Текст книги "Соловушка НКВД"

Осмотрев раненых, врач обрадовал, что мадам сможет уже завтра вернуться домой, генерала ждет курс лечения, который продлится чуть больше недели – ранения не сложные.

– Кто из пострадавших может дать интервью? – поинтересовались газетчики.

Встретиться с прессой согласилась Плевицкая. Ее привезли в кресле. Усталым взглядом певица оглядела репортеров.

«Слетелись точно мухи на мед. Как же, сенсация номер один, покушение большевиков ясным днем в центре столицы! Пусть пишут, льют воду на нашу мельницу…»

– Воздаю хвалу Господу: от неминуемой гибели меня с мужем спасла иконка Умиление Божье, которую постоянно ношу с собой в ридикюле, она смягчила удар.

– Состоится ли объявленный концерт?

– Спою, дабы не разочаровать публику. Надеюсь, доктора снимут повязки, поставят на ноги. Мечтаю поскорее забыть о черном злодеянии. Пусть большевики не радуются: Коля и я живы, продолжим борьбу с теми, кто лишил нас Родины!

Как обещал врач, на следующий день Плевицкая покинула клинику. Перед выпиской вновь встретилась с журналистами.

– Как считаете: был несчастный случай или наезд подстроен?

– Кто пожелал убить вас с мужем?

– Будет ли найден, привлечен к ответственности удравший после наезда водитель грузовика?

– Есть ли факты, что покушение дело рук чекистов?

– Не отразится ли ранение на вашем голосе?

Плевицкая нахмурилась: среди вопросов были бестактные. Устало вздохнула, чуть поджала губы.

– Причину наезда определит полиция, она же должна заняться поисками злоумышленника. Нет веры, что преступника отыщут – за ним, без сомнения, стоит Московская тайная политическая полиция, в прошлом именуемая ЧК, которая давно желает убрать мужа. Петь буду, в этом убедитесь, если придете на концерт.

– То, что объектом покушения был господин Скоблин, понятно, но при чем вы?

– Для врагов я не представляю ни угрозы, ни интереса, хотели убить Скоблина, я была рядом с супругом.

– Зачем Москве понадобилось устранять генерала?

– По той же причине, по какой расправились с господином Кутеповым.

Плевицкая отвечала короткими фразами и была довольна собой.

«Пока все идет без сбоя. Кажется, убедила, что Коля крайне опасен большевикам. Пресса, а за ней читатели должны поверить в мученическую роль Скоблина, пострадавшего за белое дело, тогда его обвинение полностью рассыплется. Верно поступила, что вышла без косметики, выгляжу измученной; не терплю к себе жалости, но сейчас она необходима. Позировать для снимков не стану, скажу, что не в форме, плохо выгляжу…»

Плевицкая играла роль бедной, оказавшейся на грани жизни и смерти жертвы политической интриги, точно отрепетировала, выверила каждую фразу, даже интонацию, мимику.

«Завтра вся Франция, а за ней Европа, Америка узнают, сколь кровожадны враги русских эмигрантов, посмевшие поднять руку на безгрешную певицу и ее мужа. Начнут соболезновать, поносить злодеев, и в штабе уже не будут судачить о связях Коли с Москвой, его роли вербовщика».

Плевицкая поблагодарила за внимание, сослалась на усталость. В палате проанализировала свое поведение, осталась им довольна: интервью станет бесплатной рекламой и оправданием мужа.

На другой день засобиралась покинуть клинику. Не на коляске, а самостоятельно. Зашла в палату мужа, чтобы проститься, пожелать скорейшего выздоровления, но Николая Владимировича не нашла – кровать была пуста.

– Больной ушел с посетителем в парк, – объяснила сиделка.

Плевицкая была в недоумении.

«Что за посетитель? Уж не из полиции ли, чтобы получить показания? Зачем уходить в парк, когда для беседы есть палата? В парке стужий ветер… Вернется – отчитаю!..»

Если бы Надежда Васильевна знала, кто пришел проведать Скоблина, не стала бы сердиться.

4

– Свалились как снег на голову, – улыбнулся Скоблин, пожимая руку Ковальскому.

– Узнал из газет о случившемся и изменил день встречи, – объяснил курьер Центра.

Он не рассказал, что на этот раз до Парижа добирался с приключениями – на немецкой границе задержали на непродолжительное время, поезд в Париж опоздал на шесть часов. Не признался и что очень устал, не спал более суток.

В далекое путешествие Петр Григорьевич отправился под видом беженца, дескать, напугали репрессии среди разных слоев общества в

СССР, захотел соединиться с ранее потерявшими родину соотечественниками. Биография вновь осталась реальной – учеба в Одесском военном училище до Первой мировой войны, получение чина прапорщика, ранения на фронте в Галиции, награды, участие в обороне Киева, поездка на Дон к Каледину, служба интендантом на станции Царицын, отступление с белыми частями. Дальше шла легенда.

– Могли дождаться моей выписки из клиники, – заметил генерал.

– Нет времени, – признался Ковальский. – Ждут в Берлине и Риге.

– Крайне неосторожно явиться в открытую – вас могли запомнить врачи, сиделки, посетители. Но перейдем к делу, я весь внимание.

– Центр теряется в догадках о случившемся. Газеты твердят о руке Москвы.

– Что и требовалось доказать.

– Хотите сказать…

– Именно. Наезд на авто осуществили согласно плану. Главным разработчиком стала супруга. Это не грузовик столкнулся с моим «си-троеном», а ваш покорный слуга наехал на машину. Выбрал малолюдную улицу, но с прохожими – нужны были свидетели.

– Зачем инсценировали наезд?

– Чтобы подумали, будто на меня охотится ЧК! Все получилось естественно, правдоподобно.

– Рисковали, могло кончиться плачевно.

– Надо было смыть позорящее обвинение в двурушничестве. Надоело оправдываться, доказывать непричастность к сотрудничеству с вами. Потребовал созыва суда чести, но Надя нашла другой способ для оправдания, в данном случае инсценировку покушения. Теперь в штабе перестанут считать виновным в провале диверсантов при переходе границы, примутся жалеть, как жертву чекистов.

– Не исключайте, что сыщиков РОВС заинтересуют счета в банках на имя Скоблина и Плевицкой, происхождение поступающих денег, покупка загородного дома, автомашины, драгоценностей.

– Всем известно, что Надя – высокооплачиваемая актриса, может позволить себе приобретать любые украшения. Мои пенсион и довольствие скромнее, но все же немалые.

Ковальский словно пропустил довод ЕЖ-13 мимо ушей и снова предостерег:

– Извините за нравоучения, но отныне вам придется быть осмотрительнее. Центр советует умерить запросы, не делать дорогие покупки, воздержаться от поездок на курорты, одним словом, не привлекать к себе внимания.

– Супруга собиралась заменить на вилле мебель, теперь откажемся, – согласился Скоблин. – Не стану и приобретать новое авто взамен разбитого, будем довольствоваться такси. Кстати, откуда узнали о загородном доме, не из статьи ли господина Бурцева? Этот доморощенный Шерлок Холмс сует нос куда не следует, рано или поздно прищемят.

– Бурцева следует опасаться, не забывайте, что именно он разоблачил царских агентов Азефа, Малиновского, пробравшихся в руководство социал-демократов, выдавших охранке подпольные типографии, адреса явок. Ныне Владимир Львович издает газетенку и журнал, где с упорством ловит агентов ЧК, указывает на провокаторов и ищет следы Кутепова, обещает это нераскрытое дело довести до конца, найти виновного.

– Я знаком с Бурцевым довольно хорошо, имел с ним беседу, говорил и о коварстве чекистов, вряд ли он подозревает меня.

– Если не Бурцев, то другой начнет искать на вас компромат, что, согласитесь, чревато последствиями. Посему Центр приказывает «Фермеру» и «Фермерше» не сорить деньгами, – Ковальский запрокинул голову, всмотрелся в верхушки деревьев, где покрикивали галки, затем присел на скамейку, знаком пригласил Николая Владимировича присоединиться. – Как удалось не погибнуть под колесами грузовика? Ведь он смял ваш «ситроен» чуть ли не всмятку.

– Вовремя выпал на мостовую и увлек за собой Надю. Все получилось натурально. Чувствую себя вполне сносно, о чем доложил Миллеру.

– Проведал вас?

– В первый же день. Похвастался, что в Болгарии успешно формируются курсы младшего офицерского состава курируемой мной организации «Белая идея». После обучения группа перейдет в Финляндии границу. Маршрут разработал капитан Ларионов, тот самый, кто в двадцать седьмом провел теракт в Ленинградском деловом клубе, от взрыва тогда пострадали совработники. Многим Ларионов импонирует бесстрашием, знанием России, владением советским сленгом, законами конспирации.

Скоблин говорил медленно, чтобы курьер успел все запомнить: со времени последней встречи прошло достаточно много времени, накопились новые разведданные. Сообщил ряд фамилий, звания, даты, географические названия.

«Надюша порадуется, что не придется вновь корпеть над шифрованием», – подумал генерал.

Когда Скоблин умолк, Ковальский спросил:

– Миллер интересовался подробностями автокатастрофы?

– Он тактичен, не пожелал будоражить расспросами.

– Недолюбливаете начальника?

– С чего взяли?

– Из ваших оценок Миллера, наконец факта, что не вы, а он стал начальником. Или встать во главе РОВС нет желания?

– Лишь круглый болван откажется быть королем. Да, рассчитывал, что после Кутепова займу его место, к сожалению, не вышло. Миллер, хоть и в преклонных годах, но переживет нас с вами, за кресло начальника держится обеими руками.

– Подпилим ножки кресла-трона.

– Хотите сказать…

– Центр пришел к решению свергнуть Миллера, тем самым освободить место для своего человека, в данном случае для вас.

– Собрались повторить акцию похищения?

– Это знают в Москве.

НКВД СССР

Главное управление

государственной безопасности

Совершенно секретно

Спецсообщение тт. Ягоде,

Агранову, Прокофьеву, Гаю,

Молчанову, начальникам

оперативных отделов

Иностранным отделом ГУГБ получены сведения, что к ген. Миллеру явилась группа командиров отдельных воинских соединений РОВС… вручили меморандум, суть которого сводится к следующему: к моменту похищения ген. Кутепова главное командование РОВС обладало громадным престижем, имело крупные средства, ознаменовалось активной борьбой с большевизмом. Теперь у командования нет авторитета, борьба не ведется, РОВС потерял среди эмигрантов престиж. Особый комитет по розыску ген. Кутепова истратил много денег, но ничем не помог французской полиции выйти на следы преступников. В меморандуме предлагается провести реорганизацию РОВС. В противном случае лица, подписавшие этот документ, выйдут из организации…

Б. Прянишников. «Незримая паутина», изд. «Посев», 1983:

Действия Скоблина и Плевицкой приняли решительный характер. «Мать-командирша» корниловцев… энергично взялась за Миллера. Нисколько и никого не стесняясь, она говорила галлиполийцам, восторженным поклонникам ее таланта:

– Нужно сменить Миллера. Главнокомандующим должен стать Шатилов…

…Никто не спрашивал, откуда у нее деньги. Известно было, что Скоблин нигде не служил, что его жена давала концерты, а раз так, все в порядке.

Из интервью Е. К. Миллера газете «Возрождение»:

Нам пришлось вкусить всю горечь сознания, что пока не изменится картина взаимоотношения западно-европейских государств с той властью, которая была заинтересована в исчезновении генерала Кутепова, до тех пор нельзя рассчитывать на выяснение преступников и приведение их к ответственности.

«Фермер» Центру:

Миллер получил доклад Завадского, где говорится, что внутри РОВС готовят переворот, цель – смена руководства, руководит переворотом ваш покорный слуга. Миллер не поверил, тем более что я пытался привлечь на свою сторону важные личности из французской полиции. Донос построен так, чтобы настроить Миллера против меня. Лечился от малокровия, впрыскивали сыворотку и после 18-го укола серьезно заболел, чуть не отдал Богу душу. Лежа переписал вам копию доклада Шатилова «Положение на Дальнем Востоке на фоне мировой обстановки». Использовать доклад в печати ни в коем случае нельзя – это угрожает мне провалом…

«Всеволод» Центру:

Имел встречу с «Фермером» и «Фермершей», их доклад прилагаю. Чета выехала в Прагу давать концерт и увидеться с кем нужно. «Фермер» знает, что делается в школе ген. Фока, так как дал туда тридцать своих офицеров.

«Фермерша» провела в Белграде около недели, что помогло выполнить задание…

Сообщения «Фермера» полностью подтвердились, он вплотную подошел к аппарату РОВС, лавирует между Миллером и его заместителями.

Н. Плевицкая. «Мой путь с песней»:

На чужбине, в безмерной тоске по Родине осталась у меня одна радость: мои тихие думы о прошлом. О том дорогом прошлом, когда сияла несметными богатствами матушка-Русь и лелеяла нас в просторах своих. Далеко родная земля, и наше счастье осталось там… Грозная гроза прогремела, поднялся дикий темный ветер и разметал нас по всему белому свету. Но унес с собой каждый странник светлый образ Руси, благодарную память о прошлом. Светит такой негасимый образ и у меня.

Глава девятая
Похищение-2

Ведь только из страстных горений

рождается слово.

И если ты спросишь,

стихам моим веря живым:

«Готова ли дважды гореть?»

Я отвечу: «Готова!»

И русская Муза протянет мне

руки сквозь дым.

Мария Вега

1

Интуиция ни разу не подводила Плевицкую, была верной и доброй спутницей в жизни, помощницей, предостерегала от необдуманных шагов. И на этот раз после расшифровки поступившей из Центра новой инструкции Надежду Васильевну охватило непреодолимое желание умолить начальство в Москве отменить или в крайнем случае приостановить грозящую крахом операцию под кодовым названием «Груз». Плевицкая не задумывалась, отчего возникала тревога, что заставляет паниковать, все мысли заняли поиски ответа на вопрос: как предотвратить несчастье?

«Не сомневаюсь, что обязательно произойдет нечто непоправимое, сулящее мне с Колей большую беду!»

Писать в Москву и слезно просить отложить намеченную операцию было нельзя: Центр бы рассердила необычная просьба «Фермерши», подняли на смех женскую интуицию.

«Как убедить, что я права? Какие привести доказательства?»

Перечитала расшифровку приказа с датой проведения новой операции.

«Остается совсем немного дней. Признаться Коле в недобром предчувствии, попросить, чтобы отговорил Москву от операции, которая завершится крахом? Но Коля, как военная косточка, выполнит любой приказ вышестоящего начальника. Предупреждение о надвигающейся беде посчитает женской глупостью… Пусть все идет так, как запланировано, катится по накатанной, проверенной прошлой операцией с Кутеповым дороге. Все в руках Божьих».

Надежда Васильевна отдала мужу расшифрованный приказ.

– Торопят товарищи. Дело идет к концу, – сказал Скоблин, не сводя взгляда со срока проведения операции – 22 сентября 1937 года. – Кстати, накануне операции пройдет литургия в нашем соборе на рю Дарю в честь 20-летия Корниловского полка. Хорошо, что товарищи не захотели помешать торжествам, пресса будет освещать праздник, упомянет меня, что упрочит мое положение, повысит авторитет.

За пару дней до молебна Николай Владимирович пошел в штаб, дождался, чтобы начальник остался в кабинете один.

– Прикажите адъютанту никого не пускать. Имею конфиденциальный разговор.

Миллер придавил на панели стола кнопку и, когда на пороге вырос гвардейского роста с осиной талией адъютант, сказал:

– Для всех я занят, – обернулся к Скоблину. – Весь внимание.

– Лучше поговорить в комнате отдыха. – Скоблин притронулся пальцем к губам, затем уху, обвел взглядом стены, поднял глаза к потолку.

Миллер понял: кабинет может прослушиваться не только французами, но и большевиками, их тайной политической полицией. Комнатка отдыха находилась рядом с кабинетом – диван с подушкой и пледом, тумбочка с графином, газетами. Хозяин предложил Скоблину присесть.

– Тут точно нет скрытых микрофонов. Грустно, если все наши заседания под контролем, не хочется в это верить. Но, как говорится, береженого сам Бог бережет.

– На Бога надейся, сам не плошай, – произнес другую мудрость Скоблин. – Враги не только за кордоном, но и рядом.

Стоило Скоблину напомнить о вездесущих чекистах, как на лбу Миллера выступил пот.

– Слушаю вас.

Скоблин не спешил начать, смотрел на напряженного начальника и думал: «Не напрасно ли упомянул микрофоны? Кстати, есть ли они тут?»

Николай Владимирович был близок к истине: в недалеком будущем, когда ни Скоблина, ни Миллера не будет во Франции, в штабе РОВС обнаружат микрофоны.

Скоблин кашлянул в кулак и тихо, вкрадчиво заговорил:

– У вас было достаточно фактов удостовериться в моей безграничной преданности нашему делу и вам лично. Никогда и ничего не скрывал, спешу доложить, что имел беседу с представителями германской военной разведки.

– Абвер?

– Точно так. Считает себя обороной от врагов, отражением всяких ударов извне и изнутри рейха, посему так именуется.

– Говорили от имени адмирала Канариса?

– Думаю, встреча произошла по его инициативе.

– Почему избрали вас, а не, скажем, Шатилова, как-никак он первый заместитель.

– Об этом лучше спросить господ из Берлина.

– Где происходила встреча?

– За городом у дюн.

– Если Сюрте женераль проведает, что один из членов моего штаба… Вас вербовали? Сколько предложили за сотрудничество?

– За нужную информацию обещали платить щедро.

– Что им надо, какая информация?

– У нас с ними общий противник.

– Немцы не воюют с Россией, наоборот, пытаются завязать с ней дружеские отношения.

– Это дипломатия, на деле видят в Советской России потенциального врага. Германцы желают получить собранные нами сведения о СССР. Вы мозг нашей организации, вам решать, что ответить на предложение германцев. Если позволите дать совет, то сближение, консолидация с разведкой Германии не только не помешает, а даже очень поможет в финансировании РОВС. Со мной была предварительная беседа, главная с вами впереди.

Миллер прикрыл веки, чтобы ничто не отвлекало.

– Где и когда предлагают встретиться?

«Он слишком быстро дает согласие, – обрадовался Скоблин, – видимо, мечтал о контакте с абвером, получении материальной поддержки!»

– Время встречи назначьте сами. Что касается места… – Скоблин задумался, словно перебирал возможные варианты. – Ни кафе, ни какая-либо квартира не подходят. Безопаснее вдали от городской толчеи и любопытных глаз… Что скажете о моей вилле под Парижем?

Скоблин впился взглядом в Миллера, словно торопил генерала с решением:

«Не тяни, соглашайся! Германцы могущественны, их незримые щупальца пролезают во все страны, чужие правительства, армии, партии. Тебе, как глоток свежего воздуха, необходим богатенький покровитель».

Миллер затягивал ответ, размышлял:

«Германцы считают меня важной фигурой в антисоветской деятельности, раз ищут контакта. Друзья с тугим кошельком весьма полезны…»

Точно очнувшись, спросил:

– Что собой представляют ваши немцы?

– Один, атташе Вернер, служит в посольстве, другой из военных, представился Штроманом, думаю, имеет звание не ниже полковника…

– Мне будет трудно с ними общаться: хотя в моих жилах течет немецкая кровь, но языком владею плохо.

– Господа сносно изъясняются по-русски, – успокоил Скоблин.

Миллер пригладил редкие волосы, пошевелил губами.

«Решает, какой дать ответ, – понял Скоблин. – Если не согласится на предложение, приказ Центра останется невыполненным, в Москве решат, что не имею влияния на начальника РОВС… Неужели насмарку все ухищрения? Надо подтолкнуть!»

Не успел начать убеждать генерала, как тот уточнил:

– Предлагаете провести встречу на вашей вилле? Вокруг нее действительно тихо?

Скоблин с поспешностью ответил:

– Точно так!

– И в какое время?

– Немцев устраивает 22-е пополудни.

Миллер кивнул.

С трудом оставаясь спокойным, ничем не выдавая волнения и радости, Скоблин продолжал:

– Будет хорошо, если встретят нас не у штаба, чтобы не мозолить никому глаза, а, скажем, на углу Жасмен и Раффо – там мало прохожих. С перекрестка поедем ко мне, дорога займет от силы полчаса. Надежда Васильевна подготовится к приезду, накроет стол.

Миллер улыбнулся в усы, напряжение спало.

– И чем собирается потчевать?

– Будут ее коронные расстегаи.

– Не подозревал, что великая певица при всех своих талантах еще и кулинар. Моя благоверная передоверила приготовление пищи кухарке. Передайте супруге глубокую благодарность, но для обеда вряд ли найдется время.

2

Во всем очень пунктуальный, Миллер никогда и никуда не опаздывал, тем более на службу. 22 сентября после легкого завтрака попросил жену заказать невестке с внучкой железнодорожные билеты, предупредил, чтобы к обеду не ждали – много дел. При выходе из подъезда по привычке оглянулся по сторонам и зашагал по рю Колизе, где в доме 29 обосновалось управление, он же штаб РОВС: снимали один из этажей за довольно умеренную плату.

У себя в кабинете вызвал начальника канцелярии Павла Кусонского, сообщил, что отбудет на важное совещание. Затем принялся знакомиться с новыми документами, требующими резолюций, бегло просмотрели свежие номера утренних газет. Ближе к двенадцати вновь позвал Кусонского:

– Не посчитайте за странность, но снова оставляю конверт. Вскроете в том случае, если произойдет что-то неординарное, например, не вернусь.

– Но тогда не стоит идти! – забеспокоился Кусонский.

– Не могу не пойти – обещал. Многие, знаю, считают меня крайне осторожным, но после пропажи незабвенного Кутепова остерегаюсь провокации чекистов. Не забываю, что враги продолжают свои происки, мечтают во второй раз обезглавить РОВС. Повторяю: вскроете конверт в крайнем случае.

Перед тем как отправиться на встречу, Миллер взглянул в зеркало, остался недоволен своим видом: под глазами мешки, лицо чуть отекло.

На улице Евгений Карлович засомневался: верно ли сделал, что отказался от охраны? Убедил себя, что встреча с немцами тайная, никто, в том числе охрана, не должен знать о контакте руководителя РОВС с представителями германского посольства и абвера. Некоторое время простоял у старого каштана, затем двинулся к месту свидания: в сером габардиновом плаще английского покроя, фетровой шляпе генерал не выделялся среди прохожих.

«Дождь, к счастью, не предвидится, день обещает быть ясным… – Евгений Карлович остановился возле продавца газет и увидел брошюру с гороскопом на будущий месяц. – Смешно, что жена верит во всякие расположения небесных светил, подчиняется предсказаниям всяких доморощенных шарлатанов…»

Среди выставленных газет одна была с фотографией Плевицкой в сарафане, кокошнике.

«Снимок излишне отретуширован, в жизни певица полнее. Мы с ней почти ровесники, оба, как два скакуна не первой молодости, закусили удила и не сдаемся старости, оба в боевом строю, каждый воюет на своем фронте… Талантлива от Бога, но хвалят чрезмерно – и „великая“, и „несравненная“, и „божественный ангельский голос“…»

До встречи оставалось минут пять, можно было не спешить, и Миллер водрузил очки, приблизился к газете, где рядом с фото певицы крупным шрифтом было напечатано сообщение о собрании галлиполийцев.

«Следующий юбилей у моих северян-архангелогородцев, надо подготовить поздравительный адрес с речью…»

Он отошел от газетчика, поравнялся с цветочным магазином, решил на обратном пути приобрести букетик.

«Выберу цветы, похожие на растущие на родине, к примеру, садовые ромашки – Наталья оценит внимание. С головой ухожу в работу и забываю об обязанностях супруга, отца, деда…»

Скоблина, стоящего у автомобиля, генерал увидел издали.

«А Николай Владимирович точен, хоть часы по нему проверяй, – похвалил Миллер. – Не лезет куда не надо: другой на его месте сам бы провел совещание с немцами, потом хвалился, что сумел привлечь их к сотрудничеству, а он ничего не предпринял за моей спиной…»

Скоблин поспешил навстречу Миллеру.

– Здравия желаю! – Скоблин взял начальника под руку, но повел не к автомобилю, а за угол. Увидев недоумение генерала, объяснил, что мотор забарахлил, к тому же совсем рядом тихий дом, где никто не помешает. Не позволяя Миллеру вставить слово, заговорил как заведенный:

– Моя Надя будет сожалеть, что остынут расстегаи, не удастся удивить стряпней. Готовит, понятно, не как в первоклассных ресторациях, но вкусно. Сейчас с головой ушла в хлопоты по подготовке очередного концерта, спорит с модисткой о покрое платья, выборе для него материала, ищет новую гримершу. Поет не первое десятилетие, а волнуется, как дебютантка перед выходом на сцену к публике…

Скоблин перешел на скороговорку, что также удивило Миллера: он знал Николая Владимировича сдержанным на слова, больше слушающим, нежели говорящим.

«Отчего взволнован, какова причина? Неужели от того, что не поеду к нему на виллу, не отведаю стряпню жены?»

Сам не зная почему, Миллер послушно пошел со Скоблиным. На бульваре Монморанс оказались возле неприметной в каменном заборе калитке, за которой находилась школа для работников советского полпредства – в сентябре школа пустовала, каникулы длились до 1 октября.

– Прошу, – пригласил Скоблин, но Миллер не спешил войти во двор. Собрался высказать неудовольствие по поводу выбранного для беседы места, но за спиной вырос плотного телосложения человек, который заломил начальнику РОВС руки, толкнул в калитку, где Евгений Карлович попал в руки другого крепыша.

– Как вы смеете! – Миллер рванулся, но его держали с двух сторон крепко – не вырваться.

В доме пленника расторопно обыскали, забрали небольшой браунинг, бумажник с документами, деньгами, часы. Бросили в кресло и профессионально привязали руки к подлокотникам, ноги к ножкам.

3

Прибывшая из Москвы группа (так называемый «летучий отряд», контролируемый самим наркомом и руководимый майором госбезопасности Сергеем Шпигельгласом) постаралась предвидеть любые неожиданности, какие могли помешать операции «Груз», не желали, чтобы Миллер скончался от сердечного приступа, как случилось с Кутеповым из-за передозировки снотворного. Хотя никто из чекистов не был виноват в смерти генерала, все получили нагоняи от начальства, некоторых понизили в звании, должностях.

– Чтобы не повторился досадный промах, выясните, как у Миллера обстоит дело с сердцем, легкими, нервами, пищеварительным трактом. Не страдает ли сосудистыми заболеваниями. Надо все предусмотреть! – строго дал напутствие нарком перед отъездом группы во Францию.

Трое прибыли за сутки до операции. Ночь на 22 сентября 1937 года провели на загородной вилле Скоблина и Плевицкой. Рано утром перебрались в пустующую школу. До появления Скоблина с Миллером (он значился как «Дед») коротали время, рассказывая байки, анекдоты, курили невиданные в России сигареты. Когда все это надоело, Вениамин Гражуль и Григорий Косенко принялись играть в карты.

– Эту актрисулю в газетах взахлеб хвалят без всякой меры: и великая, и неповторимая, и голос как у соловья.

– Слышал, как поет?

– Не приводилось.

– Вернемся – послушаешь грампластинку. Поет – заслушаешься, особенно здорово получаются народные.

– Отчего сидит за кордоном? Вернулась бы домой, получила звание народной, как Шаляпин.

– Забыл, что он стал невозвращенцем!

– В Европе и Америке заработок у артистов не чета нашему, за один концерт отваливают миллион.

– Наша мадам зарабатывает не меньше Шаляпина.

– Приплюсуй к гонорару те деньги, какие органы платят, будет богаче Шаляпина. Думаешь, работает за франки и доллары? Зарабатывает с муженьком право вернуться на Родину, а это подороже деньжат.

– Деньги не бывают лишними, а ей нужны наряды для концертов, дорогие номера в гостиницах снимать, по свету разъезжать…

Время шло к полудню, и троих в школьном здании охватило волнение, какое испытывает охотник, выслеживая дичь.

Привели Миллера. Евгений Карлович был настолько ошарашен случившимся, что на какое-то время лишился дара речи. Тяжело дышал, недоуменно смотрел на напавших. Наконец с трудом спросил:

– Как прикажете все понимать?

– Считайте, что встретились с соотечественниками, которые жаждали увидеть вас, – ответил Шпигельглас.

– Вы из ЧК?

– Точнее сказать, из НКВД.

– Что от меня надо?

– Пока благоразумия, не совершать опрометчивых поступков, не пытаться освободиться от пут, подчиниться требованиям, иначе будем вынуждены применить силу, даже оружие.

– Отвезете в Россию?

Заместитель начальника Иностранного отдела чуть склонил голову, всмотрелся в генерала.

– Не в Россию, а в Советский Союз. Ваша бывшая Россия приказала долго жить, ныне есть Союз братских социалистических республик.

– Что меня ждет?

– Это зависит от вас.

– Расстреляете, как поступили с моим предшественником генералом Кутеповым?

Ответа не последовало: руководитель группы не имел права информировать пленника о причине смерти Кутепова. Не забывая, что «Груз» необходимо доставить живым, здоровым, Шпигельглас поинтересовался:

– Как с сердечком? Не беспокоит? А нервишки не пошаливают?

С чувством достоинства Миллер ответил:

– На здоровье не жалуюсь, беспокоит лишь возраст, с радостью сбросил бы десяток годов, чтоб вернуть былую силу.

– Для того чтобы вырваться из плена? Не надейтесь. И помолодеть не поможем – это не в наших силах, а вот уснуть – пожалуйста. Пара таблеток или укольчик – и будете спать как младенец.

– Обучены врачеванию?

– При необходимости заменю медсестру.

– Уж не Генрих ли, он же Гершель Ягода был учителем? – язвительно спросил Миллер. – В свое время он служил аптекарем, а в бытность наркомом специализировался в изготовлении и применении ядов. Дайте воды.

Гражуль взял бокал, поднес ко рту Миллера, помог напиться.

– Не боитесь, что вместо воды дадим яду?

– Я нужен вам живым, кроме того, армия, фронт научили забыть о страхах.

– С мертвого, верно, какой спрос.

Помня о смерти предыдущего начальника РОВС по пути в Новороссийск от передозировки хлороформа, нового пленного усыпили слабой дозой снотворного. Уложили в большой ящик, который поместили на грузовик «Форд-23». За руль сел Шпигельглас, рядом устроился прибывший из Испании резидент ИНО А. Орлов[6]6
  А. О рл о в (Лев Фельдбин) бежал с женой, дочерью летом 1938 г. через Канаду в Америку. Умер 7 апреля 1973 г. в Кливленде.


[Закрыть], и машина покатила в Гавр. В порту подъехали к одному из причалов, где пришвартовался советский грузовой пароход «Мария Ульянова», доставивший во Францию тюки бараньих шкур.

К машине по трапу спустился капитан. Отвлекая внимание полицейского, угостил его папиросой.

– Что за груз? – поинтересовался страж порядка, увидев, как на борт понесли продолговатый ящик.

– Дипломатический, документы в порядке, – успокоил капитан и отдал приказ немедленно выходить в море, держать курс на Ленинград.

– Выгрузили лишь шестьсот тюков, – напомнил боцман.

– Есть приказ сниматься с якоря! – резко перебил второй помощник капитана, который появился на пароходе перед отходом в рейс и имел звание капитана госбезопасности. – Уберите с палубы матросов!

4

Спустя час, не завершив разгрузку, «Мария Ульянова» покинула Гавр, а с ним Французскую Республику.

Миллера извлекли из ящика, уложили в каюте на койку. Голова от снотворного раскалывалась, но Миллер не попросил у охраняющего его Станислава Глинского успокаивающую таблетку, впрочем, боль вскоре прошла.