Текст книги "Россия и современный мир №2 / 2016"

Научная и культурная жизнь

Зарубежные архивы российской эмиграции

Л.П. Муромцева

Муромцева Людмила Петровна – кандидат исторических наук, доцент МГУ.

В историко-культурной деятельности российской эмиграции одно из центральных мест занимает создание архивных учреждений, собирающих и хранящих материалы дореволюционного и эмигрантского исторического наследия. В процессе исхода из России белых армий и гражданских беженцев за границу были вывезены, несмотря на трудности эвакуации, текущие архивы антибольшевистских военных и административных структур, а также некоторые личные и семейные архивы. Документы множества возникших за рубежом общественных комитетов, офицерских обществ, творческих союзов и других организаций, которые вели протоколы собраний, переписку, составляли планы и отчеты о своей деятельности, послужили основой для формирования новых архивных комплексов. Так, в крупных эмигрантских объединениях, например в Земгоре, Русском Обще-Воинском союзе (РОВС), Объединении русских эмигрантских студенческих организаций (ОРЭСО), существовал постоянный документооборот, многие организации вели журналы входящей и исходящей корреспонденции, формировали личные дела сотрудников. В эмигрантских научных и образовательных центрах, издательствах и редакциях журналов, правлениях офицерских обществ сохранялась не только текущая документация, но и рукописи статей, книг, мемуаров, тексты докладов и лекций. Такие организации, как Комитет «Дня русской культуры» в Праге, «Союз русских писателей и журналистов в Югославии», «Кают-компания» в Сан-Франциско, осуществляли целенаправленный сбор документальных материалов исторического и литературного характера.

В российском зарубежье формируются и многочисленные архивы частных лиц и семей, включавших черновики научных работ и художественных произведений, дневниковые записи, воспоминания, письма, фотографии, вырезки из газет и журналов. Развивалось и частное коллекционирование документальных материалов.

Культурное и научно-информационное значение архивного дела прекрасно осознавалось эмигрантской интеллигенцией, включающей видных представителей российской исторической науки, в том числе архивистов, археографов, источниковедов.

В идеологической борьбе с большевистским режимом лидеры российской эмиграции придавали особое значение архивным документам, отражавшим события периода Революции и Гражданской войны в России 1917–1922 гг. Исторические документы должны были обеспечить в будущем воссоздание объективной картины этой трагической эпохи в отечественной истории, донести до потомков информацию о личностях и жизни российских эмигрантов – политических деятелей, военных, ученых, о судьбе творческой интеллигенции. «Необходимо собрать и сохранить все, что могло бы объяснить грядущим временам наше время, наше прошлое, – писал осенью 1936 г. один из руководителей Русского заграничного исторического архива в Праге Н.Н. Астров. – В революционной стихии мы не только побеждены, но мы и оклеветаны. Нужно накопить, нужно сберечь оправдательные материалы, нужно бороться против распыления материалов об ушедшей эпохе»9999
  ГАРФ Ф.Р-5791. Оп. 1. Д. 36. Л. 16.


[Закрыть]. С постепенным осознанием эмигрантами постоянства их пребывания за границей, была выдвинута идея создания общего архива всей русской эмиграции.

До Второй мировой войны российская эмиграция успела организовать несколько крупных общественных архивов (не считая документальных собраний организаций, которые находились в процессе комплектования, а также частных и семейных коллекций документов). В начале 1930-х годов историк и архивист Болеслав Ричардович Брежго, проживавший с 1925 г. в Латвии, опубликовал обзор музеев и архивов российского зарубежья, где, в частности, отмечал: «Архивными материалами русская эмиграция значительно богаче, чем музейными предметами. Поэтому-то за рубежом и встречаем крупные и богатые по содержанию русские архивы. Известны десять более или менее значительных русских архивохранилищ, из коих в Чехословакии – пять, во Франции – четыре и одно в Германии» [1, с. 7].

Наиболее благоприятные условия для развития архивного строительства в рамках российской диаспоры в 1920-е годы сложились в Праге. Именно здесь работала группа видных российских историков (Е.Ф. Шмурло, А.А. Кизеветтер, В.А. Мякотин, А.В. Флоровский), научная работа которых была немыслима без библиотек и архивов. Многие ученые привезли с собой архивные материалы, находившиеся в их личных собраниях. Историки, как и представители других профессий эмигрантской интеллигенции, прекрасно понимали, что имеющиеся у них на руках различные документы, записки, дневники в недалеком будущем станут бесценными архивными источниками. Сохранение, изучение и публикация архивных документов противопоставлялись тому «циничному неуважению к своей истории», которое демонстрировала большевистская власть100100
  Струве П.Б. Клич освобождения. Реакция под личиной революции // Россия и славянство. – Париж, 1932. – 1 декабря.


[Закрыть].

Русский Заграничный исторический архив (РЗИА) был создан на основании постановления Комитета Земгора в Чехословакии в феврале 1923 г. Архив изначально поставил перед собой задачу «собирать, сохранять и обрабатывать материалы, относящиеся к положению русской эмиграции за границей, равно и событиям последних лет в России» [2, с. 310–314]. Однако вскоре его собирательские интересы существенно расширились, так как в состав документальных памятников российской истории, находившихся за границей, вошли материалы политической эмиграции XIX – начала XX в. и документы по истории Первой мировой войны и пр.

Примечательно, что в большинстве случаев формирование историко-культурного наследия российского зарубежья происходило вследствие настойчивости и энтузиазма общественно активных кругов эмигрантской интеллигенции. Так, РЗИА, например, начинался практически с нуля. В момент назначения первого заведующего архивом В.Я. Гуревича «весь наличный материал Архива русской эмиграции ограничивался одним комплектом и несколькими разрозненными экземплярами старых газет, несколькими случайными книгами из мемуарной литературы последнего времени, а также несколькими текущими периодическими изданиями, выписанными библиотекой за деньги»101101
  ГАРФ Ф.Р-5764. Оп. 1. Д. 108. Л. 4.


[Закрыть]. Однако последующая деятельность организаторов архива по сбору информации о наличии историко-документальных собраний, многочисленные объявления в прессе, публикация статей с разъяснением значимости сбора архивных материалов для зарубежной России, обращение за поддержкой к крупным эмигрантским организациям, правительственным и научным структурам Чехословакии дали свой результат. Уже первые годы работы РЗИА «обнаружили жизненный успех этого учреждения и мировое значение его фондов»102102
  ГАРФ Ф.Р-7030. Оп. 1. Д. 42. Л. 3.


[Закрыть]. На 1 января 1931 г. в собрании архива числилось 650 наименований рукописей, около 852 тыс. листов документальных материалов, более 45 500 номеров журналов и 3 644 862 номера газет, а также библиотека103103
  ГАРФ Ф.Р-7030. Оп. 1. Д. 42. Л. 3.


[Закрыть].

И, хотя документальное наследие российской эмиграции изучено не полностью и далеко не исчерпывается собранием РЗИА, его структура и содержание таковы, что позволили исследователям в 1990–2000-е годы сформировать достаточно объективные общие представления о феномене зарубежной России 1920–1940-х годов.

Комплектование РЗИА носило организованный характер и осуществлялось через представителей архивов, работавших к концу 1920-х годов в Германии, Швейцарии, Югославии, Англии, Норвегии, Италии, Польше, Румынии, Турции, Болгарии, Эстонии, Латвии, Литве, Финляндии, Китае, США. Архив обращался к держателям ценных документальных собраний с письмами, которые начинались обычно так: «В Праге при участии ряда выдающихся деятелей русской исторической науки организован центральный архив русской эмиграции, имеющий целью собрать, сохранить и обработать те весьма ценные материалы, относящиеся как к событиям последних лет, так и к прежней эмиграции дореволюционного времени, которые могут оказаться у проживающих за границей русских граждан…»104104
  ГАРФ Ф.Р-5785. Оп. 1. Д. 8. Л. 23.


[Закрыть].

В 1930-е годы архив продолжал пополняться фондами эмигрантских организаций; в 1938 г. архив имел 1500 корреспондентов в 44 странах. Только в 1934 г. архивом было получено 2719 посылок с документами и печатными изданиями105105
  ГАРФ Ф.Р-7030. Оп. 1. Д. 21. Л. 12.


[Закрыть]. Большинство деятелей русской эмиграции считали за честь сдавать свои личные материалы в Русский Заграничный исторический архив. Так, генерал Деникин передал в РЗИА весь архив главнокомандующего Добровольческой армией, который занимал не менее 50 ящиков, с условием открытия материалов только после его смерти106106
  Там же. – Л. 9.


[Закрыть].

Принципы деятельности архива определялись, прежде всего, идеей историко-культурной миссии эмиграции107107
  ГАРФ Ф.Р-5971. Оп. 1. Д. 36. Л. 16.


[Закрыть]. Руководство РЗИА демонстрировало широкий научный подход к тематике собираемого материала, его исторической значимости, комплектуя фонды независимо от идейно-политических взглядов и направления деятельности фондообразователей [5, с. 419]. При этом создателями архива было сформулировано принципиальное условие возвращения на родину собранного эмиграцией российского историко-документального наследия: «только лишь по прекращению коммунистической диктатуры и при установлении режима, обеспечивающего правовой порядок»108108
  ГАРФ Ф.Р-7030. Оп. 1. Д. 42. Л. 4.


[Закрыть].

Обращения РЗИА к эмигрантской общественности, различные инициативы его представителей в разных странах мира оказывали стимулирующее воздействие на процесс сохранения историко-культурного наследия российскими зарубежными организациями и частными лицами. Кроме того, возможность передачи документов в РЗИА во многих случаях спасала эти материалы от гибели в условиях социальной нестабильности, когда не было средств к существованию, постоянного жилья и возникала необходимость переезда в другие страны. Так, в начале 1930-х годов в РЗИА из Германии поступили фонды российских эмигрантских организаций, прекративших свое существование. Руководством РЗИА были выработаны научные принципы комплектования, учета и описания документальных материалов, предусматривавшие экспертизу ценности поступлений, их классификацию, распределение по тематическим группам, каталогизацию, составление описей [19, с. 6–8]. Авторитет РЗИА обусловил возможность планового комплектования его фондов материалами эмигрантских воинских обществ и союзов, которые передавались архиву на основании приказа председателя РОВС генерала П.Н. Миллера от 10 июня 1930 г. Фактически для военной эмиграции РЗИА должен был выполнять роль государственного архивохранилища в зарубежной России. Историко-документальные коллекции в 1920-е годы создавались большинством офицерских обществ и союзов российского зарубежья. Лидер российской военной эмиграции в 1920-е годы генерал Врангель отводил важную роль сохранению исторической памяти о событиях Гражданской войны в России, отечественной военной истории в целом и идеологии «белого дела» [4, с. 34]. Уже в период пребывания Русской армии в Галлиполи начался достаточно массовый сбор материала по истории отдельных воинских частей и подразделений. Например, в дневнике капитана 7-й гаубичной батареи Дроздовской артиллерийской дивизии Н. Ребикова содержится следующая запись: «14–20 февраля 1921 г. в Галлиполи. Обычные занятия. Подготовка к батарейному празднику. Сбор материалов к составлению историй бригады» [13, с. 198]. Эта традиция получила широкое распространение во всех центрах размещения российских военных эмигрантов, причем, помимо полковых обществ и союзов, возникали объединения военных, организованные по мемориальному типу (наиболее массовые из них – Общества первопоходников и галлиполийцев), которые собирали, изучали и публиковали документы и мемуарные источники, связанные со значимыми для них событиями военной истории. 14 ноября 1927 г. в Праге было основано «Общество участников Волжского движения 1918 года», которое поставило своей целью издание работ и сбор материалов по истории Волжского движения. Многие представители российской военной эмиграции в 1920–1950-е годы в США, Европе и на Дальнем Востоке осуществляли сбор архивных материалов в индивидуальном порядке. Так, во время поездок журналиста К.К. Парчевского по французской глубинке в 1930-е годы один казак показал ему «коллекцию вырезок, составленную за 15 лет из эмигрантских газет» [10, с. 144]. Значительная часть подобных документальных собраний, особенно создававшихся в рамках деятельности офицерских обществ и союзов в Чехословакии и Югославии, была передана на хранение в РЗИА.

С 31 марта 1928 г. РЗИА поступил в ведение МИД ЧСР, что в определенной степени укрепило положение архива в условиях свертывания «Русской акции». Хотя общественность российской эмиграции воспринимала этот факт как потерю архивом своего лица, следует заметить, что в этот период нигде более российские эмигрантские архивы не были взяты под официальное покровительство иностранного государства. Эта заинтересованность, продемонстрированная руководством ЧСР, так или иначе подчеркивала значение РЗИА в глазах самих эмигрантов и чешского образованного общества.

При этом руководители архива пытались сохранить не только принципы своей деятельности и в частности его комплектования, но и определенную автономию во внутренней жизни архива и собственный штат. Характерно, что аналогичные требования выдвигала и Донская историческая комиссия относительно Донского казачьего архива при его вхождении в состав РЗИА в 1934 г. Однако в этот период влияние российской эмиграции на судьбу обоих архивов было уже чисто номинальным, так как не обеспечивалось в должной степени ни административными, ни финансовыми, ни кадровыми ресурсами. Согласно новому «Положению об архиве», введенному с 1 января 1935 г., была упразднена должность управляющего РЗИА, сокращен штат сотрудников, официальная переписка должна была вестись только на чешском языке. В октябре 1938 г. по распоряжению МИД ЧСР была прекращена закупочная деятельность архива [19, с. 12]. При этом передача в собрание РЗИА фондов российских эмигрантских организаций и личных архивов продолжалась на безвозмездной основе вплоть до 1945 г.

Одним из наиболее ценных и крупных архивных собраний российского зарубежья в межвоенный период стал Донской архив. Следует сказать, что казачество в эмиграции проявляло большую активность в деле сохранения своей культурной самобытности, собирания и распространения знаний об историческом прошлом казачества. Такая задача стояла перед Донским казачьим архивом и Историческими комиссиями Всевеликого войска Донского и Кубанского казачьего войска, целью которых были сбор и публикация материалов и документов, касающихся жизни казаков за рубежом, и истории Дона и Кубани. Донской казачий архив, формирование которого началось в Новочеркасске в 1917 г., был вывезен командованием Донского казачьего войска сначала в Константинополь, затем в Белград, а в 1925 г. в Прагу, где получил помещение в одном здании с РЗИА, с которым впоследствии объединился. Очевидно, что именно усилия создателей и работников РЗИА и Донского казачьего архива при поддержке чешских специалистов обеспечили формирование и сохранность уникального массива исторических документов. В конце 1930-х годов лидерами эмигрантского казачества выдвигалась идея создания, помимо уже существовавших историко-культурных центров, новых структур, которые собирали бы мемуарные источники и текущую документацию казачьих войск за рубежом. «Пусть каждый казак, не мудрствуя лукаво, сделает хотя бы самые краткие записи о той части, в которой он служил и чему был свидетелем во время Великой войны. Надо помнить: если мы, казаки, ничего не скажем о себе – никто за нас этого не сделает», – заявлял один из казачьих атаманов. «Но мало написать: надо все написанное сохранить до возвращения в родные края. А для этого необходимо создать нечто вроде Войсковых зарубежных архивов, о чем должны позаботиться войсковые атаманы и войсковые представительства (Донской музей в Праге, Кубанский – в Белграде, Лейб-казачий – в Париже, имеющие специальное значение, здесь в счет не идут)» [20, № 240–241]. Для лидеров казачьих военных организаций сохранение своей истории в эмиграции служило оружием в их противостоянии большевистскому режиму. «Надо надеяться: в каждом казачьем объединении, в каждой зарубежной станице найдутся ревнители казачьей истории, которые займутся составлением, сбором и хранением письменных материалов, часть которых будет напечатана в казачьих и общерусских журналах и газетах или выпущена отдельными изданиями, а другая часть – сдана в один из войсковых архивов. С этой целью могут быть образованы, с разрешения войсковых атаманов, – особые комиссии или кружки, а еще лучше – завести особых “архивариусов”. Собирая по крупинкам, можно создать большое дело» [20, 1938, № 240–241]. Реализации этих проектов помешала Вторая мировая война.

В 1939 г. после оккупации Чехословакии фашистской Германией РЗИА (вместе с Донским казачьим архивом) был передан из ведения МИДа в Центральный архив МВД в качестве особого отдела. После 1942 г. руководство РЗИА перешло от доктора Я. Прокеша к представителям оккупационных властей, которые проявляли интерес к документам по военной истории, материалам советского происхождения и казачьим реликвиям; одна часть материалов была выделена для отправки в Германию, другая – оставалась в ведении Архива сухопутных войск Германии в Праге до конца войны.

Кубанский заграничный архив, основанный в 1925 г. Обществом кубанцев в Праге, а затем перешедший в ведение Кубанского Комитета, с 1929 г. размещался в одном здании с РЗИА, но, в отличие от Донского архива, сохранил независимость от властей ЧСР. Вместе с историческими реликвиями Кубанского казачества он по большей части был вывезен после окончания Второй мировой войны в США, где вошел в состав Кубанского войскового музея в г. Ховелл (штат Нью-Джерси).

Помимо вышеназванных архивов в Праге в межвоенный период существовали и другие центры исторической документации, находившиеся в ведении эмигрантских общественных организаций. В частности, можно назвать Центральный архив «Дня русской культуры», основанный в 1929 г. при Русском Педагогическом бюро, и Русский Сокольский архив при Секретариате Союза русского посольства в ЧСР. В годы Второй мировой войны оба они вошли в собрание РЗИА, составив отдельные фонды (Ф.Р-5850 и Ф.Р-6035 соответственно).

Следует также упомянуть и действовавшие в Праге в межвоенные годы Украинский народный музей-архив и Белорусский Заграничный архив, которые впоследствии составили так называемый Славянский архив в ЧСР [8, с. 184–189]. В 1990-е годы в рамках научного сотрудничества российских и чешских ученых в исследовательское поле отечественной гуманитарной науки попали архивные коллекции, составлявшие в 1920–1930-е годы архивы русских, украинских и белорусских эмигрантских организаций: Комитета по обеспечению образования русских и украинских студентов и 107 объединений, вошедших в фонд «Русские и украинские эмигрантские общества и организации в Чехословакии». Значительный научный интерес представляют и документы Объединения русских юристов в Праге, Пражского общества русских инженеров и техников, широкий спектр учреждений украинской диаспоры в Праге [7, с. 423]. В Центральном государственном архиве Праги находится на хранении часть материалов делопроизводства РЗИА и составленный его сотрудниками в годы Второй мировой войны предметный каталог документальных материалов, который «представляет собой ценный информационный источник о составе документов РЗИА по отдельным вопросам исторического исследования и является единственным справочником по архивам, оставшимся в Праге» [7, с. 424].

Российские эмигрантские архивы в Западной Европе начали комплектоваться еще в дореволюционное время. Так, во Франции находился «Архив заграничной политической агентуры», содержавший документы Парижского бюро Департамента полиции МВД за 1884–1917 гг. В 1918 г. он был опечатан и вывезен в неизвестное «секретное место» [1, с. 13]. В 1926 г., через два года после признания Францией СССР, прекратила свою работу российская дипломатическая миссия в Париже, и ее руководитель В.А. Маклаков тайно вывез документы посольства и Парижского бюро в Соединенные Штаты, где передал их Стэнфордскому университету. Фонд был помещен на депозитарное хранение в опечатанном виде с условием о неразглашении его содержания до истечения трехмесячного срока после кончины бывшего посла, поэтому о существовании архива стало широко известно лишь в 1957 г. До этого он считался уничтоженным Маклаковым еще в Париже [18, с. 310].

Во Франции также размещались Архив русских войск во Франции (1915–1920 гг.), взятый на хранение французским Военным министерством (ныне в составе французского Военного архива – SHAT), и архив Славянской библиотеки, основанной русскими иезуитами в 1855 г. и действующей до настоящего времени в Медоне (пригород Парижа). Сбором документов по истории русского флота занимался Военно-морской исторический кружок в Париже, в 1929 г. получивший материалы Морского законодательного управления Сибири за 1918–1920 гг., и ряд других ценных документов.

В Германии в 1920–1930-е годы продолжал существовать «Русский социал-демократический архив», основанный в начале 1910-х годов князем И.Д. Бебутовым. Благодаря активной собирательской деятельности Б.И. Николаевского, высланного из советской России в 1922 г. вместе с группой руководителей партии меньшевиков, это документальное собрание пополнилось множеством уникальных документов по истории российского революционного движения, а также подлинными рукописями К. Маркса и Ф. Энгельса. По некоторым оценкам, архив «к началу 30-х годов стал крупнейшим архивом русской эмиграции» [6, с. 29]. Примечательно, что Б.И. Николаевский являлся в течение некоторого времени представителем РЗИА в Берлине, а в 1924–1931 гг. собирал за границей документы и печатные издания по истории международного рабочего движения для института К. Маркса и Ф. Энгельса в Москве.

Последующая судьба Русского архива в Берлине напоминала детективный роман, главным действующим лицом которого оказался Б.И. Николаевский. Из Берлина это уникальное собрание было вывезено в 1933 г. в Париж как официально приобретенное Национальной библиотекой Франции вместе с архивом Германской социал-демократической партии, впоследствии проданным СЕПГ Международному институту социальной истории в Амстердаме (МИСИ). К материалам Русского архива проявляли интерес агенты НКВД во Франции. Накануне депортации в 1936 г. из Норвегии в Мексику Л.Д. Троцкий передал Николаевскому часть своего личного архива. В ночь с 6 на 7 ноября на парижское отделение МИСИ, где хранились бумаги Троцкого, был совершен налет, и часть документов была похищена. 7 ноября агент НКВД Зборовский докладывал в Москву об успешно проведенной операции. Пропавшая часть архива содержала ценнейшие рукописи статей, письма и др. Среди них, в частности, 103 письма Троцкого – его переписка с американским публицистом М. Истменом и его женой Е.В. Крыленко за 1929–1933 гг. [6, с. 30]. Русский архив и библиотека были захвачены вместе с другими культурными ценностями во время оккупации Парижа и впоследствии исчезли (кроме части документов, которые удалось переправить за границу).

Б.И. Николаевский продолжал собирательскую, исследовательскую и публикаторскую работу в США, где занимал пост директора Американского рабочего архива и исследовательского института в Нью-Йорке, а в последние годы жизни – хранителя архива Гуверовского института войны, революции и мира, куда передал собранную им документальную коллекцию [6, с. 30–36].

Современное информационное пространство во многом базируется на многофункциональных комплексных хранилищах исторической памяти – архивах-музеях, библиотеках и др. В свое время в этом же направлении (в значительной степени вынужденно) следовала и российская эмиграция, сосредоточившая в своих хранилищах документальные материалы, книги, мемориальные предметы, произведения искусства. Архивно-исторический музей имелся в структуре Музея русской конницы в Белграде, который собирал разнообразные материалы по истории Гражданской войны и Белого движения, включая фотографии, альбомы, описания боевых действий, дневники, мемуары, полковые песни, стихи, списки георгиевских кавалеров, списки убитых и раненых, открытки и книги [20, 1939, № 228–229, с. 35].

При этом именно сбор архивного материала оказывался наиболее результативным в силу того, что значительная часть его формировалась непосредственно в процессе общественной и научной деятельности эмиграции. 25 сентября 1927 г. в Болгарии было основано общество «Музей и Архив русской зарубежной жизни», которое поставило своей задачей «изучать все, характеризующее русскую зарубежную жизнь, а также принимать меры к сохранению предметов и документов, иллюстрирующих ее» [1, с. 6]. Собирательская деятельность общества в отношении музейных предметов не была особенно успешной, однако в начале 1930-х годов его сотрудниками была сформирована коллекция архивных документов и фотографий, перешедшая затем в ведение «Варненского Археологического общества». Примером комплексного подхода к собиранию историко-культурных материалов стали Русский культурно-исторический музей в Праге, Музей и архив Общества «Родина», коллекции Музея русской культуры в Сан-Франциско, Музей Кубанского казачьего войска и др., которые имели в своем составе архивные отделы. После утраты российской эмиграцией РЗИА, вывезенного в СССР, и одновременно – окончательного краха надежд на падение режима большевиков и возвращение на Родину, создание центров музейно-архивного строительства в США было воспринято с энтузиазмом российскими эмигрантами по всему миру. Так, Музею русской культуры в Сан-Франциско в 1948–1952 гг. было передано свыше 30 архивов частных лиц и учреждений.

Таким образом, в зарубежной России в 1920–1940-е годы сложились центры архивного дела, развитие которых было обусловлено, прежде всего, стремлением российской эмиграции к сохранению отечественного историко-документального наследия за рубежом. Представители российской эмигрантской интеллигенции послереволюционной волны взяли на себя заботу о сохранении и пополнении уже существовавших за границей русских архивов, а также выступили с инициативой создания новых архивов, отражающих события отечественной истории Новейшего времени, включая историю и культуру эмиграции и советской России. Главными центрами архивного строительства в российском зарубежье стали Прага, Париж и Берлин, где возникли крупные общественные структуры по сбору и хранению историко-документальных материалов. Архивы эмигрантских организаций и частных лиц формировались практически по всему миру, в том числе в большинстве европейских стран, на Дальнем Востоке, в США и Канаде. Часть из них в 1930–1940 гг. была передана владельцами в состав РЗИА и других архивных центров. К концу 1930-х годов за пределами СССР российские эмигранты создали 14 музеев и 10 архивов [9, с. 290], значительная часть которых после войны переместилась в США.

В послевоенные годы архивное дело в российском зарубежье продолжало развиваться, главным образом, на Североамериканском континенте. Лидерами историко-культурного движения в США в 1930–1950-е годы стали организации военной и военно-морской эмиграции первой волны. Например, с 1943 г. при Обществе офицеров российского императорского флота в Америке действовала Морская историческая комиссия, собирались библиотека, архив и музей [15, с. 74]. В 1948 г. была создана Общеказачья станица им. атамана Каледина в Монреале, при которой продолжался сбор материала по истории казачества в эмиграции.

Архивные структуры зарубежной России, в том числе находившиеся под покровительством властей стран размещения, создавались и развивались в условиях минимального финансового обеспечения, что не могло не сказываться на их деятельности (нехватка помещения, оборудования и т.п.). В большинстве случаев, работа архивов поддерживалась за счет безвозмездного труда энтузиастов историко-культурного движения – сотрудников и корреспондентов эмигрантских архивов. В большинстве своем они не имели никакого официального юридического статуса, а иногда являлись общественными организациями; переход под юрисдикцию иностранных государственных ведомств неизбежно приводил к потере ими самостоятельности в научно-организационной сфере.

Архивные собрания, такие, как РЗИА, Русский социал-демократический архив в Берлине и ряд других, уже в 1920–1930-е годы обладали значительной информационной ценностью не только для представителей российской эмиграции, но и для иностранных ученых, и государственных структур. Материалы, собранные деятелями российского зарубежья, вызывали особый интерес у правительств и спецслужб СССР, Франции, Польши, Германии.

Деятельность эмигрантских архивов, как и других историко-культурных центров российского зарубежья, в значительной степени зависела от политики иностранных государств в отношении эмиграции и СССР. Так, в свое время РЗИА «столкнулся с прямым запрещением польского Министерства иностранных дел в вопросе о вывозе из Варшавы в Прагу архива Русского попечительного комитета в Польше»109109
  ГАРФ Ф.Р-7030. Оп. 1. Д. 20. Л. 2.


[Закрыть]. В то же время деятельную помощь архиву оказало посольство ЧСР в Париже. В Отчете РЗИА за 1935 г. говорится, что «кроме ряда мелких пересылок посольство очень внимательно и охотно переслало два таких крупных собрания, как архив генерала Деникина и собрание документов Н.М. Мельникова»110110
  Там же.


[Закрыть]. В центре военно-политического противостояния мировых держав оказался, как было показано выше, и Русский социал-демократический архив в Берлине.

В 1940–1950-е годы финансовые и организационные возможности российской эмиграции в области сбора и хранения исторических памятников значительно сократились, а интерес иностранной советологии и политических структур к историко-культурному наследию эмиграции наоборот возрастал. В этих условиях многие эмигрантские архивы, музеи и библиотеки передавали свои собрания в иностранные хранилища. Позднее туда поступали личные архивы политической эмиграции 1950–1980-х годов, различные документы, вывезенные из СССР, советская пресса и другая печатная продукция.

Россика в собраниях иностранных архивов, библиотек, научных центров стала одной из наиболее ценных частей историко-культурного наследия российской эмиграции в мире [14]. Формирование этих собраний в значительной степени было заслугой самих российских эмигрантов, хотя русская книга и документальные собрания по российской проблематике были представлены в иностранных хранилищах и в дореволюционный период. В частности, ими обладали научные и культурные центры США – Библиотека Конгресса, Вейнеровская библиотека в Гарварде, Гуверовский институт, Колумбийский университет, Нью-йоркская публичная библиотека, в Европе – Британский музей, Национальная библиотека в Париже, университетская библиотека в Хельсинки, Прусская и Баварская государственные библиотеки, расположенные в Берлине и Мюнхене. В межвоенный период собрания источников и литературы, предназначенные для работы студентов и профессорско-преподавательского персонала, специализирующихся на изучении России, формировались библиотекой Института славянских исследований и Школой живых восточных языков в Париже, библиотекой Института восточной Европы в Бреслау и др. Довольно крупные сегменты историко-документального наследия российской эмиграции вошли в состав архивов стран Центральной и Восточной Европы, прежде всего Чехословакии. В частности, сотрудниками Архива Академии наук Чехии и Литературного архива Музея национальной культуры было выявлено 84 архивных фонда соответствующей тематики, хранящихся в 16 чешских архивах.