Текст книги "Вся проза в одном томе"

4
Грин

Владимир Гринёв, более известный как Грин, был уже почти пятидесяти лет от роду, из которых почти тридцать держал в страхе свой район. Известен он был и в Москве, хотя там его не воспринимали всерьёз. Этот неприглядный факт он тщательно пытался скрыть от своих, чтобы не потерять авторитет. Столичная «братва» считала Грина старомодным, этаким пережитком девяностых. У него частенько «сносило крышу». Уж очень он не любил мирно договариваться. Чуть что – сразу хватался за пистолет. «Это добром не кончится, – говаривали конкуренты. – Рано или поздно дурные манеры доведут его до могилы».

Однако Грин был на зависть живуч и неуязвим. Он разбирался в людях и отличался особой скрупулёзностью в выборе партнёров и «шестёрок», коей являлся и Герман. Мало кого он подпускал к себе близко, мало кому доверял, но зато это были люди давно проверенные. Хотя даже к ним он старался не поворачиваться спиной. В Москве знали, что Грин всегда держит слово и не подводит, хотя договориться с ним порой бывает нелегко.

Гринёв представлял собой огромную тушу весом более центнера, с вечной одышкой и гигантской челюстью, значительно превышающей по размеру верхнюю часть лица. Совершенно не шли ему и даже в чём-то комично смотрелись на его голове редкие рыжие волосы. Шея у него отсутствовала, а пивное пузо, словно мешок жира, противно свисало над ремнём. Надо сказать, Герман по сравнению с этим кабаном был красавец.

Грин сидел трижды. Первый раз – ещё до рождения Германа. Дважды юный Герман встречал его с зоны. Грин любил носить открытые майки, чтобы хвастаться своими многочисленными татуировками. По его телу можно было легко прочесть всю его биографию – нательная живопись содержала информацию о местах отсидки, сроках, статьях и даже именах сокамерников.

Хата Грина, в которой он не жил, а только «принимал аудиенции», представляла собой тёмную угловую каморку, добрую половину которой занимал сам хозяин. Столь неприглядное место без окон, с серыми стенами и оголённой лампочкой на потолке, напоминавшее тюремную камеру, было выбрано не случайно. Это работало на создание устрашающего образа «вора в законе», но главное – в таком «офисе» Грин был неуязвим. Со всех сторон каморка была защищена толстыми стенами. Неоткуда было наблюдать за тем, что в ней происходит, негде было поставить жучок. Некуда было и бежать из неё, что наводило особый ужас на его врагов, которых он старался затащить туда, как затащил когда-то Нодара. Сама атмосфера этого гиблого места психологически давила любого, кто попадал туда, и заставляла тут же сознаваться во всём. Кроме того, поблизости не было ни души и негде было спрятаться. А прямая дорога вела из хаты в лес, где тут же можно было легко замести все следы.

И в такое-то место Герман привёл Пасико, наболтав ей, что Грин знает, где её папа. В этом была доля истины. Оставив девочку за дверью, он сперва вошёл к боссу один.

– Послушай, Грин! Тут такое дело! В общем, неожиданно всплыла новая информация по делу Гвиниашвили.

– Ты нашёл деньги? – понадеялся босс.

– Нет, но я теперь точно знаю, что мы шли по ложному следу. Нодар не высылал те деньги своей семье.

– Откуда такая уверенность?

– Я случайно встретил его дочь.

– Ты познакомился с дочкой водилы?

– Да, она совсем ещё маленькая.

– Я надеюсь, ты привёл её сюда?

– Да, она за дверью.

– Вот молодец, хвалю. Веди её сюда.

Герман открыл дверь, за которой стояла Пася. Ребёнок в ужасе попятился назад, увидев мерзкую физиономию Гринёва.

– Заходи, не бойся, – успокоил её Герман.

Пася боязливо зашагала в каморку.

– Здравствуй, девочка! – Грин неуклюже попытался изобразить умиление. – Как тебя зовут, маленькая?

– Я – грузинская девочка. Меня зовут Пасико, – повторял испуганный ребёнок заученную скороговорку.

– Чья ты дочка?

– Мой мами зовут Нодар Гвиниашвили.

– Да-да, я знаю твоего папу.

– Ты знаешь, где мами? – просияла девочка.

– Да, я отведу тебя к нему. Но сначала ты должна ответить мне на вопрос.

Грин встал и подошёл к девочке, сев перед ней на корточки, что странно выглядело, учитывая его комплекцию.

– Скажи: твой мами высылал вам деньги?

– Да, мами присылал письма каждый месяц.

– Нет, не эти. Он присылал вам большие деньги? – Грин нарисовал руками большой круг.

Девочка замешкалась.

– В прошлом году, прошлым летом вы получали от него большие деньги?

– Нет, прошлым летом мы жили бедно. У нас были пожары, и мама перестала получать письма от мами.

– Позволь мне поговорить с твоей мамой. Ты отведёшь меня к ней?

Лицо Грина начало принимать сладострастный вид, отчего Пася снова начала бояться его. Зловонное дыхание босса словно нависло над ней и припирало её к стенке.

– Зачем тебе мама? Ты обещал отвести меня к мами!

– Сначала я хочу видеть твою маму.

– Я ничего не знаю про деньги! – заплакала девочка. – Я хочу к мами!

И вдруг Грин вышел из себя и со всей дури ударил ребёнка по щеке. Герман вздрогнул. Пасико отлетела на другой конец комнаты, стукнувшись головой о стену. Ребёнок совсем разрыдался. На губе её проступила кровь.

– Хочешь увидеть отца, – заревел Гринёв, – будешь отвечать на мои вопросы и делать то, что я говорю!

– Грин, ты что! – вступился Герман. – Она же совсем ребёнок!

– А мне плевать! Она – единственная ниточка, которая может вывести меня к моим деньгам!

Он снова подошёл к девочке и сел перед ней на корточки, тем самым впервые повернувшись спиной к Герману. Зря он это сделал, ибо рука Германа потянулась к тому самому лому, которым год тому назад был убит Нодар. Когда Грин начал избивать девочку – это стало последней каплей. Герман словно очнулся ото сна. Он понял, что Грин запросто убьёт Пасико – нарочно или случайно, как был убит её отец – неважно. Ему плевать, мужчина перед ним или женщина, старик или беззащитный ребёнок. Она – лишь средство достижения призрачной цели. Он убьёт её ради одной лишь сомнительной надежды отыскать свои деньги. А главное – сам Герман привёл её сюда, на съедение этому извергу.

Чуть раньше он смотрел бы на всё это спокойно, даже с иронией. Но сегодня в электричке что-то перевернулось в нём. Он возненавидел босса не за то, что тот обижает Пасю. Грин теперь казался ему виновником всей его неудавшейся жизни. Вся его боль, шрам на щеке и потерянная кисть – произошли только по вине Грина. Света не отвечает ему взаимностью – виноват босс. Мания преследования, страх тюрьмы и угрызения совести – виноват босс. Старший брат курил траву, а отец избивал мать – виноват босс. Гринёв вмиг стал для него словно средоточием всего зла и страдания на Земле.

И Герман огрел его ломом по затылку. Жирная туша босса без чувств повалилась на пол. Пасико бросилась на руки Герману, обхватив его за шею.

– Он плохой! – лепетала она сквозь слёзы.

– Да, он очень плохой, – подтвердил Герман. – Но ты не бойся, я с тобой. Я защищу тебя от всех плохих дядь.

Герман знал, что Грин ещё жив. Но это был совсем не тот случай, что год назад. Теперь он просто не мог убить. Тем более при ребёнке. С его стороны было очень неразумно оставлять Грина живым. Но сам поступок его был изначально противен разуму. Он мог либо думать, либо чувствовать – и не умел находить баланс между тем и другим. Сейчас он отказался от разума по велению сердца. Он принял это нелёгкое спонтанное решение – и теперь уже логике бесполезно было достукиваться до его сознания. Желание спасти ребёнка помутнило его сознание. И он знал лишь одно место, где Грин не смог бы его отыскать.

5
Света

Света Лапина была совсем ещё юной. Ей недавно исполнилось девятнадцать. Она жила вдвоём с матерью в тесной хрущобе на юге Москвы. Отношения у них были трудные. Мать фанатично пыталась уберечь девочку от всех соблазнов жизни – и тем самым (как это нередко бывает) вызывала обратный эффект. Девочка и сама была неглупой и вполне могла позаботиться о себе. Она вовсе не склонна была поддаваться дурному влиянию. Но иногда поддавалась назло матери, которая достала её своими нравоучениями.

Таким вот «назло матери» и был Герман. Он не нравился Свете как мужчина, совершенно не привлекал её как потенциальный жених. Но в то же время ей нравилось общаться с ним, только лишь потому, что это выводило из себя мать. Света дразнила Германа и дразнила мать. Она понимала, что играет с огнём, но в скромной с виду девушке сидел бесёнок, которому вечно не хватало приключений. Ей нравилось балансировать на грани – не отдаваться назойливому ухажёру, но и не отвергать его окончательно, чтобы не лишать себя привычной дозы адреналина. Однако же когда Герман попросил её сберечь мешок оружия – она не на шутку перепугалась и поняла, что эти игры пока кончать, пока не поздно.

Света была маленькой хрупкой блондиночкой, с короткой стрижкой «под мальчика», с миниатюрной головкой на длинной изящной шейке, очень бледная и вся усеянная веснушками. Она была довольно милой и трогательной – и тем самым даже внешне абсолютно не подходила Герману. У него никогда не было таких женщин – начисто лишённых стервозности и вульгарности. Она была слишком чиста и невинна для такого прожжённого бандита, как он. В то же время она, словно мамочка или старшая сестра, иной раз любила почитать ему нравоучения о том, как неправильно он живёт – совсем как её мать. Это было единственным, что раздражало Германа.

Был уже вечер, но ещё светло, когда он позвонил в её дверь, держа на руках Пасико.

– Кто там? – услышал он через дверь голос Светиной мамаши.

– Это Герман.

– Уходи! – возмутилась женщина. – Вон отсюда! Не пущу!

– Откройте! – настаивал Герман. – Мне нужно срочно видеть Свету!

– Оставь в покое Свету! – всё больше распылялась сердобольная мать. – Не нужен ты ей! Она не хочет тебя видеть!

– Позвольте же, я сам спрошу её, хочет ли она меня видеть!

– Она не желает с тобой говорить! Проваливай, пока милицию не вызвала!

Герман поставил Пасико в сторону, отошёл подальше от двери и с разбегу налетел на неё плечом. Старая деревянная дверь легко поддалась натиску крупного мужчины.

– Ах ты ж сволочь! – заревела мать, когда он вошёл в квартиру. – Снова дверь сломал!

– Я же снова и починю, – спокойно ответил Герман.

– Сейчас точно милицию вызову!

– Полицию, бабуля, полицию! – поправил её незваный гость.

– Бабуля? – возмутилась женщина. – Какая я тебе бабуля, бандит! А это ещё кто? – завидела она Пасю, боязливо, но любопытно заглянувшую в квартиру.

Света как обычно сидела на кухне. Крошечная и ободранная кухня была самым убогим местом в их квартире. И к тому же наиболее отдалённым от входной двери. На таком фоне Света выглядела какой-то несчастной и затравленной, как будто говоря ему: «Посмотри, до чего ты меня довёл!» Она смотрела в окно и будто не замечала его привычной перепалки с её матерью и традиционного взлома двери.

– Надеюсь, ты за оружием пришёл? – холодно произнесла она.

– Привет, – рядом с ней брутальный Герман моментально становился робким и трусливым. – Я хочу тебя кое с кем познакомить.

Он отошёл, чтобы дать дорогу Пасико. Девочка осторожно вошла на кухню. Света тут же просияла и бросилась к ней, встав перед ней на колени.

– Ой, кто это тут у нас? Как тебя зовут?

– Я – грузинская девочка. Меня зовут Пасико.

– Как мило! Пасико! А я – Света. Будем знакомы. Это кто ж тебя так ударил?

– Плохой дядя, – захныкала Пасико.

– Ох какой плохой дядя! Разбил нам губку! Ну-ка иди сюда.

Света подвела её за ручку к шкафчику, откуда достала йод и ватную палочку.

– Сейчас мы быстренько помажем губку – и всё пройдёт.

– А это не больно?

– Что ты, совсем не больно! А это кто?

– Циндалька.

– Её так зовут? Какая прелесть! А мы сейчас возьмём и Циндальке нальём молочка. А ты хочешь кушать?

– Хочу.

– Сейчас и тебя накормим!

Весь вечер мать Светы ходила взад и вперёд по комнате, глотая Валидол и что-то бормоча про себя. Она никак не могла успокоиться, пока этот бандит был на её кухне с её дочерью. А Света тем временем играла с Пасико. Накормив её и котёнка, она окончательно вошла в доверие к ребёнку. Дружелюбная девочка моментально подружилась со Светой, что немало удивило Германа. Он и не подозревал, что Света так любит детей. Он и не задумывался раньше о том, какая из неё могла получиться прекрасная мать. Он просто сидел и молча смотрел, как хорошо вместе этим двум Божьим созданиям и как им весело играть с третьим Божьим созданием – Циндалькой.

Больше часа резвилась эта троица, пока утомлённый ребёнок не уснул прямо на руках у Светы. Котёнок всё ещё гонял по полу шарик для настольного тенниса, когда Света шепнула Герману:

– Кто она?

– Понимаешь… – Герман замялся. – Так получилось, что я… в общем, я случайно убил её отца.

– Ты убил человека? – на удивление спокойно переспросила Света.

– Это вышло случайно, – повторил он.

– Ну ты и сволочь, Герман! – Она посмотрела на него с отвращением. – И как только я могла с тобой связаться!

– Да, ты права. Я сволочь. Но я хочу сделать в своей жизни хоть один хороший поступок.

– Она знает, что её отец убит?

– Нет, она ищет его.

– Скажи ей, что он скоро вернётся. И отправь её домой к матери. Это лучшее, что ты можешь сделать.

Герман задумчиво посмотрел в окно. Он понимал, что Света права. Но в то же время не хотел расставаться с Пасей, хотел сделать для неё что-то большее. Что именно? Этого он не знал. Ведь он не мог вернуть Нодара, как бы сам того ни хотел.

– Откуда она? – спросила Света.

– Из-под Курска.

– Прямо за домом Курская дорога. По ней регулярно ходят товарные поезда. В Крым. В Курске у них стоянка. Как-то раз я сбежала от матери и доехала на таком поезде до Ялты. Это на всякий случай, если нет другого способа отправить её домой. Ей ведь угрожает опасность? Вы прячетесь?

– Да. За нами могут следить. Но у тебя нас никто не найдёт.

– Вы не можете оставаться у меня вечно. И оружие своё забери.

Что-то защемило в груди Германа. Только что Света с таким материнским теплом играла с девочкой и котёнком – и тут вдруг опять такая холодность, как в самом начале встречи. Он понял, что даже девочка и котёнок не могут их примирить. Она не хочет больше его видеть и даже вспоминать о нём. А самое грустное, что она не одна такая. На всём свете нет ни одного человека, который был бы ему рад. Разве что Пасико? Но лишь до тех пор, пока она не знает, что рядом с ней убийца её отца.

Вся глупость, никчёмность и бессмысленность его жизни вдруг предстала перед ним как нечто неизбежное и давно уже непоправимое. Уехать – была единственная его мысль. Уехать вместе с Пасико – единственное спасение. Уехать туда, где Грин никогда не сможет его найти – и начать жизнь заново, с чистого листа. Доехать с ней до её родного посёлка, броситься в ноги её матери и просить прощения за убийство Нодара. А потом всю жизнь искупать свою вину, отдавая семье Гвиниашвили всё, что он сможет заработать. И до конца жизни оберегать своего маленького ангела-хранителя, посланного небесами, чтобы открыть ему глаза.

Так думал он, пока не заметил в окне огромную фигуру Гринёва, приближающегося к подъезду. На голове его виднелся шрам от перенесённого удара. «Но чёрт возьми, как он меня нашёл?» Герману хотелось выть от досады. Куда ему теперь деться? Куда бежать? Этот разъярённый кабан сейчас ворвётся сюда и убьёт всех – Германа, Пасико, Свету и её мать, даже котёнка не пожалеет!

– Он идёт! – крикнул Герман так громко, что Пася проснулась.

– Кто? – не поняла Света.

– Скорее давай сюда оружие!

Света поставила Пасико на пол, и та испуганно схватила котёнка. Света залезла в антресоль, где лежали банки с солёными огурцами и помидорами. Вынув несколько банок и отодвинув другие, она извлекла из дальнего угла антресоли мешок.

– Держи! – сказала она и тут же остановила его. – Нет, оставь мне один.

Герман вынул один пистолет и оставил Свете. Схватив Пасико с котёнком в охапку, он спешно выбежал из квартиры, держа в руках мешок с двумя пистолетами, автоматом Калашникова, большим запасом патронов и даже ручной гранатой. Грин и понятия не имел, что у Германа такой арсенал. Этого должно было хватить на сотню таких Гринов. Это было его несомненным преимуществом.

Выбежав за порог, Герман поднялся выше на один лестничный пролёт и затаился.

– Тихо, Пасенька! – успокоил он девочку. – Пожалуйста, молчи! Не издавай ни звука! А то злой дядя услышит и схватит нас!

Гринёв поднялся на Светин этаж и вошёл через сломанную Германом дверь, прикрыв её за собой. Грин увидел Светину мать, глядевшую на него в оцепенении и прижавшуюся к стенке. Тут из-за угла вышла Света, направив на него пистолет.

– Где он? – с исполинским спокойствием спросил босс.

– Его здесь нет, – дрожащим голосом ответила Света. – Он увидел тебя в окно и ушёл.

Тем временем Герман тихонько проскользнул вниз. Выбежав из подъезда, он решил тут же обежать вокруг дома и попасть на железную дорогу. Ведь там ходили заветные товарные поезда. Там было где спрятаться. Да и Грину не придёт в голову его там искать. Воровато оглядываясь по сторонам и в полусогнутом состоянии, чтобы своей широкой спиной защитить Пасико от шальной пули, Герман мелкими частыми шажками засеменил к ближайшему углу дома. Девочка держалась за него так крепко, что чуть не душила. Он чувствовал, как она дрожит мелкой дрожью.

И вдруг – громкий хлопок на весь район, и через долю секунды – буквально до боли знакомое чувство, которое Герман некогда испытал на своей левой руке, а теперь испытывал где-то в районе правой почки – чувство проникновения в тело маленького и раскалённого куска свинца. Герман оступился и чуть не упал – однако чудом смог удержаться на ногах. Пасико даже не поняла, что случилось. Остро ощущая ежесекундную потерю сил вместе с кровью, на каком-то необъяснимом автоматизме Герман побежал ещё быстрее – так быстро, что даже сам не представлял, что может так бегать, да ещё с ребёнком и мешком оружия, который был ещё тяжелее ребёнка.

Оставляя за собой кровавый след, по-собачьи часто дыша и совсем согнувшись, почти прижавшись к земле, он словно по инерции нёсся вперёд зигзагами, чтобы труднее было попасть. Налетая на случайных прохожих, испуганно отбегающих от него, забежал он за угол дома. Моментально завидев дыру в заборе, он первым делом просунул туда Пасико.

– Пася, слушай меня! – захрипел он, обливаясь горячим потом. – Видишь там поезд? Садись на него! Бегом!

– А как же ты? – заплакала девочка.

– Я здесь не пролезу. Ты должна уехать, иначе плохой дядя схватит тебя!

– А как же мами?

– Мами обязательно приедет к тебе. Но он будет искать тебя дома. Беги на тот поезд, забирайся на него прямо на ходу – и он довезёт тебя до Курска!

– Не бросай меня, Герман!

– Я не брошу тебя, Пасико! Я обязательно найду тебя! А сейчас беги на поезд, пока он не ушёл!

– Я боюсь одна! Я не хочу одна!

– Ты мне доверяешь, Пасико? Ты веришь мне?

– Верю!

– Тогда делай, что я говорю! Беги и не оглядывайся!

Пася сорвалась с места и со всех ног побежала к поезду. Слёзы в глазах мешали ей видеть дорогу.

– Береги маму, Пасико! – кричал ей вслед Герман. – И Циндальку! Береги Циндальку!

Пася запрыгнула в медленно ползущий по рельсам пустой товарный вагон. Ещё несколько секунд она видела лицо Германа, видневшееся через дыру в заборе. Когда он скрылся из виду, Пася села на пол и зарыдала. Она смертельно устала, хотела есть и спать. В рюкзачке уже ничего не осталось, а ехать надо было ещё очень-очень долго. Да ещё в этом грязном вагоне, где некуда лечь, негде присесть и даже нечем поиграть с котёнком. Она думала только о том, что скоро будет дома, увидит маму и Профессора Мамуку, увидит ведьмоподобную Нану, а потом и мами, который непременно скоро приедет к ней.

Сев в позу лотоса и взяв в руки котёнка, Пасико зашептала, поглаживая урчащую Циндальку двумя пальчиками: «Господи! Упокой душу раба Твоего Германа и помяни его во Царствии Твоём! Ты даровал нам чадо сие, и Ты же взял его у нас. Да будет Имя Твоё благословенно! Аминь!»

А тем временем Грин подошёл к лежащему без чувств Герману, заслонившему своим телом дыру в заборе. Ботинком за подбородок Грин поднял его голову, и Герман очнулся.

– Ну что ж, Герман, ты знаешь правила. Скажи мне, где девка – умрёшь легко и быстро. Будешь сопротивляться – убью тебя медленно и мучительно.

– Я скажу, – выдавил из себя Герман. – Только мне трудно говорить. Нагнись ко мне.

Гринёв нагнулся. Герман выдернул чеку из гранаты и прохрипел ему в самое ухо:

– И всё-таки я – мужик. А писака – фраер!

31 декабря 2011, Москва – 4 января 2012, Киев