Текст книги "Соловушка НКВД"

Бухарин перешел на скороговорку, стал глотать окончания слов, словно опасался, что перебьют.

Ягода терпеливо ждал, надеясь услышать фамилии оставшихся на свободе заговорщиков, готовых любым способом устранить Сталина, план оппозиционеров устроить восстание для смены власти, связях с Троцким, но Бухарин был предельно осторожен, утаивал многое, в том числе предусмотрительно сочиненное перед арестом обращение к потомкам, которое заставил жену выучить слово в слово. И Анна Ларина сумела пронести текст сквозь десятилетия тюрем, лагерей:

Ухожу из жизни. Опускаю голову не перед пролетарской секирой, которая должна быть беспощадной, но целомудренной. Чувствую свою беспомощность перед адской машиной, которая, пользуясь методами средневековья, обладает исполинской силой, фабрикует организованную клевету, действует смело, уверенно. Ушли в прошлое замечательные традиции ЧК, когда революционная идея руководила всеми ее действиями, определяла жестокость к врагам, охраняла государство от всякой контрреволюции…

В настоящее время в своем большинстве так называемые органы НКВД, это переродившаяся организация безыдейных, разложившихся, хорошо обеспеченных чиновников, которые, пользуясь былым авторитетом ЧК, в угоду болезненной подозрительности Сталина, в погоне за орденами и славой творят свои гнусные дела, не понимая, что одновременно уничтожают сами себя – история не терпит свидетелей грязных дел.

Любого члена ЦК, любого члена партии эти «чудодейственные» органы могут стереть в порошок, превратить в предателя-террориста, диверсанта, шпиона…

С восемнадцатилетнего возраста я в партии, и всегда целью моей жизни была борьба за интересы рабочего класса, за победу социализма. Газеты печатают гнуснейшую ложь, что якобы я хотел уничтожить завоевания Октября, реставрировать капитализм. Это неслыханная наглость, это ложь, адекватная по наглости, по безответственности перед народом была бы только такая: обнаружилось, что Николай Романов всю свою жизнь посвятил борьбе с капитализмом и монархией, борьбе за осуществление пролетарской революции.

Пусть потомки не судят меня строже, чем это делал Владимир Ильич. Мы шли к единой цепи впервые еще непроторенным путем. Обращаюсь к вам, будущее поколение руководителей партии, на исторической миссии которых лежит обязанность распутать чудовищный клубок преступлений, который в эти страшные дни становится все грандиознее, разгорается как пламя и душит партию.

В эти дни уверен, что фильтр истории рано иди поздно неизбежно смоет грязь с моей головы.

Проверил, как супруга запомнила текст, верил, что пусть нескоро, а спустя вереницу лет его послание дойдет до нового поколения граждан страны. Бухарин не забывал, где и кем служил собеседник, и поэтому не был с Ягодой до конца откровенным.

– Отправил Кобе из наших застенок письма, но не достучался до каменного сердца, – продолжал Бухарин. – Напрасно напомнил о нашем с ним дореволюционном сотрудничестве, участии в Октябрьском перевороте, титанических усилиях в борьбе с интервенцией, белыми формированиями, разрухой, голодом. Не лукавя, продолжаю видеть в нем пламенного революционера, обладателя недюжинного ума…

Ягоду не интересовали послания из тюрьмы, их наверняка прочитал не только адресат, а и все члены Политбюро, ЦК – вождь не отказал себе в удовольствии продемонстрировать, как гордый Бухарин снизошел до просьб. Генрих Григорьевич попытался осторожно перевести беседу на интересующую его тему о связи с волей, канале переписки с единомышленниками, Троцким, но Бухарин вернулся к критике Сталина, его ручных ЦК, Политбюро, холопски воплощающих в жизнь любые приказы, даже прихоти генсека.

– Молотов, Каганович, Микоян, горе-вояка Ворошилов, как собачонки, получающие из рук хозяина подачки, ходят перед ним на задних лапках, смахивают с него пылинки, раздувают его культ личности.

Бухарин не умолкал до отбоя. Монолог продолжился на следующий день. Как губка Ягода впитывал услышанное, терпеливо дожидался, когда сокамерник проговорится о руководимом им на воле заговоре, подготовке государственного переворота, помощниках. Не навязчиво стал уговаривать сдаться, признать тщетность борьбы.

Бухарин отмахнулся от неприемлемого, вновь продолжил критиковать Сталина за патологическую мнительность, злопамятность, грубость даже с женой, которая не простила мужу хамства и застрелилась. Николай Иванович за многолетнее, довольно близкое общение с вождем хорошо изучил характер Сталина, считал его закоренелым преступником, идущим по трупам двух жен и их родственников, друзей юности, в их числе земляка-горийца Камо (Тер-Петросяна), удачливого авантюриста, талантливо исполнявшего перед революцией роли жандармского полковника, уличного продавца-балагура, умалишенного, странно погибшего в советское время под колесами грузовика. Бухарин напомнил слова Сталина, что при построении первого в мире социалистического государства приемлемы любые средства, победителей не судят.

Ягода удивлялся железной логике собеседника, его аналитическому уму: «Недаром высоко ценил Ильич. Сколько еще ждать, чтобы от критики перешел к тому, что интересует следствие? Как заставить раскрыть душу, хотя бы на щелочку, сделать сговорчивым с главным прокурором, убедить признать пусть не все обвинения, хотя бы их часть?».

В конце вторых суток общения Ягоду увели. Вновь представ перед Вышинским и Слуцким, стал их отчитывать:

– Напрасно оторвали от работы. Имею дело не с профаном слабохарактерным, а с умнейшим обладателем крепчайшей воли. Не требуйте быстрого результата, поспешность навредит порученному. Играю сердечное сочувствие, но не жалость, которую он презирает. Буду давить на болезненные точки, какими для него являются молодая жена и сыночек, они для него дороже собственной жизни. – Не спрашивая разрешения, развалился на стуле, заложил ногу за ногу, словно находился в собственном кабинете. – Припугну, что упрямство приведет к страданиям его близких, жену отдадут охране для удовлетворения похоти, сына переведут на полуголодное питание.

Обратил внимание, что Вышинский на этот раз не в кителе прокурора, а в двубортном костюме.

«Китель сидел на нем, как седло на корове. А Слуцкому к лицу придуманная мной форма – темно-синяя приталенная куртка с золотым кантом на воротнике и обшлагах, звездами на рукавах, золотым жгутом, синие габардиновые бриджи».

– Бухарин обладает нежнейшей ранимой душой. Безгранично любит жену с сыном, за них готов положить собственную голову на плаху. На новом допросе сообщите о пошатнувшемся здоровье родственников, это поможет ускорить исполнение моей миссии, продолжал Ягода.

Он не сомневался в успехе, который был больше необходим ему, нежели следственной группе, когда Сталин узнает о профессиональной деятельности в тюрьме бывшего первого чекиста, сразу поймет, что большая ошибка держать в заключении непревзойденного мастера работы с подследственными, подобный талант следует использовать на благо советской юстиции. Почувствовал себя на коне, когда убедил прокурора в своих способностях сломать любого, использования не кнута, а пряника. Потребовал чай с баранками или лучше бутербродами. Вышинский не одернул, не указал истинное место, и Ягода получил прекрасно заваренный, янтарного цвета чай в подстаканнике с эмблемой РККА.

5

Обратно в камеру летел точно на крыльях, когда как прежде еле передвигал ноги в тяжелых ботинках без шнурков. Чувствовал в теле зуд от желания немедленно приступить к завершающему этапу операции. Перед дверью с «кормушкой» состроил на лице печальное выражение, словно испытал сильное душевное расстройство.

Бухарин сразу обратил внимание на состояние сокамерника.

– Что произошло? Обвинили в нечто ужасном? Следователям не занимать фантазии, без зазрения совести, которую давно потеряли, могут нарушать любые законы, инкриминировать что им угодно, вроде подсыпания стрихнина в котлы кремлевской столовой, желании продать Дальний Восток японцам, провести подкоп под дачу Кобы.

Ягода не спешил с ответом, смотрел себе под ноги. Выдержал паузу и словно с неимоверным трудом выдавил из себя:

– Не хотел расстраивать, но если настаиваете…

– Меня невозможно ничем опечалить, тем более напугать. От любой страшной вести не зальюсь слезами, не впаду в истерику, не лишусь сознания.

– Если требуете…

– Прошу.

Ягода заговорил не сразу.

– В коридоре столкнулся с вашей Анечкой. Ее вели на допрос или возвращали с него. Мы разминулись, не успели поприветствовать друг друга. Анна выглядела крайне изможденной, под глазами темные круги, губы распухли, на виске спеклась кровь. Шла как не живая, по всей вероятности, перенесла удары резиновой дубинкой, сапогами по жизненно важным местам тела. Остается надеяться, что не пострадали почки, целыми остались ребра. Весьма жаль, если избиение применят и к вашему Юре…

В голосе Ягоды прозвучали слезы. Для достоверности Генрих Григорьевич напомнил, что в его бытность главой Наркомата внутренних дел к женам и даже детям арестованных врагов народа порой применяли дичайшие меры воздействия.

Бухарин мрачнел, к концу рассказа мертвецки побледнел. Чтобы удержаться на ослабевших ногах, отступил, прижался спиной к стене.

– Немедленно заявлю решительный протест! Они не смеют уподобляться фашистам и издеваться над невинными!

Ягода предупредил, что протест ни к чему не приведет, только ожесточит мучителей, они отыграются на Анне с Юрием.

Бухарин стоял на своем:

– Объявлю голодовку, и не простую, а сухую! С этой минуты не возьму в рот не только крошки хлеба, а и капли воды!

Ягода осуждающе покачал головой.

– Станут кормить насильно с помощью зонда, не дадут протестовать, тем более умереть до суда.

– Пусть пытают меня, но не трогают даже пальцем семью! Жена с сыном не отвечают за деяния мужа, отца, это сказал Сталин!

– Как членов семьи врага народа могут без суда разлучить мать с ребенком, отправить их в разные лагеря перевоспитания. – Ягода обнял Бухарина, подвел к койке, усадил. – Времена протестов вместе с крушением царизма канули в Лету. До революции голодовками в тюрьмах добивались улучшения содержания, отмены телесных наказаний. Ныне голодовка приведет только к потере сил, подрыву здоровья, даже летальному исходу: запишут, что сыграли в ящик от сердечной недостаточности.

Бухарин словно ничего не слышал или сказанное относилось не к нему, что встревожило Ягоду.

«Будто оглох и онемел. Неужели увещевания напрасны? Давлю на психику, но он не реагирует».

Чтобы вывести Бухарина из транса, вспомнил доброе:

– Не забыть, как с вами слушали в Большом «Онегина» с Лемешевым в главной роли. Ваша Анна выглядела настоящей царицей среди нафуфыренных, безвкусно одетых жен наркомов, источала молодость, не обращала внимания на завистливые взгляды старших по возрасту жен советских сановников.

Когда под потолком замигала лампочка, предупреждая об отбое, Бухарин не шелохнулся.

«Настала бессонница? – подумал Ягода. – На его месте любой, узнав, что в мясорубку попали близкие люди, не сомкнул бы глаз».

Утром лишь поднял с подушки голову, увидел сокамерника на том же месте, в той же позе, в какой оставил вечером.

«Мучается. Это мне на руку – пусть переживает, приходит к решению сдаться, чтобы спасти близких».

Пожелал доброго утра, ответом было молчание. Застелил койку, умылся. Получил из «кормушки» завтрак. Быстро справился с овсяной кашей, ломтем хлеба, кружкой бледного чая. Вернул посуду и в который раз стал искать причину немилости к себе Сталина (кого про себя и в узком кругу называл Хозяином), потерю в НКВД главного поста, исключения из партии, лишения депутатского мандата, наконец ареста.

«Теперь пограничная школа, трудовая коммуна беспризорников, мост через Тунгуску уже не носят мое имя… Я отнюдь не первый и не последний, чье имя убирают со всех карт, из энциклопедий, названий улиц, площадей. Считают организатором всесоюзной мясорубки по очищению страны от внутренних врагов. Назвали «опричником XX века, подголоском левой и правой оппозиций, скрытым белогвардейцем, чуть ли не исчадием ада», в эту чушь в газетах поверил чуть ли не каждый, привыкнув беспрекословно доверять печатному слову… Скверно, что следователи не желают слушать моих доводов в свою защиту, перекладывают на мои плечи дурно пахнущие чужие делишки… В чем провинился перед Хозяином, отчего стал ему не нужен, даже объявлен врагом?..»

Попытался прогнать все печальное и, подавая пример продолжающему хранить молчание Бухарину, попросил у охранника письменные принадлежности, принялся сочинять самокритичное послание в Кремль.

Я расскажу о себе, своих преступлениях, как бы это ни было тяжело. Впервые в жизни поведаю о себе правду. Всю жизнь ходил в маске…

Масок имел несколько – одна доброжелательная, улыбчивая для расположения к себе, другая подобострастная для вождя, третья безжалостная для врагов…

…Выдавал себя за непримиримого большевика, на самом деле никогда им не был.

Мелкобуржуазное происхождение, отсутствие теоретической подготовки с начала организации советской власти создало у меня неверие в окончательную победу дела партии. Собственного мировоззрения не имел, не было и своей программы. Преобладали карьеристические начала, а карьеру надо было строить исходя из реальной обстановки…

Советская власть укреплялась, я оказался в аппарате бывшего ГПУ и был вынужден исходить из конкретных фактов. Взбираясь по иерархической лестнице, в 1923 г. дошел до зампреда ОГПУ. С этого момента начинаются мои игры в «большой политике», представления о себе, как о человеке, который сумел влиять на политику партии, видоизменять ее. Но это было после смерти Дзержинского, в период открытой борьбы троцкистов с партией. Я внимательно приглядывался к ходу борьбы, заранее определил для себя, что пристану к той стороне, которая победит. Отсюда та особая линия, которую проводил в борьбе с троцкизмом…

Он был не мастер водить пером, все доклады, справки, приказы за него строчили подчиненные, в первую очередь референт, сам ограничивался диктовкой, даже супруге на курорт не писал, а звонил по междугородной линии. Поэтому над письмом в Кремль помучался. После напоминания о пройденном в Гражданскую боевом пути, борьбе с различными вредными элементами написал, как верно служил народу, партии, умолчал о непредотвращенном покушении на Сталина в Гаграх, допущении смерти обоих Горьких, других, не красящих его делах. Перечитал написанное, отдал Бухарину для исправления грамматических ошибок, расстановки знаков препинания.

Николай Иванович бегло пробежал взглядом исписанный лист, расставил недостающие запятые, зачеркнул лишние слова, переделал в нескольких словах буквы «о» на «а» и наоборот, не высказал оценки.

Ягода решил позже вернуться к прерванному на ночь разговору, сгустить краски в рассказе об ожидаемых Анну Ларину мучениях.

После завтрака приготовился продолжить уговаривать сдаться, но не успел – дверь распахнулась.

– Заключенный Ягода на выход!

Генрих Григорьевич расстроился.

«Зачем дергают, отвлекают от работы? Просил дать необходимое время для созревания объекта, изменения им своего поведения на следствии.

Пока обрадую пресечением голодовки. Никто в тюрьме и на воле не обладает моим талантом влезать в чужие души, делать сильного слабым».

6

Ягоду встретили совсем не так, как недавно. Вышинского и Слуцкого точно подменили.

Лишь только Гених Григорьевич придавил стул, собрался попросить чай с бутербродами, как услышал:

– Стоять!

Приказ отдал Слуцкий, который прежде ни разу ни на кого, в том числе на арестованных, не повышал голос, будучи прекрасно воспитанным, высокообразованным, редким в НКВД интеллигентом.

Ягода поднялся, заложил руки за спину. Вышинский протер бархоткой линзы очков, водрузил на переносицу.

– На предыдущих допросах вскользь затронул вашу попытку физически устранить потенциального претендента на пост главы органов товарища Ежова, распылении в его кабинете паров ртути.

У Ягоды дрогнули колени, мокрыми стали ладони.

«Напрасно надеялся, что не вспомнят секретную лабораторию. К прежним обвинениям пристегивают отравления, посчитают причастным к смертям Орджоникидзе, Менжинского, Фрунзе. Но ведь прекрасно знают, что первый застрелился, второй был хроник, умер от неизлечимой болезни, третий отдал Богу душу на операционном столе».

Вышинский продолжал:

– Неопровержимо доказано, что приложили руку к преждевременной смерти единственного сына великого пролетарского писателя, которого с высокой температурой умышленно не отправили в больницу. Максим Алексеевич Пешков мешал вам заманивать в сети его жену, сделать ее своей любовницей.

Ягода с трудом сдержался, чтобы не выкрикнуть:

«Максим разлюбил Надю, и она его! Об этом знали все в их доме, в том числе отец, он же свекор. Супруги собирались развестись, но не хотели расстраивать главу семейства, тепло относящегося к невестке, души не чающего во внучках».

– После устранения сына советского классика, родоначальника метода социалистического реализма подобное преступление готовили совершить с писателем.

Обвинение было более чем серьезным.

«После моего доклада вождю о неблагонадежности Горького, его тайной переписке с зарубежными деятелями, пересылке им своих рукописей, Сталин посчитал Горького не просто неблагодарным, а предателем. Стоящий одной ногой в могиле, дышащий на ладан классик смел критиковать советскую власть, высказывать несогласие со многим во внутренней политике. Смерть избавила его от ареста, меня с Хозяином от вопля на Западе по защите известного всему цивилизованному миру шелкопера, бумагомарателя».

Стоило прокурору упомянуть Максима, как вспомнился апрель 1934 г., когда сообщили, что Пешков после очередного чрезмерного возлияния уснул в парке, промок под дождем до нитки. Известие обрадовало, отдал приказ дать выспаться, в результате сына писателя, молодого спортсмена, помощника отца, исследователя Северных морей, внесли ногами вперед в мертвецкую.

Алексей Максимович тяжело пережил смерть сына, следующим сильным для него ударом была катастрофа 18 июня 1936 г. самого мощного по тем временам многомоторного самолета «Горький» c пассажирами. Две трагедии вскоре привели к остановке сердца. Тотчас на даче в Горках-2 и в московском, подаренном вождем особняке миллионщика Рябушинского провели тщательные обыски, изъяли вплоть до малейшего клочка все рукописи, письма. После ознакомления с конфискатом опасения в неблагонадежности покойного подтвердились, Горький не был лоялен к партии, даже к Сталину. Осмелился беспощадно критиковать многое, что увидел, узнал на Родине после возвращения из Италии: осудил аресты интеллигенции, грубую цензуру, унесший миллионы голод в Поволжье, на Украине, изгнание из страны ученых, философов, насильственное вступление в колхозы сельчан, разрушение храмов, церквей, ссылку в Сибирь зажиточных земледельцев.

Отношение писателя к советской власти окончательно испортилось после посещения на Белом море Соловецкого лагеря особого назначения (СЛОН), бесед с тщательно отобранными, проинструктированными начальством ссыльными. Ягоду удивило, что заядлым врагом стал обласканный властью, окруженный всеобщим почетом, получивший в дар кроме особняка дачи под Москвой и в Крыму, чье имя присвоили Нижнему Новгороду, центральной в столице улице, заводам, фaбpикaм, пароходам; книги издавались огромными тиражами, все в стране театры ставили его пьесы, на киностудии сняли фильмы «Детство Горького», «Мои университеты», инсценировку романа «Мать».

Из найденного при обыске письма Ромена Роллана стало известно, что француз считает смерть Максима странной, это утверждала и первая жена писателя, обвинившая в случившемся НКВД, – дамочку, к большому сожалению Генриха Григорьевича, нельзя было взять за жабры, бросить за решетку, Екатерина Павловна обладала непререкаемым авторитетом в Европе.

Гроб с телом усопшего установили в Колонном зале Дома Союзов. Сталин проигнорировал предсмертную просьбу покойного – предать его земле в родном Нижнем или рядом с сыном. Вождь изрек: «Дневники с крамольными рукописями, письмами сжечь, подобным образом поступить с трупом». Урну с прахом замуровали в Кремлевской стене, когда первая супруга попросила оставить ей щепотку пепла, Политбюро отказало…

Вышинской заметил, что подследственный, как говорится, витает в облаках, и постучал карандашом по столу.

Ягода провел ладонью по лицу, выдавил:

– Подтверждаю только оказание Максиму Алексеевичу помощи в организации его полетов на аэроплане. Он бредил авиацией, я был у него вроде няньки…

Вышинский уточнил:

– И настойчиво спаивали, чтобы сделать алкоголиком, ускорить смерть, тем самым получить полную свободу для связи с его женой.

– Он пил без моего участия, не знал меры в употреблении горячительных напитков.

– Вы пользовались его слабостью, чтобы соблазнять супругу.

Ягода сделал вид, будто пропустил замечание мимо ушей.

– Максим состоял секретным осведомителем, снабжал органы информацией о встречах, разговорах отца, его гостей, содержании получаемых и отправляемых писем. Что касается преждевременной смерти, то в ней виноваты недобросовестные врачи.

Вышинский не согласился:

– Напрасно юлите. От ответственности уйти не удастся. Ваше непосредственное участие в отравлении отца и сына Горьких неопровержимо доказано, из-за вас мир лишился великого писателя и молодого авиатора, отличного семьянина, отца двух дочек. Это не считая шпионажа, подготовки взрыва шлюзов на канале для затопления столицы. Следствие располагает документами, показаниями свидетелей, признаниями проходящих с вами по одному делу помощника Горького гражданина Крючкова, доктора Левина, референта Куйбышева Максимова, секретаря ЦК Буланова, наконец, граждан Рыкова и Бухарина, которые достаточно хорошо осветили ваш истинный облик.

Ягода не поверил, что сосед по камере дал против него показания, но понял, что бессмысленно вступать в спор, прокурор со следователем не станут слушать доводы в невиновности, и решил сыграть раскаяние:

– Признаю, что смерть Максима в некотором роде на моей совести – своевременно не отправил температурившего в больницу. Виноват и в том, что не помешал его отцу сочинять пасквили на советский строй и, главное, на нашего вождя и учителя, не сумел уговорить написать многостраничную, нежели очерк о Ленине, биографию товарища Сталина…

Допрос завершился очными ставкам. На первой личный врач Горького Левин поведал о полученном от Ягоды строгом приказе ускорить переселение пациента в загробный мир, на следующей Крючков дополнил показания лекаря. В ответ Ягода обвинил секретаря писателя в краже и продаже за баснословно крупную сумму коллекционерам писем, полученных Горьким из Европы от известных деятелей культуры, врача назвал виновным в непрофессионализме при лечении больного. Вновь напомнил о своем руководстве карательными органами, самым важным в стране наркоматом, щите и мече революции, строительством каналов, в прокладке автомобильных и железнодорожных магистралей в непроходимой тайге, районах вечной мерзлоты, за что удостоен правительственных наград, получал благодарности вождя.

Вышинский резко перебил:

– Прекратите бахвалиться, совать нам в нос успехи, которые не столь значимы, куда больше совершили вредительства! И забудьте про награды, вас лишили их, как и воинского звания.

Ближе к наступлению нового дня ведущие следствие и подследственный изрядно устали. Ягода сказал, что не следует оставлять Бухарина надолго одного, надо продолжать, как говорится, ковать железо, пока оно горячо, подталкивать Бухарина к капитуляции.

7

Вышагивал по коридору, слышал за спиной «Налево! Прямо!», послушно выполнял команды.

«Шьют кроме вредительств, антисоветчины еще и убийства. Хотят, чтоб на суде предстал этаким вурдалаком, пьющим чужую кровь…»

Считал, что к дичайшим обвинениям приложил руку всероссийский староста Калинин, желающий поскорее убрать того, кто информирован о растрате им казенных денег, приобретении для любовницы – певицы Татьяны Бах дорогого манто из шкурок соболей. Волновало, вскрыт ли сейф, нашли ли компромат на ряд крупных деятелей партии, правительства, в том числе на вождя, это Сталин не простит, припомнит фатальные неудачи с уничтожением заочно приговоренного к смерти Троцкого[26]26
  Троцкий (Бронштейн) Л. Д., политический и государственный деятель, убит в Мексике 20 августа 1940 г. агентом НКВД Рамоном Меркадером, освобожденным из тюрьмы спустя 20 лет. На Кунцевском кладбище в Москве на могильной плите выбито: «Герой Советского Союза Лопес Рамон Иванович».


[Закрыть], с упорством маньяка льющего за океаном на Сталина и советский строй ушаты помоев.

«Самое горькое и обидное, что предали те, кто служил под моим началом, кого поддерживал, выдвигал, кому давал дачи, квартиры, выписывал премии, путевки в санатории. А Крючкову с Левиным щедро платил из бездонного фонда за информации о разговорах патриарха литературы, его откровениях в кругу домочадцев…»

Решил не лезть на рожон, зубы показать на процессе.

«Если пойму, что светит большой срок лагеря или тюремного заключения, в присутствии на суде зарубежных журналистов поведаю, как до революции Сталин, тогда Coco Джугашвили, сотрудничал с царской охранкой, выдал ей в Тифлисе подпольную в прямом смысле под домом с входом через колодец типографию, сообщил пути доставки из-за границы «Искры», оружия, тем самым сократил себе срок ссылки. Расскажу, как распутничают наркомы, маршалы. Начну с Клима Ворошилова, погубившего бездарным командованием в Гражданскую под Царицыным целую армию, – лижет вождю пятки, лебезит, сдувает с него пылинки, жена же присвоила конфискованные у буржуазии ценности. Сейчас потирает руки, что с моим арестом прекращен учрежденный за ним негласный надзор. Как другие в Политбюро и ЦК, у кого рыльце в пуху, считает себя неприкасаемым, не подвластным законам…»

– Стоять!

Ягода прекратил передвигать ноги, уперся взглядом в стену, дождался, чтобы отворили дверь. Вошел в камеру в ожидании, что Бухарин бросится навстречу, станет расспрашивать, как прошел допрос, но сокамерник оставался ко всему безучастным.

«Переживает за членов семьи, ломает голову над вопросом, как им помочь. Еще немного, и придет к выводу, что мой совет: сдаться на милость победителей – единственно правильный в создавшейся обстановке».

Спустя час Бухарин обернулся.

– Продолжаете настаивать на признании вины?

От нахлынувшей радости Генрих Григорьевич чуть не пустился в пляс.

«Созрел! Сломался от страха за молодую жену и сына. Я был под конем, но после выполнения задания вновь на коне! За проделанную работенку переведут в комфортабельную камеру с окном, выключением на ночь света, улучшат рацион питания, дадут свидание с женой, главное, получу щадящий приговор».

Бухарин ждал ответа.

– Да и еще раз да! – подтвердил Ягода. – Надо отступить, лишь это спасет близких от мучений. Наши жизни ничто по сравнению с благополучием жен и детей. Не имеем права подставлять их под секиру. – Приблизился к Бухарину, задышал ему в лицо. – Мы в капкане, который ставят на крупных хищников, приходится признать поражение. Станем мудрее, дальновидней и вытащим жен с детьми из трясины, в которую они попали по нашей вине, спасем от тюрем, лагерей и, быть может, от гибели…

Бухарин резко поднялся, бросился к двери, забарабанил в нее.

– Требую встречи с прокурором!

«Кормушка» открылась.

– Доложу, ждите ответа.

Бухарин вернулся к Ягоде.

– В средние века, во время святой инквизиции, ведьм, колдунов отправляли на костер, признание вины считали царицей доказательства. Сталин вернул мрачное прошлое, вскоре и у нас станут сжигать неугодных, рубить им головы. Современный Нерон сказал на Политбюро, что настоящий враг не тот, кто вредит, а тот, кто посмел сомневаться в верности политики партии, ее лидера, подобных следует без проволочек ликвидировать. Коба инициатор принятия беспрецедентного постановления о проведении в мирное время террора, скоро число погибших достигнет астрономической цифры. Нет надежды на честность правосудия, из судов устраивают судилища.

Николай Иванович вновь продемонстрировал отличную память, перечислил многих заслуженных революционеров, старых большевиков, которых репрессировали, кто сгинул после ареста, последними в этом ряду назвал Зиновьева и Каменева[27]27
  Зиновьев (Радомысльский) Г. Е., пред. Петроградского Совета, пред. Исполкома Коминтерна. Выведен из членов ЦК, исключен из партии в 1927 г., вторично лишился партбилета спустя 5 лет. Осужден по делу «Московского центра» к 10 годам. Расстрелян в 1936 г.; Каменев (Розенфельд) Л. Б., пред. Моссовета, первый зам. пред. Совнаркома, пред. Совета труда, обороны. Осужден по делу «Московского центра» на 15 лет. В 1936 г. расстрелян, реабилитирован посмертно.


[Закрыть].

– Но оба признались в приверженности к фашизму, – напомнил Ягода и получил ответ:

– Их вынудил к признанию кровавый грузин, точнее, осетин, нужные показания выбили силой, посулами сохранить жизнь, но подло обманули.

Беседу прервал грохот распахнувшейся двери, Бухарина увели. Ягода стал ломать голову: как следователи воспримут перемену поведения прежде непреклонного, умело отстаивающего свою позицию, разбивающего в пух и прах все предъявленные обвинения? Какие ожидать привилегии за выполнение работы?

Николай Иванович вернулся заметно постаревшим. Как подкошенный упал на койку.

«Уснул, – удивился Ягода. – На его месте после получения очередной на допросе встряски я бы не сомкнул глаз. Не буду торопить события, лезть с расспросами, сам все расскажет».

Прошло довольно много времени, пока Бухарин поднял с подушки голову.

– Поймут ли, простят ли потомки мое вынужденное отступление? Пришлось, как ни было горько, оклеветать себя, признать инкриминируемое вплоть до проведения терактов, планирования уничтожения великого кормчего, тесной связи с Троцким, желания открыть милитаристам наши границы на Западе и Востоке, возродить в стране капитализм. Вышинский обрадовался признанию, угостил чаем с лимоном, чей вкус и запах забыл. Спросил, что теперь ожидает моих дорогих? Получил заверение, что жену с сыном отправят на периферию, обеспечат крышей над головой. – Помолчал, словно собирался с мыслями или устал. – Впервые унизился, испытал стыд за вынужденную ложь, проявление слабости…

Ягода чувствовал себя на седьмом небе.

«Вождь оценит мою помощь следствию, мой талант уламывать, выворачивать наизнанку, делать послушными даже самых упрямых и стойких. Поймет, что я ему необходим, подобреет и милостиво, как подобает державному властелину, вернет свободу».

Забыл, что в присутствии Бухарина следует быть сдержанным, потер ладонь об ладонь. С опозданием вспомнил, что надо прореагировать на услышанное, и обнял Бухарина.

– Не мучайтесь угрызениями совести, не корите себя за сдачу позиций, потомки поймут, отчего оговорили себя, и простят.

8

В очередной вызов к следователю прямо с порога заговорил как заведенный.

– Готов к выполнению нового задания. Как могли удостовериться, способен на многое, другими невыполнимое. Проведу подобную работу с любым нужным вам арестантом, сделаю и его шелковым.

Ожидал услышать похвалу, но Вышинский сказал совершенно иное:

– Прекратите болтать! Предельно кратко, не отвлекаясь, отвечайте на поставленные вопросы.

– Нo я добился того, что следственной группе не удавалось несколько месяцев. Вы обещали…