены полицейская машина, каждый раз, когда по телевизору диктор тревожно заявлял о "чрезвычайном сообщении" (хотя обычно после этого следовала коммерческая реклама), у нее ёкало сердце и она думала, что СССР напал на Америку. Потом я убедился, что миссис Кинг была не одинока в своих страхах. Узнав, что я из СССР, нью-йоркский таксист, который вез меня на вокзал осенью 1977 года, сразу же показал мне на крыши небоскребов и предупредил, что на каждой из них будут сидеть его соотечественники и стрелять в нас, когда мы вторгнемся в Америку.

А через месяц тогдашнего пребывания в США я добрался до Сан-Франциско и в гостинице этого калифорнийского города смотрел трансляцию военного парада на Красной площади 7 ноября в день 50-летия Великой Октябрьской социалистической революции. После месяца пребывания в США я уже невольно воспринимал мир отчасти глазами американцев и мог живо представить себе, что чувствуют жители этого солнечного штата при виде парада советской военной мощи. В тот день в Сан-Франциско было около 20 градусов тепла. Я же видел, как по Красной площади, по которой мела метель, неслись танки. Диктор с неподдельной тревогой в голосе вещал: "На параде были показаны новые танки Т-72, которые взяты на вооружение всеми странами Варшавского договора". Танкисты, стоявшие в башнях танков и, казалось, слитые с броней, разом поворачивались к Мавзолею Ленина. Казалось, что этим людям ни по чем мороз, ни по чем любые преграды. Сейчас они на Красной площади, но завтра они на той же скорости ворвутся в Западную Европу, а потом окажутся и в теплой Калифорнии. О том, что подобные мысли господствовали в умах американцев, свидетельствовали мои беседы по поводу этой передачи.

Страх перед СССР сочетался с твердым убеждением многих американцев в том, что их страна не может представлять собой угрозу для кого бы то ни было. Напротив, вера в то, что США является олицетворением миролюбия, добропорядочности, справедливости и других замечательных качеств, что, увидев Америку и американцев, любой человек не может этого не признать, составляло и составляет существенную сторону массового сознания значительной части американского населения. Вопрос, который задали мне в США в первые же часы после моего первого приезда в эту страну, звучал так: "HOW do you like it here?" ("КАК вам здесь нравится?"). Нажим на слово «как» предполагал, что вопрошавший не сомневался в моей положительной оценке, а его интересовала лишь степень моего восторга перед увиденным. Потом этот вопрос был повторен бесчисленное количество раз.

Потом я смог неоднократно убедиться в том, как болезненно реагируют многие американцы на любые критические замечания в адрес своей страны и как нередко они формировали свое отношение к иностранцам в зависимости от того, как те реагировали на американские реалии и американскую массовую культуру. Например, некоторые американцы испытывали недоумение, а то и неподдельную обиду, если их иностранные гости не разделяли шумного энтузиазма на матчах по бейсболу или баскетболу. Те же советские люди, которые коллекционировали записи американских исполнителей, автоматически получали оценку "прогрессивных" людей. «Американским» следовало восхищаться и желательно в превосходной степени.

Нет сомнения в том, что для положительных оценок многих сторон жизни в США есть веские основания. Красочная природа многих уголков этой страны, таких как Ниагарский водопад, леса Новой Англии и Пенсильвании, Великий каньон реки Колорадо, залив, в котором расположен Сан-Франциско, Беркли и другие города, не может не вызвать восхищения. В то же время путешественник по Америке может восхититься и тем, как эта богатая природа была превращена в край высокоразвитой цивилизации. Даже с борта самолета можно увидеть, что просторы Среднего Запада и многие другие штаты Америки представляют ныне из себя бескрайние обработанные поля, пересеченные ровными автострадами. За этими полями стоят огромные города, начинающиеся жилыми коттеджами и венчающиеся небоскребами деловых кварталов. Именно в США появились первые в мире здания, которые, устремились высоко вверх и стали "скрести небо". США стали пионерами и в создании современного урбанизированного комфорта, сделав его массовым. Превращение Америки в край высокоразвитой экономики с ее фермами, заводами, научно-исследовательскими центрами и лабораториями, страну удобной жизни для значительной части населения. – плод труда миллионов американцев – высоквалифицированных, трудолюбивых рабочих и фермеров, находчивых изобретателей и талантливых ученых.

В то же время здесь нелишне сказать о так называемом "законе Шляпентоха", о котором я узнал от его автора, известного советского, а затем американского социолога в его доме в Ист-Лэнсинге в январе 1988 года. Комментируя замечание его старого друга и коллеги В. В. Шубкина о том, что его вынудили эмигрировать, Владимир Шляпентох решительно заявил, что это не так. Он поведал, что в течение лет тридцати, с ранней юности только и мечтал, как сбежать в США. После 8 лет пребывания в США он не разочаровался в своем решении и с гордостью упомянул о своем профессорском положении, выпущенных восьми книгах и авторитете в социологических кругах страны. Однако даже этот человек, так долго стремившийся осесть в Америке, признал, что его переезд означал не только обретение того, к чему он стремился, но и немалые потери.

По своей привычке ученого Владимир Шляпентох вывел свой закон: "То, что хорошо в США, плохо в СССР. То, что плохо в США, хорошо в СССР". "Например, – пояснял автор "закона", – в СССР плохие дороги и автомашины. Но они превосходны в США. Однако, в СССР хорошее метро и хорош хлеб, а во многих городах США, как правило, отвратительное метро и хлеб безвкусен. В США многие лица среднего класса имеет свой домик, а в СССР большинство людей схожего положения имеют лишь двухкомнатную квартиру. Однако в СССР квартплата и стоимость коммунальных услуг ничтожны, а выплаты за дом, электричество и прочее в США весьма обременительны. Американские магазины заполнены в изобилии самыми разнообразными товарами, а в СССР все еще царит "дефицит" многих нужных вещей. В то же время, в отличие от США, где постоянно растет число убийств и других преступлений, а на многих улицах опасно появляться особенно с наступлением темноты, в СССР гораздо ниже уровень преступности и городские улицы практически безопасны". Особые нарекания у социолога вызвали его американские коллеги. "Часто они чудесные, милые люди, но как они не интересны! Они ничего не знают, кроме своей профессии и своего дома. И не хотят ничего знать! Как я скучаю по своим новосибирским друзьям! Какие у нас были умные, интересные беседы!"

Следует учесть, что эта беседа состоялась 20 лет тому назад и к настоящему времени после распада СССР и коренных перемен в России "закон Шляпентоха" утратил свою актуальность. И все же из него следует, что в американской жизни немало такого, что может стать объектом острой критики и даже отторжения.

Правда, познакомившись со множеством американцев за последние полвека, я мог усомниться в правильности категоричного суждения Шляпентохом о "неинтересности" американцев. Не считал я и то, что многие мои друзья и знакомые из США, включая, разумеется, и учительницу из Балтиморы, представляли собой угрозу для окружающих. Они ничем не напоминали ни героев американских фильмов, которые без тени сомнения разряжали свои огнестрельные оружия в своих врагов, или постоянно устраивали мордобои. Не были они похожи и на персонажей, которые забивали насмерть приемных детей из России или со школьных лет приучались стрелять по своим одноклассникам как по куропаткам.

Как правило, мои друзья и знакомые оказывались мирными, трудолюбивыми людьми, знатоками своего дела, доброжелательными, остроумными и гостеприимными, готовыми помочь незнакомому человеку, находчивыми в решении запутанных вопросов, излагавшими мысли четко и по делу. Я не раз мог убедиться в том, что знаменитая американская деловитость, о необходимости которой для нашей страны я слыхал еще в детстве, является замечательным качеством во многих житейских ситуациях.

Привлекательными качествами у многих моих американских друзей и знакомых была внутренняя собранность и связанная с ней та черта характера, которая на английском языке называется "to be mentally alert" (буквально "чтобы ум был начеку"). Я не раз наблюдал, как это состояние сознания проявлялось в умении трезво оценивать обстановку, свои возможности и быстро находить наиболее оптимальные решения. Поражало, например, как быстро и толково американцы могли составить программу пребывания своих гостей, с учетом их индивидуальных пожеланий и распределить их по разным местам жительства и машинам, на которых они должны были ехать. Я невольно сопоставлял это качество с тем, насколько труднее и медленнее решали подобные проблемы в Европе и как, например, вопрос о том, как развезти 4 людей по разным домам на 3 машинах превращался в почти неразрешимый предмет долгой и вежливой дискуссии в Британии.

Привлекателен и американский оптимизм. Достаточно увидеть лица бодро спешащих утром на свою работу американцев и американок с неизменными полуулыбками на лицах, чтобы понять, почему, отвечая на вопросы социологов, подавляющее большинство из них говорит, что они "счастливы" и даже "очень счастливы" (хотя дальнейшие распросы показывают, что у тех же людей имеется немало жизненных проблем). Признать, что ты несчастлив, что ты не доволен своей работой, своим жильем, своими друзьями, и т.д. – значит расписаться в собственном банкротстве, а американцы, как правило, готовы бодро преодолевать трудности, прежде чем придти к таким печальным выводам.

Многие семейные пары, как правило, старались поддерживать такой же оптимистический, бодрый тонус в своих отношениях, по крайней мере, на людях. Данные опросов свидетельствовали, что две трети американцев говорили о том, что они "очень счастливы" в браке, а свыше 29% – "достаточно счастливы". Лишь 3% признавались, что они "не очень счастливы" в своей семейной жизни. Но пока разводы, случающиеся в США так же часто, как и во многих урбанизированных странах, не убивали браки, я видел, как многие американцы свято берегут семейный очаг, заботятся о благополучии и уюте своего дома. обожают и балуют своих детей, поддерживают семейные традиции и весело проводят семейные праздники, а также Рождество и День Благодарения.

В то же время постоянная мобилизованность сознания, настрой на поиск оптимального решения заставляли моих знакомых сравнительно легко менять место жительства, работу, а порой даже религиозную конфессию. И это при том, что церковь всегда играла значительную роль в жизни американцев, в том числе и в поддержании их "состояния быть начеку". Я помню услышанную мною в январе 1960 года в Вашингтоне суровую проповедь пастора, который долго пропесочивал столичных чиновников за их формализм и бездушие, их неумение видеть человека за цифрой. Умение критически взглянуть на себя, свою жизнь и постараться улучшить свои достижения – также одна из типичных черт многих американцев. А поэтому там так популярны не только религиозные книги и передачи, но и всевозможные самоучители, а также книги добрых советов о самосовершенствовании.

В то же время собственные личные впечатления, очерки и воспоминания различных авторов, встречавшихся с американцами, чтение американских газет, журналов, художественных и нехудожественных произведений, изучение социологических исследований, убеждали меня в том, что вместить разнообразные черты этого народа в узкие рамки однозначных оценок немыслимо. Как и всякий народ, американцы различны по степени наличия у них положительных и отрицательных качеств. Как и во всяком народе, даже в наиболее типичном американском типаже нередко проявлялось сочетание трудно совместимых качеств.

Прекрасный специалист своего дела мог быть поразительно неосведомленным относительно многих предметов, казалось бы элементарно необходимых для общего кругозора. (И здесь В. Шляпентох был отчасти прав. Ошибки в географических названиях, исторических событиях и именах великих людей делают не только рассеянные американские президенты, но и многие рядовые американцы, стремящиеся не слишком обременять свой ум теми знаниями, которые они не считают особо нужными в их каждневной жизни и работе.) Приветливый, щедрый и добродушный человек мог неожиданно проявить капризную раздражительность, мелочную расчетливость, а порой и нетерпимость. (Возможно это следствие стрессов, которым по данным социологических обследований чуть ли ежедневно подвержено большинство американцев в условиях современных ритмов жизни.) Творческая смекалка и трезвость ума иногда поразительным образом соседствовали со слепым подчинением общепринятым шаблонам поведения и повторением расхожих суждений, что в конечном счете могло приводить к поразительным ошибкам. (По поводу конформизма американского общества сокрушались многие писатели США и его не раз исследовали американские социологи.) Но ведь сочетания противоречий в национальном характере обычны для любого народа мира и, как правило, не представляют собой угрозу для других народов.

Разумеется, учительница из Балтиморы, как и те, кто ссылаются на случаи насилия в американских общественных местах, неправомерно предлагали (или предлагают) судить о нации в целом по качествам отдельных ее представителей. Однако, прежде всего надо учитывать, что возможности управлять национальным государством у различных представителей одной нации неравны. Те американцы, которые восхищались советскими фильмами и были готовы принимать у себя советских людей в 1982 году, когда президент США называл нашу страну не иначе, как "империей зла" и готовил против нее "звездные войны", не имели ни малейшего доступа к рычагам управления Америкой. Но и те американцы, которые стреляют по прохожим, как охотники по диким птицам, также не имеют возможности управлять США.

Также ясно, что, являясь совокупностью людей, страна, народ, а также класс, партия или иной человеческий коллектив, имеют качественные отличия от отдельных людей, из которых они состоят. Вне зависимости от добрых черт людей, из которых состоят коллективы, социальные группы, нации, последние могут совершать деяния, представляющие угрозу для других групп людей и целых народов и которые творят лишь редкие люди, да и то часто в безумном состоянии. Но и обратное также верно: отдельные люди не могут совершить многих замечательных созидательных дел, которые под силу лишь людским коллективам (предприятиям и учреждениям, классам и партиям, народам и странам). У коллектива, в том числе такого, как целая страна, и отдельной личностью разные способы организации и разные уровни деятельности.

В то же время между любым коллективом людей, в том числе любой нацией, и отдельным человеком есть немало схожего. Как и отдельный человек, нация рождается, живет и умирает. (Просто ее жизнь обычно длится дольше жизни многих поколений людей.) Как и отдельный человек, нация имеет свои характерные потребности, свои виды занятий, в которых она особенно преуспевает. У нее есть свои идеи и заблуждения, свои сильные моральные качества и свои моральные изъяны. Точно так же, как невозможно существование совершенно идеальных или абсолютно порочных людей, вряд ли есть на свете совершенно идеальные или абсолютно порочные нации.

Как и отдельный человек, нация имеет свою память, но может забывать свое прошлое. Как и отдельный человек, нация может радоваться своим достижениям и гордиться своими достоинствами. Однако порой, как и отдельный человек, целая нация может незаметно для себя преодолевать зыбкие грани между законной гордостью своими своими успехами и бахвальством, между удовлетворением своей праведной жизнью и выставлением на показ своих добродетелей, забывая при этом о своих неблаговидных делах. Такая искаженная и избирательная память порождает преувеличенную самооценку как у отдельного человека, так и у нации.

О том, что отдельные люди часто забывают о своих неблаговидных поступках, следует из притчи о Христе и блуднице. Лишь после слов Христа каждый из фарисеев вспомнил о своих грехах. В ряде поучений Христос указывал на формальное исполнение фарисеями религиозных правил и их самолюбование своим внешне правильным поведением. Мысль о том, что гордыня – источник всех пороков присуща многим религиям мира.

Очевидно, что этот человеческий порок, имеющий древнюю историю, жив и ныне. Трудность его преодоления в том, что гордец всегда может указать на очевидные свидетельства своих достоинств и добродетелей, зачастую признаваемые окружающими людьми. Нередко эти достижения – следствие немалых усилий человека, которыми он в душе тяготится, если исполнение общественных правил и обязанностей для него не является естественной потребностью, а превратилась в тяжелую повинность, выполняемую через силу, формально. Компенсацию за трудные для него усилия внешне добродетельный человек нередко находит в самолюбовании и похвальбе перед другими. Неизбежным следствием этого является его ощущение своего превосходства над теми, кто пренебрегает этими общественными обязанностями и правилами, презрение к ним, а иногда и лютая ненависть к таким людям. Чем с большим трудом исполняет человек тяжелые для него правила и обязанности, тем больше он ненавидит тех, кто нарушает их: именно поэтому фарисеи собирались закидать камнями блудницу.

Парадоксальным образом, чем больше достижений у гордеца, тем больше вероятность, что он поставит себя выше окружающих, тем реже он будет считаться с мнением и интересами других людей. Не случайно, в "Новом завете" так много говорится о спесивых и заносчивых, хотя и внешне праведных фарисеях.

Гордец считает, что возвышение над другими и право судить других – это лишь справедливая компенсация за его трудовые усилия, а порой и лишения, понесенные им в ходе обретения успехов и добродетелей. Не получая же этой компенсации, гордец может пойти на путь жестоких, аморальных, а то и преступных действий. Известно, что многие обитатели тюрем обладают большими достоинствами и сильными качествами. Они могли бы оказаться весьма полезными членами общества, если бы не их завышенная самооценка и неумение учитывать интересы других людей.

Специалисты по проксемике, то есть учению о восприятии человеком пространства, знают, что люди, склонные к асоциальному поведению, имеют преувеличенное представление о своем "личном пространстве": они словно окружены невидимым воздушным пузырем огромных размеров, который они рассматривают как свою личную собственность. Объясняя, почему они начали драку, хулиганы нередко уверяют, что "к ним полезли", хотя на самом деле физическое приближение к ним других людей не представляло угрозы для их безопасности. Самомнение органично соединяется с преувеличенным страхом за собственную безопасность и одновременно с агрессивностью поведения.

Гордыней могут быть заражены целые классы, убежденные в своих якобы естественных правах на высшее положение в обществе, социальные прослойки, вроде фарисеев, политические партии и группировки, узурпирующие власть в обществе. Схожим может быть и поведение целой нации. Убежденность в превосходстве своей нации над другими народами, уверенность, что пока нация "вкалывала", другие народы "прохлаждались", пока нация соблюдала суровые предписания морали и общественного поведения, наводила порядок дома и на городских улицах, другие народы погрязали в лени и разврате, пока нация добивалась огромных достижений в развитии хозяйства, науки и искусствах, другие народы довольствовались убогой, примитивной и нищей жизнью в силу своей ущербности, порождает у нации в целом и ее представителей ненависть к другим народам, убежденность в своем праве игнорировать права других народов, покорять их, навязывать свои "правильные порядки", грабить их и уничтожать. Как и среди отдельных людей, порочные поступки наций часто являются невольным следствием их сильных качеств, порождающих слепую уверенность в их собственном совершенстве.

Слепая самоуверенность, рожденная успехами, зачастую приносит немало бед и отдельному человеку, и целому народу. Упование на те методы, которые однажды принесли успех, ведет к их консервации, порождает категоричность в суждениях, прямолинейность в решениях, жесткость действий. Формальным может стать даже самоконтроль, вроде бы установленный над своим поведением и который также становится предметом гордыни. Поверхностные, нередко лицемерные осуждения собственных ошибок лишь создают иллюзию исправления их, а на деле закрепляют уверенность в своей собственной правоте.

В то же время постоянное самовосхваление порождает некритическое отношение к своим успехам, иллюзорную уверенность в "полном и окончательном" достижении преследуемых целей, в обретении вечного иммунитета от различных напастей, подстерегающих прочих людей. Между тем несчастье, как правило, подстерегает человека, нацию или иную человеческую организацию в тех областях, в которых имеются наиболее яркие примеры их достижений и они считаются надежно защищенными от всяческих бед. (Например, физически крепкий от природы и закаленный человек может пренебречь разумной осторожностью и стать жертвой тяжелой болезни, первоначально спровоцированной нелепой простудой). Автор данной книги долго считал, что он всегда проявляет исключительную дотошность в воспроизведении исторических фактов, пока к своему стыду не обнаружил вопиющие описки и даже фактические ошибки, допущенные им в ряде своих публикаций. Компания, гордящаяся своей прозорливостью и своим богатством, может совершить чудовищную ошибку и в одночасье разориться. Страна, верящая во всесилие своей армии, непревзойденной по своему техническому уровню, может проиграть войну технически слабому противнику, достоинства которого она проигнорировала и к борьбе с которым она не была готова.)

Гордыня убеждает человека, коллектив людей и целую нацию в том, что, формально соблюдая правила человеческого общежития или правовые нормы, а также повторяя ритуальные заверения в своей честности, праведности и иных добродетелях, они навечно обрели иммунитет от злых и неправедных поступков. Именно по этой причине общество с изумлением узнает о чудовищных преступлениях внешне порядочного человека, а история знает немало примеров того, как нации, известные своими великими достижениями в развитии человеческой культуры, творили вопиющие преступления по отношению к другим народам: для этого достаточно обратиться к многочисленным примерам из истории древних или современных стран.

Отдавая отчет в том, что руководство страны нередко находится в руках определенных классов, элитарных групп и даже отдельных людей, в то же время нельзя считать, что национальные бедствия или преступления, совершенные нацией – это следствие лишь неразумных действий невежественных или преступных руководителей. Любой коллектив (в том числе класс, партия, нация) не отгорожен непроницаемой стеной от отдельных его представителей. Многочисленные невидимые нити связывают сыновей и дочерей страны со своим народом. Каждый сын или дочь своего народа имеет не только личные идеи и ценности, но и является носителем коллективных, в том числе общенациональных идей и ценностей, которые зачастую радикально отличаются по своему содержанию от личных идей и ценностей. При этом иногда для идейных ориентиров и ценностей, которые разделяет значительная часть нации, характерны национальный эгоизм и ограниченность, а то и шовинистическая спесь. Гитлер и его приспешники вряд ли смогли осуществлять порабощение и уничтожение народов мира, если бы не имели поддержки в подобных социально-психологических установках, разделяемых значительной частью германского народа.

Известно, что подавляющее большинство немцев справедливо верили в несомненные достоинства германского национального характера и великие достижения германской нации. Однако справедливая гордость за эти достоинства и достижения, не сдержанная постоянной самокритичностью, стала почвой, на которой возмущение грабительским Версальским миром переросли в ненависть к другим народам, презрение к ним, убеждение во второсортности других народов, своем праве отнимать у других стран их земли, порабощать и уничтожать их население.

Объяснять историю Германии 1933 – 1945 годов лишь роковым влиянием геополитических и расистских теорий, которые разделяли нацистские вожди, было бы неверно, так как при этом игнорировалось широкое распространение давних шовинистических настроений среди германского народа. До сих пор в мире многие не могут понять, каким образом народ Шиллера и Гёте, Бетховена и Баха мог совершать агрессивные захваты и проявлять крайнюю бесчеловечность. Скорее всего, идеи агрессии и порабощения других народов возникли не на пустом месте.

Мои родители, пробывшие первую половину 30-х годов в Германии во время работы советских рабочих и инженеров на заводах Круппа по советско-германскому соглашению о научно-техническом сотрудничестве, много раз рассказывали мне о своих впечатлениях от этой стране и ее народе в переломные для той страны годы. Как правило, рабочие и служащие металлургических заводов, а также другие их знакомые по Эссену, в котором они жили, были замечательными тружениками, специалистами своего дела, добрыми семьянинами и ходили регулярно в церковь. Их аккуратность, собранность, дисциплинированность и организованность вызывали восхищение у советских людей, работавших с ними. Как и многие тогдашние немцы, они отличались сентиментальностью, были честны и скрупулезны в выполнении своих обязательств. Они имели неплохое образование и были знакомы со многими достижениями немецкой культуры.

Тем поразительнее были некоторые рассказы кадровых крупповских рабочих, когда они делились своими мыслями о международной жизни или о своем отношении к другим народам. Не раз эти люди высказывали мнение о несправедливости распределения земли между странами. Они полагали, что у Германии недостаточно территории. В то время, как у Советского Союза, говорили они, показывая на географическую карту, одна шестая частью земной поверхности и СССР просто обязан поделиться с Германией своими землями. Некоторые же рабочие, повоевавшие на Западном фронте, рассказывали, каким мучительным казням они подвергали взятых в плен сенегальцев, только потому, что у них была черная кожа. При этом рассказчики не испытывали чувства стыда за свои былые преступления. Разумеется, они слыхом не слыхали ни про расистские теории Гобино и Чемберлена, ни про геополитические труды Хаусхоффера, взятые на вооружение нацистской партией. До конца 1932 года они не поддерживали Гитлера и лишь на последних выборах в рейхстаг стали голосовать за нацистов.

Казалось, что их знания и личные добродетели, их знания о великих поэтах, композиторах и ученых Германии, а также другие достоинства их народа превратно преломлялись в их национальном самосознании и лишь убеждали их в своем превосходстве над другими народами. В то же время шовинистические установки, которыми было пропитано национальное самосознание, исходили из того, что грабить другие народы – справедливо, мучить представителей других рас – дозволительно, поскольку другие расы якобы являются низшими.

И все же вряд ли стоит делать далеко идущие выводы на основе некоторых высказываниях отдельных рабочих-сталелитейщиков. Вряд ли подобные отдельные проявления националистических настроений и даже дикого расизма объясняли переход многих немцев, в том числе и рабочих на сторону Гитлера. Более вероятно, что главную роль в этом роковом выборе сыграла такая положительная сторона немецкого народа как любовь к порядку и их отвращение к хаосу.

Как и мои родители, многие советские люди всегда отмечали поразительную аккуратность и педантичность немцев в исполнении своих трудовых обязанностей и ежедневных домашних дел. Многие советские воины запомнили способность немецкого солдата привести в идеальный порядок свой окоп. Те, кто побывал в Германии в середине 1945 года, поразился с каким упорством немцы стали разбирать руины и восстанавливать страну. Поразительный пример того, как в разгар ожесточенных боев в Берлине в апреле 1945 году немец шел в точно назначенный срок на чисто профилактический прием к зубному врачу, привела писательница Елена Ржевская.