Текст книги "Брызги социализма"

Язык

В начале пятидесятых годов иностранный язык начинали преподавать в третьем классе. Нас начали обучать испанскому языку, видимо, в память об испанской гражданской войне, в которой принимали участие советские добровольцы в составе интербригад.

По-моему, испанский – самый простой язык в мире. Начиналось обучение со слов «здравствуйте; до свидания; собака и осел». Несколько странный набор, но я эти слова помню до сих пор. Однако вскоре преподавание иностранного языка в третьем классе отменили и передвинули на пятый класс, а там уже испанский заменили на немецкий.

Когда я учился в десятом классе, мама нашла мне частную преподавательницу немецкого языка, чтобы усилить мои шансы при поступлении в институт. Бывшая фрейлина императорского двора (сколько же ей было лет в 1960 году?), по-русски говорила с сильным акцентом. Сухонькая старушка жила в подвале дома напротив Дворца пионеров (сейчас – Дворец бракосочетания), в махонькой без окон подвальной комнатушке, куда вела крутая лестница. В комнате пахло отчаянной нищетой и книгами на немецком языке, напечатанными готическим шрифтом, в старинных кожаных переплетах. Конечно, фрейлина методики преподавания не знала, заставляла нас только читать немецкие книги и рассказывала немецкие анекдоты на немецком языке. Немецкие анекдоты – совершенно не то, что русские, это небольшие рассказики с довольно неожиданным финалом. Почему-то она любила анекдоты об Эйнштейне.

Приведу один из таких анекдотов в сильно сокращенном виде, в моем переводе на русский язык.

Как обычно водится в анекдотах, на каком-то приеме одна высокопоставленная особа попросила гения по-простому объяснить ей теорию относительности. В ответ тот рассказал следующую историю. Шел он однажды летом со слепым от рождения другом по улице. Стояла жара. Эйнштейн говорит: «Очень жарко! Я бы с удовольствием выпил сейчас холодного молока!». Слепой говорит: «Холодного – это я понимаю, но что такое молоко?». Эйнштейн: «Молоко – это такая белая жидкость». Слепой: «Жидкость – это я понимаю, но что такое белая?». Эйнштейн: «Белый – это цвет крыла лебедя». Слепой: «Крыло – это я понимаю, но что такое лебедь?». Эйнштейн: «Лебедь – это птица с длинной изогнутой шеей». Слепой: «Шея – это я понимаю, но что такое изогнутый?». Эйнштейну это надоело, он взял слепого за руку, вытянул ее и сказал: «Вот так – прямо». Потом согнул его руку в локте и сказал: «Вот так – изогнуто». «Спасибо, – с чувством сказал друг, – теперь я знаю, что такое молоко!».

Не так ли пытаются объяснить атеистам веру в Бога?

Кроме анекдотов, фрейлина учила произношению, и это очень мне пригодилось. При сдаче кандидатского экзамена по иностранному языку, я только успел прочитать один абзац предложенного к переводу текста, как экзаменатор остановила меня, разулыбалась и сразу поставила пятерку.

Значительно позже уроки фрейлины мне снова помогли.

Я и несколько сотрудников должны были лететь из Мюнхена в Москву с пересадкой в Вене. Самолет в Мюнхене опоздал, и прилетел в Вену уже после отлета нашего рейса на Москву. Стюардесса на английском и немецком объявила, что транзитникам нужно подойти к стойке регистратора, и нам там все скажут. Когда мы нашли эту стойку, там уже разгорелся нешуточный скандал. Регистратор говорила только по-немецки, и подошедшие раньше нас русские ничего не могли понять. Я поднапряг свои извилины и разобрался. Нам выдали квиточки на бесплатное поселение в гостиницу и на бесплатное такси до гостиницы. Однако таксисты категорически не хотели нас везти за бесплатно, и только один из них угрюмо согласился после скандала с разводящим.

Нас поселили в одноместные номера шикарной гостиницы, но, когда я зашел в свой номер, то увидел, что там стоят и лежат чьи-то вещи, постель разобрана. Я вернулся к администратору и на своем немецком суржике объяснил, что номер занят. Он удивился и дал мне ключ от другого номера. В этом номере только что сделали ремонт, и страшно воняло краской. Я снова пошел к администратору и извлек из своей памяти что-то вроде: «в номере омерзительно воняет дерьмом». Тот чуть не упал со стула. С третьей попытки меня поселили. Задержка самолета нас обрадовала, так как мы два дня гуляли по Вене и бесплатно питались в ресторане.

Спасибо немецкой «пунктуальности» и царской фрейлине.

Испанский по совместительству у нас преподавал учитель украинского языка. Хотя дома у нас по-украински никто не говорил, но владел я им достаточно свободно, читал много литературы на украинском языке.

Я выписывал и очень любил читать журнал «Всесвіт», в котором работали великолепные переводчики, часто даже лучше, чем в «Иностранной литературе».

Но, в 9-м классе вышла очередная новация: желающим разрешили не изучать украинский язык. Требовалось только, чтобы родители написали соответствующее заявление. И моя мама написала. Сделала она это не из нелюбви к украинскому языку, а по чисто прагматическим соображениям: отпадал один из выпускных экзаменов, что облегчало их сдачу. Преподаватель украинского, до этого хорошо ко мне относившийся, обозвал меня «пилсудчиком», и еще долго дулся.

Хотел я еще порассуждать о языке, но что-то меня останавливает.

Каким образом язык красоты, песни, счастья становится языком желчи, яда и злобы?

Почему язык, предназначенный для общения и взаимопонимания, вдруг становится средством разъединения, разобщения и отрицания?

Почему вообще человек умудряется превращать вещи в свою противоположность: любовь в ненависть, друзей во врагов, красоту в уродство, природу в мусорник, наконец, Рай в Ад?

И виноват ли в этом язык?

Я думаю, что виноват.

Язык имеет много уровней, или слоев, и у каждого слоя собственная функция. Обычно люди используют самый верхний слой, функцией которого является бытовое общение. Для большинства людей других слоев вообще не существует.

Но подвалы языка оказывают огромное давление на психику людей, хотя они этого в большинстве случаев не понимает.

Человек считает, что язык является средством общения, и поэтому не ждет от него никакого подвоха.

Но понимание возникает не благодаря языку, а вопреки ему. Люди понимают друг друга, благодаря резонансу некоторых струн, которые называются душой, сердцем и совестью.

Если этого резонанса нет – не поможет никакое знание языков.

Если нет души, сердца и совести – человек становится просто говорящей деревяшкой, на каком бы языке он ни говорил.

Лживость языка понимают слишком многие, вернее, считают, что – понимают. При этом обычно считается, что невыразимость мыслей связана только с недостаточно развитым языком, что в корне неверно.

Дело вовсе не в том, что люди говорят на разных языках, дело в том, что язык дан человеку не для прояснения мыслей, а для их сокрытия! Язык —самая сильная, самая прочная завеса, отделяющая человека от истины. «Мысль изреченная есть ложь» вовсе не потому, что мысли тесно в словах, а потому что «мысль изреченная» есть новая реальность, не равная «мысли неизреченной», которая породила первую. Не бедность языка ставит преграду между мыслью и пониманием, а Бог. Язык —изначально кривое зеркало, таким оно и создано, «для чего – не наше дело». Люди понимают друг друга не благодаря языку, а вопреки ему.

Вообще в мире все так устроено, что истина появляется только в маске, а все, что кажется на первый взгляд очевидным – есть ложь.

Философия

Через несколько лет после окончания института я поступал в заочную аспирантуру, но меня не приняли из-за того, что я получил тройку на экзамене по истории КПСС. Я перепутал даты проведения каких-то партийных съездов. Вот из-за этого я и недолюбливал историю как предмет. В исторических событиях нет никакой логики. Почему какое-то событие произошло именно в 1678 году? Почему Колумб не открыл Америку годом раньше или позже? Каков смысл в дате рождения великого политического деятеля? Почему немереное количество информации нужно запоминать, а не понимать? При сдаче экзамена по математике, в конце решения задачи я пришел к табличному интегралу. Табличных интегралов я не помнил. Я просто вывел этот интеграл и получил свою пятерку. В истории такое невозможно.

Мама считала, что каждый человек должен сам добиваться всего в жизни. Когда я поступал в институт, она вообще уехала в командировку на весь период вступительных экзаменов. После института меня хотели оставить на кафедре в аспирантуре, но тут она воспротивилась, так как считала, что нельзя стать ученым без опыта практической работы. Она и сама так поступала. Окончив в 1938 г Харьковский университет с отличием, она не осталась в аспирантуре, а пошла на завод, чтобы набраться опыта.

После провала на истории я выбрал другой путь – прикрепиться в качестве соискателя к кафедре. Соискатели вместо истории КПСС сдавали философию.

Это меня вполне устраивало. Философией я заинтересовался после первой лекции по диалектическому материализму на третьем курсе. Лектор стал за кафедрой и произнес примерно следующее: «Мы с вами приступаем к изучению философии. Предупреждаю сразу – тут придется думать, это вам не история КПСС – уря, уря, мы победили!» Этим он сразу покорил студентов, но спуску никому не давал.

И я начал читать философские труды, тем более что вначале шел курс о так называемых «предшественниках» марксизма. Издавали тогда классиков: Сократа, Спинозу, Канта, Гегеля, Декарта и др. Их я читал тогда и позже с огромным удовольствием. Я даже с интересом читал двухтомник ранних философских работ К. Маркса и Ф. Энгельса.

Советский Союз погубили вовсе не низкие цены на нефть, холодная война и слабая эффективность плановой экономики. Погубила его, помимо рок-музыки, первоклассная система советского образования, заставлявшая человека думать. В первую очередь это касалось изучения философии. Пробуждение ищущей мысли в гражданах и явилось самым грозным оружием против коммунистической идеологии. Такова грубейшая ошибка советской педагогики.

Меня предупредили, что я должен посещать подготовительные курсы по философии, иначе экзамен не сдам. И я их прилежно посещал. Кроме того, я выработал для себя тактику задавать как можно больше вопросов и тянуть руку для ответов, чтобы преподаватель меня хорошо запомнил именно как прилежного слушателя. Преподавал зав. кафедры философии, профессор, доктор философских наук И. Н. Кравец. Коронным выступлением этого философа было следующее. Когда мы приступили к изучению философии Гегеля, он сказал: «вообще-то я пытался изучать Гегеля, прочитал 3 страницы и НИЧЕГО не понял! Поэтому я вам расскажу про Гегеля по учебнику – там все понятно». После «прохождения» Гегеля, он решил задать вопрос на понимание: Почему Гегель, если он был такой умный, не создал диалектического материализма?

Я быстренько поднял руку и выпалил: потому что он был профессором! Зал взвыл. Но наш профессор пришел в восторг. Он сказал, что в жизни еще не слышал такого правильного ответа. Дальше он всем объяснил, почему я прав. Дело сделано, он меня запомнил.

На кандидатском экзамене один из вопросов гласил «Критика В. И. Лениным махизма в работе «Материализм и эмпириокритицизм». Я, продолжая придерживаться имиджа сообразительного простачка, сказал, что никакой критики там нет, вождь пролетариата совершенно справедливо просто высмеивает Маха и иже с ним. Типа так: «Вот Мах пишет то-то и то-то – всякому ясно, что это глупость и бред, ха-ха-ха». Вот вам и вся философская критика великого философа В. И. Ленина. Конечно, так отвечать не полагалось, нужно было пересказать учебник по этому вопросу. Но имидж сделал свое дело. Кроме того, экзаменаторам стало понятно, что я на самом деле прочитал идиотскую книгу и даже разобрался с ней. Громадное достижение. Ну и на курсы я ведь исправно ходил. Поэтому мне поставили пятерку.

Вот, она порочность всей системы! Я получил пять баллов по предмету «марксистско-ленинская философия», хотя на самом деле не считал ее философией вообще, вкупе с «Философскими тетрадями» Володи Ульянова и его, якобы, «теорией отражения», о которой неизвестно ни одному профессиональному философу в мире. Он, конечно, выдающийся интриган и тактик политической борьбы, но философ – никакой.

В то же время сложные философские проблемы продолжали интересовать меня всю жизнь. Я даже впоследствии разработал «теорию жизни», которую привожу в сокращенном виде.

Элементарная теория жизни

Меня всегда интересовали различные глубинные вопросы бытия. Будучи инженером, я пытался в любом случае ввести в теорию количественные мерки, или хотя бы выявить предпосылки таких мерок. С этой точки зрения меня совершенно не удовлетворяли психологические определения человеческих чувств, которые я бы скорее назвал «инсинуациями» ни о чем.

Поэтому я попытался разработать такую мысленную модель жизни, которая объясняла бы известные психологические факты, но исходила из минимального количества аксиом.

Основная идея теории заключается в том, что существуют элементарные частицы жизни – «Витоны» (от слова vita) основным свойством которых является несоблюдение законов сохранения. При обмене витонами их количество возрастает, а, следовательно, возрастает количество жизни (аналогично обмену информацией – «если у меня есть идея и у тебя есть идея, и мы ими обменяемся, то у каждого из нас будет по две идеи»).

Витоны не физический объект, а идеальный. Они так созданы мною, что не передаются в одну сторону, а обмениваются. Это элементарные частицы жизни, поэтому они, будучи элементарными, не могут умереть, потеряв форму путем разрушения, а только путем исчезновения. Почему витоны имеют именно такие свойства, а не какие-то иные? Ответ прост – потому что такими я их создал! По отношению к витонам я – бог, я их создал и наделил определенными свойствами, в конце концов, я приписал им эти свойства.

В рамках данной теории жизнь есть обмен витонами. При этом обмен веществ, обмен энергией, обмен информацией – частные случаи ОБМЕНА, результат действия витонов.

Второй отличительной чертой является то, что обмен витонами идет только одновременно в обе стороны, нет односторонней передачи или приема витонов.

Обмен витонами происходит по каналам связи. Каналы витонной связи образуются случайно и не могут контролироваться объектами (личностями). При этом нравственные, физические, интеллектуальные и другие свойства личности в общем не играют решающей роли, Имеет значение прежде всего случайное образование канала связи, а во-вторых – интенсивность начинающегося при этом обмена витонами.

Каждая личность может иметь несколько каналов связи с другими личностями, и, чем больше таких каналов, тем больше жизни. Бог имеет бесконечное количество каналов связи, а связь человека с Богом есть также обмен витонами и максимально увеличивает количество жизни.

Образование канала связи является интимным актом, имеющим глубокое значение для обеих личностей – ведь по такому каналу идет приращение жизни, то есть обе личности, обменивающиеся витонами, являются друг для друга источниками жизни! Ощущение (неосознаваемое) того, что любимый человек является для тебя источником жизненной силы, и называется любовью. Чем интенсивней обмен по каналу связи, тем сильнее любовь.

Чисто по человечески, очень хочется, чтобы избирательность любви была связана с сознательным выбором, а не просто со случайным образованием канала витонного обмена. Мы сами избираем людей, с которыми общаемся, но не всегда. Это создает условия для возможности перекрывания витонных полей, но, произойдет ли такое перекрывание – вопрос случая. Мы стараемся держаться подальше от людей, к которым не испытываем рационального влечения, но это только частично гарантирует нам отсутствие канала связи с ними. Человек может испытывать психологический дискомфорт или даже ненависть к тому, с кем он связан витонным каналом, и в то же время быть не в силах разорвать эту связь, так как такой разрыв приведет к умиранию.

Любая связь – физическая, физиологическая, психическая, которая не ведет к приращению жизни – не есть любовь. Можно назвать это страстью или болезнью души, но, если нет двустороннего обмена витонами – нет жизни, нет любви.

Описанная здесь теория – не более чем «игра ума», хотя и многое приводящая в порядок. Когда-то частицы микромира были также рождены «в мозгах» и только позже их существование было доказано экспериментально. Кто знает, может быть, такая же судьба ожидает и «витоны»?

Поэзия

В институте я начал посещать поэтическую студию Револьда Банчукова во Дворце студентов.

Настоящее имя Банчукова (по метрике) – Революционное Дитя Владимирович Банчуков. Над этим подсмеивался Евгений Евтушенко, и даже написал по этому поводу стихотворение. Энергии Банчукову поражала: он вел студию, журнал «Поэзия» на телевидении, где периодически выступали студийцы, устраивал поэтические вечера, на которые набивался полный громадный зал Дворца студентов, читал лекции в харьковском Лектории, и устраивал там чтение лекций для своих студийцев (я сам читал лекцию по теории образа), организовывал читательские конференции.

Страстно влюбленный в поэзию, он прекрасно ее знал, мечтал написать диссертацию об Исаковском, которого очень любил. Так как последний раз я с ним встречался в середине 70-х годов, то не знаю, может, он и написал эту диссертацию. Нужно сказать, он хорошо знал украинскую поэзию, помню прекрасный выпуск «Поэзии» на телевидении, посвященный Василю Мысыку. Студийцев своих он любил, и при случайных встречах, уже после того, как я перестал посещать студию, обязательно читал их стихи.

Тогда же в Харькове существовала студия в ДК связи, которую вел Борис Чичибабин. Некоторые студийцы Банчукова посещали обе эти студии, а вот постоянные приверженцы Чичибабина никогда к нам не ходили.

Отец рассказывал, что в молодости Банчуков работал следователем и получил три года тюрьмы за то, что избил подследственного. Не верить отцу у меня нет оснований, ведь они жили в одном доме, на одной лестничной площадке, и хорошо друг друга знали. Возможно, Банчуков что-то подозревал, так как часто я замечал его странно вопросительный взгляд. Я похож на своего отца.

Кроме того, ходили упорные слухи, что литстудия Банчукова – это проект КГБ, для того, чтобы зондировать настроение молодежи и держать руку на пульсе. С моей точки зрения, это очень похоже на правду, потому что студия Банчукова, в отличие от Чичибабина, никогда не подвергалась гонениям. Помню, как Чичибабин в 1966 г анонсировал творческий вечер, посвященный Пастернаку. Я пришел на вечер, в зале Дома культуры Связи собралось громадное количество народу, в том числе Александра Лесникова, Роберт Третьяков, Леонид Пугачев и другие харьковские знаменитости. Перед началом вечера на сцену вышла дама, представилась руководителем дома культуры, сказала, что произошла накладка, зал сдан под другое мероприятие, поэтому никакого Пастернака не будет. Поднялся дикий гвалт, даме угрожали всякими карами, но она держалась твердо. Вечер не состоялся. И вообще вскоре студию Чичибабина разогнали.

То, что аналогичные проекты КГБ организовывал, я знаю наверняка, мне рассказывал человек, который сам в этом участвовал.

Студию Р. Банчукова посещали духовно близкие мне люди. Некоторые уже окончили институт, работали, но все равно ходили в студию. Мы читали свои стихи, спорили, анализировали, обсуждали различные литературные и окололитературные вопросы, после заседаний гуляли по городу и продолжали беседовать. При таких прогулках мы никогда не пили. Нас опьянял воздух творчества. Я до сих пор помню стихи студийцев и считаю их настоящими.

Я читал больше своих сверстников по одной простой причине: отец был страстным книжником и коллекционером, он приносил мне книги, рассказывал много о писателях, причем такого, что я больше нигде бы не узнал. Можно сказать, что он формировал мой художественный вкус. Вот только некоторые писатели и поэты, о которых я впервые услышал от него в юности: Михаил Булгаков, Валентин Распутин, Исаак Бабель, Иосиф Уткин, Леонид Мартынов, Константин Паустовский, Юрий Тынянов. Он показал в Москве букинистические магазины, и так называемый библиотечный коллектор (в переулке недалеко от ЦУМа), который получал редкие и малотиражные книги, но не только снабжал ими библиотеки, но и продавал их коллекционерам. Отец узнавал о предстоящем выходе книги и ехал в Москву в этот коллектор, где его хорошо знали и оставляли новинки. Так как он представил и меня, то кое-что я тоже там приобретал. Сейчас, конечно, трудно понять, как сложно было в те годы достать книгу, не считая классиков, таких как Пушкин, Толстой, Горький и др. Ведь многие просто не печатались в послевоенные годы, а другие выходили такими мизерными тиражами, что сразу становились библиографической редкостью.

Томик И. Бабеля 1936 года издания мне принес отец еще в годы запрета писателя. В 1954 году его посмертно реабилитировали. То есть, видимо, отец мне принес его сразу после реабилитации, но до первой новой официальной публикации в 1957 году. Сборник «Избранное» вышел с предисловием Ильи Эренбурга, который назвал Исаака Бабеля одним из выдающихся писателей XX века, блестящим стилистом и мастером новеллы. Отцовского Бабеля у меня кто-то украл, а сборник 1957 г я купил значительно позже, году в 1970 м в Новокузнецке. Там в книжном магазине он имелся в большом количестве экземпляров, поэтому я осчастливил всех своих друзей, а также продавщицу, которая не знала, куда девать это никому не нужное барахло. Так что рекомендация Эренбурга мало помогла Бабелю.