Текст книги "Дикий голубь"

И пусть они на свете экономят, пусть охрану набрали побольше и сильнее, и думают, что ферма надёжно защищена… Этой ночью я их разочарую в излишней самоуверенности. Не в количестве плюс, а во мне…

За то время, которое я играл с собственным самолюбием, мне удалось восстановить свой хиленький организм, а напущенный на самого себя фарс так и рвал меня с места на действия. Отбросив сладкие мыслишки, я стал рассматривать в темноте возможное место для того, чтобы ближе подойти к забору, и заметил, что чуть в стороне растёт густая поросль молодых кленов. Она прорастала параллельно ограде и именно оттуда, как мне показалось, будет удобнее вести наблюдение за происходящим на скотном дворе. И уже в несколько широких ползков по земле я очутился на новом месте.

Ещё как надо не расположившись, я неожиданно почувствовал запах никотина. Это могло означать только одно – совсем рядом находится человек от которого оно исходит. Их человек. Должно быть, это охрана.

"Или сторож…"

"А это, не одно и то же?"

"Ты чё, не слышишь разницы? Сто рож!!!"

"Подумаешь!"

И я не ошибся. Стоило мне только высунуть голову, как буквально в двух десятках метрах от меня, стоял человек. Он был в камуфляже, курил и лицом в мою сторону. Яркий огонёк сигареты описывал зигзаго-образные пируэты вверх и вниз, немного в стороны, круговые движения – словно подавал какие-то сигналы наподобии маятника. Можно было подумать, что на "АТАСе" стоит и маячит кому-то. Вот сейчас что-нибудь загремит, зашуршит холщёвый мешок, зашевелится дверь скрипя петлями и откуда-то из темноты выскочит сразу несколько человек в масках и только шорох удаляющих ног, напомнит о встревоженной тишине и о её возвращении…

… Он как-будто видел меня, смотрел прямо в глаза и, жестикулировал. Я словно прилип, своим криссталиком, к его огоньку. Но тут же вернулся на место и затаил дыхание. Нет, не страшно… Больше наверно, забавно, приколько. Да-да, забавно и прикольно.

Но не в этом дело. Совсем не в нём! Что-то знакомое мне показалось в фигуре этого человека; неужто это тот самый парень, с которым я столкнулся в последний раз. "Как бы он не засёк меня", закралась в голову пугливая мыслишка; понеслось бешеное представления попадания в плен, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Мои глазки судорожно забегали по сторонам ища выход, но закрыв их и прикусив нижнюю губу, я резко выдохнул и взял себя в руки. Сжав кулаки и вообразив невидимый поручень, я его подтягиваю на себя и прижимаюсь всем корпусом…

Точно, не упаду…

Привкус крови… Фарс! Обманулся.

"Хочу курить",– думаю я и повторяю это вслух, но слышу слабо, ну и пусть. Я в себе и это важно.

Я сосредотачиваю слух на том, что у меня за спиной и при случае был готов вскочить и уносить ноги, что было сил. Но ферма молчала и никаких действий с моей стороны не последовало. Переждав некоторое время и по-новой собрав волю в кулак, я решился посмотреть снова туда, где был человек. Он всё также стоял на прежнем месте как ни в чём ни бывало и продолжал дымить сигаретой. Похоже, он ничего не заметил, успокоил я себя. Ещё немного и я прослежу график обхода территории и тогда…

Глава 4

Олег допивал очередную чашечку крепкого кофе. Мизерная посудинка тонула в его широкой ладони и только яркая раскраска её – столица нашей Родины, с изображением Красной Площади и памятника Минину и Пожарскому, делала заметной в его тугих пальцах. От такого невозможно было взбодриться, даже на толику; вынужденное самовнушение, да и так сойдёт…

В перерывах между глотками он смотрел на часы, но каждый раз забывал о значении движимых стрелок, пересекающие через цифры и пунктиры. Бороться со сном Олег учился сам – в целях развития тела и духа. Но этой ночью предпочтение было отдано горячей и тонизирующей жидкости. Вонючая сторожка так и благоухала ароматным запахом напитка, выращенного где-то за тысячи километров от этого места.

Перебитые, в том числе и его, носки, ещё находились на уровне пола, зависли над уровнем не выше стоп, а может просто были придавлены – и болтались по углам, за диваном и за тумбочкой, и ждали… Ждали, когда он закончит. Чтобы… Но когда закончит, его здесь уже не будет. Облом!

Время, перевалившее за полночь, так долго тянулось, что терпеть всенощное бдение было очень тяжело. Поэтому практически каждый час, ему приходилось ставить кипяток и с его помощью, держать себя в боевом состоянии. Хотя боевое, считалось чисто относительно. Одному Прохорычу было нипочём. Тот всегда был бодр и складывалось такое ощущение, что усталось ему неведома. Только ядовитый запах его папирос присутствовал практически везде, где только он находился, к чему прикосался и даже тогда, когда его не было рядом. Даже кофе не мог соперничать по стойкости; серый дракон со скоростью ветра пожирал другие запахи и покружившись вокруг и над, свернул хвост калачиком и водрузился на трон.

Человеку свойственно быть раздражительным, вспыльчивым, злым. Время что ли такое?! Хотя при чём здесь оно! Он глубоко ими обростает, предаётся наслаждению, передаёт по наследству и даже гордится этим. Печально! И всё ж… Опомниться удаётся не сразу, и то не всегда. Собравшись с силами, волей и терпением, человек хочет стать лучше и избавиться от этой пакости. Если подойти к этому с умом, и то, результат может быть двояким… Главное разобраться. В себе.

Не бороться со всеми сразу, а свести к минимуму большее, а меньшее – вообще искоренить. Но и тот минимум, оставшись наедине, иногда вырастает в такого дракона, что все предидущие, вместе взятые, не стоят и рядом с ним.

Олег раздражался папиросным никотином. А ещё потными носками, отрыжкой копчёной колбасой и беспричинным смехом. Если с последними тремя, он как-то справлялся, то с первым – неполучалось. Причину искал в себе, рылся как червяк в навозе – пробовал, не получалось. Закрывал глаза и спал… Сны! Искал в них, может намёк, а может сразу решение, но… Как назло – пусто!

Способ "клин-клином" – бред. Ещё один. Почему? Потому! Потные носки чем лучше, а на копчёную колбасу ещё нужно заработать. И тут Олега осенило – дед, Захар Прохорович. Этот демон – он причина. Но разочарование сразу усадило Олега на задницу и сложило ручки перед ним. Головка склонилась набок…

Ну не мог же он в конце концов навредить старику. Не запереть же его в одном из корпусов, да и запретить тоже ни в его силах. Демон имел неприкосновеность, при чём жёсткую. Единственный плюс его в том, что своим старческим желание поговорить, он не давал ребятам впасть в сон, надоедая им своими рассказами из прошлого, которые Прохорыч пересказывал не один десяток раз. Дед реально приободрял коллектив, и хоть часто роптали на него за это, как ни смотри, а он незаменимый член нашего маленького общества.

Выход напросился сам собой – смирение.

Вот и сейчас, пока Олег перекусывал кофе, дед успел и к нему заглянуть.

Он раскрыл вовсю дверь и ступив одной ногой на порог громко проговорил:

–Что за ерунда?! Слышь! Не включать фонари. На улице хоть глаз коли, ночь,– сходу начал он. Во время разговора у него изо рта то и дело летела белая слюна. Негодования,– Тонька с ума что ли помаленьку сходит. Дура баба!– Он хотел сплюнуть, но было некуда и потому проглотил.

Серый дракон просачивается над головой старика и чуть не задирает его капюшон, чем закрывает всё лицо старика. Длинные конечности держать шире двери, чтобы он весь поместился. Но аромат свежесваренного кофе, держит оборону – отчаянно и достойно.

–Да не шуми ты, Прохорыч. Не буди тишину!– Оборвал его Олег. Он видел только ногу и нахлобученный капюшон,– сам негодую, а что делать. Кофе будешь, пока горячий?

–???

–Говорю, компанию составишь?

–У меня другая отрава,– отмахнулся Прохорыч, не понятно для Олега, что тот имел ввиду.

Дракон напирает и кашляет огнём. Он занял уже весь потолок, а по четырём углам спускаются его цепкие щупальцы. Казалось бы высокий, южно-американский абориген, готов принять бой, но градус кипения заметно падал, несправляясь наверное с резкой переменой часовых поясов.

–Ну и…

Дед махнул рукой и удалился прочь. Дверь хлопнула и приоткрылась.

Дракон лежал уже ниже лампочки, свисающей на проводе от потолка более чем на двадцать сантиметров, сложив чешуйчатые лапы одна на одну, а сверху них свою огромную голову. Он еле слышно сопел в свои большие ноздри и выпускающийся воздух, плавно приподнимал к верху его длинные усы.

Оставшись один, Олег одним глотком уничтожил остатки плохо растворимого кофе на самом дне чашечки и решил просто минутку-другую посидеть в одиночестве. Разум требовал размышлений, а на языке горький след кофеина; язык прилепает к нёбу и хочется пить – пить много. холодной, колодезной воды.

"Вроде бы и ничего такого,– думает он про себя,– и режим работы располагал быть постоянно на ногах, в движении, в бдении. А стоило только присесть на минутку, свесить плечи на ключицу, так сразу же смаривало в сон. Веки тяжелели, наступала головная боль, темнело в глазах."

Обычно за дежурство парни из охраны, поочереди прилаживались на часок покимарить, а то и больше этого. Но дело принципа для Олега, оно значится с большой буквы и отступать правилу он не желает. Закодировал сам себя, но только гордится этим. Просто потом возвращаться тяжелее – да и стыдно. Стыдно перед собой.

Тут ещё большую роль играет слово хозяйки – сказала усилить бдительность, значит покимарить не получиться. "Не дай-то Бог, снова "гость" объявится и "отработает" своё. Работать, так работать",– снова думал про себя Олег и гнал всю навязчивую нечисть, сбивающая его с ПУТИ.

Это всё нервы. Вместо того, чтобы признаться, ищет источник несуществующего.

Параллельно в голове крутились мысли о "Курске". В чём-то он находил взаимосвязь и со своим положением по жизни и с такой огромной трагедией. Но только сравнение ничтожно маленькое, а масштаб трагедии был настолько велик, что ему не хватит и целой жизни, чтобы осознать её. Как и нормальный человек это не могло не сказаться и на внутреннем состоянии Олега, его поведении и отношениях с… которых пока не было. Он боялся поставить себя на место хоть одного подводника, чтобы представить те ощущения, которые вскоре закончаться навсегда.

Его передёргивало, а в носу чуял трупный запах. Боковым зрением ползли полуразложившиеся трупы в тельняшках, а из прогнивших дыр выползали морские падальщики. Потом плавующие трупы распухшие от воды сталкивались меж собой и расходились, чтобы столкнуться с другими.

" А у кого-то семьи: жена, дети, родители. Дяди, тёти, крестники…"

"И всё…"

"И всё! В один миг."

Только хотел он встать, чтобы выйти, как в сторожку вошёл Николай. Дракон вздрогнул и проснулся, но сейчас для Олега он союзник. Он ему кивает, подавая знак, чтобы тот пока не вмешивался. Коля ещё не закрыл дверь, как несколько раз фыркнул вроде себе под нос, но чтобы Олег слышал.

"О, обозначился",– ворчливо подумал Олег и вида даже не подавал.

Вместе с Коле ещё что-то вошло; его не было видно – оно ощущалось Олегом, как предрассветный луч солнца, лениво выползающий из-за горизонта и давал знак красно-пёстрому Пете-петушку о начале…

–Ну как там?– спросил Олег у брата,– тишина?

Коля, нервно сопя, прошёл мимо него и после этого недовольно ответил:

–Да кому там что нужно, все и вся спят. Даже бычки, и те мирно храпят,– Коля сделал акцент на последнем слове показывая затаенную злость и недовольство на…, а затем добавил уже как бы себе.– Уже столько кофе попили. До утра не хватит.

Он заглянул в банку с кофе, зачем-то понюхал её и вновь недовольно сказал:

–Всю ночь на ногах. У нас и кофе не хватит до утра.

–Я хорошо слышу,– ответил Олег.

–А, ну понятно!– похоже на отмашку.

То, с чем был Коля, похоже был сильней того дракона, которого оставил Прохорыч, и на которого рассчитывал Олег. Он прятался за спину Коли, боком выглядывал и косился на дракона; эта была стратегия, он присматривался, прицеливался.

Коля подошёл к плите; Олегу было видно как пар ещё исходил от недавно вскипячённой воды в чайнике…

"…О, что это? Что это, что это!!!"

"Ради всего святого, молчи! Молчи!!!"

"Да просто интересно…"

"Посмотри… сам знаешь куда – там тоже интересно."

… ещё не до конца остыла решётка на которой стоял чайник и которую совсем недавно жжёг синим пламенем природный газ. Коля берёт за ручку и… секундное оцепенение на лице; этот пар тоже предмет в некоторой степени одушевлённый. Птица! Птицеяд! Он не появляется медленно или постепенно; он взрывается как порох, но совершенно бесшумно и появившись, встаёт на дыбошки. Не до конца расправив крылья, цокает острыми когтями на уродливых лапах. Скользит по столу как на коньках – вспархнув пару раз крыльями, удерживает равновесие и шипит косоротым клювом…

О чём можно думать в такие минуты? О чём вообще он думает?

Как бы это назвать?! Те моменты в жизни, проходящие через него как через сито, когда злость вростается в сердце, мелкими кусочками пропущенными через мясорубку и этими маленькими червечками, чем-то напоминающие тех, что съедают спелое, здоровое яблоко изнутри… Ты как-будто слепнешь. Теряешь вначале предчувствие, а вскоре и чувство реальности и всё кажется, что тебе само должно везти, подставляться под тебя, подстраиваться – а ты только протягиваешь руку и берёшь готовое и пользуешься. Если вдруг не так, то злость растёт, развивается, укореняется. И обычным сжатием кулаков и до скрипа зубов, не обойтись.

Сделав шаг к столу, Коля тут же опрокинул чайник с кипятком на пол, разлив всё содержимое. Брызги накрывают его пыльные берцы и немного голенища до колен. Мокрый пол под столом, под тумбой от телевизора, под Колей – блестит сероватой жижей. Достаётся и Олегу; он не обращает внимание, хотя несколько крупных капель, жгут погрубевшую кожу даже через брезентовую штанину. Коля ухватывается за руку, как за спасательный выступ на отвесной скале, за которую если не удержиться, то падение вниз, принесёт ему исчезновение как моральное, так и физическое…

… и так смешно сжимается его лицо, так он меняется на глазах, как кусок сливочного масла растекается на горячей сковородке. Уродливая гримаса от боли на последнем издыхании сдерживается, чтобы не изрыгнуть ещё одного – воплощения воображаемого предмета, ещё более уродливого и безжалостного. Коля всё ещё сдерживается, чтобы не закричать и зажав раненую руку меж ног, молча стал пережидать, когда боль утихнет.

Птицеяд одним только взглядом уничтожает дракона, а тот, что пришёл с Колей, поджав хвост, пулей вылетел из сторожки.

То ничтожество, что увидел Олег, он представил с плавающими трупами в замкнутом пространстве наполовину заполненной водой. Чтобы исчезнуть, нужно вырваться наружу. Но некуда! Вода меняет цвет, становится мутной, в ней плавают опарыши, которые размножаются со скоростью времени. И растут! Растут!

К Олегу пришёл удав; он как кот потёрся о его ногу, запрыгнул на колени и обернувшись вокруг пояса, пристроился у него подмышкой.

"… дракон ушёл – пришёл удав…"

Он сидит на высокой табуретке и спокойно наблюдает за танцами брата. Пусть немного и жжёт ему ногу, но это не сравнить с тем, за чем он сейчас наблюдает… и не имел не малейшего желания вмешиваться и помогать. Возможно брат ожидает снисхождения, смягчения; может он даже думает, что сейчас старший брат снимет маску босса и положа руку на плечо, скажет: "Ну всё, братишка, хватит! Я не прав, каюсь. Ложись спать, мы тут сами!" И погладит по голове.

"Он забыл ещё одно – слёзы. Поплакать забыл!"

"Подумаешь, обжёгся. Тут люди смерти ждут. Ждут и ничего!"

"Да! Велико расстояние – неохватить одним обхватом!"

Коля же больше испугался, чем пострадал. Он несколько раз тряхнул пострадавшей рукой, шипя от боли как разозлёный змей и очень тщательно стал осматривать её. Сейчас он так жалок! Но не смотря на это, змей продожает шипеть и вот-вот ужалит сам себя. Но вскоре боль утихает и остаётся только беспорядок, да застывший на уголках рта яд.

–Попил кофейку!– как-будто выдавливается. Коля стоял по-среди комнатки в луже кипятка, от которой ещё исходил пар.

Обострилась вонь от не стираных носков. Она режет ноздри и в области переносицы; во рту появляется привкус кислого с горьким. Чешется горло, словно там застрял колючий кусок чего-нибудь.

"Уж лучше Прохорыч",– подумал Олег и поежился в плечах, ощущая озноб по телу .

–Вот и сон как рукой сняло,– проговорил он вслух, словно сейчас не о трупах думал, а о философии взаимодействии между собой простых и сложных вещей.

Старший брат стал украдкой смотреть на Колю и образно кинул его в тонущую субмарину. Важность такого события сразу же потерялась, казалось бы, в очевидном трагизме. Так как социальный статус утрачивается сам по себе, если среди героев обнаруживается такой индивид, как его младший брат.

Вот сейчас он стоит в луже и незнает, что делать. Не говоря уж о подводной лодке.

"Смешно…"

"Смешно и больно… Нет, не больно. Болит. Болит живот от смеха. Ха-ха-ха!!!"

"Что это такое?"

"Стандартная реакция на глупость человека…"

"А-а-а!"

"Всегда?"

"Ха-ха-ха, да-а-а, Всегда! Ха-ха-ха…"

"И почему жизнь подбрасывая уроки, не учит их читать! А впрочем, дело самого испытуемого."

Подумал, но смысл до конца не понял. Только на утро… Утром…

–Блин, Олег! Ёлки зелёные,– вырвалось у Николая откуда-то изнутри, словно грудь разорвало и оттуда раздался ни его голос. На самом же деле он с трудом сдержался, чтобы не выругаться матом сжав зубы, невыплеснуться, но на уголках рта появилась слюна. Потом собравшись и более спокойным, невызывающим тоном, проговорил,– что мы, железные что ли. Может хватит мучать нас. Да сам… Это ребячество какое-то…

"Ну как мальчишка десятилетний!"– Если Олег так и думает, значит Коленьке ещё далеко до взрослого, до социома. Ещё нужно погладить по головке и показать дорожку по которой дальше идти. А ещё подтолкнуть в спину, так сказать, для разгону. Но и этого мало будет. В дорогу нужно не просто говорить наставления, но и поправлять, если не дай Бог свернёт не на ту тропинку.

Коля говорил не меняя своего положения, словно прилип к полу залитому кипятком. Лишь на последних словах он повернулся к брату, изображая брезгливость и не только.

–А ты что, привык работать прохлаждаясь. Курортник, чёрт тебя побери!– Олег был спокоен, потому-что удав ещё ласкался о его грудь и мурлыкал как кот с самой нежной шерсткой. Он отвечал безразлично, но с наставлением, смотря на младшего как на стену, которая ломается и под взглядом, и под словом, а при случае и под делом. Хочется слепить её заново как из пластилина, или голубой глины, что ни в коем случае не меняет сути дела. Только пластилин под солнцем плывёт как масло и неподдаётся лепке. А глина вроде схватывается, но прикосаясь к ней холодной рукой, рассыпается как песок.

Так же, не особо суетясь, Олег поднялся, обошёл брата и лужу, поставил пустую чашку в мойку. В мойке уже были две грязные.

"Лёхи и Андрюхи,"– подумал он, а на дне подсохшего кофейного осадка Олег разглядел поросячьи пятачки. -"Лёхи и Андрюхи", -вновь подумал он.

Удаву нравится хозяин и подобрав хвост, который прежде волочился по полу, аккуратно положил его в карман.

Олег повернулся к Коле, и указывая пальцем на беспорядок на полу, проговорил:

–Прибери-ка тут по-шустрому за собой,– Олег одевает кепку на голову, гладит себя по бороде; удавчик мурлычет, но немного сдавливает кольцом – и более жёстче добавил,– дома будешь у себя возмущаться и не передо мной, а перед женой, будущей,– и резко развернувшись, направившись к выходу.

Лужица подпрыгивала под каждый шаг. Перед самой дверью скрипнула знакомая половица. У дверей уже несколько недель болталась ручка и скоро наверно отвалится.

"Прикручу,"– снова подумал он, а про брата,-"не починю!"

–Я на обход. И не спать. Накажу.

Внутри Николая кипела лава негодования и нетерпения. Исходящий пар обжигал горло и язык. Рвотное кипение выдавливало нутро наружу, наизнанку…

… и вот он открывает рот и из него вываливается плотный оранжево-красно-бело-коричневый огонь; пламя болтает его во все стороны, хочет ухватить кого-нибудь или что-нибудь, неважно – и поглотить, уничтожить, похитить. Николай поворачивает голову, где только что находился его брат, но того уже нет. Повезло. Языки пламени беспомощно бросают свои длинные руки во все стороны, и не находя ничего подходящего, начинают обрабатывать своего хозяина.

Суперответственность брата раздражала его до мозга и костей. Коля научился читать последовательность действий старшего и возможно предугадывать очередной ход, но почему у него возникает потребность делать наоборот. Коля не задаётся таким вопросом. Он вообще не задаётся никакими вопросам, а нужно лишь то, что само привалит. А объясняется всё просто; просто он ещё не работал в таком напряжённом режиме, а психовал от усталости, от невозможности воспротивиться, от лени. А тут ещё кипяток!

Но перечить брату, только дороже себе. Помниться Коле, как Олег однажды так ему накостылял, что у Коли вылетело из головы то, за что это он его так. И вместо того, чтобы осознать, он затаил обиду. Она созревала день ото дня, месяц от месяца, год… Коля уже не помнил насколько давность, принёсшая ему обиду, исчерпала себя как ветхая древесина, пролежавшая в сырой земле не один десяток лет. Закравшийся дух мести безобидным котёнком, вырос в зрелого тигра и начинает грызть. Он грызёт Колю, потому что Коля бездействует, Коля ничего не предпринимает, Коля лопух.

Почти ежедневное упоминание таким обидным выражением, выводит того из себя. Колит под лопаткой, стучит в височках. Слезятся глаза от пущенного тумана – а обида-то растёт.

Но время не пришло, и не приходило, и ему больше ничего не оставалось, как взять и убраться в сторожке. Бормоча под нос ругательства Коля вдруг понял, что они только портят настрой и так плохого настроения. Ветки веника сыпались под нажимом, прибавляли работы и уничтожали…

Олег же не меньше был возмущён поведением брата. Ведь был же он когда-то нормальным. Или нормальным его нужно считать таким, какой он сейчас есть?

"Нет! Бред! Однозначный…"

"Какой есть. Ешь…"

"Ого-го-го, по-легче! Брат всё-таки…"

"То-то и оно!"

Был же когда-то белоснежным, хрустящим как первый снег, под прихватившем только что морозцем землю. Великолепное начало! Затянувшееся рождение ангела! Но тут смерть отца, а вскоре и матери. А он продолжал играть на солнышке и пускать в глаза зайчиков.

Он стал другим, когда Олег вернулся из армии. Нет, перед самой повесткой он почувствовал под коркой предательское течение, скрывающееся ещё в неведомом ему подсознании избалованного братишки, но не воспринял это всерьёз. Два года отсутствия, перевернули не только страну с ног на голову, но и младшего бесёнка. От белоснежника остались еле заметные кусочки в области подмышек, шее и пояснице. Остальное изменилось до неузнаваемости. Олег и сам-то после армии покутил, не дай кому повторить такое. Но то было в целях стряхнуть пыль. Пыль смывалась сорокаградусным растворителем и сошкабливалась…

Да чем только не сошкабливалась! И кем!

Вопрос оставался открытым, большим и жирным. Олег не боролся. Только искал и не находил…

А тот, как малое дитя, оторвали от мамкиной сиськи – ноет по любому капризу, лишь бы не работать. Лишь бы оставаться маленьким и чтобы его нянчили и сюсюкались, хвалили и лелеяли. И всё время помогали, кто чем сможет, кому что не жалко. Но то, что брат такой, отчасти он и сам виноват. И он знал, и понимал это.

"Тебе нужна помощь – я готов помочь. Запрыгивай ко мне на спину, я тебя подвезу. Тяжёленький! Ну как, удобно? То-то же! Чего молчишь, пригрелся?! А тебе куда? Как куда мне – мне по своим делам! И тебе туда же! Странно! Хорошо, давай я тебя подвезу, куда тебе надобно, а потом по своим делам отправлюсь. Вот развилка, куда – направо, или налево? Выбрать самому?! Да ты толком можешь объяснить и показать свою дорогу? Что значит всё-равно?! Ну слезай, слезай паршивец… Ты посмотри на него какой наглец! Пристроился, понимаешь и всё ему ни почём! Пошёл вон! Я сказал вон, тунеядец!"

Узнаёте?!

Тихо вышагивая, рука сама, чисто машинально потянулась к карману с пачкой сигарет. Олег даже не заметил, как прикурил и глубоко-глубоко затянулся. Через несколько шагов он почувствовал лёгкое головокружение и тошноту, а по пальцам ощущался жар. Сначала он подумал, что его тошнота связана с неприязнью на родного брата, а потом дошло, что это обычное и нормальное явление называемое "НИЧЕГО СЕБЕ, ДОЛГО НЕ КУРИЛ". Или "НИЧЕГО СЕБЕ, ПРИКУРИЛ". Или "ХЛОПТИ-ЁПТИ, ОП ЦА-ЦА. ПРИКУРИЛ ЦИГАРКУ Я." Или… или так можно до бесконечности. Не в том смысл.

Олег считал дни воздержания от никотина; каждый день как ступенька и чем больше, тем выше ступень. Это арифметика, и кажущееся бесполезным перебор цифр, в некоторой степени отвлекает.

"Отвлекает?"

"Нет! Скорей наоборот. Вовлекает!"

"Интересно! И как?"

"А так, счёт не терпит приблизительности… Остаток и тот не внушает доверия…"

"О как! Серьёзно у тебя…"

"А то! Не шути…"

Только что выпитое кофе, лишь прибавило соли к сладкому десерту. Это как в кашу из грибов, добавить добрую щепоть сахару, перемешать и поставить на стол в паре с молоком, парным. Вдруг опомнившись, ты остановился. Горячее щекотало ноздри, но вкусовые рефлексы не срабатывают. С ложки капает густая, светло-коричневая масса.

"Бя-е-е-е!"

Ало-красный фитиль радовал зелёные глаза Олега, но поняв, что он делает, был разочарован.

Разочарование не приходит одно; неудовлетворённость в чём-то одном, обязательно притягивает к себе точно такое же другое. В куче они сильнее, изворотливее, с натиском при нападении.

–Ну не одно, так другое,– сам себе проговорил он.– Что за день-то сегодня такой!

Вдоволь полюбовавшись ярким огоньком между пальцами, он затянулся так сильно, что в глазах замаячили вспышки ярко-жёлтых зайчиков; голова приятно закружилась. Олег задержал дыхание, а выпустив его, как-то ссутулился – постарел что ли, бросил сопротивляться и удерживаемые за поводья лета, понеслись сломя мордатую башку не видя пути.

"Пускай!"

"Пускай??? Ты что, охренел чертила…"

"Да, сдулся малость. Не говори ничего, только хуже делаешь…"

"Я тебе такого сейчас хуже сделаю… Не унесёшь!"

"Что-о-о?"

"Что-о-о (передразнивает). Воротайся назад, немедленно…"

Он уже понял, что потерялся немного; сложно было осознавать, что это так легко им упущенное, что это потерянное, так весомо в глобальном смысле и для него тоже. И ничего тут уж, как говориться, не поделаешь – просто продолжал курить, медленно вышагивая по вверенной ему территории.

Проходя вдоль первого корпуса его снова стало немного подташнивать – сказывалось большое количество выпитого кофе, ещё нервы; на языке и нёбе невидимой плёнкой прилепилась сладкая горечь от напитка, вызывавшая тошноту изнутри чрева. Но в душе скреблось не только от этого и дать точное определение, что – отчего, не представлялось пока возможным.

Давно не принимавший никотина организм, не мог сразу справиться с таким количеством яда. Внутренний он отчаянно боролся с непонятным ему врагом, не желая проигрывать и сдаваться. Но в целом это Олега устраивало. Устраивало то, что знал что устраивало. На том так и осталось. Только пускаемые круги плавно удаляющиеся во тьму, догоняли там ярко-жёлтых зайчиков и накрывая их, тушили свет. Но не во весь экран, а где-то там, неподалёку, на небольшом отдалении. По краям же, круги рисовали искуссный узор – узор прощание с тем, что порой называется… нет, не с мечтой, а с желанием быть повыше тех среднестатистических и при том, чтобы обязательно по всем показателям. Планка может быть и завышена, но сделано это нарочно…

… теперь тянуло по-философствовать, разровнять кочки и ухабы раздражения, а те, что неподдаются, скрыть туманом от сигарет.

Так он первоначально обозначал цель, но точное время её достижения, им не упоминалось. И даже не думалось о самом её достижении как о таковом. Растянутое на многая лета, она становилась одним из тех, как то – руки, голова, работа, ужин перед сном, крепкий кофе по утрам. И заканчивалось с наступлением перехода в мир иной.

Ну всё, хватит грузить! Тишина и покой, а цели и их достижения – фарс. От них хочется не смеяться, а плакать. Тихо так, в белую носопырку, стоя посреди комнаты. Когда никого нет.

Олег остановился и снова задумался. На самом деле его уже понесло… Как хочется всё бросить и на несколько дней отключится от всего, выброситься из накатанной клеи жизни и зависнуть на поляне, где ещё не ступала нога человека. Как опостылела эта рутина, никчёмное существование, служба. Выбраться куда-нибудь в Богом забытое место и чтобы тебя никто не видел, никто не слышал, никто не о чём не говорил и не спрашивал. Наедине. Слиться с природой, загрузиться в нирвану и почувствовать себя собой. Привести в порядок мысли, подумать о высшем и немного заглянуть в будущее. Что-то не очень-то хочется вот так всю жизнь прожить; нужно обязательно что-то менять, иначе можно просто с ума сойти.

"Всё, решено, доработываю месяц и увольняюсь ко всем чертям! Пусть другие охраняют. Вон Лёха, путный парень, у него всё получится. Заодно будет кому братишку приструнить."

От нахлынувшего волнения у него участилось сердцебиение – он легко списывает это на кофе. Нет! Наверно всё же нервы.

Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, ему вроде чуть полегчало. Медитация на основе дыхания, хорошее упражнение для восстановления душевного покоя. Олег поднял голову к ночному небу и разглядывая мерцающие звёздочки сквозь бегущие по ним тучки, представлял голубое небо, утреннюю дымку и разноголосое пение петухов. Он просыпается, потягивается; странно, что никуда не нужно спешить – время как бы останавливается…

… всё ещё никак не выходило из головы чудачество братца, словно занозой сидит на самом видном и больном месте. И нет возможности её вывести – бальзам, что ли, какой-нибудь… Брат ни в какую не желал взрослеть, а то и вовсе впадал временами в детство.

Олег стал вспоминать как косячил его Коленька, как всё это выглядело в глазах его пустых зрачков. Его усмешка, прямо в упор строгого взгляда старшего брата, в упор прозрачной стены, разделяющая их друг от друга, как во вселенной две разные планеты.

"Ну что тут поделать? Ничего!"

"Да-а-а, не говори! Те и вправду как с другой планеты…"

Так Олег некоторое время стоял в глубоких размышлениях.

"Колодец глубок и темно там, и вода наверно чистая, ледяню-ющая! Там тайна прячется под многослойной плёнкой застывшего времени – оно до дна не достаёт, потому и стоит… Седой старик, опуская деревянное ведро на позеленевшей цепи, услышит плеск воды, как лязг ударившегося железа о стены. Ждёт! Ждёт пока оно наполнится сверхом и начнёт поднимать… Ведро дрожит от натуги, вода выплёскивается через край – но большего ему не поднять! Вертел скрипит, но наматывает упрямую цепь и… труд вознагрождён!"