Текст книги "Пьесы. Драмы, комедия, переложение"

ХИГГИНС. Прекрасно! Отлично! Великолепно! Миссис Пурохит, звонок в бутик отменяется. Говоря точнее, отменяется все. Подведите эту наглую девчонку к дверям и дайте ей пинка!

ЛАЙЗА. Пусть только попробует. Я ей так впендюрю – охромеет на все четыре.

МИССИС ПУРОХИТ. Да идите вы уже. Вам же сказали: все кончено.

ЛАЙЗА. Подавись ты своим платком! (Швыряет носовой платок в лицо ХИГГИНСУ).

ХИГГИНС. Вы – конченая идиотка! Вы отказываетесь от благополучия, от карьеры, от перемены образа жизни, от счастья, наконец! Неблагодарная дрянь!

МИССИС ПУРОХИТ. Это уж слишком, мистер Хиггинс. Еще неизвестно, кто из вас (осекается) ведет себя неблагоразумнее – вы или она. (ЭЛИЗЕ). Вы еще не ушли? Вам давно пора домой, к своим родителям.

ЛАЙЗА. Ага! К родителям. Мама давно умерла, а папашка со своей шестой сожительницей выставил меня за дверь, едва мне исполнилось семнадцать. Хватит, сказал, на моей шее сидеть: кто не работает – тот не ест. И я пошла на панель…

ХИГГИНС. Куда?!

ЛАЙЗА. … со своими цветочкими.

ХИГГИНС. Превосходно! Стало быть, кроме меня, вы на фиг никому не нужны. Вот разве что миссис Пурохит захочет вас удочерить. Как вам такая дочурка, а, миссис Пурохит? В общем, так: без лишних слов тащите ее в ванную…

МИССИС ПУРОХИТ. Но в каком качестве она будет находиться в доме? И как вы возместите утраченный ею доход? Ведь она, насколько я поняла, зарабатывает на жизнь продажей цветов. А теперь ей придется бросить это занятие.

ХИГГИНС. Вот мистер Пикеринг – денежные вопросы в его компетенции. Пикеринг, вам придется давать нашей гостье на карманные расходы. Положите ей что-нибудь на карточку, что ли. С другой стороны, деньги – это разврат. Кормить вы ее будете, одевать – тоже. А будь у нее лишнее бабло, она того и гляди на иглу подсядет.

ЛАЙЗА. Злой вы все-таки типус! Я не то, что колоться, травку ни разу не курнула!

ПИКЕРИНГ. Все-таки, Хиггинс, это бесчеловечно, так обращаться с бедной девушкой.

ХИГГИНС. А разве она человек?

ПИКЕРИНГ. А вы как думаете?

ХИГГИНС. Думаю, не очень. По крайней мере, не настолько, чтобы считаться с ее правами. А как ваше мнение на сей счет, Элиза?

ЛАЙЗА. Я чё, дурнее паровоза? Я человек, как и все.

ХИГГИНС. Как все – это еще не человек. Это биомасса. Вам до человека еще…

МИССИС ПУРОХИТ (перебивает). Допустим, она останется. Но что будет с нею, когда вы наиграетесь в свои игры?

ХИГГИНС. А что с ней будет, если она снова отправится на панель со своими (передразнивает) цветочкими? А, миссис Пурохит?

МИССИС ПУРОХИТ. Там она сама отвечает за себя.

ХИГГИНС. Когда я с ней покончу, он снова начнет отвечать за себя, только уже не здесь. Выгоним ее в три шеи – и все дела.

ЛАЙЗА. Все! Бобик сдох! Мне это осточестерфильдело! Вы бессердечный чурбан! Нога моя здесь не будет! (Подходит к двери.)

ХИГГИНС. Так и быть, Элиза. Шутки в сторону. Хотите конфетку? Шоколадную? Миссис Пурохит берет мне самые лучшие, самые дорогие. Одна конфетка стоит столько же, сколько ваш месячный заработок. Вы таких сроду не пробовали. И не попробуете, если уйдете.

ЛАЙЗА. Попробую и уйду (берет конфету, кладет в рот, потом самопроизвольно берет другую, третью).

ХИГГИНС. Если вы останетесь, Пикеринг будет заказывать для вас пудов по пять-шесть такого шоколада в день! Он скупит для вас весь шоколад в Лондоне! Правда, полковник?

ПИКЕРИНГ. Несомненно!

ХИГГИНС (подходит к столу, берет планшет, показывает ЭЛИЗЕ). Какая хорошая вещь! Какой экран! Как сверкает! У вас есть планшет, Элиза?

ЛАЙЗА. У меня ноут. Опять стебетесь?

ХИГГИНС. Что вы! Этот планшет будет вашим, если вы соблаговолите остаться.

МИССИС ПУРОХИТ. Мистер Хиггинс, так нельзя. Вы сбиваете девушку с толку, а она должна строить свою жизнь сама.

ХИГГИНС. Бред! Молодая еще – настроится. Вот заработает на пенсию – будет время подумать о собственной жизни. И вообще о себе не стоит думать, Элиза. Думайте о других – и вам в воздастся в виде шоколада, гаджетов, золота, бриллиантов, собольих шуб, шикарных автомобилей, шотландских замков…

ЛАЙЗА. Отвалите, сэр. Вижу, какие у вас замки и автомобили. Меня на такую туфту не купишь.

ПИКЕРИНГ. Хиггинс, можно мне вставить пару слов? Миссис Пурохит говорит дело. Я, со своей стороны, готов нести расходы по этому проекту, но девушка должна осознанно принять решение, участвовать в нем или нет.

ХИГГИНС. Чепуха! Она не в состоянии принимать осознанные решения. Да и никто не в состоянии. Если бы мы все до конца сознавали, мир бы рухнул, потому что никто не смог бы ни на что решиться.

ПИКЕРИНГ. Это, может, и умно, но больно непонятно. Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали!

ХИГГИНС. Только вот не надо мной потешаться!

ПИКЕРИНГ. И в мыслях не было! (ЛАЙЗЕ). Глубокоуважаемая мисс Далида…

ЛАЙЗА (ошеломленно). Вау! Отпад!

ХИГГИНС. Что и требовалось доказать! Вот и все ее самосознание – отпад и вау. Вы – солдат, Ричард, и в этой ситуации должны действовать по-военному. Никаких рассуждений. Только приказ. Элиза, стойте там и слушайте сюда! Полгода я буду здесь вбивать вам в тыковку искусство правильной и красивой речи. Если вы будете паинькой, то поселитесь в отличной комнате второго этажа, миссис Пурохит будет за вами ходить, мистер Пикеринг – закармливать шоколадом, а я – задаривать комплиментами. А если будете пинать балласт, то вам придется жить в собачьей конуре и грызть кости. Я посажу вас на цепь, мистер Пикеринг будет читать вам лекции о хорошем поведении, а миссис Пурохит – каждые четверть часа мочить вас в сортире. Через полгода вам закажут шикарное платье и отвезут в английский парламент. И если в палате у лордов вы произведете прекрасное впечатление на присутствующих, то прямо оттуда на собственной машине отправитесь в собственный цветочный магазин, а если вас разоблачат, то вы кончите свои дни на плахе, и все лондонские букетчицы окропят слезами и забросают цветами вашу могилу. Если вы посмеете отказаться от такого потрясающего предложения, значит, вы – бессовестная дура, и ваш добрый ангел навсегда откажется от вас, и вы перейдете под крылышко злого. (ПИКЕРИНГУ.) Теперь все в порядке? (МИССИС ПУРОХИТ.) Я все верно изложил?

МИССИС ПУРОХИТ. По-видимому, мне самой придется перетолковать с Элизой наедине. Если я и возьму на себя дополнительные хлопоты на целых шесть месяцев, то только за дополнительные деньги. (ХИГГИНС указывает жестом на ПИКЕРИНГА, тот утвердительно кивает головой.) Хорошо. В душе вы не такой уж и злой, мистер Хиггинс, но человеческая речь для вас интереснее самого человека. Элиза, следуйте за мной.

ЛАЙЗА. Так по-свински со мной еще никто не говорил. Вас самого надо отправить в палату. Мне и на фиг не сдались ваши улорды. Сейчас вот возьму и уйду. Я сама кого хочешь могу притомить скалкой. И в конуру не пойду, и в сортире меня никто не замочит…

МИССИС ПУРОХИТ. Вы ничего не поняли, девочка моя. Уж лучше помолчите.

ЛАЙЗА. Чё я ему сделала? Чё он на меня порожняк толкает? Он сам ко мне подлез на остановке. Я его не трогала. Тоже мне – ученый! В гробу я видала таких ученых! Я человек, а не собака какая-нибудь баскинробинс, чтобы он на меня батон крошил. И рот вы мне не заткнете своим шоколадом… (Уходит вместе с МИССИС ПУРОХИТ).

ПИКЕРИНГ. Хиггинс, у меня к вам есть один деликатный вопрос.

ХИГГИНС. Задавайте.

ПИКЕРИНГ. Прошу прощения, вы порядочный человек?

ХИГГИНС. Вы сомневаетесь?

ПИКЕРИНГ. Имею в виду ваше отношение к женщинам.

ХИГГИНС. Нашли о чем спрашивать! Порядочно относятся к женщинам только голубые. У них разные сферы влияния.

ПИКЕРИНГ. Вот уж нет. Не только они. То есть я не в курсе, насколько они вообще порядочны, но я видел немало настоящих мужчин, порядочно обходившихся с женщинами.

ХИГГИНС. Значит, вам повезло больше, чем мне. Стоит мне только проявить слабину по отношению к женщине, моя жизнь превращается в сущий бардак. Меня тут же начинают контролировать, ревновать, говорить мне несусветные глупости, устраивать сцены, дуться на меня по всяческим поводам и без повода, так что порой хочется удавиться. Да и я сам превращаюсь в какого-то террориста с замашками восточного тирана. Женщина – это катастрофа, светопреставление, эпидемия свиного гриппа. Одним словом, мужчина – это мужчина, женщина – это женщина, и им никогда не сойтись.

ПИКЕРИНГ. Почему?

ХИГГИНС. Откуда я знаю? Может, потому, что у мужчины на уме всегда одно, у женщины – совсем другое, и поэтому они норовят свести друг друга с ума. Скажешь ей – брито, она непременно ответит – стрижено, и скорей облысеешь, чем вобьешь ей что-нибудь в ее кудрявую головку.

ПИКЕРИНГ. А вершина любви, Хиггинс…

ХИГГИНС. … это чудо, Пикеринг, великое – дети? Не смешите мои гаджеты! В наше время заводят детей только нувориши, недалекие люди и нищеброды. У первых есть на это деньги, вторые ни о чем не думают, кроме супружеского счастья, пропади оно пропадом, а третьим необходимо спариваться, чтобы выжить. Что мы даем своим детям? Мировые эпидемии, СПИД, неизлечимые болезни, наркотики, алкоголизм, перенаселение, голод, энергетический и экономический кризисы, оффшоры, парниковый эффект, таяние льдов, терроризм, экологические и техногенные катастрофы? Мы так основательно загадили планету, что скоро плодиться и размножаться станет попросту негде. Есть и другая сторона родительской медали. Сперва ты ночей не спишь, переживаешь за младенца по всякому поводу, непроизвольно откашливаешься вместе с ним, когда кашляет он, потом учишь его уму-разуму, читаешь ему хорошие книжки, всячески ограждаешь от чьего бы то ни было дурного влияния, пережидаешь, пока он перебесится во время переходного возраста, наконец, он вырастает и нахально заявляет, что ничем тебе не обязан, что ты произвел его на свет ради собственного удовольствия, и в силу этого можешь катиться колбаской по Трафальгарской. А когда он найдет себе невесту и соизволит пригласить тебя на свадьбу, то во всеуслышание, при гостях, назовет своего небогатого отца «мой старикашка», а любимого тестя, оплатившего расходы на брачное торжество, – «вторым после Дэвида Кэмерона»… Нет уж, я – холостяк и останусь им до конца дней своих!

ПИКЕРИНГ. Если выиграете пари…

ХИГГИНС. Не надо мне постоянно об этом напоминать, Пикеринг. Я его выиграю!

ПИКЕРИНГ. Хорошо, коли так. Но вы, Хиггинс, уходите в сторону от моего вопроса. Вы прекрасно поняли, на что я вам намекаю. Если я ввязываюсь в это предприятие, то не допущу никаких – говорю прямым текстом – интимных вольностей с вашей стороны по отношению к Элизе. Я уже отношусь к ней по-отечески и хотел бы…

ХИГГИНС. Вот и говорите без экивоков, Пикеринг. С ученицами я – задеревеневшее облако в штанах! Стоит только завести шашни – ученица садится учителю на голову, и звиздец обучению! Я даже на американских миллионерш не запал – сами знаете, что это за красотки, – а натаскал их по культуре речи не один десяток штук. Как учитель я, конечно, Карабас-Барабас, иначе ничего не получится, но в сексуальном плане и я для них натуральный Буратино, и они для меня не более чем фарфоровые Мальвины с голубыми волосами. В противном случае станешь Дуремаром, а я этого допустить никак не могу.

Постучав в дверь, входит МИССИС ПУРОХИТ.

МИССИС ПУРОХИТ. Разрешите, мистер Хиггинс.

ХИГГИНС. Заходите, миссис Пурохит. Как там у вас?

МИССИС ПУРОХИТ. У нас все в порядке. А вот у вас – не очень.

ХИГГИНС. Что вы имеете в виду?

ПИКЕРИНГ. Мне уйти?

МИССИС ПУРОХИТ. Ни в коем случае. Вам это тоже полезно будет услышать, но не в том смысле, в каком мистеру Хиггинсу.

ХИГГИНС. Уже интересно.

МИССИС ПУРОХИТ. На самом деле – так себе. В доме появилась девушка. Мистер Хиггинс, при ней я бы вас попросила не выражаться – так, как вы привыкли это делать.

ХИГГИНС. Что за наезд, миссис Пурохит? Я абсолютно политкорректен, если вы это имеете виду.

МИССИС ПУРОХИТ. Возможно, вы и политкорректны, но не в тех случаях, когда что-нибудь ищете и не можете найти. Я-то слушаю вас по долгу службы и за прибавку к жалованью. Но девушка слышать ничего подобного не должна. Особенно брани.

ХИГГИНС. От меня – брани? Браниться – ничего глупее нельзя выдумать. Брань не делает карты хорошими, а ветер – попутным, черт бы ее подрал!

МИССИС ПУРОХИТ. Вот и я об этом. «Черт побери», «к чертям собачьим», «какого черта»…

ХИГГИНС. Вы ли это, миссис Пурохит?! Меня браните, а сами…

МИССИС ПУРОХИТ (неумолимо). … говорите вы к месту и не к месту, по любому случаю. Кроме того, настоятельно вас прошу исключить из своего лексикона слова, начинающиеся на буквы «б», «ё», «с», «п», «х». Девушка и сама знает такого рода изречения. Только что она выразила восхищение, произнеся слово на ту же букву, с которой начинается слово «полотенце». С нее взятки гладки, ведь она выросла в такой языковой среде. Но вы так выражать восхищение при ней не должны.

ХИГГИНС. Вы на меня наговариваете, миссис Пурохит. Да еще при Пикеринге. Когда я так выражался?

МИССИС ПУРОХИТ смотрит ему прямо в глаза.

(Нехотя признается.) Впрочем, один-два раза не в счет. Когда достают, порой действительно иное словцо и вылетит… по ошибке.

МИССИС ПУРОХИТ. Не далее как вчера вы произнесли слово на «б», обжегшись горячим кофе; выразились на «ё» по поводу не понравившейся вам теленовости; произнесли слово на «с» при случайном удалении нужного вам файла; высказались на «п», испортив болванку в dvd-плейере, и на «х», выбросив ее в мусорную корзину.

ХИГГИНС. Допустим. Но я же поэт, и это у меня исходит при амальгамировании ментального пространства лирического субъекта…

ПИКЕРИНГ едва удерживается от смеха.

МИССИС ПУРОХИТ. Так. Переходим к вопросу об опрятности и личной гигиене.

ХИГГИНС. Очень важный, очень своевременный вопрос. Без него, как без рук.

МИССИС ПУРОХИТ. Как приучить девушку к аккуратности, если повсюду будут разбросаны вещи – от верхней одежды до нижнего белья?

ХИГГИНС. Совершенно верно. Тут уж не до обучения.

МИССИС ПУРОХИТ. Ваши вещи, мистер Хиггинс!

ХИГГИНС. Это неправда! Где вы видите мои вещи разбросанными – от нижнего белья и так далее? (МИССИС ПУРОХИТ всплескивает руками, не в силах ничего сказать от подобной наглости, ведь она сама все с утра убрала за ним. ХИГГИНС обращается к ПИКЕРИНГУ, который с удовольствием наблюдает за происходящим.) При становлении юной личности все это крайне важно. Через час по чайной ложке – этот рецепт годится и при формировании необходимых привычек, и в деловой жизни.

МИССИС ПУРОХИТ. Нельзя с вами не согласиться, сэр. Поэтому мне будет крайне неприятно впредь видеть вас за столом в шортах или в футболке. А если все-таки будете в брюках или в рубашке, то вам было бы неплохо взять себе за правило не вытирать о них руки. Кстати, для воспитания девушки будет лучше, если вы перестанете ставить сковородку с яичницей и жареным беконом прямо на чистую белую скатерть, а также есть все блюда из одной тарелки, вследствие чего можно запросто подавиться рыбной костью, оказавшейся в вашем мороженом третьего дня (делает эффектный жест в сторону конфетных фантиков, набросанных ХИГГИНСОМ.)

ХИГГИНС (смущенно). Что ж, иногда это со мной бывает. Я немножко рассеян, как все гении. Однако у меня есть кое-что и по вашей части. Почему от моих джинсов ужасно несет бензином, а?

МИССИС ПУРОХИТ. Потому что кое-кто не вытирает рук, когда бывает на заправке.

ХИГГИНС (в ярости). Теперь я пущу на ветошь шторы!

МИССИС ПУРОХИТ. Прощу прощения, мистер Хиггинс, кажется, я вас немного расстроила.

ХИГГИНС (овладевая собой). Нисколько! Напротив, я вам очень благодарен, миссис Пурохит. Видимо, мне теперь придется держать себя в руках.

МИССИС ПУРОХИТ. Видимо, да, сэр. Еще одну минуту.

ХИГГИНС. Как?! Это не все?

МИССИС ПУРОХИТ. Не совсем. Разрешите мне взять для девушки тот японский халат китайского производства, который вы приобрели во Франции, когда были в Германии на симпозиуме славистов? То, в чем она явилась сюда, назвать одеждой язык не поворачивается.

ХИГГИНС. Берите, что хотите, только отпустите душу на покаяние! Все, что ли?

МИССИС ПУРОХИТ. Пока – да. (Уходит.)

ХИГГИНС. Моя домоправительница, Пикеринг, считает меня каким-то монстром, хотя на самом деле я человек слабый и беззащитный. Мне до сих пор кажется, что я не взрослый, а только играю во взрослого. А она, не знаю почему, третирует меня по всякому ничтожному поводу.

МИССИС ПУРОХИТ возвращается.

МИССИС ПУРОХИТ. Хочу вас поздравить, сэр: началось! К вам заявился не то ассенизатор, не то водовоз по имени Альфред Далида. Говорит, что хочет видеть свою дочь.

ПИКЕРИНГ. Вот это да! Кажется, мы с вами попали, Хиггинс.

ХИГГИНС. Не паникуйте раньше времени, Ричард. Мы попали на шантажиста. (МИССИС ПУРОХИТ.) Введите ассенизатора и водовоза!

МИССИС ПУРОХИТ уходит.

ПИКЕРИНГ. Шантажист? С чего вы взяли, Хиггинс?

ХИГГИНС. А то и сутенер!

ПИКЕРИНГ. Боюсь, ничего хорошего мы от него не услышим.

ХИГГИНС. И не надеюсь. Мы уже слышали его дочь. Может быть, какие-то нюансы.

ПИКЕРИНГ. Вы о чем?

ХИГГИНС. О его произношении – о чем еще?

ПИКЕРИНГ. Вы в своем репертуаре. Этот тип может доставить нам немало хлопот.

ХИГГИНС. Это со мной он хлопот не оберется. Но послушаем.

Входит ДАЛИДА.

ДАЛИДА. Разрешите представиться: менеджер по клинингу Альфред Далида. А вы профессор Хиггинс?

ХИГГИНС. Совершенно верно. Очень приятно познакомиться, мистер Далида.

ДАЛИДА. Мне тоже, начальник. (Садится без приглашения.)

ХИГГИНС (ПИКЕРИНГУ). Я же говорил: ничего особенного. Разве что дедушка из Уэльса.

ДАЛИДА. В точности! А как вы угадали?

ХИГГИНС. Это к делу не относится. Итак, что вам угодно?

ДАЛИДА. Я тут кое-что припер, начальник.

ХИГГИНС. Что именно?

ДАЛИДА. Вещички моей дочурки. Ведь она у вас, не так ли?

ХИГГИНС. Так ли, так ли. И вы явились за ней? В папаше проснулся родитель. Это прекрасно и совершенно естественно. Забирайте нах! Вместе с лабутенами.

ДАЛИДА. Чего?

ХИГГИНС. Забирайте свое чадо, говорю.

ДАЛИДА. Етить твою мать, профессор! Вы ж меня даже не выслушали. А еще френолог! Как вы людей учите, не догоняю.

ХИГГИНС. Кстати об учебе. Сегодня сюда ворвалась ваша дочурка, буквально взяла меня за горло и потребовала, чтобы я обучил ее цветочной фене для поступления в соответствующий магазин. У меня есть свидетели. Это шантаж, господин менеджер! Зачем вы ее ко мне подослали?

ДАЛИДА. И в мыслях не было! Я месяца три ее в глаза не видел.

ХИГГИНС. Шантаж, шантаж! Сейчас начнете угрозами вымогать деньги!

ДАЛИДА. Кажется, вам очень хочется, начальник, трясця вашей бабушке, чтобы вас посантажировали? Но я вас разочарую: этого не будет.

ХИГГИНС. Зато сейчас здесь будет полиция.

ДАЛИДА. А что вы ей скажете? Что я вам сделал? Хоть копейку попросил?

ХИГГИНС. Что ж вы приперлись?

ДАЛИДА. У меня были на то свои причины. Подумайте сами: к вам в дом приходит человек с конкретным делом, а вы не даете ему и слова сказать.

ХИГГИНС. Как вы узнали мой адрес?

ДАЛИДА. Если вы позволите мне говорить, начальник, я вам скажу – как. Это мое желание. Это мой долг. Это мое право.

ХИГГИНС. Пикеринг, перед нам прирожденный трибун. Его речь составлена по всем правилам сентиментальной риторики. Налицо три источника и три составные части классического вымогательства: болтовня, угрозы, уэльское происхождение.

ПИКЕРИНГ. Сделайте одолжение, Хиггинс, мои корни тоже оттуда. (ДАЛИДЕ). Как вы оказались здесь, в конце-то концов?

ДАЛИДА. Я и говорю, начальник. Когда вы принудили ее остаться, она звякнула мне в мобилу и попросила притаранить ее вещички на ваш адрес. Я сидел в пабе…

ХИГГИНС. Самой собой…

ДАЛИДА. Да, в пабе – что тут такого? Мы там частенько собираемся с коллегами по клинингу на симпозиумы.

ПИКЕРИНГ. Хиггинс, не перебивайте, пожалуйста.

ДАЛИДА. Только мы огласили повестку дня – звонит Лизетта. А я что? Симпозиум не симпозиум, мой христианский долг – помогать ближнему. Даже если это родная дочь. Я мигом подорвался – и сюда.

ХИГГИНС. И какие это вещички?

ДАЛИДА. Ничего особенного, начальник. Гитара, ноутбук, альбом с фотографиями, что-то из бижутерии и прочий бутор.

ХИГГИНС. Таким образом, вы примчались спасать ее от верной погибели?

ДАЛИДА. Ни в коем разе, начальник! Я разве не могу отличить благороднего человека от неблагороднего? Поэтому я не боюсь оставить мою девочку на попечение даже двух благородних людей. Зачем бы она им ни понадобилась.

ХИГГИНС. И все-таки вам придется самому опекать ее. Забирайте ее немедленно.

ДАЛИДА. На фига она мне сдалась? В смысле – я ей не враг. Тут у нее, можно сказать, перспектива, даже двойная, а я буду становиться дочери поперек пути?

ХИГГИНС. Миссис Пурохит!

Входит МИССИС ПУРОХИТ.

Это родной отец Элизы. Передайте ему ее с рук на руки, и пусть оба проваливают.

ДАЛИДА. Нет, вам не удастся сбагрить ее мне! Если вы, допустим, человек высокой культуры, то и я не прочь культурно отдохнуть. Почему бы двум культурным людям не потрещать по теме без обид?

ХИГГИНС. Миссис Пурохит, боюсь, дальнейший разговор не для ваших ушей.

МИССИС ПУРОХИТ, кивнув, удаляется.

ПИКЕРИНГ. Итак, мистер Далида, ваш выход.

ДАЛИДА. Вы козырные ребята – и вы, начальник, и ваш дружок. И я не возьму отсюда Лизхен, как бы вы меня этим ни грузили и что бы вы ни собирались тут устроить. Да и не пойдет она, поскольку давно живет отдельно, и папа ей уже не нужен, а если и нужен, то лишь когда его зовут «Дай денег». А мне от моего дочернего предприятия никакой прибыли. Внешность у нее – тоже ничего особенного, но это только на первый взгляд. Да, глаза ее, как вы сами убедились, на звезды не похожи, нельзя уста, само собой, кораллами назвать. Но! Девочка она, как говорится, дай Бог всякому. Мне б, как говорится, такую. И если вы, начальник, имеете на нее особые виды, то пятьдесят фунтов для вас, предположим, не деньги. Неужели вы задаром хотите воспользоваться тем, на что пошли мои лучшие отцовские чувства?! Нипочем не поверю, ибо нет тогда справедливости в этом лучшем из миров!

ПИКЕРИНГ. Знаете, мистер Далида, мистер Хиггинс не собирается делать вашей дочери непристойных предложений.

ДАЛИДА. А какие они еще бывают? Мужчина до тех пор мужчина, пока может делать непристойные предложения, а женщина до тех пор женщина, пока ей их делают. Что ж, очень жаль. Будь у него на уме что-нибудь этакое, я был бы вынужден стрясти с вас уже пятьсот фунтов. А оно мне надо? Так, не приведи Господи, и на скользкую дорожку добропорядочности вступишь.

ХИГГИНС. То есть вы готовы продать родную дочь за полтинник? Не кажется ли вам, что это гнусно?

ДАЛИДА. Продать? Что я, по-вашему, Иуда Икарискотский? Альфред Далида в жизни никого не продавал! Просто услуга за услугу. Вы используете Элизу по своему усмотрению, а я воспользуюсь вашими деньгами на свой манер.

ПИКЕРИНГ. Похоже, у вас за душой нет ничего святого!

ДАЛИДА. Святое, начальник, слишком дорого стоит. И у вас его не было бы, поменяйся мы с вами местами. Да и хлопотное это дело – иметь святое за душой.

ХИГГИНС. Что скажете, Пикеринг? С одной стороны, так и хочется спустить с лестницы этого попрошайку, с другой – в его словах имеется определенная джинсовая правда.

ДАЛИДА. Вот именно. Я же как-никак отец. А отцовскому сердцу не прикажешь.

ПИКЕРИНГ. Ваше замешательство, Хиггинс, не лишено оснований, но я бы предпочел поступить с этим типом по первому из предложенных вами вариантов.

ДАЛИДА. Напрасно вы такое говорите, начальник. Рассмотрите ситуацию с другого Биг-Бена. Пойдите хотя бы на вашу Уимпол-стрит и спросите – кто я такой? Нет, вы пойдите и спросите. И я вам оттуда скажу. Я – никто, мигрант, «понаехавший». Быть иль не быть – для меня не вопрос, ибо меня попросту не существует. Нет, нас встречают, с нами возятся, вежливо разговаривают, учат языку, дают временное жилье, пособие, медицинскую страховку, предлагают какую-никакую работу, а потом – гудбай на все четыре, новый англичанин! Ваше общество меня на дух не принимает, то есть принимает, конечно, но только в качестве менеджера по клинингу. Мне все предоставляют, кроме одного: не пускают в социальный лифт. Мне разрешают только вымыть в нем полы, вытереть пыль с него и высадить цветочки вокруг него. А к высотам Мэри-Экс в нем поднимаются другие. А разве мне нужно меньше еды, питья, одежды, развлечений, кредитов, ипотеки, чем этим другим? Мне нужно больше, потому что я – человек ниоткуда и не врос корнями в приютившую меня землю. Так что же такое это ваше святое, спрашиваю я у вас. И сам же вам отвечаю: это стопроцентная возможность бортануть меня на законном основании. И – пусть. И да будет так. Да, я – никто и звать меня никак, однако это меня вполне устраивает, и ничего другого я не хочу и ни о чем другом не прошу. Разве что получить свою долю родительского пирога, ведь это я воспитал мою дочь, не жалея ни сил, ни времени, ни желания, ни возможностей, и если теперь на нее кладут глаз порядочные люди, они, я уверен, не захотят нажиться на моем отцовском чувстве, чтобы получить ее даром. Вот вам моя версия этой контроверсии.

ХИГГИНС. Дик, если нам с вами взяться за этого Диогена, то месяца через три он запросто мог бы срывать аплодисменты в Гайд-парке. Или стать популярным блогером на любом интернет-портале.

ПИКЕРИНГ. Что вы об этом думаете, Далида?

ДАЛИДА. Нет уж, спасибочки, начальник. Хлебнуть пивка под ток-шоу или просмотреть статейку вместо досуга мне как пролетарию умственного труда порой даже полезно. Но с другой, скажем, стороны, что политик, что журналист – все одно представители самых древнейших профессий. А какая из них первая, какая вторая, пусть решают другие люди, если им нечего делать. По мне лучше быть никем и ничем, чем становиться всем. Эта социальная ступенька мне по кайфу.

ХИГГИНС. Думаю, стоит поощрить этого златоуста пятьюдесятью фунтами.

ПИКЕРИНГ. Боюсь он потратит их неизвестно на что.

ДАЛИДА. Что-что, а уж это как раз известно. Как сказано в Писании, от хотящего занять у тебя отвращайся, но просящему у тебя дай и не спрашивай, на что ему деньги. Начальник, можешь спать спокойно. Я не понесу фунты в банк, не суну в кубышку, не отдам брокеру, словом, не потрачу на пустяки. Еще в воскресенье от них следа не останется, а, собираясь на работу в понедельник утром, я уже забуду, были они у меня или наоборот. Беднее не стану, в кутузку не загремлю, разве что разок оторвемся, другой оттянемся с моей гражданской шваброй. И всем будет хорошо: нам, бармену и вам – от осознания того, что ваши денежки пошли на благое дело. Вы сами не нашли бы им лучшего применения.

ХИГГИНС. Он неподражаем! Возьмите сто.

ДАЛИДА. Не надо, начальник, сто для нас не в коня корм, боюсь, мы их заначим на черный день. Это ведь сумма сумм! Если у вас в кармане сотня при состоянии духа на десятку – вам конец. Дайте полсотни – не больше, не меньше. И по рукам.

ПИКЕРИНГ. А жениться вы на своей гражданской не пробовали?

ДАЛИДА. Сколько раз пробовал – она ни в какую. Разве что вы мне ее просватаете. Ей нравится в полюбовницах ходить: может изгаляться надо мной по-всякому. То ей духи, то косментика, то платье – никак не угомонится. А была б законной – я б ее в бараний рог скрутил. Вот ей и не резон. А вам бы я посоветовал, начальник, бросить вашу фонологическую байду с Элизой и браком с ней сочетаться честь по чести – пока она молода и глупа. Не то будете локти кусать. И это плохо, поскольку вы мужчина. А если сочетаетесь – то локти кусать придется уже ей. И это хорошо, поскольку она женщина. А женщины всегда несчастны, как их ни ублажай.

ХИГГИНС. Еще немного, Пикеринг, и от наших убеждений не останется камня на камне. Значит, пятьдесят фунтов, мистер Далида?

ДАЛИДА. Точно так, начальник.

ХИГГИНС. Иными словами, вы отказываетесь от ста?

ДАЛИДА. В другой раз, может, и не откажусь. Но теперь хватит и половины.

ХИГГИНС (дает ему деньги). Держите.

ДАЛИДА. Теперь, когда официальные дела улажены, позволю себе вмешаться не в свое дело.

ХИГГИНС. А что случилось?

ДАЛИДА. Пока ничего. Но все же вам не мешало бы заключить с Элизой какой-никакой контракт. Так, немудрящий котрактец – для понта. Люди, скажем так, есть люди: один одно ляпнет, другой – другому, третья – еще куда-нибудь стуканет. Мало ли что. А с контрактом и вам покойнее, и Элизе. И мне.

ХИГГИНС. Ну, вы и гусь, однако. Я бы вам в рот палец не положил. Поучите вашу швабру щи варить, Далида! Ваша дочь имеет дело с законопослушным гражданином. У меня есть лицензия, и работаю я с людьми только по контрактам.

ДАЛИДА. Я не сомневался. Но тут случай особый. Короче, я вас предупредил. (Собирается уйти. В дверях сталкивается с очаровательной японкой в роскошном кимоно, сопровождаемой МИССИС ПУРОХИТ.) Прошу прощения, мисс.

ЛАЙЗА. Вау! Ты чё, папашка, дочку не опознал! Отпад!

ДАЛИДА. Тю! Лизка, ты, что ли?!

ХИГГИНС. Чума!

ПИКЕРИНГ. Забодай меня Икар!

ЛАЙЗА. Чё, мне не идет?

ХИГГИНС. Не идет?!

МИССИС ПУРОХИТ. Мистер Хиггинс, осторожнее, не скажите лишнего при девушке. Не то она может подумать о себе Бог знает что.

ХИГГИНС. Чертовски не идет!

МИССИС ПУРОХИТ (укоризненно). Мистер Хиггинс…

ХИГГИНС. То есть я хотел сказать, не идет ни фига.

ДАЛИДА. Такой дочкой и загордиться можно, не правда ли?

ЛАЙЗА. А какая ванная! Какая джакузия! Столько всего! Фонтаны, полотенцы, шампуни, мылы разных сортов, теплые полы! Столько зубной пасты – можно хоть весь день бивни чесать! Шоб я так жила, как они тут моются! Не то, что у нас. И офигенное зеркало во всю стену! Зашибись!

ХИГГИНС. Я очень рад. Теперь и вы будете так мыться каждый день.

ЛАЙЗА. Вряд ли.

ХИГГИНС. Это еще почему? Миссис Пурохит, что там у вас произошло?

МИССИС ПУРОХИТ. Ничего особенного, сэр.

ЛАЙЗА. А я все равно скажу. Она мне целый час на уши наезжала про счетчики и экономию воды.

ХИГГИНС. Ну, что вы, миссис Пурохит. Не мелочитесь. Пусть наша гостья льет воду, сколько ей заблагорассудится.

МИССИС ПУРОХИТ. Как вам будет угодно, мистер Хиггинс. Счета оплачивать не мне.

ХИГГИНС. Похоже, ваша дочь, Далида, страшная транжирка. Как же вы ее так воспитывали?

ДАЛИДА. Как положено – ремешком. Не часто, но бывало. Сами знаете, начальник, какое воспитание у бедняков. Самое что ни на есть аристократическое. Зато какая краля получилась. Не зря старался.

ЛАЙЗА. Слушайте вы его больше. Старался он. Знаю я, зачем ты сюда притащился. Вымутить несколько фунтов, а потом надраться своего шмурдяка по самое не хочу.

ДАЛИДА. А что ты мне прикажешь башли на милостыню пустить?

ЛАЙЗА показывает ему язык.

Ты это брось наговаривать на родного отца уважаемым людям. А то я и про тебя скажу пару слов.

ХИГГИНС. Пара напутственных слов от отца никак не повредит дочери.

ДАЛИДА. Еще чего не хватало! Нашли дурака учить детей уму-разуму. С ними и так никакого спасу нет. Вот заведете своих – узнаете.

ХИГГИНС. Погодите! Вы собираетесь проведывать Элизу, наблюдать за ее успехами?