Текст книги "Дикий голубь"

Однозначно провал. Так всё глупо! Как детская игра в прятки – ты ищешь, а находят тебя… И застукивают.

Так подставляться я не собирался. И что теперь? Такое у меня впервые! Реально!

Человек сделал пару осторожных шагов ко мне, под ногами что-то хрустнуло и он сказал:

–Ты что здесь делаешь, парень?

Голос, вызывающий в тебе опасность к говорившему. Голос, пугающий неизвестностью, но не обещающий ничего… хорошего. Мой мозг заметался в моей черепной коробке, как червяк на крючке рыбака в поисках выхода из "ВНЕЗАПНО" образовавшегося тупика, но ничего путного не приходило, и казалось он вот-вот лопнет. Взорвётся! Ба-бах! Хоть бы ещё одно движение проделать; что ж я как… мёртвый.

–Стой на месте, голубь! Не дёргайся,– снова я слышу тот же голос и тот же хруст под ногами. Он сделал шаг. Гвоздь вбит.

Обозвав меня голубем, я совсем поник. Это как подзатыльник, затрещина; он понял, а скорее, прочитал меня. Голубь – это как? положение снизу, или стоя спиной нагнувшись вперёд…

Ой-ёо-ой! Это уже ниже плинтуса; потому что проговорил он так уверенно, что то, что я услышал, было как бы обращено тому, место которого занимал вовсе не я. Оно было рядом, но волей непонятного мне случая, я оказался вне зоны поля своей деятельности.

И всё-то виной тому был я сам. Простое чувство – чувство понимания и восприятие из запавшего в память, было обращено в то, откуда я недавно сам же себя и скинул. Я развалился на отделения и каждый отдел, существовал словно сам по себе. Но отдуваться придётся мне, тому самому, который сейчас будто бы вкопанный.

Вот, тупиковая ситуация. Абсолютно не в силах что-либо предпринять. И пошевелиться тоже. Хоть бы заплакать что ли, может, легче станет. Слышал о таком где-то. Может выступившая влага, станет заменой технической смазки…

Мой внутренний мир сомкнулся в маленький клубочек мягкой материи, подтверженный моментальному уничтожению при прикосновении и я ужасно боялся, что это случится прямо сейчас.

Глава 6

"Надо браться за чтение. Просто так время убивать – преступление. К тому же все умные люди, так делают",– он стряхивал пепел и ждал.

Олегу пришлось-таки посидеть в засаде в ожидании "гостя", когда тот наконец-то решится на вторжение. Это было именно вторжение, а не простое воровство со взломом. Воровство со взломом – как-то просто звучит для такого эпизода. Вторжение – вот в самый раз. Налёт, как монголо-татарское, только в единственном числе.

Всё бы ничего, но желание отомстить боролось со здравым смыслом и последнее не давало сделать опрометчивый шаг. Его уже не одолевал сон, как буквально час тому назад, или полчаса. Его теперь мало волновало поведение младшего брата, из-за которого Олег по-настоящему переживал и часто с ним ругался. Ему на некоторое время стала безразлична та, ради которой он готов на многое. Отодвинулось всё. Теперь перед ним была чёткая цель, которую он должен был достичь.

С остальным – потом.

В это время Коля и Дрон по очереди курсировали территорию, дабы не вызвать никаких подозрений у "гостя" в плане того, что он уже обнаружен. Парни словно жили тем, чем сейчас жил Олег. Он перестраивал не только окружающее, но и окружающих; Олег творил ситуацию и исходящее от него свечение, обволакивало всех находящихся по-близости, действуя на подобии магнита или долгожданного утра.

Но пока он не научился это контролировать – удовольствие от получаемого разноцветного, размазывалось серым, грязно-серым. Парни и сами явно приободрились после того, как узнали, что на их объект пытается пробраться некто чужой. Одним словом – развлекуха. Появился азарт и хоть какое-то разнообразие в их скучной рабочей деятельности; гляди, хозяйка и премию даст в случае поимки негодяя.

"В случае…"

"Ахааа! Любит наш брат бегать!"

"Ага! Ты хотел сказать забегать?"

"Да! А какая разница, кто дразнится…"

"Ахааа…"

Воодушевлённый предположительным исходом такого дела, Олег боялся только одного, чтобы Прохорыч чего-нибудь не сморозил. Ведь его-то он забыл предупредить о проходящей сейчас "операции" и было бы не удивительно, если тот всё испортит. Но метаться уже поздно, будь что будет.

Олег вовсе не забыл про деда – просто не захотел вводить его в курс дела. Почему? Да сам не может ответить. Видел лишь, что старик имеет второстепенное отношение, не только к ситуации в целом на ферме, а ко всему, что считается для него, Олега, делом важным… А ещё, он какой-то там её родственник. Не важно по какой линии, но взаимосвязь, древесными корнями вращивала этот союз в непроглядную даль; там на глубине, переплетения возможно могут быть соеденены с другими и возможно более сильными корнями, так что дед, должен подвинуться в сторону так, чтобы его не было видно.

"Знаю, что понятного мало…"

" … если вообще таковое существует!"

Но не для него. Только считать Захара Прохоровича своим приближённым, даже по линии возможного родства, Олег считал обычной нецелесообразностью. Как может после последственного, которое если и возможно, то менее всего из всех имеющихся допустимых процентов, может осуществиться, если первоначальное не осуществлено.

Бред! Конечно бред!

И вот, не столь долгое ожидание обернулось началом действия. Но сначала были глюки… Видя в темноте воображаемый ствол клёна, Олег несколько раз видел, как из-за него выбегает кто-то, и бежит как сумашедший, и… Он ничего не успевает сделать! Ничего… Удар обрушивается с такой силой, что мощь занесённой для удара руки, проваливается в череп Олега до самого локтя… И всё по-новой…

Если бы он спал! Так нет! Всё на яву. Значит нервы!

Возможно! Просто так, несколько раз. А главное он в сером с белым, как призрак.

Но потом вместо кулака было длинное копьё, и он не добегал до него, а швырял копьё с дистанции… Да так метко, что Олег каждый раз вздрагивал, когда копьё его протыкало. Глюки повторялись так часто, что он перестал на них обращать внимание и ждал настоящего…

И он появился.

Из темноты появилась чёрная тень человека с поклажей через плечо; она с лёгкостью перемахнула через заборчик и живо метнулась между первым и вторым корпусами. Словно воин тьмы, мелкими шажками и так быстро; а лучше, как облезлый кот, нашкодивший в ботинок хозяина. На фоне белой стены, он выделялся больше, чем при свете луны и даже был заметен его длинный нос с широкими ноздрями. Всё время озираясь по сторонам – туда-сюда, пригнувшись низко к земле, тень направлялась вперёд. По движения было видно осторожность. Олег ощутил уважение. Только оно было противоречащим его принципам.

И отступать он не собирался.

Но то, что за ним наблюдают, до него вряд ли доходило, иначе бы он не делал ничего подобного.

Олег уже предвкушал удовольствие от происходящего действия и конечно же образно представлял развязку; само разоблачение как бы отошло на второй план, а вот салют и трубный марш победы, будет слышен в соседних деревнях. Сердце так и обливалось парным молоком с мёдом, что с обоих уголков рта, текла голодная слюна. Внутренняя горячая нетерпеливость толкала его на быстрое разрешение ситуации и медлить, только усугублять положение. Под ногами словно был залит каток и чтобы не упасть, нужно было просто стоять на месте, но они так рвали подошвы… Опыт и хладнокровие подсказывали Олегу "не гнать лошадей", и сохранять спокойствие и самообладание. Зверь сам вошёл в клетку и осталось только громко захлопнуть дверцу.

Олег достал телефон и набрал Лёхе.

–Слушай, ну наш голубок уже внутри клетки,– он выждал маленькую паузу, получая наслаждение от наблюдения и продолжал,– расположись между первым и вторым корпусами и отрежь ему отход в случае побега. Я же тут попробую его взять один.

–Шеф,– обратился слегка взволнованный Лёха,– может, тебе помочь? Не рискуй! Давай я навстречу…

–Даже не суйся,– резкость, с которой оборвал его шеф, можно было сравнить с тем, как раздражённый господин, осаживает своего слугу, хлестанув его плёткой по лицу. Он тут же осознаёт свою заносчивость и стиснув зубы, в мягком, почти в женственном тоне, добавил.– Сам справлюсь. Просто жди!

Он поднялся из засады во весь рост. Казалось, что подьём занял слишком много времени, но посчитав это некоим началом чего-то эффектного и потрясающего в своём развитии, Олег также не спеша, а может ещё и медленнее, крадучись, последовал вслед за также крадущейся тенью. Он отрезает ему путь к отступлению назад…

"… стрелки взводят затворы и приготавливаются…"

… и к завершению, так к славно начинающейся сцены…

"… зажигается фитиль и весь строй замирает в ожидании. Ни один из них не шевелиться – ни дрогнет на лице ни один мускул. Многолетний опыт выработал хладнокровие и глухоту…"

Внезапно, со спины, Олег нападать не хотел; ему хотелось насладиться чувством охотника, продлить подступление слюны и не глотать всё сразу. А ещё приятно было бы посмаковать ею прежде, чем оно начнёт откусывать живые ткани мяса, с застывшим в крови адреналином.

И всё же в начале охота. И он охотник. Охотник, который порою очень долгое время выслеживает свою жертву и в самый последний момент, когда добыче практически некуда деваться, он её хватает, вяжет, обезвреживает и – смотрит в глаза. Он чувствует в зубах, как стынет обречённое тело, дрыгается в последних конвульсиях, испускает последний вздох.

И всё же глаза… Это самое интересное и важное в охоте. Взгляд! Взгляд пойманной жертвы. Он может говорит о том, о сём – о многом. Но больше всего он думает, а скорее считает – минуты, а может и секунды до своей кончины. А ещё он может умолять, просить, ненавидить.

А жалость. Жалость испортит вкус; блюдо будет переперчёным, а отрыжка напоминать кошачью мочу. Так что, если и быть хладнокровным, то уж до конца.

Олег вытер на углах губ визуально образовавшееся слюноотделение и зная, что этого нет, он всё-равно это сделал. Визуальность прочно вживалась, создавая образ, который сложно выводился из сознания. А зачем? Оно грело отмёрзшее чувство, отвечающее за инстинкт превосходства самца над самкой. Почерневшее, с кусочками льда, только-только начало таять, а вода скопившаяся на земле, проваливаясь под землю, дало жизнь новому растению. Оно прорвалось мгновенно и приняло взрослый, живой вид. Внутри оно твердее, чем было с ледовым налётом, поэтому утверждая о якобы греющем элементе, я немного преувеличивал.

И вот Олег уже находится в нескольких шагах от жертвы, притаившейся перед ним. Блеклый лунный свет обозначил спину добычи, крадущейся вдоль стены к своей погибели. Она отражалась чёрным вытянутым прямоугольником и сгибающиеся её углы, обозначали движение.

Олег вспомнил время, проведённое на службе; в постоянных марш-бросках, частых полевых учениях в дали от цивилизации, долгих походах по горным местностям и диким лесам. То, как ему приходилось с товарищами отстреливаться от боевиков, теряя их по-одному, самому вести бой, командуя взводом молодых, совсем ещё зелёных бойцов. То, как он по собственной инициативе брал ответственность за несколько чужих ему жизней и был готов отдать за них свою.

Но то время уже прошло. Его нужно… нет, его необходимо отпустить, безвозвратно. Сейчас совсем другие правила, а так хочется иногда, хоть немного почувствовать себя в военной обстановке, хозяином положения и вершителем… правды (чуть не сказал вершителем судеб). В общем прорывался наружу хулиган и Олег еле сдерживал его.

Было так скучно, что сейчас у него сводило икроножные мышцы, не от напряжения, а от предвкушения прорыва…

Он быстро пришёл в себя, после того, как "гость" вдруг остановился и замер на месте. По инерции пройдя ещё два шага, Олег тоже растерянно остановился и стал наблюдать за дальнейшими действиями чужака, при этом сам предельно насторожился – мало ли что у того в голове. Возможно он будет биться до последнего, как в конвульсии перед надвигающейся смертью, рассшибая себе лоб и другие выпирающие окончания в кровь. И лишь бы он сам себя не убил. Подумав об том Олег решил приближаться; что теперь стоять-то на месте. Это уже не в правилах Олега, и долго не раздумывая, он сделал ещё пару шагов вперёд и спросил:

–Ты что здесь делаешь, парень?

Олег был готов к любому повороту дела. Даже к тому, что чужак может слёгкостью подпрыгнуть и взлететь как голубь; хлопающие крылья друг о друга, выдернут из них пару пёрышек. Они опустятся, а он исчезнит в ночи, как призрак.

Горело внутри, словно изжога, а сжатые кулаки вспотевшие от напряжения, медленно сжимались и разжимались, сами. Но тень не шевелилась, словно приросла ногами к земле, да ещё опёрся рукой о стену, будто решил передохнуть.

"Что это с ним? Ему там случайно не плохо, или он…– подумалось вскользь Олегу,– или он, может, хочет ввести меня в заблуждение. Уж больно всё наиграно и как-то неестественно."

Олег шагнул вперёд, но не видя лица противника и его неподвижность, не мог предугадать его дальнейших действий. Да и не надо! Он ещё приблизился; как перелистнул ещё одну страницу книги и разгадка стала ещё на один раз сложнее. И вот, кажется, что ты её уже не разгадаешь… Он начинает не на шутку тревожиться, что всё пойдёт не по плану. Олег перелистывает возможные варианты, забегает вперёд; листы книги мнутся, шелестят, готовы порваться… Но все сходится к одному: "чужак" лежит связанный перед его ногами и жалобно смотрит.

Возвращается назад, ищет брошенную страницу и забытый абзац. А "замороженный гость" всё также стоял как вкопанный и не шевелился.

–Стой на месте, не дёргайся!

Зачем он это сказал… Но оно так лучше – так получился толчок…

На это "чужак" только медленно повернулся к нему. Поворот был больше осторожным, чем медленным, но в тоже время каким-то странным, как не по своей воле он это делает. Гадать было некогда, что у него там на уме; во избежании внезапных неприятностей, Олег пошёл на крайние меры. Делая ускорение на каждый шаг, он оказался лицом к лицу с ним, точнее с его спиной, как… как неожиданно загорелся яркий, пронизывающий свет фонаря, расположенного в нескольких метрах от них. Это когда в кинотеатре во время сеанса, на самом интересном месте прерывается фильм и загорается свет и делают какое-нибудь тупое объявление. От раздражения, информацию пропускаешь мимо ушей, но на фильм уже сложно настроиться.

На короткое мгновение наступает слепота; вспышка парализует органы зрения, но следуя принципу инерции и не оставливаясь в движении, Олег наносит левый боковой в голову. Ослеплённый светом он теряет объект цели из вида и удар приходится во что-то твёрдое и тупое. "В локоть,"– думает он и отчасти прав. "Чужак" взвыл как подстреленный хряк; он совсем где-то рядом. Но пока не до него; все силы Олег бросает на поиски руки, ощупывая плечо, ниже и недоходя локтя, он её теряет. Первыми оживают отбитые костяшки кулака. Наступившее лёгкое онемение конечности возвращают её к хозяину, но сквозь проясняющую картинку Олег видит, что противник не повержен… Тут же наносится ему ещё один удар, но уже более точный и концентрированный – снизу с правой, прямо в подбородок. Бедолага махнул головой и рухнул на землю, будто подкошенный и как точным выстрелом в лоб.

"Что? И всего лишь…"

"Да-а! Лихо?"

"А то! Немного впечатляет…"

Шум прекратился, не успев начаться. Лёха бежал сломя голову и продавливая землю перемешанную с навозом по щиколотку, разрывая воздух своей широкой грудью и даже изнутри. Он видел вдалеке две фигуры, их мелкие передвижки и как одна из них, упала. Он запыхавшись остановился возле них и видя, что с Олегом порядок, срокойно подошёл к лежащему без чувств чужаку. Лёха не приближался близко, будто бы от того разило беспредельной войнью; слегка склонившись, чтобы видеть лицо. А потом сморщил физиономию и спросил у шефа:

–Это ты его так?

–Нет, папа римский! Конечно…

Маленький червячок прогрызает сначала сердце, тыкается в подреберную кость, но обходит… Протыкает кожный покров и объедает всё вокруг себя. Он гладит его одним пальцем и думает: "Ну когда же ты выростишь…"

–Лихо ты его!

–Ты чё прискакал? Я же сказал, где тебе быть,– проворчал Олег как старый дед. Левая кисть подрагивает указательным пальцем.

–Услышал шум,– оправдывался Лёха,– ну и…

–Ну-у и…– передразнил Олег, а затем к себе,– вот зараза!– Боль подступала; он чуть простонал, потирая ушибленный кулак и осматривая место ушиба,– как же я мог так попасть. И кто вообще свет этот долбанный врубил?– на последней фразе он повысил голос, как-будто что-то вспомнил важное и сурово поглядел на Лёху, словно он во всём виноват.

Лёха жмёт плечом и уже жалеет, что поспешил прийти якобы на помощь шефу.

–Что с рукой?

–Ещё незнаю.

Кисть руки Олега постепенно накрывала опухоль, но перелома, наверно, всё-таки удалось избежать; пальцы двигались, а это главное. Светло-синий окрас, отсвечивал жёлтым и чем-то напоминал плешню наголо побритого человека. Он ещё несколько раз пошевелил пальцами и попытался сжать их в кулак. Оглядевшись быстро вокруг, Олег хотел ещё кого-то увидеть, но кроме Лёхи рядом не было никого, и указав здоровой рукой на лежащего человека сказал:

–Цепляй этого за шкирку и тащи к сторожке.

Червяк то растёт, то не растёт – не разберёшь его натуру.

– Надо её в холодную воду или компресс ледяной наложить. Незнаешь, лёд в холодильнике есть, в морозилке там…

–Хорошо, если мочой. Помогает.

–Что-о?!

–Серьёзно говорю, шеф. Проверенный способ.

Олег его применял не одну сотню раз.

–Ладно. Разберёмся.

Тут к Олегу подбегает брат Коля. Приблизившись он спросил:

–Ну что?– потом к Лёхе.– О! А это тот, который…

–Ага!

Олег, не останавился; он прошёл мимо уступившему ему дорогу Коли и только сквозь зубы буркнул ему:

–Помоги товарищу.

Коля смотрел на брата, на Лёху, только до конца так и не понял, что он пропустил и что же всё-таки произошло. Но непременно ожидал продолжения и чтобы тоже оно было интересным. Он не хотел верить, что пропустил самое интересное, а если что и произошло, то почему так быстро и главное, почему он не успел принять в этом участие. Лёха лишь на это только показал большой палец, означающий, что всё в порядке и не надо пока трогать шефа.

–Вот так всегда. Только настроишься…

–Ты о чём?

–Да так… Как его тащить?

Коля взял чужака за волосы, а другой рукой схватил за шиворот. То же сделал и Лёха.

–… как всегда, ходишь за ним, подбирешь, мусор…

Лёха смотрел на него, но не понял про что он.

Подходя ближе к сторожке, Олег увидел Прохорыча и кивнул сам себе с усмешкой, как бы понимая, кто его ослепил. "В самый раз",– подумал Олег. Смешок отдался в уже опухшей кисти несколькими сильными толчками пульса. А тот же всё также стоял и дымил папиросой. "Демон,"– снова думает Олег и русует силой воображения на голове деда рожки.

Прищуренные глазки сквозь дым, наблюдали приближающихся к нему группу людей с надутою напыщенностью и старческим высокомерием. Словно он вожак и встречает с охоты свою стаю с добычей. Ему бы ещё влезть на коня и приставить ладонь к глазам для зоркости и от падающего солнца за горизонт.

Иногда поддёргивая старую винтовку на левом плече, он словно подпрыгивал на месте, отчего казался смешным и прикольным.

–Извини, Прохорыч! Не ввели тебя в курс дела,– Олег развёл руками, при этом не прекращая движения. Вид у него конечно был усталым, но по голосу определённо ясно было, что он в настроении, что он недавно тоже слез с коня; сейчас он кому-то скажет, чтобы его жеребцу дали воды и овса…

… а в глазах располагалась блажь и удовольствие, от проделанной только что… охоты.

–Свет ты врубил? Ну ты прямо вовремя. Караулил что ли?!

Дед что-то крякнул, будто спешиваясь с коня, зацепился плащом и так повис…

–Я всегда так…

–Да это уже не важно!– Олег немного повернул голову в бок, но было ясно, что он имел ввиду.

–Не привык в потёмках работать. Страшно. Мутно,– говорил Прохорыч продолжая кряхтеть, а сам поглядывал за спину Олега.– Вот, не сдержался,– он задрал полу плаща и почесал заднее место, как бы освобождаясь.

–Да всё в норме, можно теперь расслабиться,– говорил Олег, проходя уже мимо него.

Парящий дракон возле деда нервно подвинулся, когда шёл "спящий самурай" и даже морду усатую спрятал за старика, чтобы случайно не обжечься. Пешии воины волокли добычу; там было много пыли, дохлятины и дермовоо пахло. Но это совершенно в тему и странно было бы видеть что-нибудь другое…

–Ну что ж, спешу поздравить,– покряхтывая говорил дед Захар, переводя взгляд на волочащих какого-то чужака Лёху и Колю.– Премию вместе обмывать будем? С меня закуска и бабы!

Прохорыч не пил. Олег об этом знал и только слабо улыбнулся явно безобидной шутке деда. Но то, кем Олег сейчас был, прочно прилипло к внешней стороне оболочке его тела, и это то именно тем, к чему он стремился.

Остановившись у дверей, Олег обернулся; чувство собственного достоинства сейчас пёрло из него через край, вздымая пену и пузырьки к верху, которую ветерок отрывал от основы и нёс далеко, да по-дальше. Веря в силу одного, твёрдо стоящего над другим и глядя на других поверх голов, он воображаемо, но так амплитудно смахивает скопившийся пот на лбу и стряхивает его вниз. А потом ищет того, кто видел как он это делает.

"… для чего? Зачем???"

"… ну по-воображай сам! Ощути вкус превосходства… Нет! Сладощ-щавия…"

"Фу-у, слово-то какое!"

"СЛОВИЩЕ!"

"Ага!"

Чтобы быть естественным, он в очередной раз поглядел на руку; она болела пуще прежнего, ныла – боль охватывала сначала по локоть, потом до плеча и вскоре стало жарко в груди и животе.

"На шум никто не обернулся; полёт был похож на волноразрезающее движение в пространстве и если бы кто и захотел обернуться, чтобы посмотреть, ничего не получилось бы. Он остановился возле хозяина и сел на его вытянутую руку. Лапы, подобно крюкам с острыми наконечниками, обхватывают предплечье вокруг…"

Хорошее расположение духа Олега радовало впервые за несколько месяцев. Опухоль олицетворяла "руку знамения и повержение в карму." Зайдя в сторожку, он в первую очередь подставил ушибленный кулак под холодную воду, потом намочил маленькое полотенце и перевязал им больную кисть.

"Болит. Горит!"

Прикосновения, как стоять перед спящим носорогом, при том, что зверь, ещё немного ранен. На его голове сидит редкий экземпляр Мадагаскарской кометы, сложенные крылья которой говорят, что она решила прикорнуть на теле, пожелтевшей от грязи и солнца, самки Чёрного Носорога. Животное в положение и готовится стать матерью. Но пархающее насекомое, больше всего привлекает моё внимание, и вот, рука тянется поймать его… Носорогиха вдрагивает и несколько раз фыркает тянучими соплями, которые по природной неосторожности, попадают на мою больную руку.

Я только успеваю открыть широко рот, но голос проваливается в само ущелья ужаса, которое возможно окажет на меня сильное морально-психологическое воздействие, при столкновении с редким, а самое главное, беременным животным. Подробности мелькают с предельной скоростью, которую только возможно развить ручным воспроизведением скорости смены кадров – и конец всегда один и тот же.

Стандарт. А Мадагаскарская Комета возвышается над пыльной стороной света и исчезает в неизвестном направлении. А носорог? Носорог…

Только после этого Олег подошёл к маленькому зеркальцу у умывальника и стал разглядывать своё довольное лицо. Его глаза так и говорили ему, какой он молодец и умница. Покрытый чёрными точками нос, так просившиеся наружу гнойнички, дразнились смешными рожицами и показывали белые язычки.

"Ну что, Антонина Сергеевна,– думал Олег, представляя её как бы за спиной. Ну так ему хотелось, чтобы было,– как вы теперь оцените мою работу?! С вас причитается… И ещё кое-что…"

Он хотел изобразить что-то похожее на улыбку, тренировал физиономию из-под сдвинутых к друг другу бровей, но получалось глупо и не серьёзно; если бы она увидела, явно не одобрила. Антонина Сергеевна возлагала большие надежды на него (так он её понял), старался и вот он эти надежды, старательно оправдал.

"Что, прям вот так вот…"

"А что… Что не так-то, Господи-и?!"

"Не поминай Господа всуе… Не кажется ли тебе, что жидковато?"

"Не хочу думать об этом…"

"И всё же?"

"Парадокс – замарозка на действует!"

Ему первому удалось схватить вора и возможно о нём разнесётся хорошая молва. И совсем не важно как она будет звучать в чьих-то устах – главное то, что он знает за себя, и как. Ещё важно, что в его руках главный "приз", как доказательство. "Приз" – это ключ, а может и прямой пропуск к тому, что доселе было недоступно и невозможно. Но если рассудить объективно, то "приз" это шанс, шанс на что-то такое, что выходит за пределы личного поля Олега. Пока выходит, но многое меняется под мощным давлением времени. И это так притягивает, пьянит. Пусть немного чересчур и даже вульгарно, но…

"…и что вы предложите теперь, уважаемая Антонина Сергеевна, в обмен на него? Ещё немного, ещё несколько минут этих приятных и будоражущих самолюбие воображений и он позвонит ей, объявит об исполненном долге и… А дальше Олегу снова представлялось сразу несколько кадров, как его благодарит хозяйка и что это благодарность оборачивается чем-то… Он почти лихорадочно выбирает понравившийся ему кадр и остановившись на нём, его сразу тянет к другому. И тут по-новой понеслось…

Из множества вариантов, невозможно выбрать один. Время, проведённое в томительном ожидании, сделало из малого, невообразимо огромное – и всё хотелось неприменно попробовать.

Олег встряхнул головой. "Брысь, нечистые…" и несколько сотен чёрных, испачканных грязью чёртиков, побежали в рассыпную. Кто кувырком, кто на четвереньках, кто колесом… По ходу они сталкивались меж собой и ударяясь, смешно отскакивали в противоположные стороны и вскочив, вновь давали дёру. Оказывается, эти назойливые твари всё время жили на нём, а он и духа их не чуял… Действительно твари!

… он ещё некоторое время смотрелся в зеркало и оказывается, что просто не может наглядеться на себя-победителя. Как-то он принижал голову что ли, подседал в коленях, сутулился, но… венок и лавры настойчиво обходят его голову и даже не попадают в поле зрения багетной пластмассы. Словно не точка поставлена, а жирная-жирная запятая. И видел совсем не то, что хотел. Будто зеркало обретало одушевлённую оболочку и кривлялось, строило рожицы и поочереди раскрывала подноготную, от которой ему становилось страшно стыдно. И тошнотворно… Давно он себя таким не видел, можно сказать никогда.

"Три весёлых мячика, играли между собой в собачатину. Ударяясь друг о друга, они старались по-сильнее отскочить и удариться о третьего… Но получалось так, что они ударялись сами о себя. Треск! Лязг! Бу-бум! Кожаное обрамление, имело острые шипы растительного происхождения. Но это так, в некоторой степени второстепенно… Бессмысленность сей затеи заключалась в том, что каждый отталкивался не от одного из них, а лично от себя; причинённый ущерб никак невписывался в расходник, но страдать от такого, было не привыкать…

… чесалось сверху груди, ближе к шее. И перемещалось к ушам…"

"А пока пятнистые, белое с чёрным, сливалось в единое серое, щекотливо бились о грудь изнутри и так катались по кругу, возвращая раздражение каждый раз по-новой…"

"Трепет – это приближение во сто крат превосходящее воображаемое желание. Так не усидеть. Мозг подаёт сигналы – подъём… Из шеста вырастают знакомые телесные опухлости и нечто превращается в человека… Ведь говорят же, "Чувствую позвоночником…" Вот-вот, это точно про это."

"… потом появляется нечто вроде чесотки и раздирая грудь до крови, не можешь остановиться – такой зуд, словно не видимый деспот, назойливо водит огромнейшим пером по твоему предмету видимого превосходство, о котором знаешь ты, он, другие…

"Хочу остановиться,– не могу!"

"… что, помочь?"

"Справлюсь!"

… и только с каждым годом это становилось редкостью, а то и вовсе забывалось. Зеркало всё ещё поясничало, показывая язык; прохладной водой из-под крана, Олег плеснул в своё отражение и, потекло. Потекли глаза, нос, губы и язык. Голова не удержалась на месте, потому что некоторые, безобразной формы капли, остались на стекле, и он, лицо своё не узнавал. Какой безрасудный пустяк, а столько разочарования! А тут! Тут нечто большее…

Потом, умывшись здоровой рукой и так, не вытераясь, он снова вышел на крыльцо. Пахнуло ночью; дуновение минувшей грозы, но без единой капли дождя. Это равносильно быть выше всего, на одно деление. Это такой эпизод, когда так всё задумано мною. Только мною. А ещё, это одно предвкушение такого, что при котором ты со всеми и во всём, на одной волне.

Волна даже являет собой тебя. Это когда бабочки у тебя в животе… И всё!

Раздавшийся лай деревенских собак можно было счесть за марш победителя, фанфары. И хоть Олег терпеть не мог этих четвероногих тварей, сейчас это было как раз в тему. Именно поэтому на ферме не было сторожевых псов и дворняжек.

А лаяли они постоянно.

–Не порядок,– возмущался Прохорыч.

–Странно,– говорила хозяйка.

На что Олег отвечал:

–Я сам как собака и если надо, могу и покусать.

На улице Лёха и брат Олега – Коля. Они бросили пленника у завалинки сторожки и расположились вокруг него, внимательно при этом рассматривая чужака. Появившаяся диковинка привлекала всеобщее внимание и лежащий без сознания человек, был похож на какое-то экзотическое животное, случайно попавшее в ловушку охотника.

Лёха был несколько странен, что не было скрыто от Олега. Олег даже читал его мысли и только он мог себе представить, насколько был близок к истине. Но всё сложилось не так…

–Слышь, Олег,– начал Коля, продолжая приглядываться к чужаку,– ты, случаем, не убил его? Какой-то не живой он!

–Случаем, нет,– ответил Олег, переминаясь на крылечке, понимая, что Коля шутит таким образом, но Олега это нервирует. Сам всё-таки косо пригляделся к поверженному. Еле заметно вздымался живот под нечастым дыханием. Жив!

–Да что-то он совсем не дышит,– продолжал своё гнуть Николай как бы с язвинкой, кидая горошины через плечо, не видя куда, но зная зачем. На это Андрюха не к месту хихикнул.

Он стоял у угла сторожки, так, что Олег не мог его сразу увидеть. Тот щёлкал семечки и небрежно сплёвывал шелуху в сторону; здоровая оглобля сливалась с кирпичной стеной и служила как подпорой.

Эти двое, как-то подходят друг к другу. Ни внешне; просто Андрей отличается от Коли, боязливой сдержанностью в высказываниях и повадках. И то не всегда. У них на двоих, одна маска, но сами об этом даже не подозревают. Но это больше дополнение к ним обоим, нежели к кому-то одному.

–А ты окати его ледяной водицей. Гляди, и задышит,– Олег говорил, не обращая абсолютно никакого внимания на маску этих двоих; больше заботясь об ушибленной руке, он нежно придерживая её, словно сладко спящего котёнка. А ещё держал на паузе будоражущие его воображение по поводу неё.