Текст книги "Истоки американо-китайских отношений"

Существенную роль сыграло соприкосновение англичан с китайцами с началом торговых связей между этими странами. Здесь эмоциональный и идеалистичный подход стал уступать более рациональному взгляду.

Затем произошла Опиумная война. Это существенно сказалось на образе Китая в Америке. Собственно говоря, именно тогда у американцев появились страх или опасения относительно китайцев, их отношения к иностранцам.

А далее в Америку пришла первая волна китайских иммигрантов, и опыт общения между американцами и китайцами заставил американцев придать вопросу о китайских иммигрантах, о присутствии китайцев в Америке, о намерениях китайцев внедриться в гущу американцев большое значение.

Здесь свою роль сыграло также и важное для американцев отношение к рабству, к любым попыткам возродить рабство, а в китайских иммигрантах видели не свободных людей, добровольно приезжавших в Америку с целью стать равноправными членами именно американского общества, а слой людей, которых именовали «кули», видели в них проявление «кулизма», то есть попытки снова внедрить рабство в американское общество, которое этого не желало.

Наконец, Америка тогда быстро прогрессировала в том, что, очевидно, можно считать цивилизацией. Прежде всего в данном случае в сфере науки, медицины, здравоохранения. Здесь представления американцев, их возведенная в высшую степень забота о чистоте и необходимости обезопасить Америку от заразных заболеваний, от грязи оказали существенное влияние на принятие закона об исключении, то есть о недопущении китайских иммигрантов в США.

Собственно говоря, знакомство американцев и китайцев, не успев начаться по-настоящему, было, по сути дела, прервано и снова стало знакомством на расстоянии. Это, во всяком случае, сохранило у американцев и у китайцев многие из прежних взаимных представлений.

Купцы

Изложение своего видения образа китайцев в Америке, созданного на основании докладов и сообщений американских торговцев, мореплавателей, которые вели торговлю с Китаем в 1785–1840 годах, профессор Миллер предваряет цитатой из выступления Ральфа Уолдо Эмерсона.

Чем ближе мы приближаемся в нашем созерцании и размышлениях к желанию сжато выразить свою мысль, тем более отвратительной предстает эта нация глупцов. Китайская империя пользуется точно репутацией мумии, которая сохраняет вплоть до волоска на протяжении от трех до четырех тысяч лет самые отвратительные черты в мире. Я и даром не возьму освященную веками мерзость этого необычного народа… Все, что Китай может сказать, обращаясь к собранию наций, – это должны быть слова: «Я сотворил чай».

1824 год. Из записей Ральфа Уолдо Эмерсона.

Профессор Миллер далеко не случайно обратился к высказыванию именно Эмерсона[1]1
  Ральф Уолдо Эмерсон (1803–1882). Американский философ, эссеист, поэт. Крупнейший американский романтик. Родоначальник трансцендентализма (социальное равенство, близость к природе). Ключевые понятия: личное нравственное совершенствование, в котором раскрываются общечеловеческие истины.


[Закрыть], общепризнанного в Америке выразителя общественного мнения.

Американцы являются в истории человечества «рукотворной» нацией, свободной от ряда «исторических оков».

Эмерсон выразил мнение американцев, поощрявших движение человечества вперед, преодоление границ и ограничений, свободу человеческой личности и отрицание ими того, что сковывает людей. Эмерсон противопоставил «человека творческого» «человеку-мумии».

Профессор Миллер представил читателям взгляд на Китай с точки зрения американских купцов, которые вели торговлю с Китаем.

Здесь прежде всего необходимо обратить внимание на значение самого факта начала и периода существования отношений такого рода при отсутствии межгосударственных отношений. Торговые связи в истории взаимоотношений американцев и китайцев предшествовали их межгосударственным отношениям.

В китайском языке есть выражение: минь цзянь вай цзяо – отношения или связи между народами или нациями. Иногда кое-кто под воздействием пропаганды КПК применяет в этом случае термин «народная дипломатия», который не точно выражает суть и содержание приведенного термина, а скорее затемняет вложенный в него смысл.

В китайском языке речь идет о том, что народы существуют вечно, что связи между народами также существуют вечно, в отличие от связей между государствами, которые носят временный характер, что связи между народами устанавливаются раньше и независимо от существования связей между государствами, а точнее, тогда, когда связей между государствами еще нет.

Такая ситуация накладывает свой отпечаток и на связи между нациями, и на историю двусторонних отношений. При установлении и развитии межгосударственных отношений связи между народами могут сохраняться, хотя на них может накладываться отпечаток государств и их политики.

Вместе с тем основополагающим в этом случае является понятие «народ», «связи между народами», а не понятие «дипломатия». Дипломатия, особенно в настоящее время, в КНР видится как орудие в руках государства, а народная дипломатия как рычаг в руках МИД КНР; государство стремится манипулировать понятием народа в своих интересах.

Речь не идет о том, что есть якобы «две дипломатии»: одна – дипломатия государства, другая – народная дипломатия. Скорее можно сказать, что КПК намеренно применяет термин «народная дипломатия», чтобы выдавать свои усилия в сфере внешней политики в случаях, когда КНР не имеет возможности действовать как государство, за усилия народа, за «дипломатию народа, народную дипломатию». Иными словами, за определением «народная» в этом термине кроется современное государство на китайском континенте и правящая в нем политическая партия.

Итак, очевидно, что в труде профессора Миллера имеется в виду образ Китая в представлении о нем американских купцов или тех, кто занимался торговлей Америки с Китаем.

Стойкое, устойчивое предположение в американской историографии, описывающей американо-китайские отношения, – это убеждение, вера в то, что американцы высоко оценивали китайскую цивилизацию в те ранние годы торговли с Китаем, грубо говоря, с 1785 по 1840 год (С. 16).

В своем введении к исследованию современных американских представлений о Китае Гарольд Айсаакс характеризовал тот период как своего рода «век уважения», за которым последовал «век презрения», продолжавшийся с 1840 по 1906 год.

Если принимать во внимание подход американских историков к взаимоотношениям Китая и Америки, трудно представить себе, что Айсаакс мог прийти к какому бы то ни было иному выводу. В пионерских работах на эту тему Кеннет Латурет и Тайлер Деннет представляли себе период до 1840 года как тот, когда мнение американцев о Китае сводилось к «уважению и восхищению». Латурет утверждал, что Небесная империя «внушает нечто вроде благоговейного страха и даже предмета зависти» в Америке (С. 16).

Такого мнения придерживались авторы очень многих историй американской дипломатии (С. 16–17).

Итак, несмотря на то, что в истории взаимоотношений Америки и Китая на протяжении первого века их существования возникали разного рода осложнения, все-таки к началу XX века в целом в представлениях американцев о Китае «уважение и восхищение» соседствовали с «благоговейным страхом и предметом зависти».

Все это свидетельствовало о том, что подлинного понимания китайцев, их отношения к иностранцам у американцев не было. Американцы исходили главным образом из своих представлений о себе, обо всем остальном человечестве. При этом они одновременно могли и восхищаться новым и неизвестным для себя, и интуитивно ощущать непонятную, но угрозу своим ценностям со стороны китайцев.

Первый англо-китайский конфликт в 1840 году драматически разрушил то высокое мнение о ее достоинствах, которым пользовалась «Серединная империя (Серединное королевство)», как писал об этом Латурет:

«Внезапное сильное изменение чувств имело место, и Китай из положения того, кто пользуется уважением и кем восхищаются, в результате абсолютного поражения Китая перед британским оружием и нежелания Китая получать (принять, воспринимать) общение (сношения, связи) с Западом и принимать идеи Запада, пришел к ситуации, когда в отношении Китая возникло чувство презрения к нему (к Китаю)… По контрасту с их прежними идеями о его (Китая) величии неожиданно (внезапно) обнаружились слабости (Китая); и именно такое впечатление распространилось по всей Америке и Европе, то есть распространилось впечатление, что Китай оказался в упадке и находился в упадке (был в упадочническом, декадентском состоянии), что Китай умирал (находился в состоянии умирающего) и Китай в громадной (в величайшей) степени упал (упал его престиж) по сравнению со своим же блестящим (славным) прошлым (со своей прошлой историей)» (С. 17).

Опиумная война разрушила многие прежние представления о Китае, породила мнение о слабости и упадке Китая.

Все, что происходило с Китаем, во всяком случае начиная с XIX века, все, что происходило и внутри самого Китая, и в его отношениях с внешним миром, было прежде всего главным образом порождено ситуацией внутри Китая. Являлось следствием развития событий внутри самого Китая. Это были его собственные слабость и упадок. Только или прежде всего сами китайцы приводили свою страну, ее государство к упадку и к слабости.

Конечно, действия иностранцев, столкновения иностранцев и китайцев сказались на Китае. Однако это был лишь дополнительный фактор в развитии Китая. Китай к XIX веку обладал таким многочисленным населением, был настолько огромен, что никто из иностранцев не мог поставить его под свой контроль, под свое господство. Не мог навязать ему свою идеологию, религию или свое представление о ценностях для общества внутри страны или на международной арене. Ошибка многих иностранцев состояла в том, что они исходили из возможности существенно влиять или воздействовать на Китай и на китайцев.

Иностранцы пришли к выводу о слабости и упадке Китая. Китайцы использовали эти мысли для того, чтобы подкрепить свои устойчивые традиционные и иррациональные представления о том, что Китай – главная нация на Земле, что иностранцы виноваты в его унижении, упадке, слабостях и они должны платить по историческим счетам нации Китая за оскорбления, унижения, попытки господствовать над Китаем, утрату китайцами обширных территорий и акваторий.

Другие историки сопротивлялись тому, чтобы принять (согласиться) столь драматичное объяснение такого пересмотра мнения. Дантон, например, относил пересмотр мнения о Китае на счет воздействия протестантских миссионеров, чьи доклады и сообщения после 1840 года рисовали Китай в мрачных тонах. Это делалось ими с той целью, чтобы объяснить все происходившее поражением Китая в его обращении к новой вере или его же поражением в деле извлечения (достижения, установления) громадной поддержки со стороны его аудитории на Западе. Тен, с другой стороны, относил потерю Китаем уважения (высокой оценки) на Западе на счет индустриализации Запада, что и делало Китай во все возрастающей степени отсталым в глазах людей Запада. Роза Хам Ли определяла (идентифицировала) китайскую иммиграцию как эффективный инструмент в процессе порчи (нанесения ущерба) положительного образа Китая в США. Какими бы правдоподобными ни казались эти объяснения по контрасту с тем, что Латурет поместил в фокус внимания одно-единственное событие, все эти ученые видели середину XIX века как своего рода поворотный пункт, до которого Китаем восхищались и Китай уважали в США, если не вообще в целом на Западе (С. 17).

Процесс знакомства американцев как нации с китайцами как нацией требовал длительного времени, усилий обеих сторон и понимания обеими сторонами необходимости считаться с проявлением партнером стремления к полной независимости и самостоятельности. Здесь свою роль играло представление каждой стороны о своих нравственных ценностях, которые и те, и другие считали пригодными для себя, для партнера, для всего человечества.

Следовательно, период недопонимания был неизбежен.

В частности, американцы, протестантские миссионеры, исходили из того, что они несли с собой одну-единственную для всего человечества истинную веру, к которой китайцы просто обязаны были приобщиться, в которую китайцы должны были обратиться.

У китайцев было иное представление и о себе, и о своих нравственных ценностях, и, что самое главное, об иностранцах.

Столкновение идеологий, столкновение религий препятствовало нахождению взаимопонимания.

У сторон было также разное представление о прогрессе в области промышленности, в области индустриализации. Американцы видели себя локомотивом индустриализации, паровозом прогресса, а китайцев – «хвостовым вагоном», отсталыми людьми в области индустриализации, которая, с точки зрения американцев, была необходима для движения человечества вперед. И здесь взгляды сторон расходились и сталкивались.

В результате середина XIX века действительно оказалась временем столкновения взглядов обеих сторон. Тогда в Америке и возникло отношение к Китаю как к «отстающей» от нее нации, даже мнение о том, что китайцы настолько глупы, что не хотят брать те плоды индустриализации и цивилизации, которые им фактически «на блюдечке» предлагали те же американцы. Иначе говоря, у американцев возникало и ощущение, что китайцы оказываются по отношению к ним неблагодарными людьми. Это ранило чувства американцев как нации.

Со своей стороны китайцы, потерпев поражение в Опиумной войне, начали взращивать в себе ощущение своей «правоты» в предъявлении претензий англичанам, людям Запада, иностранцам.

В частности, и американцев китайцы обвиняли в том, что и они виноваты в нанесении унижений и оскорблений Китаю.

Создавалась ситуация взаимных обвинений, недопонимания, накопления взаимного недовольства и взаимных претензий.

С самого начала торговли в 1785 году американские ожидания были романтически нереальными или преувеличенными. Сами торговцы и редакторы (американских газет, формировавшие общественное мнение) предвкушали громадный доход от торговли, в которой, как они верили, американцы в конечном счете будут доминировать (С. 18). Для некоторых из них это должно было стать естественным результатом поставки Америкой обильного количества джина и тюленьих шкур, что позволило бы нам разрешить беспокоящую проблему сбалансирования торговли, с которой столкнулись другие нации Запада (С. 18–19). Для других, которые были настроены более мистично, судьба должна была свести вместе самую молодую нацию с самой старой нацией. Только искусственно созданное вмешательство могло блокировать судьбу нашей торговли в Китае. Один из таких торговых пророков делал вывод: «Спасибо Господу, что интриги христианского суда не могут оказывать воздействие на мудрые правила (законы) мира Востока» (С. 19).

Американцы начали торговать с Китаем, исходя из уверенности в том, что такая торговля окажется весьма прибыльной. Иначе говоря, за первыми плаваниями в Китай стоял прежде всего коммерческий расчет. Американцы рассчитывали сбывать в Китае джин и тюленьи шкуры. В общем-то, это был расчет на то, что придется иметь дело с некими новыми и неизвестными, наивными и дикими племенами.

Расчет на сбалансированную и выгодную торговлю существовал, но не оправдался.

Помимо экономических надежд и расчетов в Америке рассчитывали на то, что смогут использовать правила, существовавшие в Китае, таким образом, чтобы получать большую выгоду, чем от торговли со странами, где существовали «интриги христианского суда». И это был наивный расчет на возможность использовать некое «неведение» китайцев, их якобы «неумение» торговать.

Наконец, в Америке считали, что речь шла о взаимодополняемости самой старой нации (Китая) и самой молодой нации (Америки).

Как бы там ни было, но одно то, что, с одной стороны, выступали люди с многотысячелетней историей и культурой, а с другой – люди, отражавшие представления о мире, сложившиеся на основе самых главных достижений мира Европы, должно было со временем дать понять американцам, что им придется иметь дело с партнером или соперником в сфере торговли, который им ни в чем не уступал, особенно когда речь шла об экономической или коммерческой выгоде.

Таким образом, изначально расчеты американцев в сфере торговли с Китаем не имели под собой прочной основы. Торговля на практике могла лишь показать, на что следовало обращать внимание, и говорила о том, что Америке в лице Китая достался жесткий конкурент и в области торговли.

Джон Кинг Фэйрбэнк сделал наблюдение: «Американский коммерческий интерес в Китае всегда представлял собой громадную смесь фантазий (воображения) и надежд». К этому можно добавить оборотную сторону вопроса, поскольку вознаграждение за торговлю никогда не превышало упомянутых нереалистичных надежд (ожиданий). Вплоть до 1840 года объем торговли никогда не превышал шести процентов всей нашей внешней торговли в каком-либо отдельном году, и после этой даты он составлял ежегодно менее двух процентов (С. 19).

В 1791 году Александр Гамильтон, купец и вице-консул в Кантоне, писал в Вашингтон: «Возможно, есть необходимость во всех деталях описать для вас, каково приходится купцам из нашей страны вести дела в Кантоне, как они в действительности себя чувствуют, оказываясь в сфере действия китайских властей (китайского правительства)». Речь шла о поведении китайских купцов, оскорблениях со стороны мандаринов (чиновников), распространенности фальшивых обещаний и т. д. В конце он отмечал: «Большинство тех, кто видел китайцев, считают их теми, кто заслуживает презрительного к ним отношения, и это вне зависимости от того, насколько важными они сами считают себя» (С. 20).

Такого рода комментарии порождают сомнения в ценности (обоснованности) утверждений о том, что купцы из США были дружественно настроены по отношению к китайцам, а это решающе важно, если говорить о вере в то, что американцы восхищались китайцами и уважали китайцев до Опиумной войны (С. 20).

Исходя из того, о чем говорит профессор Миллер, есть основания сделать вывод о том, что у взаимоотношений американцев и китайцев, начиная со сферы торговли, с самого начала имелись фактически две стороны: иллюзорная, декоративная, выражавшаяся в несбыточных ожиданиях американцев, и реальная, возникавшая у тех американцев, которые на практике столкнулись и с китайскими мандаринами, то есть с чиновниками, с властями Китая, и с китайскими торговцами.

Отношение к американцам, приплывшим в Китай торговать, оказалось смесью оскорблений со стороны китайских властей с ложью и обманом со стороны китайских купцов. Нечестность китайских партнеров в торговых, коммерческих отношениях сразу же поразила американцев. Это и вызвало у них чувство, которое они назвали презрением, к таким китайским партнерам.

Принимая это во внимание, необходимо отметить, что реалии торговли с Китаем стали вполне определенной стороной двусторонних отношений, а выражавшееся некоторыми из тех американцев, кто писал о Китае, восхищение китайцами, уважение китайцев существовало как бы отдельно и никоим образом не превалировало даже и до Опиумной войны.

Профессор Миллер изучил отзывы о Китае тех, кто практически имел в тот период дела с китайцами. Это дало возможность получить представление о том времени. Вступление или вводное положение, гласящее, что купец-янки в это время был свободен от расизма, а также был в достаточной степени настроен антианглийски (был англофобом), что это производило на свет тесный союз (американцев) с китайцами против их общего врага, то есть против британцев, и ощущение или видение в китайской социальной системе (в системе китайского общества) свидетельств локальной демократии (демократии на местном уровне) и видение социальной мобильности (китайского общества) – все это подвергалось сомнениям, если принимать во внимание содержание проведенного профессором Миллером исследования и опроса.

В Америке было довольно широко распространено мнение о ряде сторон взаимоотношений между американскими купцами, торговавшими в Китае и с китайцами. Например, утверждалось, что купец-янки был свободен от расизма. Он был настолько настроен против англичан, что это давало возможность американцам и китайцам выступать против англичан как против их общего врага.

В Китае на местном уровне существовали такие проявления демократии и социальной мобильности, которые были похожи на то, что существовало в Америке.

Итак, у американцев существовали вышеупомянутые заблуждения. Попутно отметим, что остатки некоторых из этих представлений иной раз проявляются и в настоящее время.

Утверждение о том, что американские купцы до 1840 года были свободны от расовых предрассудков (предубеждений), подтверждается этими записями. Только двое из 55 опрошенных проявляли интерес к расовой характеристике китайцев… Один из них говорил о природной среде, которой он и объяснял расовые различия. И он действительно был поставлен в тупик тем фактом, что китайцы, готтентоты и американские индейцы – все они жестоко обращались с женщинами, несмотря на громадные различия природной среды для каждой из трех этих групп (С. 21).

Один из наблюдателей утверждал, что поведение китайцев «вызывается более сутью (характером) и поведением властей, чем характером народа» (С. 22).

Некоторые авторы выражали очень теплые чувства по отношению к отдельным китайцам (С. 22).

Также под вопросом находится утверждение о том, что отношения с китайскими купцами, которые вели дела с иностранцами (с американцами), с необходимостью (с неизбежностью) отражали американское отношение (отношение американцев) к китайцам в целом (С. 22).

Профессор Миллер рассматривает и вопрос о расовых предрассудках у американцев по отношению к китайцам.

В отличие от англичан американцы, которые вели торговлю с китайцами, очевидно, считали неприемлемым для себя такое явление, как рабство. Одновременно неприемлемым для них был и расизм. Неприемлемым было и сочетание рабства и расизма. Вполне вероятно, что по прибытии в Китай у большинства из них не было никакой расовой предубежденности, так сказать, «белых людей» по отношению к китайцам как к людям иной, «желтой расы».

В то же время у американцев возникали вопросы. Вопрос, в частности, о том, почему китайцы так жестоко обращались с женщинами. Американцы видели, что китайцы обращаются с женщинами так же жестоко, как американские индейцы и готтентоты. Здесь находило свое проявление присущее американцам и китайцам различное отношение к человеческой личности и, в частности, к женщинам. Жестокость, доходящая до бесчеловечности, в обращении с женщинами, начиная с новорожденных младенцев и заканчивая отношением к женам и наложницам, – это то, что было присуще традиционным воззрениям и поведению китайцев в семье и в обществе. Здесь американцы и китайцы не могли найти общий язык.

Здесь же необходимо сказать, что о вопросе о расе, о расовых предубеждениях есть основания говорить и применительно к американцам, и применительно к китайцам. У обеих сторон были свои предубеждения, и встал вопрос о том, как избавляться от этих предубеждений.

Некоторые американцы считали, что упомянутая жестокость по отношению к женщинам вызывается в большей степени характером и поведением власти, чем характером народа в Китае. Это была попытка разграничить власти и народ Китая. Действительно, такое различие проводить необходимо, особенно когда речь идет о жестокости и бесчеловечности властей.

Американцы также отмечали, что возможны теплые чувства по отношению к китайцам. Это также означало, что можно и нужно различать человеческую личность и власти в Китае. На личном уровне отношения между людьми определяются их индивидуальными склонностями и привязанностями, здесь возможны и дружба, и любовь, когда же речь идет о взаимоотношениях народов и тем более государств, тогда свою часто вредную роль играют власти, в данном случае по большей части власти Китая.

Обследования ситуации показали, что отношения между сообществами американцев и британцев в Кантоне скорее были дружественными, отношениями сотрудничества и близкими взаимоотношениями, чем отношениями вражды между этими двумя национальными группами (С. 23).

В моменты, когда иностранцы подвергались притеснениям или оскорблениям со стороны китайских официальных лиц, межнациональная вражда среди людей Запада обычно приостанавливалась (С. 24).

Внутри общего фронта людей Запада общий язык и культура на земле иностранцев связывали более тесно англо-американское сообщество в Кантоне. К 1825 году существенная вовлеченность людей этих двух наций в незаконную торговлю опиумом сцементировала их молчаливую Антанту (союз) в Кантоне. Это не укрылось от китайцев, которые именовали американцев «англичанами второго сорта» (С. 24).

Когда иностранцы попадали в Китай, когда они на практике имели дело с китайцами, тогда по большей части именно то, с чем они сталкивались, отношение к ним китайцев, поведение китайцев, побуждало иностранцев интуитивно и инстинктивно сплачиваться и понимать, что китайцы видят всех иностранцев как нечто целое, чужое и чуждое, против чего они, китайцы, как единое целое ведут своего рода борьбу в той или иной области отношений между людьми, государствами, народами, нациями.

История неоднократно свидетельствовала о том, что иностранцам, людям разных народов под давлением отношения к ним, политики по отношению к ним властей Китая, которую осуществляют по воле этих властей массы населения Китая, приходилось объединять усилия с целью защитить свои общие интересы от наступления со стороны китайских властей.

Существовавшие в Америке представления о некой «похожести» Китая на Запад, то есть на нашу собственную социальную систему… не нашли подтверждения в записях, которые оставили купцы (С. 24). Наоборот, критика деспотизма в Китае, карательной системы законов и была самой заметной, когда речь шла о свидетельствах всего этого (С. 24–25). Деспотия, тирания для купцов была тем же, что язычество для миссионеров-протестантов. Это означало, что все слабые места, все недостатки Китая виделись (рассматривались) как функции одного этого дефекта, как «нечистый источник, из которого устремлялся черный поток пороков с тем, чтобы заразить всю нацию». В глазах этих купцов Китай представлял собой такой режим, в котором каждый чиновник терроризировал тех, кто ему подчинялся, результатом чего были трусость, разложение (коррупция), продажность и обман (хитрость). «Их правительство в такой степени, что этим можно только восхищаться, приспособлено к тому, чтобы превращать их в лицемеров и мошенников». Так суммировал взгляды купцов на политическую систему Китая Эразмус Дулитл. Он в сжатом виде описывал эту систему следующим образом: «Это пример деспотии (тирании), где вам в глаза скорее бросается “образ власти”, чем дворняжка, лающая на нищего» (С. 25).

Знакомство американцев и китайцев началось в XVIII веке и продолжалось в первой половине XIX века, несмотря на то что это не были, так сказать, нормальные полные межгосударственные дипломатические отношения.

Общались люди, прежде всего купцы, которые приплывали на своих судах из Америки, прежде всего с ее восточного побережья. Это были янки, то есть сторонники отмены рабства и противники колониального положения США. Сторонники борьбы против колониализма Великобритании.

Так получилось, что именно эти купцы-янки стали теми американцами в значительной степени в личном качестве, которые познакомились с китайцами, с китайскими чиновниками и китайскими купцами на низовом или местном уровне, а не на уровне правительства, императора, не на уровне столицы Китая.

Им довелось познакомиться со многими сторонами жизни китайцев. Именно они сформулировали свое представление о китайцах и донесли его до людей в США.

И здесь выявилась важная особенность того, с чем американцы, Америка столкнулись в Китае. Оказалось, что в Китае существуют и осуществляются деспотизм или деспотия и карательная система законов. Иными словами, весь «порядок вещей» в Китае был несовместим с «порядком вещей» в Америке. Столкнулись американская свобода и китайская деспотия. Это были две разные «власти».

Плюс к этому в Китае существовала карательная система законов. На практике это означало, очевидно, определенное проявление того, что именуется конфуцианством. Каждый чиновник вне зависимости от его ранга чувствовал себя на своем «месте» господином, который терроризировал тех, кто ему подчинялся или должен был подчиняться. Он был своего рода тем «старшим в семье», который командовал всем «семейством».

В результате подчиненные проявляли трусость, разложение (коррупцию), продажность и обман (хитрость). Власти Китая превращали людей Китая в лицемеров и мошенников. Представляется, что это «вечное явление», которое в какой-то степени присуще и современному Китаю.

Это правительство (эта власть, эти власти) было, конечно же, тем первым (по времени, по порядку) китайским институтом, с которым купцы (из США) вступали в контакт, поскольку таможенные чиновники (таможенные власти) поднимались на борт, как только был брошен якорь. …При этом чиновники из Поднебесной получали возможность купить нечто западное, например «часы с кукушкой», за часть их рыночной стоимости. И даже тогда инструкции, обязывавшие чиновников заплатить за часы, без вариантов игнорировались китайскими компрадорами (туземцами на службе у иностранных покупателей – порт.). Купец стоически принимал это вымогательство, с которым он непременно сталкивался и в других портах. Конечно же, он изумлялся длительности той процедуры, с помощью которой китайские чиновники скрывали подлинный характер торговой операции. Однако было вполне очевидно, что эти купцы, особенно в ранний период торговли, теряли уважение к правительству, которое превращало своих чиновников в тех, кого Эпплтон именовал «нищими», «попрошайками» (С. 25).

С самого начала знакомства американцев с китайцами американцы столкнулись с вымогательством со стороны китайских чиновников, служащих таможни. Они фактически становились компрадорами и оказывались должниками иностранцев. Так у американцев возникало понимание того, что китайские чиновники готовы за деньги выполнять то, что было нужно иностранцам.

Однако же контакты купцов с правительством (с властями) обычно выходили далеко за рамки взяточничества таможенных властей (С. 25). Власти обижали купцов.

Схватки западных купцов с китайским законом между 1785 и 1840 годами дали этим купцам возможность увидеть китайское правосудие в действии (С. 25). Кто-то (из купцов) предупреждал: «Они надуют вас, если смогут, поэтому ваше дело – углядеть, чтобы они этого не сделали» (С. 31). Купцы называли китайцев «странными людьми» (С. 31).

Американцы также убедились в том, что в торговле с китайцами они находились под двойной угрозой: с одной стороны, власти могли в любой момент обидеть иностранцев; с другой стороны, китайская сторона всегда стремилась к тому, чтобы обмануть иностранцев, надуть их при любых сделках.