Текст книги "Спроси у реки"
Автор книги: Юрий Кунов
Жанр: Современные детективы, Детективы
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
Глава 40
Жарких ел гамбургер, запивая его, напоминающим по цвету деготь, крепким чаем, и рассказывал Посохину о своей поездке в Воронеж. Майор с мрачным видом крутил в руках пустую чашку, и время от времени поглядывал на старшего лейтенанта, когда слышал, по его мнению, что-то достойное внимания.
– Прибыв на место, я установил, – докладывал Жарких, – что Рябинникова Юлия Николаевна проживает в старой брежневской пятиэтажке. Это значительно облегчило поставленную передо мной задачу. Народ там, в основном, не один десяток лет живет, и слежка за соседями отработана уже досконально. Я выдал себя за помощника участкового и провел беседу с тамошними старухами. Красная папка и удостоверение на ветеранов производят неизгладимое впечатление. Помогали мне бабульки очень старательно.
– Тамошние полисмены на тебя не обидятся?
– Все нормально. Я известил кого надо.
– Участковый что-нибудь интересное тебе сообщил?
– У него на гражданку Рябинникову никакого негатива нет. Никто на нее не жаловался и в контактах с уголовным элементом наш объект не замечен. Живет она там с дочкой всего год. Квартира двухкомнатная. Находится в исключительной собственности Рябинниковой Юлии Николаевны. Перед вселением был евроремонт.
– Что еще разузнал?
– Во-первых, мужики к ней не ходят. Бабки пенсией клялись.
– Могли и прошляпить. Она не показалась мне Белоснежкой.
– Шеф, Белоснежка, замечу, крутила роман с семью гномами одновременно, а с нашей героиней дела обстоят как раз наоборот.
– Брат Гримм, давай короче. Тебе еще отчет сегодня писать. Завтра утром он должен быть уже на столе у Карельского.
– Если в сжатом виде, то одна старушенция оказалась знакома со всей семьей Квасовых: матерью, отцом, дочкой и внучкой.
– Кстати, в завещании внучка не упоминалась. Вероятно, Квасова не сомневалась в родительских чувствах дочери.
– Согласен. Идем дальше. Эта старушенция, – Жарких поставил чашку с чаем на блюдце, достал из кармана куртки телефон и нажал несколько кнопок, – Климова Надежда Ивановна, обо всех Квасовых отзывалась положительно.
Старший лейтенант положил телефон на стол и снова взялся за чашку с чаем.
– Ты про дочку погибшей давай рассказывай. И не с полным ртом, – заметил Посохин.
– Ну, что… На машине к ней никто не приезжал, домой не подвозил – во двор к ним можно легко заехать и тачку есть где поставить. С цветами и конфетами на квартиру никто из неизвестных бабкам мужчин не приходил.
– А бывший муж ее не навещал?
– За год пару раз его видели. То, что это бывший муж старухи поняли сами, поскольку он с Елизаветой по двору гулял. Рябинникова о бывшем муже ни с кем не говорила. Даже не упоминала никогда. Но, не смотря на это, по мнению бабок, она человек довольно открытый.
– Рябинникова их не сопровождала?
– Кого? Бабок? Через дорогу, что ли?
Жарких, с удивлением глядя на Посохина, сделал большой глоток чая.
– Бывшего мужа и дочку, когда они во дворе гуляли.
– А, нет, она с ними не гуляла. Я об этом спросил, шеф. Не сочиняю. Что еще характерно, Квасова к дочери обязательно приезжала хотя бы раз в месяц и оставалась у нее дня три. Приезжала сама, и всегда на своем кроссовере.
– Как праздники проходили у них?
– Цивилизованно. Никакой громкой музыки и танцулек.
– Квасова никогда не скандалила с дочерью?
– Шеф, никого из непосредственных соседей дома не было. Ну, из тех, кто мог что-нибудь через стенку услышать. На людях вели они себя прилично. Никаких свар между ними не наблюдалось.
– Подруги приходили?
– Баба Надя упомянула двоих. Одну зовут Катя, это она с ребенком оставалась, когда Рябинникова на похороны уезжала, вторую – Настя. Считает, что девчонки хорошие, воспитанные. Да, приходили они всегда одни, без хахалей. Катя, когда навещает Рябинникову, обычно приносит с собой торт.
– Ох и важная деталь.
– Шеф, а кто всегда велит обращать внимание на мелочи?! – Жарких пристально посмотрел на Посохина. – Вы сегодня что-то не в духе, Павел Петрович.
– Ладно, ладно. Что еще?
– Ну, материально Рябинникова живет прилично. Одна из бабок в гостях у нее была. Правда, машины у нее нет.
– Такси она часто вызывает?
– Бабки акцент на этом не делали. Даже по их меркам, скорее всего, нет.
– И какое общее впечатление создалось у тебя о клиентке?
– Нормальное. Как сказал участковый, к сожалению, таких нормальных граждан с каждым годом все меньше и меньше.
– Да, народ потихоньку сходит с ума. Вероятно, Серега, уже на нашем веку нормальные граждане перейдут в разряд ненормальных. Морально готовься. Как Воронеж поживает? Я уже года два там не был.
– Задыхается в пробках, чтоб ему… Проще кило навоза съесть, чем добраться из одного конца города в другой. Я сильно скучал по нашему милому Бирючинску. Шеф, что вы, в самом деле, такой мрачный?!
– Зато ты сильно веселый. Нагоняй я сегодня получил недетский.
– За что?
– Обыск у Квасовых ничего не дал. А инициатива была моя.
– Вот черт! Получается, я зря ездил?
– Получается, что хрен стоит, а голова качается. Будем работать дальше. Ты согласен с моей версией, что Квасову убили?
– Павел Петрович, согласен целиком и полностью!
– Тогда вот тебе адрес. Если человек не захочет говорить о Стасове, скажешь, что просьба исходит от меня. Человека зовут Бочкарев Валерий Андреевич. Кличка Валерик. Знаешь его?
– По разговорам. Но лично не пересекался.
– Сильно на него не дави. Он этого не любит. Кстати, посмотри, что нам сегодня подкинули. Самарин у себя под дворниками обнаружил.
Посохин достал из папки тетрадный листок, судя по линиям сгиба, сложенный до этого вчетверо, и положил его перед Жарких.
На листе было написано печатными буквами: «Квасову убил Баталин Василий из-за долга в 500 тысяч. Расписку он сжег в мангале».
– А кто это Баталин?
– Один из бирючинских фермеров.
– И что теперь? – с недоумением спросил старший лейтенант. – Это же меняет всю картину.
– Карельскому решать, как все это понимать и что с этим делать. Лично я таким писулькам не доверяю. Хотя проверить все равно придется.
– Так искать мне Стасова, Павел Петрович?
– Искать, Серега, искать. Отрабатываем версию до конца.
Глава 41
К району маслозавода бирючинцы относили с десяток улиц и около двух десятков переулков на окраине города. Валентина Васильевна была настроена излазить их от и до, еще не совсем понимая всей тяжести поставленной перед собой задачи. Она купила в небольшом магазинчике возле церкви полулитровую бутылку минеральной воды и отправилась на поиски велосипедиста.
Неожиданно она вспомнила, что забыла спросить у Посохина про место жительства подруги Стасова – может, это его видел дед Илья – и решила позвонить майору. Ей не хотелось путаться под ногами у полиции.
Телефон Посохина был недоступен. Рыбакова набрала номер Жарких, который ей недавно дал майор, на случай если его добровольной помощнице срочно понадобиться консультация полиции.
– Сергей, это Рыбакова. Можешь говорить? Скажи, пожалуйста, где живет подруга Стасова?.. Сожительница его! Или, как говорят телеведущие, гражданская жена… На улице Танкистов? Это где?.. А, поняла!.. Не знаю. Ладно, хорошо. Так… Да, да. Спасибо… Нет, его я не видела. Потом перезвоню, если что.
Рыбакова положила телефон в карман и открутила пробку на бутылке с водой. Сделав несколько глотков, она задумалась. Как, не заходя в дома, можно искать человека, основной приметой которого является то, что он ездит на велосипеде? Гулять по улицам и смотреть по сторонам? Сесть возле единственного в этой округе магазина и ждать, что рано или поздно искомый человек появится? А зачем ему на велосипеде в магазин ехать, если он живет от него в нескольких метрах?
Рыбакова знала, что в центр Бирючинска из этого района можно выбраться на велосипеде только двумя путями. Она стала прикидывать в уме, на какой из улиц, ведущих к центру, ей стоило начать дежурить в первую очередь, если прочесывание не даст положительного результата.
Бывший завуч брела по разбитому тротуару, с каждой минутой все больше сомневаясь в разумности своей затеи. Видно, придется подключать полицейских и обходить все дворы, думала она с тоской. А если этот человек на велосипеде даже не свидетель? Тогда я буду выглядеть в глазах Посохина полной дурой, и, что еще хуже, могу его под выговор подвести. Ему ведь придется привлекать людей, тратить время…
Валентина Васильевна остановилась и не спеша отвинтила пробку на пластиковой бутылочке. Но почему несколько раз в показаниях свидетелей упоминается либо велосипед, либо велосипедист? У нас ведь не Вьетнам, где этот вид транспорта встречается на каждом шагу. И не Дания, где их тоже немало. И все же нельзя исключать того, опять с тревогой подумала Рыбакова, что это разные велосипеды и между собой они никак не связаны.
Впереди возле одного из домов она увидела белые «Жигули» с открытым капотом и склонившегося над мотором подростка. Лысый, худенький, в огромных, не по размеру, шортах, он походил на вернувшегося недавно домой малолетнего узника концлагеря.
Услышав звук шагов, подросток обернулся.
– Здравствуй, Горохов!
Валентина Васильевна никак не думала, что так обрадуется, встретив одного из своих самых неразумных учеников. Паренек выпрямился и с удивлением уставился на Рыбакову.
– Здравствуйте…
А вот в голосе Горохова радости не чувствовалось.
– Занимаешься починкой своего скакуна?
– Занимаюсь.
– Разбираешься в этом деле?
– Ну, можно сказать. Отец мне время от времени помогает, конечно. Если на сложняк нарываюсь, – признался Горохов.
– Да, папа у тебя мастер на все руки. Кстати, он в велосипедах разбирается?
– Он во всем разбирается.
– У меня что-то с велосипедом случилось, можно будет ему показать?
– Не вопрос. Пригоняйте – починим. Мы здесь вот живем.
Паренек указал на ближайший дом.
– А не знаешь, у вас здесь никто велосипед не продаст? Мой уже совсем старенький.
– Смеетесь, Валентина Васильевна. Хороших велосипедов у нас на районе ни у кого нет. Депрессивный регион.
– Можно обычный дорожный. «Ласточка», там, или еще что-нибудь подобное.
– Не знаю, кто сможет вам продать. Мы на отшибе живем – без транспорта никак. Дядя Вася свой не продаст. Да он у него и старый совсем – ваш наверняка лучше. У бабки Наташи от внука велик оставался, так она его еще два месяца назад продала. До этого на нем дед ее рассекал. Ну, потом того, помер. Ей он ни к чему, она и продала. Я его сам хотел поначалу купить, а потом мне отец тачку подарил. Не новая, но бегает.
– А кому продала?
– Да, Максу Кисленко.
– Я его что-то не помню.
– Вы его не знаете. Он отсюда уехал, когда меня еще и в проекте не было, а потом в тюрягу загремел. Два месяца назад вернулся.
– А за что же он сидел?
– А, фигня! Хулиганка. Трешник впаяли. Говорят, подрался с кем-то.
– Кисленко, Кисленко… Он такой невысокий, полноватый…
– Не… Это не тот! Макс выше меня на полголовы и накачанный.
– Ему лет сорок?
– Я не знаю, наверное. У него весь лоб в морщинах и залысины большие. Дядька вроде неплохой. Только неразговорчивый. Я его как-то стал про зону расспрашивать, но даже двух слов из него не вытянул.
– Он один живет?
– Не, у него и мать жива, и отец еще ничего, крепкий.
– У него братья есть?
– Сестра только. Но она не здесь живет. Где-то на Севере. В Норильске, что ли.
– А может, еще у кого можно велосипед купить?
– Правда не знаю, Валентина Васильевна! Поспрашивайте. У Андрюхи Иванова велик есть. Но он у него весь расписной. Вы на такой и не сядете. Знаете что, зайдите к Приговым. Они, может, продадут – у них два велосипеда. Только они наверняка цену ломанут.
– Жадные, что ли?
– Как сто хохлов, – нетолерантно заметил подросток. – Вон их дом, в конце улицы. Предпоследний, под металлочерепицей. Спросите дядю Петю или Антона. Тетка Валя на эту тему с вами и говорить не станет.
– Дядя Петя мне ровесник?
– Не, постарше. Петр Семенович можете его звать.
– А Антону сколько лет?
– По-моему, тридцать пять. Может, чуть больше.
– Спасибо! Зайду. Если не продадут, то наверняка посоветуют к кому еще можно обратиться.
– Конечно! Дядя Петя тут всех знает.
Глава 42
– Василий Михайлович, почему вы молчите? – Карельский подпер голову рукой и с грустью посмотрел на Баталина.
С улицы через открытое окно в кабинет донеслись обрывки разговора двух женщин, проходивших мимо здания межрайонного отдела Следственного комитета. Они во всеуслышание обсуждали легкомысленное поведение мужа одной из них, который фигурировал в донельзя откровенной беседе чаще всего под кодовыми именами «мой кобель» и «твой гад».
Голоса приближались.
– Это какая Наташка? Дочка Говенкиных? – раздалось под окном визгливое контральто.
– Да, младшая ихняя. Сопля еще совсем, а уже сладу нету. Представляешь, Сашка Моряк говорит, что она на дискотеку без трусов и лифчика ходит.
– У них и старшая неизвестно от кого двоих пацанов нагуляла. Какая фамилия, такие и люди.
– Я эту шалаву как-нибудь поймаю и песка в ее письку по самые губы насыплю!
Разговор за окном постепенно начал стихать.
Карельский положил руки на столешницу и стал слегка постукивать по ней пальцами.
– Мы с вами, Василий Михайлович, уже полчаса здесь сидим и вперед не продвинулись ни на миллиметр в нашей беседе. Нет, вы, разумеется, может и дальше молчать, закон вам не запрещает, но вы разъясните нам сложившуюся ситуацию, если считаете, что мы вас зря задержали.
– А что говорить? Вон улик сколько.
– Сколько? – Следователь расстегнул на мундире нижнюю пуговицу и откинулся на спинку кресла. – Два обрывка расписки, что мы у вас во дворе нашли?
– Анонимка еще…
– Значит, вы признаетесь в убийстве Квасовой?
Баталин, глядя в сторону, молчал. На рубашке под мышками у него стали проступать большие темные пятна.
Особых симпатий Карельский к нему не испытывал – его раздражали тугодумы, но и особого отторжения фермер у него не вызывал. Он уже понимал, что такой человек мог пойти на преступление только по неразумению и без особой злобы.
– Василий Михайлович, вы же взрослый человек. Не мучайте себя.
– Не убивал я ее.
Фермер сжал кулаки. Кулаки были огромные. Говорили, что Баталин свободно ломает подковы и разрывает резиновые мячи. Глядя на его руки, Карельский готов был в это поверить.
– Хорошо. Будем разбирать завал постепенно. Откуда у вас во дворе взялись обгорелые обрывки расписки?
– Не знаю.
Следователь неторопливо открыл лежавшую перед ним папку и, достав оттуда два клочка бумаги, подвинул их на край стола.
– На одном из них фрагмент вашей подписи? Посмотрите внимательней.
– Чего смотреть – видел я эти бумажки уже.
– Так вы признаете, что на одной из них фрагмент вашей подписи?
– Не знаю. Вроде моей.
– А ниже вашей чья подпись стоит?
– Не знаю.
– Это подпись Квасовой Раисы Николаевны. На втором обрывке прописью написано «пятьсот ты». Это ваша рука?
– Не знаю. Может, и моя. Но Райку я не убивал.
– А что вы сделали?
– Ничего я не делал.
– Тогда откуда появились у вас во дворе эти клочки?
– Да не знаю я! Вот крест святой, не знаю!
Привычным жестом Баталин перекрестился.
– Ладно, допустим. Деньги у Квасовой Раисы Николаевны вы занимали?
Баталин, насупившись, долго молчал. Карельский ждал, перечитывая еще раз показания жены фермера и его работников о том, как тот провел вечер тридцатого мая. Сказать точно, где находился Баталин примерно с девяти до двадцати минут одиннадцатого, никто из них не мог. Сам фермер утверждал, что ездил осматривать бахчу.
– Так брали или нет? – спросил следователь, закрывая папку и отодвигая ее в сторону.
– Брал, – опустив голову, еле слышно ответил Баталин и тяжело вздохнул.
– Слава богу! И сколько?
Баталин закусил губу.
– Василий Михайлович! Ну что вы как маленький, в самом деле.
– …Пятьсот тысяч.
– Так это обрывки вашей расписки?
– Наверное, моей.
– Вы не уверены?
– Не знаю.
– Где вы были вечером тридцатого мая этого года?
– Я же вашим уже рассказывал.
– Расскажите теперь мне.
– Ладно. Сначала был в гараже – чинил прицеп к трактору. Потом дома поужинал и поехал на бахчу. Когда вернулся оттуда, попил с женой чаю и лег спать.
– Вы по пути на бахчу кого-нибудь видели? Если не человека, то может, машину или мотоцикл?
– Не помню. Вроде нет.
– Василий Михайлович, вас подозревают в совершении убийства. Вы это осознаете?
– Все я понимаю.
– А почему так неохотно сотрудничаете со следствием?
– А что говорить-то, если я никого не убивал?
– Скоро сюда адвокат Мыльников подъедет, жена ваша его наняла, может тогда у нас разговор пойдет веселее. Положение у вас незавидное, Василий Михайлович. Чистосердечное признание могло бы вам здорово помочь. И раскаяние, разумеется.
– Как оно мне поможет?
– Срок будет заметно короче.
– Я же никого не убивал.
– Но деньги в долг у Квасовой брали?
– Деньги брал.
– А эта расписка как у вас оказалась?
– Это второй экземпляр. Их два было. Этот мой.
– Василий Михайлович, не надо сочинять. Квасова всегда составляла расписки в единственном экземпляре. Должникам никаких бумаг не полагалось.
– Это неправильно.
– Разумеется. Но исключений она никогда не делала.
– Я взял крупную сумму. Поэтому было два экземпляра.
– Василий Михайлович, вы держите меня за идиота? Раиса Николаевна Квасова гражданке Харченко в 2007 году давала в долг семьсот тысяч рублей на покупку машины, но расписка, по ее словам, была только одна. Зачем гражданке Харченко врать? Или вы считаете, что пятьсот тысяч рублей больше семисот тысяч? Или может быть, Квасова дала вам пятьсот тысяч долларов?
– Я… свою расписку… во дворе нашел… возле ворот, – покачиваясь и поглаживая себя по толстым бедрам, сказал Баталин.
– Да ну!
Фермер исподлобья посмотрел на Карельского.
– И она уже была обгорелой.
– И вы сразу поняли, что это ваша расписка?
– Да. Но она была не вся. Только середина. Края были обгорелыми. Со всех сторон.
– Так, и что было дальше?
– Я ее сжег. В тот же день.
– В мангале?
– Нет. Дома, на газе.
– Когда это произошло?
– Вчера. Жадность меня одолела, товарищ следователь… Не удержался я. Думал, никто не узнает.
– У вас велосипед есть, Василий Михайлович?
– Был, лет десять назад. Я его продал в Битюгово одному мужику, после того как мотоцикл купил. У меня еще скутер есть. Ну, кроме машин и трактора. А чего вы про велосипед спросили?
– Мы будем вынуждены вас задержать, Василий Михайлович. Пока на двое суток.
– Задерживайте. Только Квасову я не убивал.
– Может, и не убивали. С кондачка вас никто обвинять не собирается.
Глава 43
Рыбакова глянула по сторонам – на улице ни души – и нажала кнопку звонка.
– Вы к кому? – спросил Валентину Васильевну, открывший калитку невысокий пожилой мужчина. У него было лицо человека не склонного мыслить высокими категориями, – узкий лоб, крупный мягкой формы нос со свисающим кончиком, квадратный подбородок. Глазки бегающие, с прищуром. Одет мужчина был в грязноватую полосатую рубашку и поношенные брюки.
– Извините, вы Петр Семенович?
– Я Петр Семенович, а вы кто?
– Здравствуйте! Я знакомая Гороховых, соседей ваших. Валентина Васильевна меня зовут. Я ищу, у кого можно недорого купить подержанный велосипед. Сказали, что вы в округе очень хорошо всех знаете.
– Да, я всех тут хорошо знаю, а что?
– Подскажите, кто из ваших соседей мог бы мне продать недорого велосипед, – сказала Рыбакова тоном, который она использовала при разъяснении условий задачи туго соображающим ученикам. – Можно не очень новый.
– Велосипед? Недорого?
– Не даром, конечно, отдать. Но цена должна быть в пределах разумного.
– Не даром…
– Да. Пусть и не новый, но в хорошем состоянии.
– Кто бы мог?
За спиной Петра Семеновича появился мужчина лет 35—40, в надвинутой на глаза, вероятно для того, чтобы «круче» выглядеть, бордовой бейсболке. Его руки лежали на никелированном руле велосипеда.
– Батя, мать сказала, что обед стынет. Давай быстрее. Я все, на работу поехал.
Рыбакова предположила, что это и есть Антон Пригов. Ростом он был явно выше шести футов, как пишут в английских и американских детективах. То есть его рост заметно превышал 183 сантиметра.
Пригов-младший вывел велосипед на улицу. Черный, с багажником, на передней вилке эмблема с изображением ласточки. Мельком глянув на Рыбакову, он перекинул правую ногу через раму и поставил ее на педаль. Оттолкнувшись, здоровяк опустился в седло и энергично закрутил педали.
– Ты когда сегодня будешь? – крикнул вслед быстро удалявшемуся велосипедисту Петр Семенович.
– В восемь!
– Сын? – спросила Пригова Валентина Васильевна.
– Сын.
– Начальник, наверное?
– Да. Старший продавец, – не без гордости ответил Пригов. – Стройматериалами торгует.
– Гренадер. Петр Семенович, так что насчет велосипеда? Подскажите?
– Велосипеда? А какими деньгами вы располагаете?
– Ну, тысячи полторы могу заплатить.
На лице Петра Семеновича появилась недовольная мина.
– Маловато. Разве это деньги?
– А если две?
– Не-е… Мало! За такую цену никто вам не продаст.
– Откуда вы знаете? Может кто-то согласится?
– Кто!? Вот у меня есть еще один велосипед. Почти новый. Но за такие деньги я его не отдам.
– А сколько вы хотите?
– Десять!
– Петр Семенович, это несерьезно! До свидания!
– Девять с половиной!
– Нет-нет.
– Девять!
– Я не торговаться пришла. Всего доброго!
– Ну и черт с тобой!
Петр Семенович дернул калитку на себя так, словно это она была виновата в том, что выгодная сделка не состоялась. Удар металла о металл породил столь громкий звук, что Валентина Васильевна, сморщившись, дернула головой. Испуганные воробьи, панически чирикая, вспорхнули с раскидистых вишен еще до того как женщина успела смежить веки.
– Спасибо тебе, добрый человек, – произнесла она с иронией.
После разговора с Приговым Рыбакова зашла еще в два дома. Но их хозяева никаким транспортом, кроме тачек, не обладали и мало чего нового добавили к полученным от младшего Горохова сведениям. Получалось, что из маслозаводских велосипеды имели только пять семей.
Желая собрать больше информации о Максиме Кисленко, Валентина Васильевна решила отправиться с визитом к бабе Наталье. Стучать в калитку ей пришлось довольно долго, прежде чем та открылась.
– Чего вам? – спросила Рыбакову пожилая полная женщина в белом старомодном платке, красной шерстяной кофте с поддернутыми рукавами и черной юбке. Руки женщины были выпачканы в муке.
– Здравствуйте! Извините, мне сказали, что вы велосипед продаете? Хотела посмотреть. Вы же Наталья Ивановна Сапогова?
– Я. Здравствуйте. Опоздали вы. Я его уже давно продала.
По ее лицу и голосу было ясно, что она не расположена к беседе и готова вот-вот закрыть калитку.
– Ой, извините! А кому вы его продали? – спросила Рыбакова заискивающе. – Может, я у них перекуплю?
– А за сколько же вы его собираетесь купить?
Валентина Васильевна про себя отметила, что она правильно определила характер собеседницы, и ее последний вопрос попал точно в цель. Это было не трудно. За последние двадцать лет тяга к наживе у многих россиян стала хроническим заболеванием. Сапогова решила узнать, а не прогадала ли она с ценой? Калитка, вероятно, теперь захлопнется не так быстро, как намечалось в самом начале разговора.
Валентина Васильевна подумала, что цену нужно объявить мизерную, чтобы сходу не вызвать у Сапоговой негативные эмоции.
– Ну, рублей за восемьсот – восемьсот пятьдесят.
Сапогова засмеялась. Ее лицо стало еще шире, а маленькие, почти без ресниц, глазки превратились в щелочки.
– Ой, не могу… Сейчас за восемьсот и детский не купишь! Колесо, если только. Ой, не могу…
– А за сколько же вы его продали?
– За три с половиной тысячи!
– Я не знаю, может, они мне уступят немного?
– Кисленки? Уступят? Ой, сразу видно, что вы их не знаете!
– Какие Кисленко? Это те, у которых сын в тюрьме сидит? Максим, да? Надо же!
– Не сидит! Вышел он уже. Максиму я и продала Женькин велосипед, внука моего. А вы им кто будете? Родня или так, знакомая?
– Так, седьмая вода на киселе. Надо же! А я на днях иду, вижу – какой-то мужчина от магазина на велосипеде отъезжает. Думаю про себя, как он на Максима похож. Оказывается, вышел бедолага. Слава богу! Большой стал. Последний раз я видела его аж после окончания школы.
– Да, вымахал будь здоров. Фигурой не в отца. Если бы он лицом не был так на Степана похож, я подумала бы, что Ленка его где-то нагуляла. Она баба бедовая в молодости была.
– Максим, наверное, из маслозаводских мужиков самый высоченный. Я, правда, видела тут еще одного гренадера. Сына Приговых.
– Не, Максим повыше будет. На палец или на два, может. А так, да! Они с Антоном у нас тут самые видные. И оба до сих пор неженатые.
– Дружат между собой?
– Не особо. Максим, я же говорила, всего два месяца назад домой вернулся. А с людьми он тяжело сходится. Некомпанейский.
– А в юности они не дружили? Они по возрасту, вроде, подходят друг другу.
– Нет. Максим постарше. Он когда из Бирючинска после школы уехал, Антону лет тринадцать было. Какая между ними тогда могла быть дружба?
– И к девчатам, что ли, они порознь ходят?
– Ой! Антон тот чересчур разборчивый. Наши девчонки ему не по нраву. В Ростове себе какую-то гламурную кралю нашел. Почти каждые выходные туда мотается. В следующем году собирается к ней переехать. А Максим, я же говорила, некомпанейский. Он и в детстве чаще особняком держался, а теперь совсем бирюком стал. Все время во дворе штангу свою ворочает.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.