Текст книги "Россия и современный мир №2 / 2016"

Исторический опыт свидетельствует: реальное местное самоуправление – весомая сила, которая служит нуждам конкретных людей и противостоит авторитаризму центральной власти. Музей земства поможет сберечь важную часть нашего исторического наследия и станет базой для изучения опыта местного самоуправления в России.

Литература

1. Абрамов В.Ф. Российское земство: Экономика, финансы и культура. – М., 1996. – 166 с.

2. Важенин А.Г., Галкин П.В. Московское земство в начале ХХ века: Из опыта регионального самоуправления. – М., 2004. – 176 с.

3. Веселовский Б.Б. История земства за 40 лет: В 4 т. – СПб., 1909–1911.

4. Герасименко Г.А. История земского самоуправления. – Саратов, 2003. – 244 с.

5. Исаев И.А. История государства и права России. – М., 1993. – 272 с.

6. Шульгин П.М. Ясная Поляна. Опыт использования историко-культурного наследия // Россия и современный мир. – М., 2005. – № 3. – С. 235–240.

Дом-музей М.Ю. Лермонтова в Москве

В.Б. Ленцова

Ленцова Валентина Брониславовна – заведующая Домом-музеем М.Ю. Лермонтова в Москве.

…200 лет минуло с тех пор, как в Москве, в доме у Красных ворот, в ночь со 2 на 3 октября 1814 г. по старому стилю родился Михаил Юрьевич Лермонтов, едва ли не самый юный среди гениев мировой литературы. Сам поэт всегда чувствовал свою духовную связь с первопрестольной столицей: «…Москва моя родина и такою будет для меня всегда: там я родился, там много страдал и там же был слишком счастлив».

В Москве сохранился лишь один дом на Малой Молчановке, в котором Лермонтов провел юность, стал поэтом. Этот деревянный одноэтажный ампирный особняк с мезонином является бесценным артефактом эпохи. Он построен после пожара 1812 г. московским купцом Петром Михайловичем Черновым для сдачи внаем. С августа 1829 по август 1832 г. его арендовала за 3 тыс. руб. бабушка поэта – Елизавета Алексеевна Арсеньева. Дом сдавался вместе с особым двором, колодцем, кухней и людской избой, конюшней, каретным сараем ледником, амбаром для хлеба. В числе обязанностей нанимателя, обычно оговариваемых в таких случаях, в п. 5 читаем: «О живущих при мне и приезжающих ко мне для жилья давать знать полиции».

Прошло более 100 лет, и вот единственный уцелевший лермонтовский дом в Москве по генеральному плану реконструкции города 1938 г. должен быть снесен. И тогда в борьбу вступил Андроников. С колоссальным трудом он смог убедить архитекторов, – авторов проекта, чуть-чуть сдвинуть красную линию – и особняк был спасен.

Ираклий Луарсабович Андроников прекрасно понимал значение этого дома для русской культуры. Блестящий ученый-историк, артист, великолепный знаток и популяризатор творчества М.Ю. Лермонтова, он мечтал, чтобы на Малой Молчановке открылся мемориальный музей поэта. 40 лет он бился над тем, чтобы доказать подлинность дома, защитить его от сноса, по крохам собрать для музея все то, что прямо или косвенно относилось к Лермонтову.

Его усилиями 19 сентября 1954 г. на доме появилась мемориальная доска. В архивах Государственного литературного музея сохранились фотографии этого события. Открытие доски собрало много москвичей: пришли почитатели таланта Лермонтова, молодежь, видные деятели культуры. Это была важнейшая веха в мемориализации дома. До этого о жизни поэта в этих стенах знали только краеведы, архивисты, да еще старые жители арбатских переулков, которые хранили память о великом жильце особняка на Малой Молчановке. Мемориальная доска защитила дом от сноса, когда при строительстве Калининского проспекта рушились соседние дома, где когда-то жили друзья Лермонтова и где часто бывал он сам.

В 1977 г. в редакцию «Литературной газеты» пришло письмо за подписью Андроникова и других выдающихся деятелей культуры, таких как поэт П. Антокольский, литературовед Э.Г. Герштейн, народная артистка СССР Е.Н. Гоголева, литературовед Т.А. Иванова, заслуженный деятель искусств РСФСР Н.П. Пахомов, архитектор В.М. Смирнов. В нем содержалась просьба открыть в старинном доме музей Лермонтова: «Этот период в жизни Лермонтова, чрезвычайно важный для формирования его общественных и эстетических идеалов, совпадает с годами учения в Московском университете… Глубокий интерес к традициям освободительного движения, к отечественной и мировой литературе, к философии и истории отличает поэта… Открытие в Москве музея М.Ю. Лермонтова будет данью всенародной любви русскому поэту».

Возможно, подействовала риторика письма, а может, просто пришло время осознания необходимости такого шага, но только дом Лермонтова был наконец передан Государственному литературному музею, директором которого в ту пору была Наталья Владимировна Шахалова. С Андрониковым ее связывало многолетнее сотрудничество и истинная дружба. Началась методичная кропотливая работа по воссозданию первоначального облика дома, подбору экспонатов, по формированию концепции музея. 19 февраля 1981 г. состоялось долгожданное событие – Дом-музей Лермонтова на Малой Молчановке был открыт для посетителей. И первым почетным гостем музея стал, конечно, Ираклий Луарсабович Андроников.

Мемориальная часть дома представляет собой восстановленные интерьеры московского особняка 1830-х годов с подобранными по типологии предметами мебели, декоративно-прикладного искусства и материалами лермонтовской коллекции Государственного литературного музея, включающей в себя подлинные фамильные портреты, рисунки и картины Лермонтова, книги с его автографами. В вводной комнате, служившей в старину сенями, посетителю бросается в глаза мраморная мемориальная доска с дома у Красных ворот, где родился поэт. Надпись сделана по старой орфографии. Это все, что осталось от того дома… Здесь же вывешен лист газеты «Московские ведомости» от 3 октября 1814 г., который рассказывает о событиях того дня, внешне ничем не примечательного для жителей Москвы.

Традиционную анфиладу на первом этаже открывает комната, в которой когда-то жила бабушка поэта Е.А. Арсеньева. На ее письменном столе учебник математики, принадлежавший внуку Мише, в ту пору учащемуся Московского благородного пансиона. В экспозиции представлен акварельный портрет испанца с кинжалом. Его автор – Лермонтов, которого в московские годы увлекала легенда об испанском происхождении своего рода. Не зная еще про свои шотландские корни, он подписывал письма и стихи именем испанского герцога Лерма, о котором прочитал в романтических сочинениях Шиллера. Мебель отвечает функциональному назначению комнаты и соответствует эпохе – дамский письменный стол, туалет с зеркалом, ширма, кушетка рекамье, столик для рукоделия.

Малая гостиная, куда попадаем из комнаты бабушки, была местом собраний bande-joyeuse (веселая компания – фр.), о которой впоследствии вспомнит Лермонтов в письме к С.А. Бахметевой из Петербурга (1832). На стенах – портреты, многие из которых написаны самим Лермонтовым. В образе испанской монахини изображена, как принято думать, Варвара Александровна Лопухина – глубокое чувство к ней Лермонтов пронес через всю жизнь. Напротив – красавец Алексей Столыпин (Монго), в шутку нарисованный Лермонтовым в наряде курда, – друг, родственник, секундант Лермонтова на роковой дуэли с Мартыновым. Жемчужина музейной коллекции – автопортрет Лермонтова, который когда-то хранился у В.А. Лопухиной. Ревнивый муж потребовал у супруги избавиться от всего, что напоминало бы ей о Лермонтове. Автопортрет она чудом сберегла. Потом он хранился в Германии. На родину его вернул И.Л. Андроников. Гостиная обставлена мебелью стиля «жакоб», популярного в Москве 1830-х годов.

Самая просторная комната в доме – зала, или большая гостиная, здесь танцевали и пели, устраивали музыкальные вечера. Об этом напоминает изысканный инструмент – тафель-клавир. По воспоминаниям современников, Лермонтов играл на скрипке, фортепьяно, флейте, возможно, брал уроки игры на гитаре. На фамильных портретах, выполненных неизвестными художниками, изображены рано скончавшаяся от чахотки мать Лермонтова – Мария Михайловна; не простившая ее смерти зятю Елизавета Алексеевна Арсеньева, в красной шали по тогдашней моде, и Мишель Лермонтов в детском платье. Здесь же в экспозиции представлены четыре масляные картины Лермонтова с видами Кавказа: «Вид Тифлиса», «Вид Пятигорска», «Перестрелка в горах Дагестана» и «Нападение». Все творчество Лермонтова неразрывно связано с Кавказом. В этом романтическом краю он впервые побывал в детстве и с тех пор полюбил его всем сердцем.

Кульминация рассказа о доме юности поэта – комната Лермонтова, которая находится в мезонине. Она задумана как кабинет студента, что и определяет ее убранство: бюро, книжные шкафы, мольберт для рисования, простая кушетка, шахматный столик с набором шахмат. Все это отражает увлечения Лермонтова московской поры – поэзия, чтение, математика, музыка, рисование, шахматы. В шкафах – библиотека подлинных книг первой трети XIX в. Лермонтов читал на трех иностранных языках – французском, немецком и английском. Его кумиром был Наполеон Бонапарт. Бюст великого полководца – на бюро.

Весной 2014 г., в канун 200-летия со дня рождения М.Ю. Лермонтова, музей на Малой Молчановке вновь открылся после реставрации. Снова, как и в прежние времена, к нему выстроилась очередь из посетителей, среди которых много школьников. Работе с ними музей уделяет особое внимание. Ведь Лермонтов жил на Малой Молчановке как раз в годы учебы – сначала в Московском благородном пансионе, затем – в Московском университете.

Лермонтов – творец не только поэтических шедевров, но и музыкант, и художник. Поэтому из года в год музей открывает двери перед одаренными детьми, которые читают стихи, рисуют, исполняют музыкальные произведения. Осенью 2014 г. в музее с успехом прошла выставка школьных рисунков. Ученики московской школы № 1955 рисовали дом на Малой Молчановке. Работы получились настолько яркими, что появилась идея издать альбом. В результате гости музея получили изысканный подарок – прекрасно изданную брошюру.

Выставки, проходящие в музее, всегда носят информационно-образовательный характер. В качестве примера можно привести выставку «Вчера я приехал в Пятигорск», посвященную Кавказу. Подлинные картины, рисунки и фотографии соседствовали там с современными экспонатами (буркой, шашкой, кинжалом). Все вместе взятое имело целью заинтересовать, пробудить желание читать книги о Кавказе. А значит, читать Лермонтова.

Уникальным явлением стала выставка, посвященная затонувшему круизному лайнеру «Михаил Лермонтов». Это была невиданная доселе попытка на материалах частной коллекции провести параллель между судьбой Лермонтова и теплохода, названного его именем. У них действительно оказалось много общего: уникальность, слава, трагическая гибель… Посетители получали опыт эмоционального сопереживания не только через иллюстрированную историю корабля, но и через видеоряд – за десять минут, под аккомпанемент гениальной музыки Д.Д. Шостаковича (по стечению обстоятельств он был пассажиром первого рейса теплохода «Михаил Лермонтов»), пронеслась короткая история жизни корабля111111
  Восьмипалубный лайнер «М.Ю. Лермонтов» был построен в ГДР в 1972 г. по одному проекту с четырьмя другими теплоходами, также названными в честь поэтов – А. Пушкина, Т. Шевченко, И. Франко, Ш. Руставели. Длина судна достигала 155 м, ширина – 23 м. Теплоход затонул на глубине 33 м у берегов Новой Зеландии, напоровшись днищем о скалу. В течение трех часов были спасены 750 его пассажиров (один человек погиб). Катастрофа произошла в 1986 г.


[Закрыть].

В заключение хотелось бы рассказать о том, как во дворе нашего Дома-музея «гостила» зимой 2015 г. скульптура А.С. Пушкина. Ее автор – знаменитый скульптор А.И. Рукавишников, чья мастерская находится по соседству, на Большой Молчановке. Как известно, Лермонтов ни разу не встретился со своим кумиром, и у нас появилась идея устроить их «встречу». С согласия Руковишникова, скульптура Пушкина перебралась в соседний двор. Появление Пушкина, запечатленного художником в задумчивой позе, лежащим на кушетке, вызвало огромный интерес у посетителей. Цель – привлечь внимание гостей музея – была достигнута.

Сегодня Дом-музей М.Ю. Лермонтова – один из самых посещаемых литературных музеев Москвы. Только в 2015 г. с лермонтовской экспозицией познакомились 21 820 человек, была проведена 721 экскурсия… 19 февраля 2016 г. музею на Малой Молчановке исполнилось 35 лет. Возраст небольшой. Многое сделано, но еще больше предстоит.

Обзоры. Рефераты

Мы, Европа и мир

Клаус В.

KLAUS V. My, Evropa a svět. – Pr., 2013. – 180 s.

Написать эту книгу Вацлав Клаус задумал в последний год своего президентского срока (2012). По его словам, это были 23 года существования в политике, чего перед ноябрем 1989 г. он не мог предположить и не планировал. Он мечтал о возвращении к академической карьере, которую прервал август 1968 г. В дни Бархатной революции он неожиданно быстро был вовлечен в политику, что имело множество последствий. Более 20 лет его лицо ежедневно мелькало на экране телевизора, о нем постоянно писали в средствах массовой информации. Он, однако, сомневается, что его взгляды понятны всем, и одной из попыток их объяснить является написание этой книги.

С читателями он хотел поделиться чувством разочарования, проистекающего из того, что современный мир все более отдаляется от идей общества «Мон Пелерин», от идей свободы, парламентской демократии, рыночной экономики. В. Клаус отмечает, что у него не было предвзятого критического отношения к политической, экономической, социальной и в целом общественной ситуации в стране. Напротив, в первой половине 1990-х годов ему казалось, что под влиянием происходивших тогда фундаментальных изменений Чехия приближается к миру, сформированному на основе этих идей. Теперь он испытывает совершенно противоположные чувства как от развития в Чехии, так и в Европе, да и во всем западном мире.

Основу книги составляет ее вторая часть, состоящая из 15 разделов. В них рассматриваются «узловые», в понимании В. Клауса, переломные и ключевые моменты более чем 20-летнего периода. Это – крах коммунизма, распад Советского Союза, объединение Германии, югославская трагедия, Маастрихтский поворот, раздел Чехословакии, стремительный взлет Китая, чешский валютный кризис 1997 г., события 11 сентября 2001 г., иракская война 2003–2011 гг., референдум о «Европейской конституции» во Франции, кульминация кампании сторонников теории глобального потепления, финансовый и экономический кризис 2008–2009 гг. и его последствия, трагическая смерть Леха Качиньского, «арабская весна».

Очевидны также их временнáя последовательность и связь между ними. К некоторым событиям он возвращается неоднократно – Маастрихтскому договору (раздел 2.5) помимо всего прочего породившему евро; Лиссабонскому договору (раздел 2.11), который пытался усилить европейскую унификацию и столкнулся с финансовым и экономическим кризисом (раздел 2.13), обнажившим наготу этого проекта. Югославская трагедия (раздел 2.4) связана с войной в Афганистане (раздел 2.9) и в Ираке (раздел 2.10).

Третья часть посвящена размышлениям о том, что делать с этим неблагополучным развитием, поскольку «it is impossible to think clearly in understatements» («невозможно ясно мыслить в недосказанности»). Клаус позаимствовал это выражение у Ортеги-и-Гассета. Речь у него идет о призыве задуматься и сформулировать политические решения.

В. Клаус с огорчением констатирует, что мир, в котором он живет, гораздо более социалистический и даже коммунистический, в любом случае менее свободный, чем тот, какой он представлял себе в порыве первоначального энтузиазма накануне Бархатной революции.

Человеку, который жил при коммунизме и безмерно радовался его падению, сегодня в иные минуты кажется, что во многом он опять возвращается в эпоху, которую уже однажды пережил и о которой думал, что она окончательно ушла в прошлое.

«20 лет тому назад мы наблюдали и на собственной шкуре ощущали, что прямо перед нашими глазами и при нашем личном участии (а возможно и благодаря нашим заслугам) происходит радикальное и бесспорно в своей основе позитивное движение по оси несвобода–свобода, государство–рынок. Мы хотели больше свободы и меньше государства, что и происходило в реальности. Это не было иллюзией. И тогда, так же, как и сейчас, максимум свободы и минимум вмешательства государства казались нам решающими для человеческой жизни» [с. 14–15]. «Мы не хотели большего равенства в доходах, позитивной дискриминации, минимизации выбросов CO₂, более короткой рабочей недели и более длительного отпуска, большей или меньшей исламизации мира и тому подобного. Все это должно было стать результатом свободного общественного взаимодействия, а не вынесенной за скобки целью. Именно в этом мы видим основное различие между нами и социалистами всех видов» [с. 15].

В результате Бархатной революции 1989 г. в Чехии была создана система политической свободы и парламентской демократии, которая сменила предшествующий не свободный, авторитарный, а в определенные периоды и тоталитарный политический режим. В экономике стали доминировать рынок вместо планирования и частная собственность вместо государственной. Настали всеобщая либерализация, отмена регулирования и субсидирования не только в экономической области. Во всех своих ролях государство отступило на второй план, а свободный индивид, наоборот, вышел вперед.

В начале второго десятилетия XXI в. ситуация представляется В. Клаусу совершенно иной. По его мнению, от капитализма и свободы опять, к сожалению, понемногу отщипываются куски. И приближение Чехии к ЕС также означало и означает отступление от капитализма. У автора возникает вопрос: были ли у него 20 лет назад неуместные и неоправданные иллюзии? Отвечая на него, он подчеркивает, что у него была сильная и оптимистическая вера в долгосрочно действующую силу принципов свободного мира, в силу рынка, в силу идей свободы и в способность претворить эти идеи на практике, как только падет тоталитарная система.

Анализируя общественные процессы, развернувшиеся в 60-е годы ХХ в., В. Клаус, приходит к заключению, что в результате мир явно сдвинулся влево. Хотя советский коммунизм чах и разрушался, однако некоторые его черты – в несколько измененной форме – переселились на Запад. И эта инфекция 60-х годов все расширяется и укрепляется, и снова начинает доминировать в современном мире.

Под углом зрения урона, наносимого современной демократии, В. Клаус критикует идеологию гражданского общества и ее чешского адепта В. Гавела. Невосполнимый урон демократическому развитию также наносят такие течения современности как «хьюманрайтизм» (от англ. human rights) и политкорректность. С хьюманрайтизмом и политической корректностью тесно связан радикальный подъем еще одной современной альтернативы или суррогата демократии, для обозначения которой автор использует специальный термин – юстициократия. Сегодня, пишет В. Клаус, мы являемся свидетелями того, что политическая власть, хотя медленно и почти незаметно, но весьма последовательно отбирается у прошедших через выборы политиков и передается никем не избранным судьям. Иначе говоря, основу юстициократии составляет отсутствие демократии.

После падения коммунизма, отмечает В. Клаус, мы недолго наслаждались истинной свободой личности, поскольку наша демократия очень быстро превратилась в медиакратию, которая представляет собой еще одну альтернативу демократии, вернее еще один путь уничтожения демократии.

Критикуя современное состояние европейской интеграции и Европейского союза, В. Клаус высказывает недоумение в связи с позицией многих классических либералов, которые выступают против всего национального (неправомерно связывая его с государственным). По его мнению, транснациональный и сверхнациональный мир является более подходящей почвой для застоя и несвободы, чем национальный и интернациональный.

Автор выражает надежду, что капитализм продемонстрирует такую силу, что все названные недостатки будут исправлены. Ссылаясь на Хайека, он подчеркивает, что ««свобода сохранится, если каждое поколение будет снова ее формулировать и подчеркивать ее ценность. Теперь настала очередь нашего поколения и наших детей сделать это» [с. 39].

В. Клаус считает, что не бывает «объективного» изложения истории. «Мы всегда смотрим на нее с определенной точки зрения. И с определенным интересом. Это только некоторые режимы (или отдельные личности) считают, что существует объективное изложение истории. Чаще всего их собственное» [с. 42].

Анализируя крах коммунизма, В. Клаус приводит свои прежние рассуждения о том, что «коммунизм не был побежден, а распался сам по себе». Распался из-за своих внутренних проблем. Был слишком слабым и неуверенным в себе. Роль «остального мира» в его кончине была вторичной. Ключевым обстоятельством стало то, что коммунизм одновременно рухнул и в Советском Союзе, поскольку изолированная попытка изменить эту систему, предпринятая Чехословакией во второй половине 60-х годов, надежды на успех не имела, в чем мы наглядно убедились 21 августа 1968 г.

«Главным выводом, к которому я пришел в результате своих рассуждений, является то, что люди не извлекли никаких выводов и идей из краха коммунизма. Особенно это заметно по тому, в каком направлении развивается интеграционный процесс в Европе. Многие считают провокационным, когда мы порой сравниваем ЕС и СЭВ, но мы не сравниваем прежнюю и нынешнюю политическую систему, прежнюю и нынешнюю свободу. Мы сравниваем структуру и методы принятия решений в искусственно интегрированном целом. В СЭВ не было демократии ни в одной отдельно взятой стране, ни во всей этой надгосударственной организации. В решениях, принимаемых в рамках ЕС, к сожалению, демократия также отсутствует» [с. 49].

Быстрая дезинтеграция Советского Союза стала весьма красноречивым сигналом о том, что существовали серьезные внутренние проблемы. В. Клаус отмечает, что в реальности плохо себе представлял, чем же на самом деле являлся Советский Союз, и считает невероятным, что распад протекал так легко, так быстро, без большого насилия. Первое десятилетие после распада Советского Союза было отмечено оборонительной политикой России, вытекающей из ее внутренних проблем ельцинского периода, что нельзя сказать о втором десятилетии, которое ознаменовалось усилением позиций России. «Во втором путинско-медведевском десятилетии Россия не перешла в наступление (думаю, что говорить о “наступлении” и новых имперских амбициях было бы не совсем точно), а заняла “нормальные” позиции великой страны, соответствующие ее силе и величине. В первой фазе преобладал образ России, утомленной крахом коммунизма и распадом Советского Союза, во второй постепенно начал формироваться образ “новой” России, которая сегодня живет с ощущением, что имеет право на свое место “под солнцем”, а не только на извинения за свое прошлое. Мы должны были бы быть честными и признать, что коммунизм, более чем за 70 лет, нанес наибольший вред как раз самой России (если говорить о нашей части света) и людям, которые в ней жили и продолжают жить» [с. 52].

С крахом коммунизма и распадом Советского Союза связано одно исключительно внутриевропейское и даже скорее центральноевропейское событие, произошедшее вскоре после падения Берлинской стены – быстрое объединение Германии. И если после Второй мировой войны раздел Германии был ключевым моментом в дальнейшем формировании Европы, то и ее объединение после окончания холодной войны сыграло и продолжает играть такую же принципиальную роль. В то же время Клаус отмечает: «То, что Германия занимает сегодня в Европе столь сильную позицию, не является результатом ее объединения. Главную роль в этом играет ошибочный, хотя и очень для Германии выгодный и в конце концов ею придуманный и твердо осуществляемый на протяжении десятилетий, особенно тандемом Меркель–Шойбле способ европейской интеграции, которая преуменьшает роль малых и средних государств и под предлогом европеизации создает для большой и сильной Германии возможность доминировать в Европе» [с. 58].

Самый важный урок, который мировая общественность вынесла из событий на Балканах, которые В. Клаус определяет как югославскую трагедию, заключается в следующем. Военное «решение» (это были первые две боевые операции НАТО с момента возникновения Альянса) было увертюрой к войнам в Ираке и Афганистане, которые изменили мир. Он стал менее стабильным, нежели был до них, хотя подобные операции оказались малоэффективными. И к сожалению, их побочные эффекты были очень значительными. Его вывод однозначен и бескомпромиссен – он обвиняет международное сообщество (и главных игроков – США, Германию и др.) в том, что они это допустили и тем самым сделали возможной балканскую драму, которая «в тихой версии» длится до настоящего времени.

С подписанием Маастрихтского договора европейская интеграция вступила в качественно новый, «более высокий» период. Было окончательно подтверждено, что первоначально задуманная интеграция стран преобразовалась в унификацию континента. Начатая в Маастрихте фаза европейской интеграции, достигла поставленной цели с подписанием Лиссабонского договора.

Маастрихт способствовал возникновению еще одной хорошо заметной сегодня проблемы: был одобрен проект общей (или единой) европейской валюты. В. Клаус принадлежит к тем, кто с самого начала видел концептуальную ошибочность этого проекта, его очевидную преждевременность (не было необходимой степени гомогенности современного сообщества европейских стран), его неадекватный масштаб (первоначально 12, в настоящее время 17 вместо значительно меньшего числа действительно гомогенных стран).

Еще одним определяющим моментом начала 1990-х годов для всей Центральной, Восточной и Южной Европы стала, по мнению автора, естественная национальная эмансипация отдельных частей прежних относительно спокойных Федераций. Это привело к ожидаемому в определенной мере распаду Советского Союза и Югославии и к последовавшему за этим неожиданному для многих распаду Чехословакии, которая с 1968 г. также была Федерацией.

Анализируя развитие Чешской Республики в последние 20 лет, В. Клаус утверждает, что рыночная экономика не является гарантией экономического роста и приводит целый ряд экономических показателей, аргументирующих это положение на примере чешского валютного кризиса 1997 г.

11 сентября 2001 г. завершило десятилетие, в котором мир собирался с силами после падения коммунизма и с надеждой ждал фукуямовскую нирвану конца истории под крышей либерального капитализма и американского доминирования. 11 сентября разрушило эту в целом нереалистическую, утопическую концепцию и предоставило Западу шанс найти нового глобального врага, в борьбе с которым можно было попытаться снова объединиться и мобилизовать себя. Результатом этого было провозглашение глобальной борьбы с терроризмом, две проблемные войны в Ираке и в Афганистане, ослабление – вместо усиления – западного союза, ухудшение международной ситуации.

В. Клаус считает 2003 г. и войну в Ираке началом испытания новой формы политики и политических амбиций, пробным шаром легитимизации политики интервенционизма, методом установления единственно близкой западной цивилизации модели общественного устройства в странах, в которых эта модель никогда в прошлом спонтанно и самопроизвольно не возникала. И в которых для нее нет элементарных условий. Это была попытка экспорта демократии западного типа в совершенно иную среду, попытка использовать общественные настроения после 11 сентября и этот экспорт демократии прикрыть лозунгом борьбы против международного терроризма. Автор приходит к выводу, что эта попытка нанесла ущерб всему миру, ситуации в арабском мире и правым силам во всем мире.

После принятия Лиссабонского договора Европа, по мнению чешского политика, окончательно вступила в период постдемократии. Этот договор невероятным образом усилил власть политиков, которые принимают решения при полном отсутствии контроля со стороны своих избирателей.

Финансовый и экономический кризис 2008–2009 гг., который случился в конце первого десятилетия XXI в., его неожиданные быстрота и глубина, стали явлением, которое ознаменовало крушение предыдущего хода событий и которое имеет и будет иметь долгосрочные экономические, политические и идеологические последствия. В. Клаус считает этот кризис более глубоким, чем все кризисы, начиная с 1930-х годов прошлого века, а его причинами – жизнь с необоснованными иллюзиями о невозможности возникновения каких-либо серьезных проблем в экономической, социальной и других сферах. Такое поведение, отмечает В. Клаус, в немалой мере усилилось беззаботностью, которая распространилась на Западе после падения коммунизма и после окончания «холодной войны». Ее частью является тезис о конце истории и тому подобные иллюзии.

Смерть Леха Качиньского, которого Клаус называет своим другом, была громом среди ясного неба. Это была и есть огромная потеря для Польши, для Европы, для посткоммунистического мира Центральной и Восточной Европы. На мировые и европейские события Лех Качиньский смотрел глазами поляка. Это формировало и его взгляды на Европу, и на сегодняшние насильственные методы ее объединения. Ему было тяжелее, чем Клаусу, потому что Польша более интегрирована в ЕС, чем Чешская Республика. Для рассуждений поляка Леха Качиньского ключевым всегда было отношение к России, а именно – стремление сделать так, чтобы никогда больше не повторялось ее неблагоприятное влияние на польскую историю. Потеря президента Качиньского в глазах автора является потерей не только для Польши, но и для всего региона Центральной и Восточной Европы, потому что он был в этой части мира (все два десятилетия со времени падения коммунизма) единственной значительной личностью, которая могла войти в европейскую историю.

Для В. Клауса весна 2011 г. принесла абсолютно неожиданный поворот в развитии одной из частей мира, которая в течение длительного времени существовала без каких-либо заметных изменений. Арабский мир, Ближний Восток и северная часть африканского континента, на протяжении десятилетий выглядел так, как будто там ничего не происходит. На примере «арабской весны» В. Клаус обосновывает свой тезис о невозможности «ввезти демократию» (и также о невыполнимости желания Запада экспортировать демократию). Он указывает, что даже европейские Бархатные революции не были импортом демократии. По его убеждению, роль «внешнего мира» в системных изменениях такого типа очень мала.

В заключительной третьей главе автор размышляет над тем, что же следует из всего вышеизложенного и задачами нашего времени. В. Клаус отмечает, что того мифического Запада, куда бывшие социалистические страны Европы хотели вернуться, уже давно не существует.

«Экономико-социальная модель современного Запада далека от действительной модели рыночной экономики, которая была генератором благосостояния Запада. Политическая модель Запада – от классической модели парламентской демократии не меньше. Как из-за отказа от самой парламентской демократии, так и из-за разрушения пространства, единственно пригодного для демократии, а именно национального (или созданного вокруг доминирующей нации) государства. Континентальное или глобальное правление по самой своей природе исключает парламентскую демократию. Путать национальную лояльность с национализмом в ходе обсуждения этих вопросов чрезвычайно несправедливо» [с. 170].