Текст книги "Соловушка НКВД"

– Отдаю должное вашему хладнокровию, – польстил резидент в Париже, значащийся как «Петр». – Не закатили истерику, не делали попыток вырваться, привлечь к себе внимание истошным криком. Другой бы на вашем месте совершил безрассудный поступок.

– Выдержке, самообладанию меня научила многолетняя армейская служба, – объяснил генерал. – Что касается истерики, то она присуща скорее дамам. Берегу силы, которые пригодятся. Верю, что о подлом похищении уже известно в моем штабе, а завтра о нем узнает вся Франция, следом Европа. РОВС примет меры, чтобы спасти меня.

Первым рассмеялся Шпигельглас, за ним другие чекисты.

– Пошлют в погоню за пароходом быстроходные катера? Объявят тревогу на всем флоте? Не смешите! Для всех вы ушли из дома, затем из штаба и бесследно пропали. Ищи ветра в поле хоть до второго пришествия.

Миллер собрал губы в похожую на гримасу улыбку.

– В штабе прекрасно информированы обо всем, что случилось. Я предвидел, что могу повторить участь генерала Кутепова и информировал сподвижников о всех своих передвижениях.

– Хотите сказать… – Гражуль осекся.

– Вы догадливы, – подтвердил Миллер. – Уходя по делам, каждый раз оставлял записку с указанием когда, куда, с кем и зачем направляюсь. Делал на всякий случай, и такой произошел. Нападение и похищение не станут тайной.

Письмо Е. К. Миллера:

На конверте надпись:

«Вскрыть 22.9 не ранее 23 час.»

У меня сегодня рандеву пополудни с генералом Скоблиным на углу рю Жасмен и Раффо. Он должен вести меня на свидание с двумя неизвестными немецкими офицерами, военным агентом в Прибалтийских странах полковником Штроманом и г. Вернером, состоящим здесь при посольстве. Оба хорошо говорят по-русски. Свидание устроено по инициативе Скоблина. Может быть, это ловушка, на всякий случай оставляю эту записку.

Генерал Е. Миллер 22 сентября 1937 г.

«Возрождение». 1937. 23 сентября:

Заключительную речь на банкете в честь двадцатилетия Корниловского полка произнес генерал Скоблин, в прошлом начальник корниловской бригады, а потом и дивизии. Генерал Скоблин состоит в полку с первого дня его основания. Он один из числа уцелевших героев-основоположников. В его обстоятельной и одаренной речи были исключительно глубокие места. Большое волнение охватило зал, склонялись головы, на глазах многих видны были слезы. На вечере, как всегда, пленительно пела Н. В. Плевицкая.

Сообщение во всех газетах Парижа:

Сенсация! Загадочное исчезновение генерала Е. К. Миллера. Глава РОВС в среду в 12 часов дня покинул Управление на улице Колизе и с тех пор не появлялся.

«Зюрхер Цайтунг». 1937. 23 сентября:

Парижская полиция сообщает, что генерал Миллер, председатель Русского Общевоинского Союза вчера после полудня бесследно исчез. Опасаются, что ген. Миллера постигла та же участь, что и ген. Кутепова, похищенного в 1930 г. и которого с тех пор никто больше не видел. Генерал Кутепов был предшественником ген. Миллера на посту председателя.

1937. 24 сентября:

В четверг ночью нашли новые следы, которые вели в Гавр. Комиссар полиции в Гавре сообщил, что в среду вечером около 16 часов – через несколько часов после исчезновения генерала Миллера, приехал автомобиль

с тремя иностранцами и спустя три часа уехал обратно, но уже с двумя.

Было замечено, что автомобиль остановился рядом с советским пароходом «Мария Ульянова». Как ни странно, этот пароход полтора часа спустя внезапно, без извещения комендатуры порта покинул Гавр.

Как стало известно, пароход идет прямо в Ленинград. В полицейских кругах ставят вопрос: может быть, генерал Миллер был привезен на этот пароход? В настоящее время полиция старается узнать, откуда приехал подозрительный автомобиль и кто находился в нем.

Рапорт в полицейское управление Гавра 25 сентября 1937 г.:

…что касается подозрения, что русский генерал увезен на пароходе «Ульянова», то советское посольство в Париже уведомило: обнаруженный неподалеку от Гавра автомобиль принадлежит посольству. Этот автомобиль с дипломатическим номером привозил четырех человек, а именно: консула СССР, чиновника по торговле, служащего посольства и шофера. Два первых лица перешли на торговый пароход.

«Фермер» Центру:

24 сентября 1937 г. генерал Абрамов Ф. Ф. подписал в Белграде приказ № 1 о своем вступлении на пост начальника РОВС с сохранением за собой должности начальника 10-го отдела и переносе центра Союза в Софию…

Запись на полях донесения:

Не попытаться ли сыну Абрамова пролезть в святая святых РОВС? Там бы он сумел занять нужное нам положение.

Справка

Абрамов Федор Федорович родился в 1870 г.

Казак станицы Митякинской. Учился в Польском кадетском училище, Александровском пехотном, академии Генштаба.

Воевал в Маньчжурии у ген. Куропаткина, был нач. штаба 1-й Донской див.

В январе 1914 г. генерал-майор, спустя год генерал-квартирмейстер, нач. штаба 120-й армии, которой командовал ген. Миллер. В Крыму начальник Донской казачьей дивизии, затем корпуса.

Сын Николай, комсомолец, служил на торговом пароходе и по приказу НКВД в 1937 г. остался в порту Гамбург для встречи с отцом, сближения с ним. Считается способным контрразведчиком.

Во время Второй мировой войны генерал Ф. Ф. Абрамов служил у Власова в КОНР (Комитет освобождения народов России), после войны бежал в Америку, где проживал в пансионате казачьего комитета в г. Фривуд-Эйко. Погиб под колесами автомобиля 8 марта 1963 г.

«Правда». 1937. 30 сентября:

Все отчетливее выяснятся связь Скоблина и Миллера с гитлеровским гестапо, зверская злоба и ненависть, которую питает Скоблин к Советскому

Союзу. Ряд газет приводят заявление директора одного из парижских банков, который сообщил, что Скоблин располагает крупными средствами и часто менял в банке иностранную валюту. Из заявления банкира вытекает,

что источником средств Скоблина является гитлеровская Германия.

Социалистическая газета «Популер» заявляет, что исчезновение генерала

Миллера было произведено с целью поставить во главе белого движения более подходящего для Гитлера человека, что, несомненно, в интересах

той части белой эмиграции, которая завязана с фашистской Германией.

Центр резиденту НКВД в Париже:

У нас достаточно опыта в отношении различных операций, поэтому ни в коем случае ни в какие авантюры и интриги ЕЖ-13 не пустим, и вам категорически это запрещаем.

ЕЖ-13 должен остаться строевой и политической фигурой, имеющей вес и значение в штабе, а не превратиться в мелкого склочника и интригана,

каким бы он неминуемо предстал перед всеми, если бы мы не ограждали

его от участия в интригах.

Председателю НКВД СССР Н. Ежову

За успешное выполнение оперативного задания за кордоном, проявление при этом исключительной находчивости считаю необходимым наградить орденом Ленина т. Шпигельгласа С. М., орденом Красного Знамени тт. Косенко Г. Н., Гражуля В. С.[7]7
  С. Шпигельглас участвовал в устранении перебежчиков, троцкистов во Франции, Швейцарии, Испании. Не выполнил приказ Сталина по ликвидации Троцкого. Арестован в ноябре 1938 г. по обвинению в «обмане партии», срыве ее поручений. Расстрелян 12 февраля 1940 г. Реабилитирован в 1956 г., дело прекращено в связи с отсутствием состава преступления. Г. Косенко, капитан госбезопасности, резидент НКВД в Париже под фамилией Кислов до ноября 1938 г., отозван и расстрелян в Москве в 1939 г. Репрессий избежал В. Гражуль, после войны издал книгу «Тайны галантного века».


[Закрыть]

Начальник ИНО

ГУГБ НКВД СССР

А. Слуцкий

13 ноября 1937 г. вышел Указ ВЦИК (без публикации в печати) о награждении чекистов «За самоотверженное и успешное выполнение специальных заданий Правительства СССР».

«Известия». 1937. 30 сентября:

Фашистские газеты объявили: «Генерал Миллер похищен Советским Союзом. Его погрузили на советский пароход и повезли в Ленинград».

Действительно, как могут обойтись жители Ленинграда без генерала Миллера? Второе, удешевленное издание дела Кутепова состряпано. Газеты пишут о перстне, который «батюшка-царь» пожаловал Плевицкой, о благородстве сына Кутепова, который учится в кадетском корпусе, о кознях злых большевиков. Французы в каждом старом бородатом человеке видят генерала Миллера. Новый модный спорт: охота на бородачей…

Глава десятая
Tertium non datur[8]8
  Третьего не дано (лат.).


[Закрыть]

…Россия построена заново

Не нами, другими, без нас…

Уж ладно ли, худо ль построена,

Однако построена все ж.

Сильна ты без нашего воина,

Не наши ты песни поешь.

И вот мы остались без Родины,

И путь наш и жалок и пуст…

Игорь Северянин

1

Сразу же после полуночи в номер отеля «Пакс» требовательно постучали.

– Кого принесло так поздно? – Плевицкая привстала, сонно уставилась на дверь спальни.

– Быть может, срочная депеша, – предположил Скоблин. Накинул халат и вышел в прихожую, бурча под нос, что с депешей могли повременить до утра. Распахнул дверь и в царящем в гостиничном коридоре полумраке узнал контр-адмирала Кедрова.

– Прошу извинить, что нарушил сон, но крайне важное дело требует вашего немедленного присутствия в штабе. – Сейчас? – удивился Скоблин. – Именно. Просили поторопиться. – Чем вызвана спешка? Неужели не могли отложить до утра? – Пропал генерал Миллер.

– Евгений Карлович? – с удивлением, даже ужасом, переспросил Скоблин. – Как пропал? Нет ни дома, ни в штабе? Не исключено, что просто где-то задержался… Не хочется думать о худшем, но на ум невольно приходит подобное происшествие с Кутеповым. Не могу сказать ничего плохого о Евгении Карловиче, но, как любой мужчина, он мог уйти на тайное свидание.

– Адюльтер исключен. Господин генерал не безусый юнкеришка. Вы лучше других знаете, что начальник отличный семьянин и очень пунктуален, не опаздывает даже на пару минут.

– Поставили в известность полицию?

– С этим решили повременить. Ограничимся собственными силами, в частности, хорошо зарекомендовавшей себя внутренней разведкой.

– Я полный профан в сыскном деле.

Скоблин размышлял: «Могли видеть меня днем с Миллером? Случайный прохожий? Но он мог ошибиться. Имею железное алиби: передав начальника с рук на руки чекистам, поспешил в модный магазин «Каролина» на улице Гюго, где Надя выбирала наряды, – успокоил себя Николай Владимирович. – В салоне меня, без сомнения, запомнили: не каждый супруг участвует в выборе женских тряпок. Видели и на перроне вокзала, когда провожали мадам Корнилову-Шаперон, или на чаепитии галлиполлийской сходки, где изрядно помозолил глаза… Когда отвез Надю в отель, с полковником Трошкиным и капитаном Григулем посетил мадам Миллер, чтобы поблагодарить за участие в банкете корниловцев: генеральша, конечно, не забыла о визите… Стоит ли оправдываться? Посчитают, что виноват. Буду твердить, что был не последним, кто виделся с Миллером».

– Я встречался с господином Миллером не минувшим днем, а во вторник, в штабе, – мягко сказал Скоблин.

– Вы запамятовали, – не согласился Кедров. – Встреча была именно вчера, точнее, в 12.00 на перекрестке улиц Жасмен и Раффо.

– Откуда такая точность?

Кедров выдержал паузу, точно решал: сообщать источник информации или умолчать о нем? И решил не скрывать.

– О встрече с Евгением Карловичем в среду в полдень на названном пересечении улиц сообщил сам Миллер. Соизволил оставить записку, где указал куда, когда и с кем идет. Попросил вскрыть конверт в случае невозвращения, что и выполнили, к сожалению, слишком поздно.

– Что еще в записке?

– Что встречается с вами и идет на рандеву с господами из германского посольства.

Подобного Скоблин не ожидал, это был удар, и на него следовало ответить ударом.

– Записка написана Миллером? Может, фальшивка?

– Миллером, и оставлена адъютанту. Евгений Карлович имел подозрение, что заманивают в ловушку.

Кедров ждал новых вопросов, но Скоблин какое-то время не мог собраться с мыслями и с поспешностью обдумывал линию поведения.

«Надо наступать и ни в коем случае не отступать ни на шаг! Надо не оправдываться, а обвинять недругов в гнусной клевете, наговоре! Необходимо сохранить репутацию, тогда сохраню жизнь!.. Контролировать каждое произнесенное слово!..»

Пауза затягивалась.

– Считаете записку подлинной?

– Весь штаб и вы в том числе знакомы с почерком генерала.

– Но можно подделать любой почерк.

– Генерал писал в присутствии начальника канцелярии Кусонского.

– Отчего пришли ко мне, подняли с постели, а не информировали полицию?

– Решено не выносить сор из избы.

– Какая мне уготована роль – подозреваемого?

– Свидетеля, – поправил Кедров. – Вас никто ни в чем не обвиняет. По моему мнению, враги подставили вас, и только вы можете пролить свет на ситуацию.

Скоблин слушал и не слышал, смотрел на Кедрова и не видел его.

Полумрак в коридоре не позволил Кедрову увидеть, как побледнел Скоблин, как заострились черты его лица.

«Необходимо перестать паниковать, взять себя в руки! – приказал Николай Владимирович. – Складывается паршиво, от Миллера ждал многого, но не прыти с запиской. Это серьезная улика. Настаивать на чекистской провокации, на желании врагов опорочить меня, убрать с политической арены?..»

Несмотря на прерванный сон, мысли выстраивались в логический ряд. Скоблин ставил вопросы, отвечал на них и пришел к неутешительному выводу: случилось то, чего опасался.

«Обвинение подкреплено запиской – неоспоримым фактом моей встречи с начальником. Жертва покушения дала против меня показания! Если станут дальше тянуть за веревочку, вытянут мое многолетнее сотрудничество с советской разведкой, и не только мое, но и Надино! Начнут допрашивать с применением пыток – в дознании собаку съели, могу не выдержать, сломаться, то же самое ждет Надю. Суда не будет – расправятся за предательство без устройства процесса…»

Он чувствовал себя точно под дулом пистолета или бильярдным шаром, загнанным сильным и точным ударом кия в лузу. Если прежде в боях, на передовой не испытывал страха, удивлял смелостью, хладнокровием, даже молодецкой удалью, то сейчас по телу пробежал неприятный, неведомый раньше холодок с дрожью, ноги стали ватными, во рту пересохло, в висках застучало…

«Поставлен к стенке! Отступать поздно и некуда! Но нельзя терять надежду на спасение, надо бороться до последнего вздоха! Долой отчаяние! Еще ничего не потеряно, я не арестован, не судим, не приговорен!..»

Первое, что пришло на ум, – избавиться от адмирала, вернуться в номер, взять револьвер и по пути в штаб, воспользовавшись глубокой ночью, безлюдьем на улице, застрелить Кедрова. Тут же отбросил такое решение: «Чушь, глупость! В штабе знают, где Кедров, сами послали его ко мне и, не дождавшись, устроят широкомасштабные поиски – будет ясно, кто убил!»

Явилась дикая мысль взорвать в штабе бомбу и в дыму, пламени удрать. «И это ерунда: нет ни бомбы, ни гранаты, а были бы, осколки сразят и меня!»

Последней – также нереальной, была мысль подкупить адмирала: «Предложу сумму, равную годовому его жалованию. Но Кедров неподкупен, стоит заикнуться о деньгах, охватит ярость и за оскорбление застрелит на месте… Даже если продастся, где укрыться от следствия, офицерского суда чести, приговора? В советском посольстве? Но у ворот задержит полицейский!»

– Идти надо немедленно? – поинтересовался Скоблин.

– Да.

– Необходимо одеться.

– Поторопитесь.

Николай Владимирович вернулся в спальню. Когда завязывал галстук, Надежда Васильевна что-то произнесла во сне, Скоблин замер:

«Не дай Бог проснется! Ей ни к чему волноваться, к тому же помочь ничем не сможет…»

Отступил в прихожую, и снял с вешалки легкое пальто: «Нынче тепло, но на пороге осень – неизвестно, под какими небесами окажусь в сезон дождей…»

– Я готов.

Скоблин первым вышел к лифту. Вызвал кабину и вместе с адмиралом поплыл на первый этаж, не догадываясь, что уже не вернется в отель, больше не увидит жену…

2

Штаб РОВС арендовал совсем не комфортабельную, аскетически убранную квартиру из пяти комнат в доме, принадлежащему внуку Павла Михайловича Третьякова.

Подходя к рю Колизе, Скоблин заметил во всех окнах второго этажа свет.

«Не спят, желают съесть с потрохами, – подумал генерал и с опозданием вспомнил, кто проживает на третьем этаже, и воспрял духом. – Счастье не отвернулось! Могли привести для допросов в иное место, а привели именно сюда! Всевышний смилостивился!»

Поднявшись по лестнице, Кедров распахнул перед Скоблиным дверь. В прихожей Николай Владимирович оставил пальто с шарфом, шляпой и проследовал в осиротевший после исчезновения хозяина кабинет, где вокруг стола переговаривались, курили начальники различных отделов, подразделений.

«Не спится шельмам, так вам и надо», – Скоблин не пожал, как делал всегда, руки штабистам, встал у шкафа. Чтобы обрести спокойствие, стал думать о Сергее Третьякове.

«Сделай так, Боже, чтобы Сергей был сейчас у себя, не находился в отъезде, не ночевал у очередной пассии!»

С Третьяковым генерала познакомили Шпигельглас и Ковальский, представили как многолетнего, весьма успешно действующего в центре Европы агента.

«Столкнетесь где-либо – не знакомы. Будет необходимость – обратитесь за помощью к Третьякову, – приказал Шпигельглас и строго добавил: – Лишь в самом крайнем случае».

Сейчас настал именно такой случай.

Как и многие эмигранты, Сергей Третьяков считал захват власти большевиками бунтом, который помешал ему (до семнадцатого года одному из богатейших фабрикантов-текстильщиков в Костромской губернии) стать министром труда и промышленности. При Керенском был председателем Всероссийского объединения фабрик льняного полотна, председателем Высшего экономического совещания. После Октябрьского переворота попал ненадолго в «Кресты», уехал на восток, к адмиралу Колчаку, в конце концов очутился в Европе, отнюдь не с пустыми карманами, успев закрыть в банке счет, прихватить фамильные драгоценности. Носитель известнейшей фамилии приобрел в Париже доходный дом, сам поселился на верхнем этаже, другие сдавал. Скоблину было трудно поверить, что живущий на широкую ногу зять миллионщика Мамонтова работает на внешнюю разведку СССР под фамилией «Иванов», считается весьма компетентным агентом.

«Колоссальная удача, что РОВС поселился в доме нашего «Иванова»! Еще ничего не потеряно, рано читать заупокойную молитву!»

Скоблин не стал ждать вопросов (на некоторые не имел бы четких ответов) и первым пошел в наступление:

– Да, я виделся с Евгением Карловичем! Он спешил домой, я же провожал на вокзале госпожу Корнилову. Перебросились парой незначительных фраз и расстались. Куда и к кому направлялся генерал, не имею понятия. Записка, которую он оставил, явная провокация: нужна экспертиза графолога! О пропаже начальника узнал буквально считаные минуты назад. Никакого свидания, тем более на улице, не назначал – это гнусная ложь!

Первый вопрос задал Кусонский:

– Настаиваете, что записка господина Миллера грубая фальшивка чекистов, имеющая цель дискредитировать вас?

Скоблин поспешил с ответом:

– Правильно поняли.

– И не назначали генералу встречу, чтобы свести его с немцами?

– Конечно нет.

– Извольте познакомиться с запиской, где недвусмысленно говорится обратное. Кстати, Евгений Карлович писал на моих глазах, положил в конверт и приказал вскрыть, если произойдет что-то неординарное.

Скоблин пробежал взглядом записку.

«Доказать, что это фальшивка, не удастся: сверхосторожный Миллер ожидал если не похищения, то покушения, записка выдала меня…»

Сохраняя присутствие духа, не показывая волнения, вернул записку:

– Это инсинуация чекистов. Да, Евгений Карлович желал взять меня на важную встречу с немецкими господами, но передумал. Кстати, тут ошибка: инициатором встречи с немцами был не я, а господин генерал, мне была отведена скромная роль посредника. – Скоблин оправдывался как мог и понимал, что не в силах ни в чем убедить штабистов. «Отвожу обвинения топорно, грубо. Проигрываю – на руках ни одной крупной карты, не говоря о козырных. Еще один-два хода, и положат на обе лопатки, заставят признаться, продулся в пух и прах…»

Далее вопросы задал полковник Мацылев:

– При всем желании поверить вам не удается. Вы последним видели господина генерала, последним говорили с ним и должны, точнее, можете знать, куда, с кем он ушел или уехал, быть может, увезен насильно.

В разговор вступил штабс-капитан Григулис:

– Мы нашли важного свидетеля, который показал, что вчера видел с террасы дома близ советской виллы на бульваре Монморанс, как в дом втолкнули человека плотного телосложения.

– Не заставляйте обратиться в полицию, – жестко приказал обычно мягкий Кедров. – Стоит заявить о происшедшем, как все станет известно бульварной прессе. Настаиваете, что записка фальшивая?

– Точно так. – Скоблин решил говорить короткими фразами, чтобы иметь время на обдумывание ответов.

– Не вы пригласили генерала на встречу?

– Никак нет, – стоял на своем Николай Владимирович. – Повторяю: генерал Миллер рассчитывал взять меня на переговоры, но затем передумал. Признаю, что выполнял приказ по организации тайной встречи с представителями германских властей, был вроде посредника…

Вопросы варьировались, повторялись. Один из допрашивающих потребовал от Скоблина признания вины и тем самым прекращения постыдного разбирательства, которое бросает тень на весь штаб, всю организацию.

«Рано или поздно им надоест толочь в ступе воду, оповестят полицию, и та начнет профессиональное следствие, тогда уже не удастся отрицать неоспоримое, – размышлял Скоблин, с трудом демонстрируя спокойствие, – от многоопытных сыщиков не отобьешься…»

Допрос затягивался, топтался на одном месте.

Скоблин напомнил о полном к себе доверии Миллера, даже дружбе с начальником, приглашении посетить загородную виллу, о приятельских отношениях своей Надежды и Натальи Миллер. Его не перебивали, позволяли высказаться.

Меж тем за окнами начинали робко высвечиваться крыши домов, погасли фонари – приходил новый день, второй после похищения второго начальника РОВС.

«Пора ставить точку – игра заходит слишком далеко, за предательство спросят строго!» – Скоблин перебрал в уме возможности для спасения и выбрал самую простую, о которой не могли даже подумать в штабе, так как для командного состава русской армии честь была превыше всего.

«К черту честь, достоинство! Жизнь дороже чести!» – Николай Владимирович полез в карман.

– Извините, оставил платок в пальто.

Не спрашивая позволения, вышел из кабинета в прихожую, где, на счастье, никого не было. Английский замок открылся неслышно. Дверь не скрипнула на петлях, так же без шума закрылась.

«Схватятся и решат, что сбежал подальше от штаба. Никто не подумает, что остался в доме, лишь сменил этаж! Только бы Сергей был у себя!»

Сергей Третьяков крепко спал, но стук в дверь поднял с постели. Спросонок не спросил, кто явился ни свет ни заря. Повернул в замке ключ, и его с ног чуть не сбил удачливый, высокооплачиваемый советской разведкой закордонный агент «Фермер», он же ЕЖ-13. С этой минуты Скоблин бесследно пропал для РОВС, французской полиции, жены, растворился в окутавшем Париж предрассветном сумраке…

3

Хватились Скоблина спустя пару минут. Когда обеспокоенные долгим отсутствием генерала штабисты вышли в прихожую, увидели лишь сиротливо висевшие пальто, шляпу, шарф. Неуверенность в причастности или участии Скоблина в исчезновении Миллера тотчас пропала, никто уже не сомневался, что Николай Владимирович приложил руку к похищению, быть может, убийству. О побеге поставили в известность полицию, попросили дежурного комиссариата безотлагательно подключиться к поиску русского генерала, так как произошедшее за последние сутки было политической акцией.

В комиссариате полиции возникли сомнения.

– Почему настаиваете на политической версии? Отчего отметаете криминально-уголовную? Могли похитить для получения выкупа, что с некоторых пор стало распространенным явлением. Наконец, генерал мог покинуть Францию по сугубо личным делам, не поставив в известность родственников, сослуживцев.

Члены штаба РОВС были возмущены ответом:

– Если не желаете помочь, оповестим через печать об отказе французской полиции расследовать на вашей территории неординарное преступление, вас обвинят в бездеятельности, нерасторопности.

Комиссар Фурье и многоопытный следователь Машле хорошо понимали, что при успешном завершении дела можно рассчитывать на орден Почетного легиона, повышение в должности, звании.

Сразу были подписаны ордера на обыск занимаемого Скоблиным с женой номера в отеле «Пакс» и арест Плевицкой.

Певица встретила непрошеных гостей в халате, непричесанной, еще сонной.

– Вы за Колей, то есть Николаем Владимировичем? К сожалению, его нет, видимо, поспешил в штаб или куда-либо еще по неотложным делам.

– Извольте одеться и проследовать с нами.

– Куда?

– Пока в комиссариат.

– Но зачем?

– Необходимо допросить. Ознакомьтесь с ордерами на обыск.

Французским языком, несмотря на продолжительное пребывание за границей, Плевицкая владела плохо и попросила пригласить переводчика. Первый допрос состоялся в кабинете Фурье.

– Где, с кем были 22 сентября ближе к полудню и позже?

– С мужем. Именно в двенадцать потащила его по магазинам, чего генерал терпеть не может, я же, признаюсь, питаю слабость. Щадя супруга, оставила его в маленьком бистро «У Каролины», сама же выбирала и примеряла наряды, оплачивала покупки, оставила адрес, по которому следовало их доставить. Затем присоединилась к мужу, выпила чашку кофе.

– Сколько времени ездили по городу?

– Не скажу, так как не ношу часов.

– Кто может подтвердить, что генерал Скоблин был неотлучно с вами?

– Хозяин магазина, гарсон в кафе.

– В вашем номере найдена крупная сумма, а именно семь с половиной тысяч франков. Объясните их происхождение.

– В месяц у меня бывает три – пять концертов, за них платят щедро, как положено звезде первой величины.

– Имеете отдельно от мужа банковские счета?

– Да, это удобно.

– Когда последний раз видели мужа?

– Поздно ночью 22-го: отужинали, уснули, проснулась – и уже не застала. Где он, успокойте сердце жены?

Вместо ответа дали подписать протокол допроса.

– Я свободна? – спросила Надежна Васильевна.

– Нет. Вас ждет женский корпус «Пти Роккет».

Певица охнула.

Арестованную доставили в канцелярию парижской тюрьмы. С «Фермерши» сняли отпечатки пальцев, сфотографировали в профиль и анфас, тщательно обыскали – прощупали каждый шов одежды и отвели в камеру предварительного заключения.

Плевицкая переступила порог нового местопребывания (надеялась, временного), обвела отсутствующим взглядом стены, зарешеченное окно, столик с кувшином, кружкой, Библией на французском языке и вспомнила камеру в Одессе, комиссара Шульгу…

Первую ночь спала урывками, просыпалась от кошмаров. Утром попросила у охранницы снотворное, которое держала в отобранном при аресте ридикюле. Ответ был неутешительный:

– Личные вещи без приказа начальника не выдаются.

Плевицкая присела на жесткую койку и снова принялась искать ответ на вопрос: где Коля, что с ним? Если судить по допросу, мужа ищут и не могут отыскать.

«Буду упрямо стоять на своем, как заведенная повторять, что Коля весь день был неотлучно со мной. Счастье, что избежал ареста! Без сомнения, найдет способ вызволить меня на волю если не собственными силами, то с помощью Центра… Обвинения не предъявили… Что произошло? Провалилась операция? Но Коля сказал, что сдал Миллера товарищам из Москвы. Быть может, из-за отсутствия Коли желают отыграться на мне? Но я действительно не имею понятия, где он, – дорого бы заплатила, чтобы получить возможность связаться…»

Вспомнила о заинтересовавших следователя найденных в номере франках.

«Напрасно не положила в банк – нечего было держать при себе такую сумму, оплачивать номер и всякие покупки в магазинах могла чеками. Изволь доказывать, что деньги заработаны честным трудом… В чем подозревают? Колю – понятно, в похищении Миллера, но меня-то? Быть женой генерала, делить с ним кров, хлеб, постель не преступление, о делах супруга могу не иметь ни малейшего понятия: Коля – кадровый военный, умеет хранить всякие служебные тайны даже от близкого человека… Неужели рассчитывают, что упаду духом, раскисну, ослабею и проговорюсь о местонахождении мужа, его участии в захвате Миллера, а раньше Кутепова? Дудки, господа-мсье! Хоть и принадлежу к слабому полу, но довольно сильна духом, ничего не выболтаю, силой не вырвать ни единой тайны!..»

Уснула, точнее, забылась, но тут же разбудил стук в дверь: настало время обеда. К супу и каше не притронулась, лишь выпила бледный, чуть подслащенный чай, пожевала сухарь.

К допросу вышла подготовленной, успев продумать тактику поведения, ответы на возможные вопросы, чтобы не попасть в расставленные сети.

– В чем, позвольте узнать, подозреваете? – не дожидаясь, когда следователь начнет расспрашивать о деятельности мужа, потребовала Плевицкая.

Машле не стал ничего скрывать.

– Пока ни в чем, обвинять прерогатива суда, я лишь подозреваю – для этого много оснований – в соучастии в похищении русского генерала. В самом акте вряд ли участвовали, преступление совершил ваш муж, со временем узнаем его истинную роль: был ли наводчиком или с другими лицами осуществил пленение господина Миллера.

Надежда Васильевна чувствовала себя прескверно – сказывалась проведенная бессонная ночь. Болел затылок, сдавливало грудь, сильнее билось сердце, теряли чувствительность пальцы рук. Но на вопросы отвечала четко и коротко. Не спешила, продумывала каждое произнесенное слово. Чтобы собраться с мыслями, переспрашивала, словно не поняла или страдала глухотой. Несколько раз удалось перехватить инициативу и самой задавать вопросы, чем сердила Машле: следователь с трудом сдерживал гнев.

Когда Плевицкая в очередной раз ушла от ответа, стала вспоминать последние гастроли в Варне, Бургасе, Машле перебил:

– Кто подтвердит, что муж целый день был с вами?

– Уже перечислила кельнера, модистку, хозяина салона, добавлю консьержа в отеле. Впрочем, искать свидетелей ваша обязанность.

– В салон и магазины вы заходили одна, мужа оставляли на бульваре, и он мог отлучиться, тем более что покупки делали долго. Назовите тех, кто подтвердит, что видел вас с мужем с 12.00 22 сентября.

– Кроме названных господ были, без сомнения, и другие. Но я плохо вижу, очки же на улице и при посторонних не ношу. Многие здоровались в кафе, но лиц, простите, не запомнила.

– Наши сотрудники побывали в салоне и кафе, но никто не подтвердил, что видел вас с мужем.

– Не исключайте, что у свидетелей шалит память или, как я, могут быть близоруки, а занятые обслуживанием клиентов модистки, продавщицы в салоне, кельнер в кафе не обратили внимания на моего спутника.

– Консьержка из соседнего с отелем «Пакс» дома дала показания, что 22-го генерал вернулся позже и без вас.

– Она не узнала его, нагруженного покупками, приняла за другое лицо.

Как могла и умела, призвав в помощницы женскую хитрость, Плевицкая боролась, не сдавалась.

«Пока побеждаю я, а не слуги богини правосудия. Но радоваться рано: следователь и комиссар – крепкие орешки, о них легко сломать зубы, с ними держи ухо востро».

– Где сейчас может быть муж?

– Кабы знать, – ответила певица.

– Генерал Скоблин не пожелал быть допрошенным, точно улетучился. Третьи сутки его безрезультатно ищут в Париже и за пределами столицы.

– За мужа переживаю больше полиции. Неужели тоже похитили?

– Организация русских беженцев во Франции считает, что он элементарно скрылся от следствия, суда и возмездия за совершенное преступление.