Текст книги "Истоки американо-китайских отношений"

Дипломаты

Далее в работе профессора Миллера рассматривается взгляд на Китай и китайцев тех иностранных дипломатов, американских и европейских, которые работали в Китае в период с 1785 по 1840 год, то есть вплоть до начала Опиумной войны. Эта часть его работы предваряется цитатой из американской печати.

Ничто не преувеличено в большей степени, чем статус цивилизации и социального прогресса среди китайцев. <…> Администрирование в области общественных дел таково, что это опозорило бы любую страну на планете и собрание законов; оно выражено целым потоком высоких метафор и наполнено столь восхитительной мудростью этих доктрин, но на самом деле оно служит всего лишь маской, скрывающей несправедливость и подавление.

«Америкен Квотерли ревью». 1830 год.

Спустя полвека после образования США и начала фактических контактов между представителями двух государств – Соединенных Штатов Америки и Великой Цинской империи – американцы на самом высоком в стране уровне осмысления ситуации на международной арене во взаимоотношениях с китайцами уже пришли к четкой оценке того, с чем и с кем приходится иметь дело.

Они увидели, что то, что понимается под термином «цивилизация, состояние или статус цивилизации», и то, что понимается под термином «общественный прогресс, социальный прогресс», если применить критерии оценки всего этого к китайцам, к состоянию дел в Китае, то окажется, что и то, и другое никогда в истории еще нигде не преувеличивалось настолько, насколько это происходит в отношении Китая и китайцев.

Это означало, что и сами китайцы, исходя из своих традиционных воззрений и желания навязывать иностранцам свое представление о себе; и иностранцы, в том числе американцы, по разным причинам стремившиеся раздуть свое собственное значение как «единственных или первых знатоков Китая»; и мнение о Китае и китайцах создавали ложное представление о китайцах в остальном мире.

Это представление складывалось из двух частей.

Во-первых, создавалось чрезвычайно преувеличенное представление о китайской цивилизации. Она фактически не сопоставлялась по объективным критериям с иными цивилизациями, а намеренно выдвигалась на место «самой главной, самой древней, единственно совершенной» цивилизации. Это в значительной степени проистекало из стремления китайцев и их восторженных иностранных поклонников утверждать центральное и главное, руководящее положение китайцев, их государства на мировой арене.

Именно это и в настоящее время проявляется в политике руководителей КПК – КНР во втором десятилетии XXI века. Именно об этом идет, по сути дела, речь сегодня, когда руководители КПК – КНР выдвигают лозунг: «Великое возрождение великой нации Китая». Под «возрождением» здесь имеется в виду возрождение прежде всего в сознании людей в Китае и в окружающем его «остальном мире» упомянутого в высочайшей степени преувеличенного представления о цивилизации Китая и о социальном прогрессе в Китае; более того, о способности китайцев управлять делами земного шара.

Во-вторых, чрезвычайно преувеличивалось представление о степени социального прогресса в Китае. Более того, создавалось абсолютно извращенное представление и о самом прогрессе, и о том, как обстояли дела в Китае. Американцы в особенности придавали при этом значение тому, что некоторым из них показалась демократичной организация управления делами на уровне муниципальных образований, первичных ячеек общества. При этом и сами китайцы раздували то, что считали необходимым, и американцы, фактически услужливо выполнявшие желания китайцев, создавали искаженное представление о том, что на самом деле было воплощением на практике конфуцианского правила: младший должен подчиняться старшему, в семье должен быть хозяин, государство должно управляться на основе принципа самовластия.

Отсюда и берет начало, в том числе и в настоящее время, навязываемое «остальному человечеству» утверждение о разумности, приемлемости и эффективности принципов и положений конфуцианства, выдвигая на первый план его гуманизм и оставляя в забвении его намерение утверждать принцип самовластия и внутри Китая, и на мировой арене применительно к положению Китая среди остальных наций на Земле.

Американцы также уже тогда пришли к выводу о том, что администрирование в области дел, касающихся общества в стране, и система законов в стране – все это всего лишь маски, скрывающие несправедливость и подавление, позорящие страну.

Все это относится, причем в максимальной степени, к нынешнему управлению делами в Китае и к системе законов, к политическому режиму, установленному и осуществляемому КПК – КНР, в особенности Мао Цзэдуном и его последователями.

Начиная изложение взгляда на Китай из Америки, видя это как часть образа Китая и китайцев, создававшегося в Америке для американцев, профессор Миллер обращал внимание на особенности иностранных, европейских дипломатов, писавших о Китае.

Если говорить о трех главных ресурсах, которые формировали американский образ Китая (образ Китая в Америке) до 1840 года, то дипломаты отличаются и от купцов, и от миссионеров в нескольких важных отношениях (С. 37). Самым поразительным был здесь тот факт, что все эти дипломаты-авторы, за исключением двух, вплоть до самого конца этого периода протяженностью в 55 лет были европейцами. В определенном или в каком-то смысле они представляли продолжение этой американской зависимости от трансатлантических источников общественного мнения, что было унаследовано от длительного колониального опыта. Являясь источниками, находившимися внутри (Китая), эти дипломаты могли также заявлять о том, что они видели существенную часть того, что происходило в Китае; речь шла об опыте, который не был доступен (открыт) купцам и миссионерам до начала Опиумной войны (С. 38). К этому присовокуплялся груз правительственных санкций как официальное воплощение политики и мудрости «великих держав». Эти авторы по большей части также являлись аристократами, весьма образованными людьми, занимавшими высокое общественное положение; речь идет о факторе, который ни в коей мере не выпал из вида американских обозревателей (С. 38). Что же до американских редакторов, то для них десять книг о Китае, которые были своего рода продукцией европейских посольств, для нации (для американцев) были гораздо более важны, чем отчеты менее образованных и менее престижных купцов (С. 38–39).

Американцы тогда почти не имели собственных дипломатов в Китае. Однако они внимательно изучали то, что говорили и писали европейские дипломаты в Китае. Их мнение было важным источником сведений, которые были недоступны купцам и миссионерам. Поэтому мнение дипломатов играло существенную роль, воздействуя на американцев.

В 1791 году Англия направила посольство в Пекин во главе с графом Маккартни, профессиональным дипломатом с опытом работы в Ирландии, Вест-Индии и России, с инструкциями обеспечить торговые привилегии в дополнительных китайских портах, сократить таможенные пошлины, добиться разрешения проповедовать христианское учение в Китае и учредить постоянное британское посольство или пакгауз в столице Небесной империи. Последняя цель была наиболее вызывающей, поскольку китайцы с незапамятных времен приветствовали послов как представителей вассалов их империи, которые являлись в Пекин с данью и затем уезжали (С. 39).

Маккартни китайцы фактически воспринимали как того, кто прибыл с упомянутой данью. Английский посол игнорировал это, то есть такое отношение к нему, такое неуважение его статуса, однако отказался делать поклоны (церемонию, именовавшуюся коутоу) вплоть до того, как китаец официально такого же ранга повторит такой же жест, сделает такие же поклоны перед портретом Георга Третьего. В окончательном виде компромисс допускал, что посол опустится на одно колено, то есть поступит точно так же, как перед своим собственным сувереном. Затем китайцы отложили осуществление действий относительно его предложений на лето, а когда наступило это время, они резко отвергли все просьбы англичан и отправили посольство назад в Кантон (С. 39).

В 1791 году англичане направили в Китай своего дипломата Маккартни, который попытался установить отношения с китайскими властями. Китайцы выяснили, в чем состояли задачи Маккартни. Это было следующее:

(1) обеспечение привилегий в сфере торговли, причем при открытии еще нескольких портов Китая для торговли, помимо Кантона;

(2) снижение таможенных пошлин;

(3) разрешение проповедовать христианское учение в Китае;

(4) учреждение представительства Великобритании в Китае.

Таким образом, речь шла прежде всего о мирных взаимоотношениях равных партнеров на мировой арене.

Речь шла о торговых взаимоотношениях.

Речь шла о разрешении миссионерам проповедовать христианство в Китае, то есть приносить в Китай религиозные взгляды, своего рода идеологию стран Запада.

Наконец, речь шла о создании в столице Китая, естественно на равноправной основе, на основе взаимности, представительства Англии.

Китайская сторона сначала выяснила все это, а затем, по сути дела, отказала во всем. Китайские власти не желали расширения торговли, не желали способствовать расширению торговли. Кроме того, они показали, что не хотят допущения какой бы то ни было иной, то есть не китайской, идеологии, в частности, религии в Китае. Наконец, китайцы не желали устанавливать нормальные и равноправные дипломатические отношения с иностранцами. Все это было сигналом не только для англичан, но и, в частности, для американцев.

Свой отказ китайские власти выразили в самой оскорбительной форме. Они потребовали соблюдения английским представителем правил, которые в Китае были установлены для любых людей, живущих вне собственно Китая. Их в Пекине могли принимать только при условии, что они согласятся признать себя данниками или вассалами китайского императора. Иными словами, китайцы, китайские власти требовали с самого начала от иностранцев подчинения их власти, их приказам, признания своего неравного положения с китайцами; следовательно, китайские власти сразу же показали, что они против равноправия между китайцами и «остальным человечеством».

Англичане не могли согласиться с неравноправным отношением к ним. Миссия Маккартни не привела к результатам. Точнее, англичане показали, что они предложили равноправные отношения, и решили продолжать настаивать на равноправии, несмотря на то что власти Китая не желали пойти на это.

Собственно говоря, здесь важным представляется констатировать и подчеркнуть, что «внешний мир» предложил китайцам при первой же встрече соблюдать принцип равноправия наций, а китайские власти отказались сделать это, доведя до «остального человечества» свою позицию: Китай превыше «всего остального человечества». Так перед «остальным человечеством» сразу же при первом знакомстве с властями Китая возникла задача убедить их в том, что на Земле отношения между нациями возможны исключительно на основе равноправия между ними.

Три важных труда, если говорить об их воздействии на мнение американцев, были опубликованы членами этой миссии (С. 39).

Андерсон заявил, что его намерение написать эту книгу проистекало из желания «поправить ошибки, допущенные аббатом Гросье». Большая часть работ XVIII века, критично описывавших Китай, начинались в такой манере. Каждый автор, казалось, думал, что он – это первый, кто пытался лишить Китай той характеристики, которой Китай не заслуживал и которая ему давалась миссионерами-иезуитами. Гросье считал, что пытки и казни обычны для Китая. Андерсон утверждал, что китайцы, на которых он ссылался, никогда не были свидетелями ничего подобного (С. 40).

Андерсон одно за другим опровергал популярные представления о Китае: правительство Небесной империи было далеко от того, что является тиранией (деспотизмом); этому правительству был присущ «здравый смысл»; у него было многое, чему Англии следовало поучиться. Особенно тому, как держать под контролем «наиболее неприятные классы общества». Андерсон настаивал даже на том, что бинтование женских ног было мифом. Он клялся, что у всех женщин Китая нормальные ноги; а также вопреки сообщениям о том, что женщин в Китае держат взаперти их ревнивые мужья, он свободно общался с любыми из них. Улицы в Китае «чистые и элегантные», люди «привлекательные и здоровые»; едва ли кто-то поражен оспой. Везде в Китае люди правдивы и честны, исключая Кантон, где они подверглись влиянию людей Запада.

Дороги и каналы в Китае свидетельствовали, что китайцы были с точки зрения обладания наукой столь же продвинуты, как и Запад. Фактически отказ мандаринов обследовать механические и оптические инструменты, привезенные из Англии в качестве подарков, просто-напросто показывал, что китайцам нечему было учиться у европейцев в этом отношении (С. 40).

Андерсон, по мнению Маккартни, пытался восстановить пораженный эрозией престиж Китая в Европе (С. 41).

Один из членов миссии Маккартни, Андерсон, оказался, по сути дела, первым среди дипломатов, кто изложил ставшую для многих иностранцев, имевших дело с Китаем, привычной и казавшейся им правильной, единственно правильной позицию, при которой следовало хвалить в Китае практически все, надеясь, что именно это и только это позволит завязывать, устанавливать и развивать с Китаем отношения, которые смогут обеспечивать мир в двусторонних отношениях и приносить некоторые выгоды и иностранцам.

Именно такое отношение к ведению дел с Китаем с того времени и доныне характерно для части людей, которым приходится иметь дело с Китаем. Во многих странах и сегодня продолжается борьба между теми, кто стремится защищать интересы своих стран и народов от навязывания китайскими властями, особенно Мао Цзэдуном и его последователями, своего господства и контроля, и теми, кто остается на изложенной выше позиции, фактически не защищая или предавая интересы своих стран и народов.

Во взаимоотношениях с Китаем те, кому довелось участвовать в практической деятельности в Китае, разделились на две части. Одни указывали на недостатки и на то, что неприемлемо в Китае, что недопустимо ущемляет права людей других стран, с их точки зрения. Другие прилагали усилия, с тем чтобы создавать впечатление о Китае как о «нации без недостатков», а по сути дела, о том, что нация Китая якобы «выше» и «главнее» всех остальных наций.

Первое расхождение между людьми, представлявшими упомянутые позиции, состояло в том, что одни утверждали, что пытки и казни обычны для Китая. Другие полагали, что никогда не было ничего подобного.

В настоящее время те, другие, пытаются как бы не замечать, например, того, что нынешние руководители КПК – КНР довели до смерти в тюрьме сторонника реформ и соблюдения прав человека Лю Сяобо, который стал лауреатом Нобелевской премии.

Эти другие, очевидно, исходят из того, что в настоящее время КПК – КНР настолько сильны, обладают таким военным и экономическим потенциалом, что к ним можно только «подлаживаться» и им ни в чем не следует возражать, во всяком случае никак не затрагивать вопрос о том, что они именуют политической стабильностью в Китае, то есть никоим образом не критиковать КПК – КНР даже тогда, когда речь идет об общечеловеческой нравственности, о проявлениях человечности и об ущемлении человеческого достоинства и принципов равноправия и независимости наций.

Далее, по мнению Андерсона, одного из людей, сопровождавших Маккартни, правительство Китая было далеко от того, что называется тиранией или деспотией, напротив, ему был присущ здравый смысл, и у него было многое такое, чему Англии следовало бы поучиться. Особенно тому, как держать под контролем «наиболее неприятные классы общества».

При знакомстве и общении с Китаем среди людей из каждой страны возникало расслоение. Оказывалось, что можно было воспринимать Китай по-разному. Причем различия в восприятии Китая и китайцев возникли практически сразу же при знакомстве иностранцев с китайцами и продолжают существовать практически до настоящего времени.

Первым таким различием является диаметрально противоположная оценка политического режима в Китае. Одни иностранцы видели его как тиранию или деспотию. Другие считали, что ничего подобного в Китае нет. Более того, порядки, существовавшие в свое время в Великой Цинской империи, предлагалось воспринимать как проявление здравого смысла. Европейцам даже следовало бы многому поучиться у властителей Китая, особенно тому, как держать в повиновении, под контролем и в состоянии «стабильности», «политической нормальности» тех, кого следовало воспринимать как «наиболее неприятные классы общества».

В настоящее время в принципе во многом, если говорить о мнении иностранцев, которые видят Китай и китайцев примерно так же, как упомянутый Андерсон, то есть человек, сопровождавший Маккартни, речь идет о том, что все государства в мире, все власти в мире одинаковы, поэтому в других странах не следует допускать досужих домыслов о ситуации внутри Китая, не следует рассуждать о стабильности или нестабильности внутри Китая.

Напротив, надо брать с властей КПК – КНР пример в том, как расправляться с инакомыслящими и несогласными с существующим политическим режимом; при этом имеются в виду действия Дэн Сяопина в 1989 году на площади Тяньаньмэнь в Пекине.

Англичанин, сопровождавший Маккартни, отрицал очевидное – тугое бинтование женских ног и приниженное положение женщин в семье, их содержание практически взаперти. Он говорил, что ничего подобного не существует. Он же утверждал, что люди в Китае правдивы и честны, а если в Кантоне это не так, то это следствие дурного воздействия Запада. И в настоящее время такое утверждение распространяется теми, кто настроен в пользу политических режимов с предельной концентрацией власти и считает, что в Китае и некоторых других странах следует видеть во всех несогласных «пятую колонну», «агентов иностранных государств», «национальных предателей».

Наконец, Андерсон писал, что китайцы в области науки столь же продвинуты, как и Запад. Им нечему в этом отношении учиться у европейцев. Примечательно, что все это говорилось в конце XVIII века. Многое (в том числе принципиальная позиция) сохранилось до настоящего времени.

Вообще, пожалуй, здесь можно отметить, что речь может и должна идти и о том образе Китая, который складывался у американцев, у людей Запада, у иностранцев вообще, и о том, под воздействием каких реалий Китая складывался этот образ. Ведь иностранцам и в те времена, и в настоящее время приходится сталкиваться именно с такого рода реалиями. Так что одновременно существует и некий образ Китая, некое правильное и неправильное представление о Китае, и реалии Китая, которые играют существенную роль во взаимоотношениях китайцев и иностранцев.

Двое высших членов миссии (то есть сам граф Маккартни и Стонтон) считали, что поведение китайцев – это свидетельство того, что китайцы становятся «полуварварами». На этой стадии, констатировали они с сожалением, ничто не может спасти Китай от быстрого упадка. В журнале Маккартни содержится великолепное (наилучшее) обобщение вердикта (вывода), который оба дипломата привезли домой в Англию: «Империя Китая – это старый, разваливающийся на части первоклассный военный корабль, который благодаря наследственной команде способных и бдительных офицеров ухитряется держаться на плаву на протяжении последних ста пятидесяти лет и наводит страх на своих соседей одной только своей громадой и своим внешним видом. <…> Этот корабль, вероятно, не перевернется вверх дном сразу же и целиком (полностью); он может дрейфовать на протяжении некоторого времени как развалина и затем развалится на части, наскочив на берег; но он никогда не будет восстановлен на своей старой (прежней) основе (днище)» (С. 43).

Практически первая дипломатическая миссия в Китай из Европы сумела дать оценку тому, что европейцы увидели в Китае. Они назвали китайцев «полуварварами», очевидно, по сравнению с теми, в ком они видели передовую часть человечества, и сделали вывод о том, что Китай идет к неизбежному упадку.

Собственно говоря, все время правления в Китае или над Китаем династии Цин, прошедшее с момента воцарения этой династии в середине XVII века и до конца XIX века, было здесь охарактеризовано как период, когда китайская империя продолжала держаться на плаву, однако весь корабль этой империи прогнил; на его днище, или основе, на всем этом многотысячелетнем историческом основании, невозможно было даже вечно удерживаться на плаву. Английские дипломаты предрекали, что этот корабль развалится на части.

Таким образом, китайцам еще предстояло все это осознать, понять, что им необходимо перенять опыт других стран, Запада, остального человечества, принять общие правила, начать вместо старого Китая заново строить новый Китай, но на той же основе, что и другие страны.

История свидетельствует о том, что этот процесс занял по крайней мере двести лет. Даже само понимание того, что китайцы – составная равноправная, а не главенствующая часть человечества, не «высшая раса» или «главная, центральная нация», приходит медленно, а реальное строительство корабля, равного и равноправного, сознательно согласного стать составной частью единого флота человечества, еще не началось; это время еще не пришло.

Из наблюдений Маккартни также следовало, что упадок Китая, ослабление Китая – это не результат давления или воздействия иностранцев на Китай, а это следствие развития событий в самом Китае, следствие его специфики или самобытности, его исключительности.

Андерсон был явным синофилом, а Бэрроу был синофобом (С. 43).

Еще одну книгу о Китае написал участник путешествия графа Маккартни сэр Джон Бэрроу.

Бэрроу повторил все старые обвинения в адрес Китая и добавил к ним несколько новых (С. 44). Власть в Китае была столь гнетущей, деспотичной, что китайцев следовало видеть как рабов. Этим объясняется отсутствие у них чувства чести, то, что они лгали, обманывали и проявляли трусость без стыда. «Раб фактически не может быть лишен чести (у него ее нет)». В некотором смысле Бэрроу приближался к современной расистской позиции, хотя и без экстрима XX века. Он говорил о тесных физических связях, родстве между китайцами и готтентотами. Он свидетельствовал, побывав в Африке, что эти два народа идентичны, если говорить об их голосах, манере разговаривать и темпераменте (С. 44).

Отношение к рабству, к самому понятию рабства и к такому явлению, как рабство, – вот то, что разделяло американцев, приплывших в Китай из Нового Света в конце XVIII века, и китайцев.

Это было ядро, сердцевина расхождений между американцами и китайцами, как в то время, так и поныне. Американцы именно по той причине, что они приплыли из Америки, где рабство было отвергнуто, ощущали несовместимость представлений и поведения людей, которые не принимают рабства, восстают против рабства, и тех, кто мирится с рабством, со своим положением раба.

Американцы искали истоки рабства в физической природе человека. Хотя ситуация, сложившаяся в Китае, была следствием традиций, навязанного и принятого порядка вещей, образа существования и образа мыслей.

Он (Бэрроу) писал об умерщвлении младенцев. В Пекине ежедневно убивали двадцать четыре новорожденных, а каждый год девять тысяч. Торрен, один из европейцев, посетивших Китай в XVIII веке, утверждал, что брошенных (на произвол судьбы) детей китайцы ели в медицинских целях (С. 45).

Это не простой вопрос. Конечно, с течением времени, особенно сегодня, все такого рода утверждения и рассказы представляются измышлениями. Однако и их необходимо иметь в виду, составляя представление о китайцах и их истории. Современные китайские писатели, например Мо Янь в романе «Страна вина», иной раз упоминают и о такого рода явлениях в Китае.

Бэрроу видел Китай как нацию великих парадоксов. Хотя Китай был первым по размерам (территории) и населению, он находился почти на дне, если говорить о военной силе. Будучи цивилизованным раньше греков, Китай в настоящее время вряд ли вообще является цивилизованным (С. 45).

Предмет гордости Китая – почтительность к родителям со стороны их сыновей и дочерей – оказывается неубедительным в свете такого явления, как брошенные младенцы. В этом настроении он продолжал: «За строгой моралью и церемониальным поведением народа следует перечень самых больших разврата и распущенности; добродетели и философия ученых объясняются их невежеством и их пороками; если на одной странице они говорят о чрезмерном плодородии страны и о поражающем воображение распространении сельского хозяйства, то на следующей странице выставляются напоказ тысячи людей, страдающих от бедности; и в то время как они превозносят с восхищением прогресс у них в области искусств и наук… без помощи иностранцев они не могут ни отлить пушку, ни рассчитать затмение». …Даже национальный характер он описал следующим образом: «странное сочетание гордости и убожества, притворной серьезности и реальной фривольности, рафинированной цивилизованности и громадной неделикатности» (С. 45).

Профессор Миллер приходил к выводу о том, что этот автор…оказался совершенно не способен понять то, что китайцы могут иметь свои перспективы в деле обороны (С. 45).

Здесь проявляется присущее многим авторам, писавшим о Китае, недоумение в связи с тем, что они находили в Китае, в поведении китайцев, казалось бы, несовместимые вещи. Возможно, именно громада Китая, огромная численность населения Китая порождали в Китае, у китайцев самые разнообразные взгляды, особенности мышления и поведения. «В Китае есть все» – это, вероятно, применимо и к Китаю.

Одновременно и попутно необходимо заметить, что профессор Миллер, учитывая развитие событий, развитие истории и человечества и Китая, указывал на то, что европейцы и американцы не должны были бы недооценивать то, на что смогут быть способны китайцы в военном деле, в создании своего военного потенциала, очевидно, с использованием всех современных достижений в этой области в мире.

Одно Бэрроу видел в Китае с восхищением: это религиозная толерантность, которая соседствовала с Конфуцием, чья философия, как он полагал, была слишком величественна, чтобы сохраняться в чистом виде среди китайцев (С. 46).

Может быть, дело не в толерантности по отношению к религиям, особенно учитывая современную политику КПК – КНР, которые допускают в Китае деятельность только тех церквей, которые ими китаизируются и прежде всего ставятся под полный контроль со стороны властей КПК – КНР.

Бэрроу писал о величии мыслей Конфуция и о том, что именно возвышенность мыслей Конфуция делает недостижимым сохранение и претворение их в жизнь в Китае, учитывая реальное поведение китайцев в жизни, на практике. Может быть, все это опять-таки относится к такому явлению, как существование в Китае альтернативы, одновременно взаимоисключающих вещей. Они существуют, но при этом важно принимать во внимание, какова реальная политика властителей Китая, находящихся у власти в настоящее время. Эти властители часто используют такой прием, как допущение, на более или менее длительное или короткое время развития явлений, которые они специально выявляют, дают «змеям выползти из нор», чтобы затем покончить с ними, в частности, умертвить живую мысль.

По пятам Маккартни Исаак Титсинг в 1794 году возглавил голландскую миссию в Пекин. Очевидно, что кантонские чиновники и купцы стремились создать «более послушное» европейское посольство, чтобы не оказаться в положении тех, кому пришлось созерцать то, как Пекин закрыл и торговлю после опыта с Маккартни. Члены голландской миссии с готовностью выполнили все требования китайского протокола, и затем оказалось, что все это обернулось лишь тем, что перед ними были выдвинуты просьбы, которые представляли собой дополнительные унижения: церемонию коутоу они должны были исполнить перед премьер-министром, перед частями одежды, на которых было имя императора, и наконец в итоге они оказались перед лицом отказа со стороны дощечки с именем императора. Для Бэрроу это было достаточное доказательство того, что Маккартни действовал разумно, напрочь отказавшись выполнять все эти церемонии.

Однако же Стонтон доказывал, что Запад продолжал недооценивать разведку китайцев (С. 46). Дело было не только в том, что китайские чиновники были в курсе того, что голландцы относительно слабы, но они также узнали, что посольство Титсинга имело только квазиофициальный (как будто бы, почти) статус, будучи в большей степени представителем голландской Ост-Индской компании, чем правительства Голландии (С. 47). Возможно также, хотя и не похоже на то, что китайцы могли знать, что правительство Голландии больше не существовало к тому времени, когда Титсинг достиг Пекина (С. 47).

История миссии голландца Титсинга лишний раз подтверждает то, что китайцы, власти Великой Цинской империи не желали установления нормальных дипломатических отношений с иностранцами. Выполняли иностранцы или отказывались выполнять требования китайских властей, результат был один – отказ равноправно относиться к некитайцам. Все остальные соображения были вторичными или побочными.

Только две книги остались после этого посольства. Йозеф де Гинес, сын знаменитого синолога и официальный переводчик миссии, опубликовал «Вояж в Пекин» в 1808 году. Поскольку книга не была переведена на английский язык, она осталась незамеченной в США. Ван Браам-Хукгест, второй по рангу сотрудник посольства и натурализованный гражданин США, опубликовал свой двухтомный труд в Филадельфии в 1798 году (С. 47).

После завершения миссии Ван Браам вернулся в страну, которая его приняла, и построил дом на берегах реки Делавер в Бристоле, в 20 милях от Филадельфии. Там он создал атмосферу Востока… Дом был популярен среди элиты Филадельфии.

При таких обстоятельствах можно было ожидать, что книга Ван Браама получит популярный отклик на нее в США. Однако она была хорошо принята, особенно в Филадельфии, но никогда не имела такого влияния, как книга Стонтона, появившаяся в том же году, или работа Бэрроу, которая была опубликована пять лет спустя.

Позиция Ван Браама была недалека от позиции Стонтона. В ней содержались многочисленные критические замечания в адрес Китая, которые далее смягчались его очевидной ностальгией по старому Кэфею (старое поэтичное название Китая) (С. 47).

Он соглашался с общей оценкой «примитивных» по уровню научных знаний в Китае. Однако он с восхищением отзывался о мостах в Китае, о системе обогрева в домах и т. д. (С. 48).

Он неоднократно предупреждал, что китайцев следует (скорее) судить по их собственным меркам и вкусам, чем по стандартам Европы. Даже когда автору преподнесли обгрызенные кости с императорского блюда за обедом как знак чести и благоволения, Ван Браам объяснял, что император «вне всяких сомнений» не знал, насколько отвратительно это было для европейца. Он столкнулся с коррупцией, был шокирован взятками при дворе императора. Однако он писал, что в мире везде есть коррупция. Он писал о военной некомпетентности китайцев, об унижениях, которым подвергались в Китае женщины, и приходил к выводу о том, что «китайцы живут по-своему счастливо. И чего еще им желать? Почему они должны стремиться открывать что-то еще» (С. 48).

Он был релятивистом в области культуры задолго до появления такого термина. Он проявлял искреннее восхищение народом и обычаями, что было редкостью среди его европейских соотечественников. Только его критическое отношение к «кули», что он называл «самой настоящей низостью китайской нации», заставляло его терять чувство восхищения китайцами и космополитичность (С. 48).

Взгляды Ван Браама типичны для некоторых других европейцев, побывавших в Китае. В них находило свое выражение желание «понять» китайцев, исходить из того, что «китайцы живут по-своему счастливо». Это было проявление стремления оставаться на уровне декоративных взаимоотношений иностранцев с китайцами. При этом подразумевалось, что китайцы всегда будут продолжать жить «по-своему» и быть «по-своему» счастливыми, причем оставаться и существовать в «своем» Китае.