Текст книги "Соловушка НКВД"

– Можете привести и другую версию, – усмехнулась Плевицкая. – К примеру, подозревать в измене мне, уходе к молодой любовнице!

Она смотрела дерзко, без страха. Забылись бессонная ночь в тюремных стенах, пережитые волнения, певица обрела нужные ей спокойствие, силы, уверенность.

«Не сдамся, не сломаюсь, не признаю никакой вины! Если дам слабинку – тотчас погибну. Буду играть роль безутешной, любящей и любимой жены, у которой пропал супруг, его поиски волнуют больше, нежели собственная судьба…»

– Вместо того чтобы подозревать меня черт знает в каких грехах, лучше бы поспешили с поимкой подлых похитителей! Промедление преступно, иначе враги увезут мужа и Миллера в большевистскую Россию, и тогда уже ничего не поможет бедным жертвам.

Плевицкая играла сложную драматическую роль с жаром, взволнованно, больше беспокоилась о муже и Миллере, нежели о себе – так должно было показаться комиссару и следователю, которые слушали русскую певицу с вниманием, отдавали должное ее напористости, выдержке, стойкости и не верили ни единому ее слову.

С первой встречи, с первого разговора с подозреваемой Машле и Фурье считали, что Плевицкая в курсе всего, что произошло. Оба были приверженцами лозунга «Франция – французам», считали, что их страна напрасно пригрела эмигрантов, позволив им заниматься политической деятельностью, а потому полагали, что Скоблин причастен к пропаже Миллера, но, опасаясь разоблачения, бежал от возмездия.

4

К концу третьего часа допроса Плевицкая взмолилась о милосердии, пожаловалась на страшную головную боль, недомогание, и арестованную вернули в тюрьму.

Стоило комиссару и следователю выйти на улицу, как их плотным кольцом окружили падкие на сенсации репортеры издающихся в Париже, других городах Франции и за рубежом газет, журналов. Посыпались вопросы: арест известной певицы заинтересовал всех, каждый журналист жаждал подробностей о причастности Плевицкой к исчезновению русского генерала. Пришлось комиссару и следователю поведать о первых шагах следствия.

– Госпожа Плевицкая, по паспорту Винникова, лишь подозреваемая. Задержана временно, до предъявления обвинения или освобождения. Не теряем надежды выйти на след похитителей, дабы арестовать и предать суду. Надеемся, что русский генерал, руководитель военизированной организации эмигрантов, жив, враги не смогли вывезти его из страны и не захотят от него избавиться. Спустя семь лет после пропажи предшественника господина Миллера история повторилась вплоть до деталей: и первый генерал, и второй исчезли в центре Парижа, не оставив следов.

– Как скоро станет известно, что произошло с русскими генералами?

– Почему говорите о Миллере и не упомянули Скоблина – он ведь тоже пропал?

– Перекрыта ли граница? Контрабандисты легко пересекают ее!

Комиссар и следователь переглянулись: многие вопросы ставили в тупик.

В вечерних выпусках газет на видном месте появилось известие о причастности Скоблина к пропаже Миллера, что может подтвердить жена подозреваемого. Обвинение Скоблина поддержала в интервью старшая дочь Миллера:

– Отец крайне нетерпим к врагам, и те платили ему тем же, всеми способами пытались убрать из политической жизни, теперь могли пойти на крайнюю меру. Что касается генерала Скоблина, то он уже подозревался в сотрудничестве с чекистами. Ныне обвинение подтвердилось и, чтобы не стать в глазах товарищей предателем, Скоблин мог покончить с собой.

На справедливый вопрос, где тело самоубийцы, ответа не было. После паузы дочь Миллера напомнила, что столицу прорезает Сена, во многих местах река глубока, еще под Парижем разветвленные катакомбы – скрыть следы преступления не составит большого труда.

Глава канцелярии РОВС князь С. Трубецкой сделал для печати официальное заявление:

«В нашем Российском общевоинском союзе все беспрекословно доверяли генералу Скоблину, никто не подозревал его в предательстве. Когда возникли слухи о том, что генерал имеет отношение к пропаже начальника, он доказал свою непричастность к трагическому происшествию».

Князь напрямую не обвинял Скоблина в исчезновении Кутепова и Миллера, но и не снимал с него вину.

Газеты соревновались в версиях, где одна исключала другие, обрушивали на читателей фантастические истории. Тем временем следователи допрашивали новых свидетелей. С точностью до минуты стало известно, где, с кем находилась певица в злополучный день, было доказано, что Скоблина не было с женой, генерала видели у занимаемого советским полпредством дома, притом не одного, а с тремя другими лицами, одним из которых был Миллер. Да, певица посетила ряд магазинов, сделала покупки, но никто не видел рядом с ней мужа. Арест банковского счета показал, что за последнее время были большие поступления из Португалии, Албании, где актриса не давала концертов. Стало известно, что при генеральской пенсии и скромной зарплате Скоблин приобрел второй автомобиль, взамен разбитого, полностью рассчитался за загородный дом, обставил его, провел водопровод, газ. Генерал владел пакетом акций на многие тысячи франков.

На первой странице влиятельной «Фигаро» чуть ли не аршинными буквами кричало заявление:

Предатель с помощницей-супругой жили на большевистские тридцать сребреников Иуды! Русский генерал продал совесть, честь, друзей! Скоблин предал человека, который верил ему как самому себе, во всем доверял, тем страшнее предательство!

К следователю попала записная книжка Скоблина, когда ее предъявили Плевицкой, Надежда Васильевна смутилась. В книжке рядом с ничего не говорящими записями на страничке 22 сентября Скоблин записал:

Передать Е. К. о свидании в 12 ч. – поговорим. 3 П 6 7 гри.

Следствие ознакомилось и с дневником Скоблина, различными деловыми бумагами в его доме, в штабе, в том числе перепиской с однополчанами и большим списком членов РОВС, с адресами по округам Парижа, сведениями о численности гарнизона Варшавы, вооружении польской армии, управленческих органах РОВС, сметой расходов по отправке в СССР эмиссаров…

Знакомые с финансовыми вопросами эксперты исследовали приходно-расходную книгу Скоблина и Плевицкой и определили, что расходы во много раз превышали доходы, лишь в 1937 году доходы выразились в 45 тысячах франков, истрачено же было 56 тысяч.

В заведенное дело – оно пухло день ото дня – подшили вырезки из газет, журналов, где упоминались Скоблин, Миллер, Кутепов и Плевицкая.

Русская газета «Вестник» успокаивала читателей:

РОВС пережил еще один удар, но этот удар только закалил нас в борьбе, научил и сплотил то основное ядро, которое составляет его силу.

В колонке главного редактора довольно туманно говорилось, что вторично обезглавленный РОВС поспешно выбирает нового начальника, словно колоду карт тасует возможные кандидатуры, среди претендентов на высокий пост началась грызня. Первым, кого прочили в начальники, был бывший командующий Донским корпусом генерал-квартирмейстер Федор Федорович Абрамов, возглавляющий в РОВС 3-й отдел, вторым – генерал А. М. Драгомилов, но он отклонил лестное предложение. В кресло главы РОВС рвался профессор Академии Генштаба генерал-лейтенант А. А. Грушевич. Четвертым претендентом был А. Н. Архангельский, в свое время служивший при Главном штабе, затем в Управлении командного состава Красной Армии, сбежавший осенью 1918-го к Деникину: служба у врагов, пусть непродолжительная, сильно мешала карьере в эмиграции.

В самом штабе и в различных подразделениях РОВС не понравилась борьба за пост нового начальника:

– Коль рвутся сесть в главное кресло, значит, не верят, что Миллер жив – похоронили Евгения Карловича.

5

Комиссар полиции и следователь посчитали своим главным делом отыскать Миллера (и подозреваемого Скоблина), задержать виновных в похищении.

Машле углубился в результаты обысков дома и гостиничного номера Скоблина, еще раз опросил сослуживцев генерала, жильцов отеля, соседей загородного особняка. Всем задавал один вопрос:

– Считаете ли, что Скоблин с женой сотрудничали с русской разведкой, были многолетними агентами Москвы?

Большинство допрашиваемых ответили отрицательно, просили не чернить преданных делу освобождения России патриотов. Директор банка, где супруги хранили сбережения, жена Миллера, вдова Врангеля утверждали, что Скоблин – ярый монархист, как личное горе переживал гибель царской семьи во главе с Николаем II, боролся с поправшими Родину большевиками, если и оказывал иностранцам какую-либо помощь, то не Москве, а Германии.

Наталья Миллер с сыном заявили, что Скоблин был предан их мужу и отцу, Миллер ценил его за ум, честность, верность.

– Присутствовала при одном их разговоре, – вспомнила Наталья Николаевна. – Господин Скоблин дал согласие стать доверенным лицом мужа, хотя тем самым подвергал свою жизнь опасности. На моего супруга и Скоблина поднялась та же рука, которая ряд лет назад расправилась с Кутеповым: у чекистов крайне бедная фантазия, они копируют свои операции.

Сразу после беседы с женой и сыном Миллера следователь отправился в женскую тюрьму, где встретился с заметно осунувшейся Плевицкой.

– Садитесь, мадам. После последней беседы внимательно проштудировал ваше дело и пришел к выводу, что Плевицкая в курсе всей тайной деятельности мужа, мало того, являлась его сообщницей. Поверьте богатейшему опыту человека, который, как говорят у вас на родине, съел собаку в расследовании всяких преступлений: придет время и станет точно известно, что случилось с господами Кутеповым и Миллером, куда скрылся ваш муж. Не теряю веры, что он понесет наказание за содеянное. Настоятельно советую перестать отрицать вину, тем самым затягивать следствие. За помощь в раскрытии преступления суд, без сомнения, смягчит приговор, посчитает, что были втянуты в противоправное дело, действовали против собственной воли.

– Предлагаете сделку? – спросила Плевицкая. – Торгуетесь? Но вы не продавец, я не покупательница. Да, была сообщницей супруга, но не в совершении преступных дел, а как любящая и любимая жена, разделяла с ним радости и горести. Друг от друга не имели тайн, жили общей жизнью. Позвольте спросить, отчего называете Скоблина преступником, виновным в покушении на жизнь своего начальника? Это может утверждать лишь суд, только он имеет право казнить или миловать.

Плевицкая говорила строго, сухо, вполне убедительно.

– Все свидетельствует против Скоблина и вас, улик предостаточно, – стоял на своем Машле. – Если, как выразились, муж любил вас, отчего покинул в беде, трусливо бежал, не забрал с собой, чтобы не попали в тюрьму?

– Муж не сбежал, его схватили те же подлые враги, которые расправились с господином Миллером.

Допрос шел без участия переводчика – следователь довольно сносно изъяснялся по-русски – лишь порой неправильно ставил ударения, запинался, вспоминая нужное выражение.

«Отчего прежде скрывал, что владеет русским?» – недоумевала Надежда Васильевна.

Машле догадался, что беспокоит арестованную, признался, что детство провел в Вильно, позже жил в Бессарабии, где учился в русской гимназии, рад, что беседа проходит без посредника.

– Разве мы беседуем? – с усмешкой спросила Плевицкая. – Если это не очередной допрос, а, как изволили выразиться, беседа, позвольте откланяться. И еще прикажите, чтобы вернули необходимые для поддержания здоровья таблетки, – не дожидаясь, когда ошарашенный дерзостью следователь вызовет охрану, шагнула к двери, на пороге обернулась. – В одиночестве одолевает тоска, ее чуть скрасит чтение, но в камере лишь Библия на французском языке. Будьте любезны, помогите передать Библию, которая осталась на вилле.

– Можно приобрести новую.

– Старая мне дорога, много лет держала ее у изголовья, читала перед сном.

Просьбу выполнили. Но перед тем как отдать священное писание христиан, Машле перелистал книгу, обратил внимание на карандашные пометки.

«Подчеркивала мудрые мысли?»

Следователю не пришло в голову, что карандаш отмечал страницы и буквы, которые требовались для шифрования.

В первую же ночь, когда за дверью смолкли шаги охранников, Плевицкая во мраке хлебным мякишем тщательно стерла в книге все карандашные пометки. Уснула с чувством выполненного долга. На следующий день написала прошение о позволении взять из дома сугубо женские вещи – белье, чулки, мыло, кремы.

Плевицкую повезли в Озуар ла Ферьер. Двухэтажный особняк из серого камня, с черепичной крышей, усыпанным сухими листьями крыльцом выглядел неухоженно, сиротливо, картину запустения дополняли закрытые ставни.

В сопровождении адвоката Малышевского, следователя и полицейского Надежда Васильевна прошла по бетонной дорожке к дому, дождалась, чтобы сорвали с замка листок с печатью, повернула в замочной скважине ключ. С грустью оглядела гостиную, где на мебели лежал слой пыли.

– Поторопитесь, мадам, – попросил Машле.

Плевицкая не шелохнулась.

– У вас мало времени, – повторил следователь, но певица пребывала в прострации.

Сопровождающие арестованную переглянулись. Машле собрался сказать что-то ободряющее, но слова не понадобились: Плевицкая встрепенулась и беззвучно заплакала. Когда справилась с волнением, созналась, что расчувствовалась из-за встречи с родными стенами, где все напоминает о счастливом, безоблачном прошлом, где были и любовь, и счастье.

Надежда Васильевна прошла в спальню, следователь не отходил ни на шаг.

– Не вижу расчетной книги, она лежала на полке. Еще нет папки с рецензиями на мои выступления.

– Все это приобщено к делу, – успокоил Роше. – Продолжаете считать себя невиновной?

– Конечно, был бы рядом супруг, легко это доказал.

– Не живите иллюзиями: вряд ли увидим господина генерала, который ко всему прочему предал и вас.

Плевицкая не стала защищать своего Колю. Отобрала в гардеробе нужные вещи и лишь затем, резко обернувшись, спросила:

– Считаете, что муж меня бросил, как элементарно бросают нелюбимых, которые мешают любовной интрижке? Я хорошо знаю Николая Владимировича, он способен на многое, но только не на предательство.

Она играла возмущенную особу, нисколько не сомневаясь, что Николай Владимирович благополучно покинул Францию, находится в безопасности, прилагает усилия, чтобы вызволить жену на свободу, и тогда все, что произошло, станет казаться жутким сном…

Надежда Васильевна взяла себя в руки и стала отбирать пузырьки, баночки с косметикой.

– Отчего муж настойчиво добивался встречи с господином Деникиным? Не собирался ли похитить и этого генерала? – гнул свое Машле.

– Не имела привычки совать нос куда не следует, тем более в дела мужа. С Антоном Ивановичем Коля и я не виделись довольно давно: Деникин крайне нелюдим, ведет в Севре замкнутый образ жизни, сторонится политики. Когда предложили возглавить какой-то отдел в РОВС, ответил, что не продает душу дьяволу.

Она обвела взглядом гостиную и пожалела, что не удалось уничтожить в тайнике документы, которые доказывали многолетнее и успешное сотрудничество с разведкой СССР Скоблина и Плевицкой. Хотелось верить, что компрометирующих бумаг в доме уже нет, по приказу резидента НКВД в Париже документы своевременно забрали, они не будут фигурировать на предстоящем суде.

Уже в автомобиле, не отрывая взгляда от проносящихся за окном полей с перелесками, спросила:

– Судя по вопросам, которые задавали, считаете мужа предателем белого движения, банальным похитителем, а меня большевистской шпионкой?

Машле подтвердил и добавил, что все говорит за то, что два русских генерала похищены или убиты по приказу из Москвы, это произошло не без участия мужа певицы.

– Господа Кутепов и Миллер стали главными врагами чекистов, и те избавились от них руками вашего мужа.

– Это домысел, поклеп на честнейшего человека. Суду потребуются факты, а их, как понимаю, нет.

– Факты будут, притом такие, что не сможете опровергнуть, – пообещал следователь.

6

Факты участия Скоблина и Плевицкой в похищении (или устранении) двух начальников РОВС искали не только в занимаемом Скоблиным и его женой номере отеля, на вилле, но и с санкции прокурора республики в так называемом в Париже «Русском доме» – клубе советского посольства, где с некоторых пор заседала комиссия по возвращению русских эмигрантов на Родину. «Русский дом» не имел дипломатической неприкосновенности, и во время обыска изъяли документы, проливающие свет на весьма странную деятельность комиссии, в частности, оплату услуг осведомителей, сведения о военном прошлом беженцев, их политической благонадежности и прочем. О связях Скоблина и Плевицкой с советской разведкой, их контактах с сотрудниками посольства, консульства ничего не было.

С опозданием провели криминалистическую экспертизу принадлежащей Плевицкой Библии на русском языке: на некоторых страницах отыскали следы химического состава, каким пользуются для тайной переписки.

«Жаль, позволил арестованной уничтожить пометки…» – посетовал следователь и, когда поведал Плевицкой о выводе криминалистов, услышал:

– Библию приобрела в книжной лавочке. Книга была подержанной, отметки могли принадлежать прежнему хозяину.

– При вашем высоком достатке и потрепанная книга?

– Искала Библию на русском, как увидела, купила не раздумывая.

У следователя возникли сомнения в выводе криминалистов – те могли принять за шифр простые карандашные пометки. Еще Машле отметил завидные крепкие нервы подследственной: «Воля сильная, мадам не откажешь и в железной логике. Но вряд ли будет долго упорствовать: спесь сойдет, выдержка изменит. Начнет путаться в показаниях и поймет, что проиграла. Подтолкну к чистосердечному признанию».

Он понимал, что имеет дело с сильным противником, но тем дороже победа.

На какое-то время следователь оставил Плевицкую в покое и переключился на расследование странного груза, который, минуя таможню, подняли на борт «Марии Ульяновой». Узнать, что было в ящике, стало возможным после прибытии парохода во Францию.

– Что погрузили на борт? Ящик был довольно большого размера, более полутора метров, почти в человеческий рост, – спросили капитана судна, и получили исчерпывающий ответ:

– В ящике увезли первоклассную, высоко ценимую женщинами французскую косметику. Приобретали оптом по заказу депутатов Ленсовета для подарков работницам-ударницам. Груз отмечен в судовом журнале.

– Пошлина заплачена?

– Конечно, в торговом представительстве имеется квитанция.

– Отчего излишне поспешно, не завершив разгрузку, покинули Францию?

– Отплыли согласно графику.

– Но груз…

– Посчитали, что будет дешевле вернуть шкуры в Ленинград, нежели платить неустойку за просроченную швартовку. Как капитан, обязан беречь валюту, которая принадлежит народу моей страны.

– По какой причине после отплытия не зашли ни в один порт?

– Ни в Данцинг, ни в Гамбург не заходили, чтобы не терять время. Команда не нуждалась в свежих продуктах и пресной воде – запаслись впрок.

– Нами перехвачена радиограмма, переданная Москвой в адрес советского посольства в Париже, где спрашивается: «Грузите ли аэроплан?» Не имели ли в виду под аэропланом господина Миллера?

– Вопрос не по адресу, задайте его отправителю.

Следственная группа возлагала большие надежды на показания Плевицкой, рассчитывала, что русская певица устанет от одиночества, пожелает излить душу, выдаст местонахождение мужа, поведает о его роли в преступлениях. И чтобы ускорить признание, подселили к Надежде Васильевне «наседку».

Плевицкая очень обрадовалась подруге по несчастию, как заведенная стала жаловаться на несправедливый арест, ужасные тюремные условия, короткие прогулки в тюремном дворике, головные боли, участившееся сердцебиение, вспоминала гастрольные поездки по странам, концерты, поклонников…

«Наседка» слушала и ждала, когда русская обмолвится о муже, его тайной деятельности, попросит оказать помощь в передаче на волю записки. Но Плевицкая говорила буквально обо всем, но только не о том, что интересовало следствие, и «наседку» убрали.

– Русская предельно осторожна, – доложила о неудавшейся миссии «наседка». – По-женски хитра, не по-женски мудра. Обладает крепкими нервами, хотя жалуется на всякие недуги. Плачет лишь по ночам. Не устает твердить о невиновности, больше беспокоится о муже, нежели о себе. О политике ни слова, тем более о делах мужа, словно не в курсе их.

Снова очутившись в полной изоляции от мира, Плевицкая часами сидела на койке, устремив потухший взгляд в одну точку на стене. Перестала смотреться в зеркало, не красилась, порой забывала утром причесываться. Лицо приобрело нездоровый землистый цвет. Пожаловалась надзирательнице на боли в животе, тюремный врач поставил диагноз нефрит, что певица восприняла с полным безразличием.

Однажды попросила бумагу, ручку, чернильницу.

– Одумалась! Будет писать признание! – обрадовались в следственной группе.

Два дня с несвойственным ей прилежанием Надежда Васильевна заполняла листы корявыми строчками, но было это не признание в соучастии в похищении, работе на зарубежную разведку, а новые воспоминания, дополнение к двум изданным книжкам. На третий день желание писать пропало.

«Не мастерица сочинять, – поняла певица. – Не надо рядиться в чужую одежку. Прежние воспоминания не записывала, а рассказывала. Тяжелее сочинительства работы нет, легче спеть два отделения, нежели настрочить пару страниц… К тому же рядом нет помощников, да и тюремная обстановка не располагает к творчеству, закрылось рахманиновское издательство «Таир», некому оплатить типографские расходы. Вырвусь на свободу и уговорю самого талантливого из наших русских в Париже записать новые главы, где будет много сенсационного, но ни слова, ни намека на работу «Фермерши»: моя с Колей тайна принадлежит не нам…»

Когда в минуту безудержной тоски, полного отчаяния, безысходности явилась мысль о самоубийстве, Плевицкая тряхнула головой, сжала кулачки, ударила ими себя по коленям: «Прочь! Это дьявол нашептывает на ухо, но я не сдамся! Дождусь суда – приговор должен быть оправдательным!»

7

Прописанные тюремным врачом снотворные таблетки помогали мало – после приема лекарства чуткий сон наступал ненадолго и сменялся изнурительной бессонницей. Чтобы наконец-то уснуть, повторяла про себя строки Клюева:

Я надену черную рубаху

И вослед за мутным фонарем

По камням двора пойду на плаху

С молчаливо-ласковым лицом…

Утром по сигналу одевалась, проглатывала безвкусную осточертевшую овсяную кашу, выпивала жидкий желудевый кофе, жевала булочку и вновь укладывалась лицом к стене.

«Не буду распускаться и паниковать, иначе лишусь рассудка».

В тишине и одиночестве хорошо размышлялось о том, что привело в тюрьму. Плевицкая спрашивала себя: кто виноват в случившемся, что заставило мужа бежать, а ее оказаться под арестом? Было предательство или это рок, судьба? Отчего Коля не позвонил в отель, не предупредил о грозящей опасности, не посоветовал, как ее избежать? Не имел возможности, был далеко от Парижа, опасался звонить, так как телефон прослушивался?

«Напрасно меня с Колей подозревают в измене. Да, мы сотрудничали с Москвой, но это наша родина, выходит, были патриотами. Смотря с какой стороны взглянуть на секретную работу, с одной – шпионаж, с другой – помощь Отчизне в борьбе с происками ее врагов. Рада, счастлива, что моим напарником, партнером, а не только мужем, любовником оказался именно Коля, после бездумной молодости с неудачными замужествами могла опереться на настоящего, сильного, умного мужчину… Следователи неустанно твердят, что Коля большевистский агент, а я его сообщница, но доказать это не могут: ничего компрометирующего при обыске не нашли, крупным суммам в банке есть оправдание, в Колином дневнике ничего не поймут, шифровки Центра после прочтения уничтожены…»

Когда снова вызвали на допрос, обрадовалась возможности увидеть живые лица, отвести душу разговором. В сопровождении охранницы не шла, а, казалось, летела, но стоило войти в комнату, замерла и интуитивно отступила.

За столиком сидела Наталья Миллер, за спиной генеральши стояли Роше, Машле, адвокат Рабле, у окна – комиссар Фурье.

Плевицкая не ожидала увидеть мадам Миллер. Вначале испугалась, затем заулыбалась:

– Боже, Наталья! Спасибо, милочка, что не забыли! Бесконечно благодарна за внимание! Нет слов, чтобы выразить печаль по поводу пропажи господина Миллера! Раз пришли, значит, не верите слухам, поклепу!

Наталья Николаевна не стала ждать, когда Плевицкая закончит благодарить, оправдываться, бросилась к певице.

– Сжальтесь, поимейте сострадание! Где Евгений Карлович? Мне больше не к кому обратиться с таким вопросом! Успокойте израненное сердце известием, что он жив! Пусть в неволе, в заточении, но жив, не казнен в Совдепии!

Надежда Васильевна успела справиться с оторопью, обняла Миллер.

– Хотела бы порадовать, но, увы! к глубокому сожалению, ничего не ведаю о Евгении Карловиче. Если бы знала – не скрыла!

– Готова услышать любое, даже самое страшное. Газеты пишут одно, вокруг говорят другое – не знаю, кому верить!

– Знаю меньше вашего, особенно в последний месяц, когда оказалась брошенной в холодные стены. Днем и ночью молю Всевышнего одарить наших мужей здравием! Верю, что все образуется, Евгений Карлович и мой Коля снова будут рядом! Никто на белом свете не понимает вас, как я, мы в одинаковом бедственном положении, но вы дома, с детьми, я же лишена свободы!

Надежда Васильевна поддержала Наталью Миллер, иначе та, потеряв силы, сползла бы на пол, и продолжала успокаивать:

– Был вещий сон, он поведал, что наши мужья найдутся, пусть не завтра, а позже. Только не надо терять надежду. Наберемся терпения. Пока же заступитесь за бедную, покинутую всеми Дёжку из курской глубинки. У вас колоссальные связи, вхожи даже к коронованным особам, вас уважают, и кому как не вам замолвить за меня словцо!

– Что предпримете, если выпустят?

– Поеду за мужем.

– Знаете, где он?

– Сердце подсказывает, что увезли в Россию и чинят там неправедный суд. Найду, если спрятали под семью замками! Пройду сквозь любую стену. Упаду на колени перед извергами, слезами умою их ноги, стану молить не чинить расправу над пленниками. Пусть посылают в ужасные сибирские лагеря или на Соловецкие острова, лишь бы не лишали жизни!

Все, кто присутствовал при этой сцене, лелеяли надежду, что свидание двух генеральш подтолкнет подследственную к даче показаний, признанию вины, но Плевицкая продолжала жаловаться на охватившее ее горе, жалела попавших в полон генералов.

Когда заплаканная Миллер покинула комнату свиданий, Роше предложил Плевицкой присесть.

– По показаниям свидетелей, певица Плевицкая неравнодушна к деньгам, при любой покупке торгуется, спорит с антрепренерами, когда дело доходит до оплаты ее выступлений. Поэтому обрадую. По нашему запросу сделана ревизия счета господина Скоблина. Оказалось, что сумма его вклада за минувший год удвоилась, так же обстоит и с вашим счетом. Разъясните: от кого и откуда поступили деньги?

– Свой счет знаю, поступления исключительно за выступления, приплюсуйте к ним проценты.

– За два месяца до исчезновения ваш супруг снял со счета восемь тысяч франков. Зачем понадобилась такая сумма?

– Были затраты – ремонт автомобиля, перепланировка виллы, приобретение мебели. Еще справил парадную шинель, зимнее пальто, подбитое медвежьим мехом. Немало денег стоила поездка в Ниццу…

– У вас нашли доллары, лиры, марки. Отчего не сдали в банк?

– Не везде и не все приобретается по чекам, необходимы наличные. Валюта нужна и в зарубежных гастролях.

– Знаком вам господин Эфрон?

– Впервые слышу это имя.

– Так зовут супруга известной в эмигрантских кругах поэтессы Цветаевой. Бывший поручик работал в бюро по возвращению русских на родину, как и господа Кутепов с Миллером, пропал в один прекрасный день, оставив жену соломенной вдовой и сиротами сына с дочерью. По нашим сведениям, Эфрон Сергей, как и генерал Скоблин, работал на спецслужбу СССР.

Роше не сказал, что Эфрон занимался вербовкой русских эмигрантов, склонял их к сбору сведений об антисоветских организациях во Франции, Германии, за что ему обещан советский паспорт, имелись сведения, что Эфрон принимал участие в убийстве бывшего советского разведчика-нелегала, невозвращенца Игнаса Рейсса и ближайшего помощника Троцкого Клементиса.

– Невозможно поверить, что неоднократно встречались с Цветаевой и не были знакомы с ее мужем, – продолжал Роше, крутя в руке сигарету. – Есть прямая связь господ Скоблина и Эфрона – оба занимались противоправной деятельностью в пользу иностранного государства.

Видя, что Плевицкая продолжает упрямо стоять на выбранной ею линии защиты – все отрицать, следователь прекратил допрос. Вызвал охранника, приказал вернуть арестованную в камеру. На прощание «обрадовал»:

– В интересах следствия ваш арест продлен на месяц. Дело довольно сложное, в нем затронуты интересы нескольких государств, Франция обязана сохранить престиж, не вмешиваться в противостояние российской военизированной организации в эмиграции и Советского Союза.

– В чем конкретно меня обвиняют? – не могла не спросить Надежда Васильевна.

– В шпионаже, в пособничестве мужу.

– Жена не обязана показывать против собственного супруга!

– Откуда такие познания в судопроизводстве?

– Мне крайне мало привелось учиться, поэтому занималась самообразованием, как до меня делали писатель Горький, певец Шаляпин, достигшие вершин славы, не имея университетских дипломов. Жаль,

нет мужа, он бы перечеркнул все обвинения.

– Считаете, что господина Скоблина нет в Париже?

– Если бы был, непременно пришел мне на помощь.

«Известия». 1937. 27 сентября:

Белоэмигрант Бурцев заявил в парижской печати: «Генерал Скоблин – это новый Азеф. Я являюсь ярым врагом большевиков, но СССР не имеет никакого отношения к этому делу. Похищение было совершено немцами. Правительственные круги Германии желали избавиться от генерала Миллера, который хотя не был франкофилом, был нейтральным. Что же касается Скоблина, то он находился в тесной связи с русскими белогвардейцами в Берлине и организовал отправку большого числа авантюристов на помощь генералу Франко…»

«Известия». 1937. 28 сентября:

Расследование установило, что Скоблин входил в организацию белогвардейских генералов, занимающихся вербовкой бывших офицеров врангелевской и деникинской армий, проживавших во Франции, Германии и на Балканах, для формирования из них «Русского добровольческого корпуса». Этот корпус должен был влиться в германскую армию «в соответствующий момент». Миллер, как и Деникин, были противниками открытия в Париже вербовочных пунктов. Скоблину было, по-видимому, поручено его германским начальником ликвидировать Миллера, а затем Деникина.

Б. Александровский. «Из пережитого в чужих краях». М.: Мысль, 1969:

Известие об этом аресте поразило всю эмиграцию, как удар грома. Как? Арестована Плевицкая, заставлявшая плакать и рыдать зарубежных россиян своим исполнением песен? Та самая Плевицкая, которая в качестве жены начальника корниловской дивизии ген. Скоблина была неизменной участницей чуть ли не всех банкетов, собраний и праздников, справлявшихся под сводами галлиполийского собрания, и сама участница гражданской войны и галлиполийской эпопеи!

В. Набоков. «Постановщик картины». Бостон, 1943: