Текст книги "Есть что вспомнить. Записки следователя прокуратуры"

Классический пример психологической борьбы следователя с подозреваемым описан Достоевским Ф. М. в романе «Преступление и наказание». Умный, тонкий, лукавый, и, вроде бы, простодушный следователь Порфирий Петрович в итоге вынуждает «идейного» убийцу к признанию. Конечно, нравственные терзания Раскольникова не характерны для современных убийц. Но ведь они не были характерны для преступников и того времени. Многие ли тогда задавались вопросом: «Тварь я дрожащая, иль право имею?» Кстати, и сейчас встречаются философствующие преступники. К примеру, охотно философствовал отрубивший собутыльнику на спор голову (очерк «И жизнь – копейка»), и грабитель, произнесший в суде монолог «А потерпевший кто?» (одноименный очерк). В результате этого монолога подельник был оправдан, а его собственные действия переквалифицированы на кражу. Лишь при новом рассмотрении после отмены приговора, он получил заслуженное наказание.

Не рассчитывайте путем психологического наскока добиться признания. Формула «сознайтесь, вам легче будет» работает не всегда, а для психологического контакта недостаточно угощения обвиняемого сигаретой.

К сожалению, стали повседневностью «приемы», способные озлобить обвиняемого и окончательно подорвать его доверие к следователю:

– обман обвиняемого с требованием сознаться, потому что его соучастники, якобы уже сознались, что он, будто бы, опознан потерпевшими по фотографиям и т.п.;

– проявляемое следователем незнание дела, хотя бы и незначительной мелочи;

– отказ выполнить обоснованные ходатайства о дополнении следствия;

– нежелание принимать его доводы потому, что они «к делу отношения не имеют»;

– не выполнение данных обвиняемому обещаний – о вызове его на допрос, о даче разрешения на свидание, о сроках окончания расследования, о приобщении документов;

– невнимательное, поверхностное, сугубо формальное отношение к делу, неумение и нежелание вникнуть в существо дела, длительные перерывы в следственных действиях.

Учитывайте индивидуальные особенности и психологию обвиняемых. Позволю сослаться на выдающегося юриста: «поведение при следствии и на суде бывает различно не только в зависимости от значения их объяснений, но и от свойства их характера. Одни махают на все рукой и, как бы говоря: „будь, что будет“, вяло реагируют на то, что перед ними и с ними происходит. Другие держат себя вызывающе, с известного рода бравадой или рисовкой. Третьи принимают живое участие в перекрестном допросе и вступают в словесную борьбу со свидетелями. Четвертые играют заранее обдуманную роль и дают объяснения, проникнутые таким ловким лицемерием, которому мог бы позавидовать Тартюф. Наконец, пятые, относясь в общем равнодушно или со спокойной сдержанностью к своему положению в деле, вдруг приходят в волнение и теряют самообладание по поводу какого-либо второстепенного и не имеющего особого значения эпизода» – А. Ф. Кони «На жизненном пути».

С иными обвиняемыми очень сложно сохранить беспристрастность хотя бы внешне.

Единственный у матери-инвалида сын, существующий на её пенсию, облил мать керосином и поджег за отказ дать денег на продолжение выпивки. Получившая ожоги 70% тела, мать прожила ещё 20 дней. Доставленная в больницу, советовалась с медсестрой – говорить ли ей следователю, что это сделал сын. По истине беспредельна материнская любовь. Сын вины не признал и выдвинул версию загорания пролитого на пол керосина от выпавшего с печки уголька… А керосин вытек из фляги: он хотел его продать за самогон, но мать потребовала «для сохранности» положить флягу под её кровать, и он, как послушный сын, это требование исполнил… Исходя из локализации ожогов на теле потерпевшей, очаг загорания находился на постельном белье, печь вообще в это время не топилась. Два очевидца-собутыльника покрывать убийцу матери тоже не стали. Но отоспавшийся и даже поправившийся на тюремных харчах подследственный, при ознакомлении с материалами дела с хорошо наигранным возмущением вопросил: «Вы хоть сами-то верите в то, что написали?».

Несовершеннолетний наркоман, убивший кухонным молотком мать и бабушку, и снявший с еще не остывшего тела матери золотые сережки для приобретения дозы… И равнодушно, без эмоций показывающий свои действия при проверке показаний на месте.

Три брата, изнасиловавшие и задушившие 19-летнюю девушку в день защитника отечества… Снявшие с трупа золотые сережки, и не забывшие забрать из её пакета видеокассету (очерк «74 года лишения свободы»).

Прапорщик, заранее продумавший убийство несовершеннолетней дочери соседа с созданием видимости после вывоза её тела, что она жива чтобы получить выкуп. И убивший ещё троих человек, по воле случая ставших свидетелями… Он пытался убедить следователей, что девочку убивать не собирался, хотел только оглушить и держать в сарае, а после выкупа отпустить. Просто удар гантелью по её голове получился слишком сильным. Не рассчитал…

Таких обоснованно называют отморозками. Об изображении понимания и сочувствия в этих случаях речь не идет, дай бог, сохранить бесстрастность. А нужно еще со вниманием выслушать и детализировать выдвигаемые версии непричастности к убийству, либо причинения смерти по неосторожности. А ведь это необходимо и даже при наличии очень серьезных доказательств виновности в умышленном убийстве. Необходимо именно для доказывания полной несостоятельности этих версий и смягчающих наказание обстоятельств. Для того, чтобы у суда (особенно суда присяжных) не было никаких сомнений в виновности подсудимого и в том, что он не заслуживает снисхождения.

Кстати, и до нынешней Конституции обвиняемый не обязан был давать показания, мог лгать, изворачиваться. От следователей раньше требовали доказательств помимо явки с повинной и «чистосердечных» признаний. Высшей квалификацией считался сбор доказательств, достаточных для обвинения при отсутствии признательных показаний. Но даже нисколько не влияющий на совокупность доказательств виновности отказ от дачи показаний, обоснованно расценивался как неспособность следователя установить психологический контакт с допрашиваемым. Сейчас требуют получения явки с повинной и видеозаписи признательных показаний в «кратчайшее время». Эти видеозаписи, как правило, свидетельствуют о непрофессионализме и явно обвинительном уклоне. Но видеть этого не желают ни прокуратура, ни суд.

Разъясняя права, остановитесь на ключевых моментах, необходимых при данном следственном действии. Бесстрастно поясните, что отказ от дачи показаний имеет и негативные последствия, а активное содействие следствию исключает максимальное наказание и позволяет надеяться на его существенное снижение. Однажды я был вызван в суд в связи с заявлением подсудимого о применении мною незаконных методов следствия. На предложение конкретизировать заявление, он пояснил суду: «Я дважды судим, а этот следователь был первым, кто разъяснил мне все мои права. Этим он вошел ко мне в доверие и воспользовавшись им, искажал мои показания, смещая акценты. Доверяя ему, я подписал протокол, не читая показаний». Вот такая оригинальная попытка объяснить отказ от данных на следствии показаний. Суд осмотрел протокол допроса, где после основного текста допроса, прочитанного и подписанного подсудимым с собственноручным добавлением: «замечаний и дополнений не имею», следовали записанные вопросы следователя с подписью подсудимым каждого ответа, причем вопросы и ответы по объему не превышали 2—3 предложений. Его заявление было признано полностью несостоятельным.