Текст книги "Собрание сочинений. Том II"

Примечания

Пробуждение

Впервые – Современные записки. 1933. № 53. С. 146–73.

Печатается по данной публикации.

Рассказом «Пробуждение» открывается сотрудничество Фельзена в самом престижном толстом журнале русского зарубежья, куда модернисты младшего поколения пробивались медленно и с трудом. Появление имени Фельзена в списке сотрудников «Современных записок» было значимым событием как в творческой жизни самого автора, так и в истории эстетически консервативного органа, ориентировавшегося на художественные вкусы литературных «отцов». Двумя годами ранее Георгий Адамович писал: «А вот чтобы в “Современных записках” появились “Письма о Лермонтове” Юрия Фельзена, или отрывки из “Пути правого” Шаршуна, правду сказать, представляется маловероятным. До сих пор, по крайней мере, вещей такого склада и рода в старейшем из эмигрантских журналов не появлялось. Отмечаю это без желания в чем-либо упрекнуть редакцию “Современных записок”: литературный консерватизм – дело почтенное, нужное, в наши дни особенно» («Числа». Книга четвертая // Последние новости. 1931. № 3614. С. 5).

Однако в своем разборе пятьдесят третьей книги «Современных записок» Георий Адамович очень сдержанно отозвался о рассказе Фельзена, уделив ему всего несколько строк. Суть его отзыва заключалась в том, что этот рассказ требует «чтения внимательного и медленного <…> Кто на этот труд отважится, будет вознагражден» (Последние новости. 1933. № 4607. С. 2). В то же время, Владислав Ходасевич считал, что в прозаической части новой книги «Современных записок» «один только Юрий Фельзен представляется приобретением несомненным». Отдавая должное «психологическому узору» рассказа, «который весь словно вычерчен жестким, остро отточенным карандашом», Ходасевич, – судя по предыдущей фразе, наблюдавший автора за работой (ср. воспоминания Василия Яновского, цитируемые в примечаниях к «Письмам о Лермонтове», т. 1, с. 443), – говорил о художественном мастерстве Фельзена: «Порою кажется – он не пишет, а лишь набрасывает узор из тончайших петелек. При этом он притворяется робким и неумелым, но это притворство и составляет как раз его самую сильную сторону. Нет более трудного искусства, как притворяться неискусным. Оно всего более требует тончайшего, безошибочного расчета, и надо отдать справедливость Фельзену – расчет такой ему всегда удается. Осторожно и мягко, но в то же время уверенно ведет он читателя по лабиринту мыслей и чувств, хитро связанных между собою, нечувствительно переходящих одно в другое. Доверившись ему, читатель оказывается вынужден проделать совсем нелегкий путь. Из фельзенского лабиринта выходит он утомленным, зато – с таким чувством, что побывал в некоем заново созданном мире – а это и есть показатель того, что он читал автора непустячного» (Возрождение. 1933. № 3083. С. 3).

К этому следует прибавить, что «Пробуждение», несомненно являясь частью «романа с писателем», стоит несколько в стороне от других отрывков из неопрустианского проекта автора благодаря тому, что здесь герой-повествователь Фельзена назван не Володей, а Ф. Данный прием максимально сближает образы автора и героя. Можно полагать, что Фельзен сознательно размывает границу между литературным вымыслом и автобиографией: подобное смешивание жанровых признаков, заметное лишь при внимательном чтении, мы находим и у Марселя Пруста, чей герой-повествователь назван Марселем всего один раз на протяжении всего многотомного романа.

С. 7. К началу японской войны <…> попал ненадолго в Маньчжурию <…> заплакал после взятия Порт-Артура… – Сдача русскими войсками осажденной крепости Порт-Артур в декабре 1904 года стала центральным событием русско-японской войны (1904–1905), ознаменовавшим поражение Российской империи.

С. 8. …толстовская «Lise»… – Первая жена князя Андрея Болконского в романе Л. Н. Толстого «Война и мир».

С. 12. Cartes-postales – открытки (франц.).

С. 12. Оленин был сыном известного певца… – Имеется в виду Пётр Сергеевич Оленин (1870–1922), оперный баритон, камерный и эстрадный певец, режиссёр.

С. 14. Какие б чувства ни таились… – Четверостишие, открывающее шестую строфу «Отрывков из путешествия Онегина» (1830). См. Пушкин. Полное собрание сочинений, т. 5. С. 202.

С. 14. …жалкий котелок (впоследствии для меня чуть надуманный образ униженной русской интеллигенции)… – Эта ассоциация подсказана повествователю романом Юрия Олеши «Зависть» (1927), который широко обсуждался в эмигрантской печати и литературных кругах. Один из персонажей Олеши, Иван Бабичев – «бывший человек», символизирующий падение дореволюционной интеллигенции – фигурирует в романе в образе чарли-чаплинского «человечка в котелке» (Олеша Ю. Избранное. Москва. 1983. С. 33–34). В рассказе Фельзена «Фигурация», опубликованном несколькими годами позже, герой будет читать книгу Олеши.

С. 14. …с Отто Вейнингером, Марксом… – Отто Вейнингер (1880–1903), австрийский публицист, автор широко известной в России начала века антисемитской и женоненавистнической книги «Пол и характер» (1903). Карл Маркс (1818–1883), немецкий социолог и публицист, чьи политико-экономические теории пользовались популярностью среди российских интеллигентов в конце XIX и начале XX в.

С. 15. …о всесильных Japon и Gapon… – Japon – Япония (франц.).

Gapon – Г. А. Гапон (1870–1906), священник, агент охранки, инициатор создания проправительственной рабочей организации (1903). По его инициативе была выработана петиция и организовано шествие рабочих к царю 9 января 1905, закончившееся расстрелом демонстрантов.

С. 15. …с упоением подхватили гусарские традиции и лихой, столь им чуждый кавалерийский «цук». – Система приобщения к традициям с применением карательных мер, возникшая в школе подпрапорщиков, созданной в 1823 году для подготовки офицеров гвардейской кавалерии. Цук был распространен во всех российских кавалерийских школах и училищах.

С. 15. Irrevocabile tempus – безвозвратное время (лат.).

С. 15. Quaerela – жалоба, сожаление (лат.).

С. 15. …до Екатерины и Марии Медичи… – Екатерина Медичи (1519–1589), жена короля Франции Генриха II, ставшая регентом при своем сыне Шарле IX и таким образом получившая значительную политическую власть в королевстве. Ее принято считать одной из инициаторов Варфоломеевской ночи (1572). Мария Медичи (1573–1642), жена короля Франции Генриха IV, ставшая после его смерти регентом. Разогнав министров мужа, проводившего политику примирения между католиками и протестантами, Мария ориентировалась на католическую Испанию, женила своего сына, Людовика XIII, на инфанте Анне Австрийской и сохранила полную власть над королевством до 1617 года.

С. 15. …изобразив на доске колонны и путь Карфагенского похода, внушительно-громко назвал имена: «Понимаете, Ганнибал, Газдрубал и Магон»… – Ганнибал Барка (247–183 до н. э.), карфагенский полководец и государственный деятель, ведший длительную военную кампанию против Рима в Италии, Испании и Африке (вторая Пуническая война). Карфагенский поход в Италию закончился неудачей, отчасти из-за того, что войска братьев Ганнибала – Гасдрубала и Магона, шедшие на помощь его армии, были разбиты римлянами при Метавре (207) и Бекуле (206).

С. 16. …и неведомо-гулкие Драва и Морава… – Правые притоки Дуная. Драва служит границей между Венгрией и Хорватией. Морава протекает по территории Сербии.

С. 16.… я с детства запомнш – «всеобъемлющей душой» (вместо пушкинского «всеобъемлющей», в изображении Петра Великого)… – имеется в виду четвертая строфа из пушкинских «Стансов» (1826):

 
То академик, то герой,
То мореплаватель, то плотник,
Он всеобъемлющей душой
На троне вечный был работник.
 

Пушкин. Полное собрание сочинений, т. 2. С. 342.

С. 16. …не только «Вещий Олег», «Три пальмы», «Бородино», но и «на корабле купеческом “Медузе”… - Имеются в виду стихотворение А. С. Пушкина «Песнь о вещем Олеге» (1822); баллада М. Ю Лермонтова «Три пальмы» (1839) и его же стихотворение «Бородино» (1837); и стихотворение В. А. Жуковского «Капитан Бопп» (1846).

С. 17. …заданный отрывок из «Полтавы»… – поэма А. С. Пушкина «Полтава» (1829).

С. 18. …с обязательным в детстве «шато»… – (здесь) семейная усадьба, от франц. chateau – замок.

С. 18… одно укромное местечко в квартире она патриотически называла «chez Bismarck» – я догадался, чтобы ее изводить, это же самое называть «chez Gambetta»… – войска принца Отто фон Бисмарка (1815–1898), объединившего немецкие земли под предводительством Пруссии, разгромили французскую армию в 1870–1871, окружив Париж, откуда министр внутренних дел новообразованного республиканского правительства, Леон-Мишель Гамбетта (183 8-1882), бежал на воздушном шаре. В результате поражения Франции в войне, Эльзас и Лотарингия отошли к Германской Империи, чье рождение было провозглашено Бисмарком в Версале 18 января 1871 г., а 1 марта французское Национальное собрание приняло условия капитуляции, вынудив Гамбетту подать в отставку.

С. 19. …petite noblesse… – мелкопоместное дворянство (франц.).

С. 19. …la bella des bellas… – краса красот (итал.).

С. 22. Mademoiselle – (здесь) гувернантка-француженка (франц.).

Возвращение

Впервые – Числа. 1934. № 10. С. 167–86.

Печатается по данной публикации.

Временное охлаждение Георгия Адамовича к писательской манере и художественному методу Фельзена, во многом основанное на охлаждении критика к творчеству Пруста, сказалось в критической оценке, которую Адамович дал рассказу «Возвращение». Рецензируя десятую, и последнюю, книгу «Чисел», Адамович раскритиковал не только и не столько Фельзена, сколько его французского учителя (стоит отметить, что именно в этом рассказе Фельзена, в первом параграфе, мы находим сочетание «одиночества и свободы», которое потом будет фигурировать в заглавии книги воспоминаний Адамовича). Реагируя таким образом на новый отрывок из «романа с писателем», критик шел в ногу с новейшим антипрустианским поветрием во французской, а вслед за ней и в эмигрантской, модернистской среде, где натуралистическая поэтика Луи-Фердинанда Селина всё больше вытесняла прустианскую интроспекцию как модель творчества. Адамович, в частности, писал: «У Пруста гениальна не его манера, а то, что несмотря на эту “манерную манеру” в его романах все-таки уцелело. У нас есть только испорченный Пруст, настоящего нет. То же, мне кажется, можно сказать и о Фельзене. Это писатель бесспорно несущий с собой нечто новое. Но новизны меньше всего в егостиле, – если связать с понятием новизны понятие обогащения, а не одного только удивления» (Последние новости. 1934. № 4844. С. 2). Судя по этому отзыву, к середине тридцатых годов, повествовательная манера неопрустианского проекта Фельзена, выражавшая, прежде всего, мировоззрение писателя, его ощущение неадекватности речевой артикуляции человеческого опыта, стала терять свою актуальность в литературной борьбе эмигрантских «отцов и детей» – само время разрешило этот спор в пользу младшего поколения писателей-изгнанников. В результате, Фельзен стал раздражать даже близких ему соратников по «Числам» упрямой верностью своему, уже оформившемуся и сформулированному посредством героя-повествователя Володи, писательскому призванию и тематике. И то и другое противоречило новой интеллектуальной атмосфере литературного Парижа, где поэтика Марселя Пруста решительно вышла из моды, чему подтверждением послужил громкий успех открыто антипрустианского романа Селина «Путешествие вглубь ночи» (1932).

Мы полагаем, что в сюжетной канве фельзеновского «романа с писателем», данный рассказ, опубликованный за год до книжной редакции «Писем о Лермонтове», не предшествует действию в «Письмах», а хронологически продолжает его, повествуя о возвращении героини из Канн и о ее встрече с Володей после разлуки и эпистолярного общения.

С. 29. «Командитэр» – спонсор (от франц. commanditaire).

С. 29. …им приписывали и «порочные наклонности», объясняющие непонятную их близость, однако теперь эти «модные» сплетни часто распускаются без малейшего основания… – Гомосексуализм был модным атрибутом в модернистской литературной и культурной среде как французской (Марсель Пруст, Андре Жид, Жан Кокто, Реймонд Радиге, Рене Кревель и пр.), так и эмигрантской (см. Ливак Л. К истории «Парижской школы». Письма Анатолия Штейгера, 1937–1943 // Canadian-American Slavic Studies. 2003. № 1–2. С. 83–119).

С. 32. «Бублички» – Песня на слова Якова Петровича Ядова (1873–1940), ставшая символом эпохи НЭПа и вошедшая в раннесоветский городской фольклор. Ядов написал «Бублички» в 1926 году для куплетиста Григория Красавина. Существует много текстуальных вариантов песни (См. Бахтин В. Забытый и незабытый Яков Ядов // Нева. 2001. № 2). Ниже приводим слова «Бубличков» в исполнении Леонида Утесова:

 
Ночь надвигается,
Фонарь качается,
Мильтон ругается
В ночную тьму.
А я немытая,
Плащом покрытая,
Всеми забытая
Здесь на углу…
 
 
Купите ж бублички,
Горячи бублички,
Гоните рублички
Сюда скорей,
И в ночь ненастную,
Меня, несчастную,
Торговку частную
Ты пожалей.
 

С. 32. «Расставаясь, она говорила» – музыка Петра Петровича Булахова (1822–1885), слова Л. Жадейко. Исполнители этого романса довольно свободно интерпретируют его слова. Так, цитируемый здесь куплет существенно отличается от записанных на сегодняшний день текстуальных вариантов.

С. 41. Un baiser – поцелуй (франц.).

Вечеринка

Впервые – Круг. 1936. № 1. С. 21–31.

Печатается по данной публикации.

После вихря критических отзывов и словесных дуэлей между эмигрантскими литераторами по поводу «Писем о Лермонтове», писательское имя и литературная репутация Юрия Фельзена окончательно утверждаются среди самых видных творческих судеб, сложившихся в изгнании. Если традиционалисты упорно продолжают принижать эстетическую ценность художественного метода Фельзена, – так, Петр Бицилли сокрушался о языке «Вечеринки», напомнившем ему «какой-нибудь “философический” трактат или судебный приговор екатерининского времени» (Современные записки. 1936. № 62. С. 447), – критики-модернисты и стоящие за ними «младшие» литераторы-парижане, принимают язык «романа с писателем» как должное и восхищаются экономией повествовательной манеры Фельзена, чья сложность и многослойность недоступны взгляду поверхностного или предубежденного читателя. «Он обещает меньше, чем дает, – свойство редкое! – он притворяется беднее, чем есть, – и никогда не разочаровывает, если только внимательно в него вчитаться», – писал Георгий Адамович в рецензии на «Вечеринку», которую критик советовал «прочесть именно внимательно, – или не надо читать ее вовсе: с виду, с первого поверхностного впечатления, – сущий пустячок, ничтожный рассказ о ничтожной вспышке ревности. Но впечатление обманчиво. Автор не выделяет банального происшествия в “эпизод”, – он, наоборот, связывает его со своей душевной жизнью, и за мимолетной неприятностью приоткрывает целый мир причудливых получувств и полужеланий, о существовании которых мы и не догадывались» (Последние новости. 1936. № 5585. С. 3).

Повторение пройденного

Впервые – Круг. 1938. № 3. С. 75–96.

Печатается по данной публикации.

«Повторение пройденного» занимает особое место в «романе с писателем», не только потому, что этот отрывок был единогласно выделен современниками из всего написанного Фельзеном как «особенно удачный, что-то вроде литературного coup de chance» (Газданов Г. Современные записки. 1939. № 68. С. 480), но и благодаря своему названию, чья лаконичная многозначность исключительно хорошо подходила для описания художественного метода и тематики неонрустианскош проекта Фельзена. «Какое характерное, как бы отстраняющее название!» – отмечал Георгий Адамович (Последние новости. 1938. № 6444. С. 3). Неслучайно, поэтому, «роман с писателем» фигурирует в воспоминаниях близко знавших Фельзена людей именно под этим названием (см. Адамович. Одиночество и свобода. С. 294. Вейдле. О тех, кого уже нет. С. 388. Яновский. Поля Елисейские. С. 46; Мимо незамеченного поколения. С. 2).

Судя по удельному весу внимания, отведенного «Повторению пройденного» в рецензиях на третий выпуск «Круга», отрывок Фельзена явился самым ярким литературным событием последнего номера альманаха. Гайто Газданов считал, что «Повторение пройденного» окончательно «откроет глаза тем, кто в течение многих лет упорно и молчаливо “не признает” Фельзена», потому что даже самые предвзятые литературные ретрограды не могли не заметить, «насколько это прекрасно написано, как замечательны небрежно, точно мимоходом сделанные характеристики, как верен глуховатый внутренний ритм повествования». Соглашаясь с Газдановым, Адамович подчеркивал, что очередной отрывок Фельзена заметно отличается от всего им ранее написанного: он «ожил и обогатился даже в содержании своем», от чего вся манера повествования Фельзена лишь выиграла. Критик подчеркивал, что «тому, кто сомневается в писательском призвании Фельзена, можно только посоветовать прочесть страницы о ночной попойке полунищих эмигрантов», описанной Фельзеном с экономной точностью и выразительностью и напоминающей, что «бывают писатели репетиловского типа: “шумим, братец, шумим”. Фельзен же писатель “тишайший”. Было бы, однако, обидно – не для него, а для нас, – если бы из-за этого его продолжали игнорировать», – отмечал Адамович, недвусмысленно обращаясь к литературным консерваторам русской диаспоры. – «Литература – не улица, с ее рекламными законами: к тем, кто в ней меньше других кричит, надо бы с особенным вниманием прислушиваться».

Именно в отношении этого «особенного внимания» интересен отзыв Владислава Ходасевича, тонко уловившего в «Повторении пройденного» скрытую эстетическую эволюцию, которая со всей силой выразится годом позже в «Композиции», где герой Фельзена окончательно примет взгляд Пруста на взаимоотношение искусства и жизни («Литература и есть реальная жизнь»). Обращаясь к художественной мотивировке повествования Фельзена, Ходасевич отмечал, что за конфессиональным, наигранно-документальным и безыскусным методом володиного рассказа скрывается более сложное понимание искусства, чем то, которое содержится в концепции «человеческого документа», претендующего на раболепное воспроизведение жизни и основанного, по мнению критика, на непонимании самой сущности художественного творчества. Поскольку концепция литературы как «человеческого документа» была краеугольным камнем программы «Парижской школы», Ходасевич угадал своим критическим чутьем тот подспудный процесс отвержения поэтики «Парижской школы» и культурной мифологии «новой болезни века», который всё более захватывал Фельзена во второй половине 30-х годов. Справедливо считая «Круг» философским и литературным наследником «Чисел», Ходасевич писал: «Фельзен отчасти выпадает из “круга”. Отчасти – потому, что есть и в его романах чрезвычайно опасная близость к человеческому документу: по нынешним временам и при нынешних влияниях литературной среды становится опасна уже даже сама эпистолярная форма. Тем не менее Фельзен стоит особняком. Сложный сентиментальный узор, который его герой не устает вышивать в своих кропотливых письмах к Леле, основан на том, чего нет и чего не хотят иметь авторы человеческих документов: на вымысле. Если самые письма фельзеновского героя порой несколько однообразны, – за ними тем не менее чувствуется целый мир, однажды созданный авторским воображением, мир, где действительность непрестанно подвергается той своеобразной переработке, переплавке, тому преображению, которое специфично для искусства и наличностью которого искусство прежде всего отличается от документа. Будем надеяться, что Фельзен сумеет удержать за собой это преимущество» (Возрождение. 1938. № 4157. С. 9).

С. 51. …играли самое начало увертюры прославленной вагнеровской оперы… – Здесь, по всей вероятности, имеется в виду опера Рихарда Вагнера (1813–1883) «Тангейзер» (1845), увертюра из которой упоминается в рассказе Фельзена «Композиция» как воспоминание юности героя-повествователя.

С. 51. «Аперитивные встречи» – свидание, предшествующее физической близости.

С. 51. «Amourеп series» – типовая любовь (франц.).

С. 51. …восхитительно-умный писатель, еле признанный, уже забываемый <…> лже-пророки, предатели поэзии, все, у кого не хватило одаренности понять советы мудрого сердца… – имеется в виду Марсель Пруст, противопоставивший политическому активизму художника кропотливый психологический анализ. «Литература действия», политическая ангажированность художника приобрели чрезвычайную популярность во французской культурной жизни 30-х годов. Именно на основании его подчеркнутой аполитичности и эгоцентричности многие французские литераторы этого периода отвергают творческое наследие Пруста, который писал в последнем томе своего романа, что борьба за социально-политические идеалы является для писателя лишь оправданием художественной несостоятельности (Le Temps retrouve. Р. 186).

С. 54. …mauvais et beaux jours… – удачные и неудачные дни (франц.).

С. 55. Securite – (здесь) материальное благополучие (франц.).

С. 56. Ah, ses couleurs sont vraiment chaudes, il est exquis, ce petit moscovite. – Ax, его цвета так пламенны, он изящен, этот милый выходец из Московии (франц.).

С. 57. Vendu- продано (франц.).

С. 57. …светскими «гаффами»… – ошибки поведения, дурной тон (от франц. gaffe).

С. 57. Char те slave – славянское очарование (франц.).

С. 58. «Патрон» – хозяин, начальник, важная личность (франц.).

С. 59. Ces Russes, ah, quelles voix chaudes. – Эти русские, какие у них пламенные голоса (франц.).

С. 59. «Chaud» – (здесь) пламенный (франц.).