Текст книги "Брызги социализма"

Горы. Крым

В течение многих лет Валентин из Донецка, а я из Харькова на день геолога (первое воскресенье апреля) приезжали в Симферополь к Жене на выходные дни и шли в горы, чаще всего из Генеральского через Чатырдаг до Перевального, или из Перевального через Демерджи до Алушты.

Горы словно возносили нас над обыденной жизнью, мы буквально упивались красотой природы, свободой, дурачились, как дети и чувствовали себя счастливыми.

А, главное, мы общались, рассказывая друг другу о событиях своей жизни, о своих мыслях, чувствах, планах и надеждах.

Иногда к нам присоединялись друзья Жени, геологи.

В один из таких дней мы поднялись на Чатырдаг, который уже проснулся от зимы. Солнце сияло, цвел кизил, цветы приветствовали нас.

Через несколько часов мы расположились на плато Чатырдага под Эклизи-бурун.

Над вершиной начали появляться облака, но нас это не насторожило.

Хотя уже начало холодать.

Перед тем, как лечь спать, мы свалили несколько толстых засохших стволов деревьев, и устроили из них костер, чтобы он горел всю ночь.

Спали под тентом без дна, устроившись на распластанном кусте можжевельника.

Ночью мне стало холодно, я вылез из-под тента и увидел фантастическую картину. Мела метель. Костер горел, и я подошел к нему, чтобы согреться. Вскоре из палатки вылезли остальные и присоединились ко мне. Снег шел так плотно, что наши тени, отбрасываемые костром, ложились на него вертикально, как на стену. Всю ночь мы плясали вокруг костра. К утру развиднелось, но метель не прекращалась.

Мы решили выбираться, ведомые двумя геологами. Идти было тяжело, ноги проваливались по колено в снег, в двух метрах уже ничего не было видно. Я всегда считал, что разговоры о том, что заблудившийся человек ходит кругами, – просто байки, но мы, действительно, через два часа вышли на место своей ночевки. Пошли в другую сторону и снова вернулись на прежнее место. Стало ясно, что идти нельзя, можно упасть в одну из огромных воронок, усеявших плато Чатырдага.

Оставалось только ждать.

Еще через пару часов метель прекратилась, тучи со свистом пролетали над нами. Туман рассеялся, и мы пошли в сторону Перевального, мимо Эклизи-бурун. Спуск с горы оказался самым страшным событием в моей жизни. Мы спускались по почти отвесному склону, пользуясь тем, что под открывшимся, наконец, солнцем, снег просел и уплотнялся под нашими ногами, а не скользил.

Когда мы спустились на трассу, ноги меня не держали, я шел, передвигая их руками.

В Симферополе на нас смотрели, как на инопланетян. Там не было ни малейших следов горного катаклизма.

Это метафора всей жизни, и не только моей.

Людей в этих местах мы почти никогда не встречали, кроме одного случая.

Как-то раз мы спускались с Чатырдага и повстречали группу молодежи, растянутой лентой поднимавшихся навстречу нам. Их экипировка выдавала полных дилетантов, девушки плелись в самом хвосте в туфлях на каблуках. Вел их мужчина среднего возраста с красным знаменем в руках. Оказалось, что городской комитет комсомола, в противовес Пасхе Христовой, организовал восхождение, чтобы не дать молодым втянуть себя в отмечание опиумного праздника. А флаг они собирались водрузить на Эклизи-бурун, как знак победы над мракобесием.

Никто из нас не был верующим, но явно уставшие и недовольные победители вызывали только жалость и улыбку.

Карпаты

В шестидесятых – семидесятых годах большой популярностью пользовались туристические путевки.

Я не знаю автора этого грандиозного проекта, но он реально помогал людям лучше узнать страну и ее жителей. Весь Советский Союз покрыли сетью туристических баз, и, за очень небольшие деньги, можно было в течение нескольких недель любоваться красотой Байкала, путешествовать на лошадях по Алтаю, плыть на пароходике по Днепру, объехать вдоль и поперек Грузию или Армению…

Я думаю, основная идея этого проекта состояла в компенсации недоступности зарубежных стран и утверждении самодостаточности советского государства.

Туристов обеспечивали жильем и питанием, транспортом и экскурсоводами.

Один из таких замечательных маршрутов проходил по Карпатам. Начинался он в Ивано-Франковске, проходил через Межгорье, Хуст, Рахов, Яремчу, Косов, Мукачево и заканчивался в Ужгороде. Красота всего маршрута просто неописуемая. Мы даже наблюдали сплав леса по Черемошу, наверное, один из последних, так как через пару лет лесосплав запретили.

Я не хочу рассказывать обо всем маршруте, вряд ли это описание кого-нибудь заинтересует, да и время стерло многое у меня из памяти.

Но Ужгородские рестораны надо вспомнить, хотя бы потому, что они в настоящее время не существуют, и это крайне печально.

Туристические группы не формировались по региональному принципу, в них попадали путешественники со всех концов огромной страны, люди разных возрастов и жизненных принципов. В нашей группе оказались две харьковчанки. Очень симпатичные девушки, близкие нам с женой по возрасту и взглядам, мы быстро сдружились и везде ходили вместе.

Прежде всего нам рекомендовали посетить знаменитую тогда «Скалу». Этот ресторан размещался глубоко под землей в бывших винных подвалах, и, единственный в СССР, работал до 5 часов утра, тогда как все остальные закрывались в 11 часов вечера. А здесь в это время действие только разворачивалось.

В ресторан пошла почти вся наша группа, очевидно, это входило в экскурсионную программу. Все расположились в большом зале, который мало чем отличался от обычных ресторанов, нашу четверку это не заинтересовало, и мы отправились на поиски чего-то более экзотичного. В длинном подвале лежали на боку огромные винные бочки, внутри которых помещался стол и лавки, стоял полумрак и раздавались приглушенные голоса. Официант, принеся заказ, не входил в бочку, а становился рядом, отворачивался, отводил свободную руку за спину и подавал поднос внутрь. Поднос забирала невидимая рука, и официант уходил.

Пройдя мимо бочек, мы услышали звуки музыки и направились в их направлении. Так мы попали в небольшой зальчик с баром, где играл оркестр, и зал заполняли танцующие пары. Все столики оказались заняты, и мои девушки разочарованно собрались уходить. Но их заметили, подбежавший официант быстренько кого-то пересадил, уплотнил, и освободил для нас место. Тогда это не показалось нам странным. Сюда явно приходили не поужинать. В маленьком зале танцующие представляли собой сплошную колышущуюся массу. Белокурые девицы оказались нарасхват, а я сидел за столиком и караулил оставленные ими сумочки. Танец сменялся танцем, и возле нашего столика уже образовалась очередь из стройных усатых карпатских красавцев. Великолепные музыканты «жарили» на скрипках, цимбалах и ударных. Я попивал превосходное винцо, ел холодные купаты и наблюдал в клубах сигаретного дыма за разгоряченными и счастливыми лицами моих подруг.

Но постепенно обстановка начала накаляться. То и дело возле нашего столика вспыхивали споры за право потанцевать. Когда, совершенно в стиле вестернов, одного из претендентов мощным ударом отбросили к стойке бара, я понял, что пора сматываться. Мы быстрым шагом пошли по коридору, но у выхода нас догнал один из танцоров. Он наклонился ко мне и понимающе спросил: «У девушек сегодня выходной?» Я автоматически ответил: «Да». Он удовлетворенно улыбнулся, похлопал меня по плечу и пошел в бар, гордый своей проницательностью. Выбравшись по крутой лесенке на свежий ночной воздух, мы начали безудержно хохотать. Стало ясно, что меня приняли за «кота», который привел своих «кисок» просто отдохнуть после трудовой недели. А ведь мог бы заработать!

Название второго ресторана я не помню. Он находился в центре города, на втором этаже старинного дома. В отличие от «Скалы», здесь все было чинно-благородно. Большой зал со столиками, хрустальные люстры, белоснежные скатерти, изысканное меню. Каждый столик обслуживал свой официант. Танцующих пар мало, так как в тургруппах в основном женщины. Их привлекала романтика, любопытство, желание перемен, мечты о другой – лучшей – жизни, отвращение к серости, однообразию и скуке собственного существования.

Однако часа через полтора официант попросил меня рассчитаться, извинившись, что все равно кухня уже закрыта, и они тоже не работают. Эта загадка вскоре объяснилась. Официанты ушли, сняли переднички и нарукавники, и вернулись в зал в качестве галантных кавалеров. Ни одну женщину не обошли вниманием.

В общем, так прекрасно завершилось не менее прекрасное туристическое путешествие.

Правда, я оказался всего лишь наблюдателем, но зато такого кофе со сливками по-ужгородски я больше никогда не пил.

Река

В течение более чем двух десятков лет я, вместе со старшим братом Валентином, проводил все летние выходные дни и отпуска в небольшом рыболовном лагере на берегу реки Оскол.

Лагерь представлял собой участок леса, по которому разбросаны палатки рыболовов. Каждому принадлежал свой кусочек «закрепленной» территории, все друг друга знали, посторонние сюда не забредали.

Весной мы приезжали на несколько дней, устанавливали две палатки, оставляли их вместе с надувными матрасами, спальниками, посудой, снастями и другими вещами и уезжали.

Так же поступали и другие наши друзья – рыбаки. Это позволяло нам в течение всего лета на выходные дни везти с собой значительно меньше вещей, и полностью отдаваться рыбалке.

Территория не охранялась, потому что никто ничего не воровал. Сейчас это кажется невероятным, наверняка никому в голову не придет бросить достаточно дорогие вещи на неделю без присмотра в лесу. Помню, однажды я приехал сворачиваться уже в ноябре, пять одиноких палаток, слегка припорошенных легким снежком, ждали своей участи. Пока я два дня разбирал постройки, собирал и прятал вещи – никто больше не появился.

Тот, кто сюда попадал хоть раз, уже не мог избавиться от притягательности этого леса и реки.

Одним из старожилов слияния был рыбак Дод, чрезвычайно компанейский парень, весельчак и балагур. Как-то раз он не приехал, а его друзья принесли грустную весть: у Дода плохо с сердцем, и родственники забрали его в Израиль.

Ему сделали там операцию на сердце, но через месяц он уже удрал от родственников к нам праздновать свой день рождения. Этот феерический день рождения описать у меня не хватит таланта. Специально для этого случая сколотили огромный стол, с ухой, жареной рыбой и несметным количеством водки. Песни и пляски продолжались до утра. Лес периодически оглашался могучими криками Дода: «ГОСПОДИ, ХОРОШО – ТО КАК!». Еще он с большой долей сарказма и с юмором в этот и последующие разы (он еще много лет после этого приезжал в лагерь) рассказывал о порядках в Израиле. И говорил, что такого места, как наше, в Израиле нет и быть не может.

Иногда, однако, в наш безоблачный отпуск на реке грубо вторгался внешний мир.

Летом 1991 года мы с Валентином приехали в наш рыбацкий лагерь.

Это был очень тяжелый год. В январе жена моего брата Жени больше месяца лежала в московской больнице института им. Бурденко, где ей сделали 2 операции опухоли мозга. Я и Валентин взяли на работе отпуска и поочередно сменяли Женю в больнице, где требовалось круглосуточное дежурство.

Как раз в это время появился указ Горбачева о «Павловском» обмене крупных купюр – 50 и 100 руб. Обменять разрешалось не больше 1000 рублей на человека, причем в сжатые сроки – три дня.

Обмен вызвал для нас огромные проблемы. Для операции требовались большие деньги, которые Женя взял с собой как раз крупными купюрами, но обменять их он мог только по месту жительства. Мы с Валентином тоже не могли уехать к себе домой, в Харьков и Донецк, чтобы там обменять. Огромную помощь здесь нам оказали московские родственники, которые взяли на себя обмен.

А тем временем Горбачев с Павловым продолжали успешно разваливать СССР.

В апреле 1991 года были в 3—4 раза повышены цены на продовольственные товары, транспорт, коммунальные услуги. По факту к концу года цены выросли в 8 раз, причем большой вклад в ценовую гонку внес именно обмен купюр, который, по версии Павлова, должен был стабилизировать денежное обращение.

Вот результат действий безумных реформаторов.

Одним из последствий был также так называемый «Августовский путч ГКЧП».

Сразу по приезде, днем 18 августа, я побежал в лес на свой «огород», где снял урожай вешенок, а Валентин за это время поймал щуку прямо с пляжика. Мы сварили грибной супчик, зажарили щуку, ну, конечно, под водочку. Валентин всегда брал с собой небольшой коротковолновый радиоприемник, ложась спать, он его включал, и мы засыпали под бормотание дикторов, а утром слушали свежие новости.

Но на следующий день (напомню, это было 19 августа) впервые никаких новостей не было! По всем радиостанциям играли классическую музыку, не только, кстати, знаменитое «Лебединое озеро». Через несколько часов начали передавать сообщение ГКЧП о введении чрезвычайного положения, назначении Г. Янаева исполняющим обязанности президента СССР в связи с отсутствием Михаила Горбачева на рабочем месте (он отдыхал в Крыму).

Мы плохо понимали ситуацию (а кто ее хорошо тогда понимал?), поэтому порыбачили еще два дня и вечером 20-го августа вернулись в свои дома.

А 21-го все было кончено. Путчистами оказались: вице-президент СССР; министр обороны СССР; министр внутренних дел СССР; председатель Верховного Совета СССР; председатель КГБ СССР; главнокомандующий Сухопутными войсками и другие. В их распоряжении находились силы КГБ, МВД и МО. Более бездарного путча история не знает.

Сторонниками Ельцина против ГКЧП оказались будущие путчисты 1993 года А. Руцкой и Р. Хасбулатов; будущий террорист Шамиль Басаев, олигарх Михаил Ходорковский, мэр Москвы Ю. Лужков и масса деятелей литературы и искусства, фамилии которых без стыда трудно произносить.

Недурственные компании с обеих сторон, не правда ли?

И снова все то же самое. Попытка предотвратить распад СССР привела к быстрой ликвидации государства.

В который раз я всматриваюсь в течение реки истории, и вижу в глубине ее колеблющихся вод только одно – насмешку.

1993 год оказался как бы калькой с 1991. Хотя, кто сейчас знает, что такое калька?

В этот год умер мой отец.

Оглядываясь назад, я вижу, что всегда смерти близких людей приводили к резким изменениям в моей жизни. Несмотря на атеистическое сознание, я чувствовал, что все в мире взаимосвязано, и уход одного человека является катастрофой для всего мира, а не только для его близких.

Политический кризис 1993 года, как и 1991, также начался с денег.

В июле 1993 г я проводил отпуск на реке вместе с дочерью, братом и его внучкой.

Привезенные с собой продукты быстро закончились, и мы отправились электричкой в Изюм. Но в первом же магазине отказались принимать наши рубли. Толком ничего не могли объяснить, сказали только, что получили указание рубли не принимать. Мы растерялись. Купоно-карбованцы мы не взяли.

Многие считают, что отрезные купоны появились вследствие развала Союза. На самом деле купоны ввели в оборот за год до этого из-за повсеместного дефицита, многие товары продавали за рубли, только после предъявления купонов. Купоны выдавали вместе с рублевой зарплатой. При покупке одноразовые купоны гасились, или отрезались.

После распада СССР и громадной инфляции стало не хватать налички (советских рублей). На отрезные купоны требовалось много бумаги, да и подделать их ничего не стоило, поэтому в Украине в конце 1991 г ввели многоразовые купоно-карбованцы с чрезвычайно низкой степенью защиты, они протирались по сгибам и истрепывались. Купоно-карбованцы чрезвычайно быстро теряли в цене, если вначале самой ходовой банкнотой были 1 и 3 карбованца, а максимальным номиналом – 500 карбованцев, то в 1993 году – уже 10, 20 и 50 тысяч карбованцев, а максимальный номинал – 100 тысяч, в 1996 г – 1 миллион!

Таким образом, в 1993 г в Украине в ходу одновременно обращались купоно-карбованцы и гораздо более стабильные советские рубли. Держать деньги все старались в рублях.

И тут Россия подложила нам крупную свинью в виде очередной денежной реформы, в результате которой 17 июля 1993 года Россия вышла из рублёвой зоны СНГ. Именно в тот день, когда мы приехали в Изюм за продуктами, хождение советских рублей в Украине было прекращено, и купоно-карбованец стал единственным средством платежа. Но у нас их не было! И в обменных пунктах рубли не принимали. Перед нами замаячил признак голодной смерти с полными карманами денег. Нам этого, понятно, сильно не хотелось, мы стали бегать по магазинам, рассказывая свою душещипательную историю, и одна продавщица сжалилась над беднягами. Нас передавали по длинной цепочке, шепотом и с круглыми глазами, и вывели на подпольного менялу, который в какой-то подворотне взял наши рубли по безумно низкому курсу, благодаря чему отпуск все-таки состоялся.

Но Россия за это поплатилась.

Реформа, как и в 1991 г, была конфискационной, и обменять денежные знаки в ограниченном количестве (в эквиваленте около 100 долларов США на человека) разрешалось только до 1 октября 1993 г.

Вторую часть отпуска мы провели уже в конце сентября, и однажды вечером услышали по радио об очередном путче, только на этот раз путчистами оказались председатель Верховного совета Руслан Хасбулатов с вице-президентом Александром Руцким, проигравшие президенту Борису Ельцину, которого ранее они сами привели к власти.

А 4 октября мы услышали шокирующую весть о расстреле из танков Белого Дома России и разгоне Съезда народных депутатов.

Так демократ Ельцин с помощью танков установил демократию в стране, которую за 2 года до этого он же сам сделал демократической.

В общем, из всех этих событий этого можно сделать только один вывод: когда мы с братом расслаблялись и уходили в отпуск, бесы радостно визжали и вызывали мировые катаклизмы.

Виновные найдены. Нечего отдыхать, нужно всегда быть настороже.

Менталитет, закон и пространство

Во время осенних работ в колхозе ехал я на подводе с местным дедом. Он направляет лошадей на мостик через реку, перед мостом табличка: «Мост аварийный, проезд запрещен». Я спрашиваю: «Діду, чи ви не бачите, що заборонено?» А он спокойно так отвечает: «Їхнє діло писать, а наше діло – НЕ СПОЛЬНЯТЬ!»

Вот это и есть краеугольный камень славянского менталитета – отношение к праву, в частности – к закону. Здесь и находится, как сейчас модно говорить, «цивилизационный разлом» между западноевропейским и славянским менталитетом.

Для славянина – человек выше закона, для европейца – закон стоит над человеком и управляет им.

При этом совершенно неважно, к какой конкретно нации принадлежит человек со славянским менталитетом. Важно отношение человека к праву.

Между этими двумя парадигмами – пропасть, которую невозможно ничем заполнить. Отношение славянина к европейцу – презрение, потому что славянин свободен (в том числе и от общества), а свобода европейца ограничена разными элементами государственного и общественного права, то есть европеец, с точки зрения славянина, – раб.

Европеец же относится к славянам, ко всем, без исключения, как к преступникам, потому что все надзаконное или внезаконное – преступно.

Но где истоки такого отношения к закону у славян?

В пространстве.

Славяне живут в пространстве.

У славян особое отношение к пространству. Они его завоевывают, в отличие от всяких там Чингисханов и Александров Македонских, которые завоевывают людей.

Что вело этих, так называемых «великих полководцев», к завоеваниям? Непомерное жлобство и комплекс неполноценности из-за маленького роста. Рост Тамерлана и Чингисхана 145 см, Александра Македонского 150 см. Наполеон, правда, повыше будет – 169 см.

Они побеждали армии, но пространство побеждало их.

Где теперь их империи? Только что Наполеон – император, генералиссимус, всё под ним трепещет и ползет, а вот он уже сидит на Святой Елене в забвении и пыли и песню поет: «судьба играет человеком, она изменчива всегда, то вознесет его высоко, то бросит на землю, значит, без следа».

А все почему? После победоносных завоеваний он решил отдохнуть, и не нашел ничего лучшего, чем создать новый гражданский кодекс. Закон выше человека!

Римское право существовало более тысячи лет с дохристианских времен, и в том или ином виде продолжает существовать в Европе до сих пор, в том числе и в виде Кодекса Наполеона.

Но не в России. Славяне всегда пытались подмять право под свой менталитет, то есть создать некий чудовищный конгломерат двух принципов «человек выше закона» и «закон выше человека». Ничего хорошего из этого не получилось. Поэтому и законы в России всегда существовали очень ограниченные сроки, непрерывно изменялись и изменяются до сих пор под причудливым воздействием сиюминутных обстоятельств.

Но, несмотря на это, или вследствие этого – русские завоевывали пространство.

Однажды менеджер корейской компании, с которой мы сотрудничали, госпожа Ю прилетела к нам на переговоры. Я встретил ее в Киеве и на машине привез в Харьков. Она была в шоке от наших пространств, увиденных по дороге, а ведь для меня это просто пригород. Смогла бы она вообще психически выжить, если бы проехала в автомобиле по совершенно безлюдным степям хотя бы от Ростова до Волгограда, не говоря уже о поездке от Харькова до Новосибирска на «Москвиче 401», как проехал в 1960 году мой тесть, с двумя детьми. Что их туда понесло? Пространство и свобода. Но, может быть, пространство – просто одно из имен свободы?

Как же при таком менталитете славянин относится к законам, которые существуют вне зависимости от его свободы?

Как к болоту.

Однажды на рыбалке я решил перейти устье небольшого ручья перед впадением его в реку. И пройти-то всего надо было метров 10, и видно было, что глубина воды не более 20 сантиметров, а я был в высоких резиновых сапогах. Все шло нормально, но посередине ручья моя нога ушла в ил, неглубоко, до первой трети лодыжки. Я попытался шагнуть дальше и чуть не упал по инерции. Сапог зажало, словно тисками. Вначале я даже не понял, что произошло. Я стоял в нелепой позе, с рюкзаком за плечами, с удочками в руках, и не мог сдвинуться с места. Берег был совсем рядом, но он был недоступен. Более того, при попытке двинуться, нога вынималась из сапога, который оставался на месте. Я сначала опешил, но потом начал очень медленно, микроскопически раскачивать одну ногу. Потихоньку тиски начали разжиматься, и минут через 10 мне удалось расшевелить черную жижу и сделать небольшой шаг, вернее, не шаг – просто я продвинул ногу чуть вперед. Настала очередь второй ноги. Так, чрезвычайно медленно, я выполз на другой берег.

Чувство бессилия, которое я испытал, я запомнил на всю жизнь.

Все элементы пространства: горы, реки, леса, степи, пустыни – пассивны. Они не противятся завоеванию, просто их нужно преодолеть. А болото – активный элемент. Оно стремится уничтожить завоевателя, затянуть его и поглотить. Поэтому славяне и не трогают болота, они их просто обходят.

Таков и закон для славянина.

Болото.

Но оно лишь ничтожная часть безграничного пространства.