Текст книги "Висимские рассказы"

Возражать никто не стал, и вскоре Николай Александрович со своим Игорьком, прихватив клад, укатили в город.

Проводив этих странных гостей, Мария Ивановна принесла из чулана старенький чемодан и аккуратно сложила в него неповреждённые огнём пачки денег. Остальное осторожно, чтоб не просыпать, отнесла в печь.

Алексей сидел возле стола и крутил в руках золотую монетку.

– Ой, а ты зачем взял? – увидев, встрепенулась Мария Ивановна.

– Как зачем? На память. У них будет память, а мы, что – рыжие, что ли? Не бойся, мать, они в прогаре не останутся. Они нам с тобой три миллиона с барского плеча отвалили только потому, что точно знают – с полученных монет они заработают в десятки, а то и в сотни больше потраченного. Это такие люди, мама, они просто так ничего не делают. Тем более, для таких простачков, как мы с тобой…

На том и успокоились. А через месяц в огороде Марии Ивановны дымила новой трубой новая баня. Да ещё какая! С тремя отделениями, с водой из скважины.

Прохожие, по привычке проходя мимо, только удивлялись – откуда? А Мария Ивановна отвечала с улыбкой:

– Да клад под сгоревшей баней нашла, вот и построила новую.

Люди, конечно, ей не верили. Но это её очень мало волновало.

Вот только новую баню Мария Ивановна поставила в стороне от сгоревшей. Чтобы беду не накликать…

Коза

В кабинет начальника Инспекции Госпожнадзора капитана Коняева без стука вошёл пожарный с погонами старшего сержанта. Это был водитель ГАЗика Никита Нагорный.

– Товарищ капитан, ну, мы едем или нет? – укоризненно спросил он. – Машина давно у подъезда, а вас никак не дождусь. Время идёт, а нам ехать не близко.

– Да-да, Никита Иванович, сейчас едем.

Коняев неспешно собрал бумаги на рабочем столе, что-то сунул в портфель, остальное исчезло в необъятных глубинах старинного несгораемого сейфа – достопримечательности кабинета. Накинув плащ, Коняев вышел.

У подъезда, действительно, стоял, пофыркивая, маленький юркий ГАЗик.

– Ну, поехали! – скомандовал Коняев, взгромоздясь на сиденье рядом с водителем.

Вначале, в границах города, ехали почти молча. Только Нагорный иногда отпускал крепкое словечко в адрес недисциплинированных водителей. Но стоило выехать за город, и Нагорного, известного всем шутника и балабола, словно прорвало – анекдоты и весёлые истории посыпались из него, как из рога изобилия. Коняев сначала прислушивался, поддакивал, улыбался там, где считал необходимым, но вскоре, усевшись поудобней и не обращая внимания на сильную тряску, уснул.

А Нагорный же всё рассказывал и рассказывал анекдоты. Так незаметно, через полтора часа они прибыли к месту назначения. Деревенька, куда они приехали, была небольшая, но имела и почту, и школу, и, до сегодняшней ночи, небольшой магазин. А сегодня ночью случилась беда – магазин сгорел. Что послужило причиной пожара, и должен был выяснить капитан Коняев. Взяв портфель с документами, он неспешно направился к сгоревшему магазину, бросив на ходу Нагорному:

– Я нескоро, так что можешь поспать.

Никита Иванович вышел из ГАЗика, обошёл вокруг него, попинал колёса, открыл капот и проверил состояние двигателя, потом, закрыв капот, залез обратно в кабину и приготовился поспать. Но через 2–3 минуты в дверцу кто-то нерешительно постучал. Нагорный открыл глаза. Возле машины стояла сгорбленная старушка, державшая на привязи серую козу.

– Чего тебе, мамаша? – поинтересовался Нагорный.

– Милок, купи козу, – ответила старушка, – я недорого возьму – рублей десять.

Нагорный заинтересованно приоткрыл дверцу ГАЗика.

– А что так дёшево, мамаша? Больная она у тебя, что ли?

– Да почему же больная – здоровая. Хорошая коза, Манькой зовут. Она и молочко скоро давать начнёт, и козляток нарожает. Опять же на мясо можно, если что.

– Ну, вот, такая хорошая коза, а вы её, мамаша, продавать вздумали. Самой пригодится. А мне – то, вроде, она и ни к чему, – Нагорный закурил папиросу.

– Дак ить и мне она теперь уже ни к чему, – упорствовала старушка, – помирать мне пора, а за Манькой присмотреть некому. Я уж всю деревню обошла – никому не надо. У всех своей скотины полно.

– Да ты не спеши, мамаша, помирать-то, ещё пожить надо.

– Говорить оно, конечно, легко, но я точно знаю – помру скоро, – старушка смахнула с глаз набежавшие слёзы. – Купи, милок, не пожалеешь, – снова предложила она.

Нагорный вылез из машины, подошёл к козе. Та, нисколько не пугаясь, ткнулась мордочкой ему в руку.

– Вот видишь, признала тебя. Купи, а?

Нагорный снял фуражку, почесал затылок.

– Ну, ладно, уговорила. Всё равно праздники скоро – мясо понадобится.

Порывшись в карманах и насобирав десять рублей, он рассчитался со старушкой. Она заметно обрадовалась и, пряча деньги в какой-то потайной карман, тихо сказала, ни к кому не обращаясь:

– Вот и на похороны денежки будут…

Нагорный же, получив от старушки козу с привязанной за рога верёвкой, походил с ней по полянке, понаблюдал, как она аппетитно ест траву. Потом привязал козу сзади к ГАЗику, потрепал её за уши:

– Ты тут попасись, отдохни в тенёчке, а я пока в кабине посплю.

С этими словами он залез в кабину и через пару минут крепко заснул.

Прошло полтора часа.

– Ну, всё, я закончил. Можно и до дому, – открыв дверцу и размещаясь в кабине, громко сказал вернувшийся Коняев.

Нагорный встрепенулся, потряс головой, изгоняя остатки сна, и завёл мотор.

– Домой так домой. Домой – это хорошо, – радостно воскликнул он и придавил педаль газа. – Домой даже лошадь быстрее бежит, вот и мы мигом домчимся.

Коняев внимательно посмотрел на Нагорного и с опаской выдавил через стучащие зубы:

– Ты в канаву куда-нибудь не залети.

– Не бойтесь, товарищ капитан, больше скорость – меньше ям.

– Ну – ну, – только и сказал в ответ Коняев и надолго замолчал.

А Нагорный, весело насвистывая, крутил баранку. Проехали уже около половины пути по ухабинам и колдобинам просёлочной дороги, когда Нагорный вдруг резко затормозил и, выскочив из машины, побежал назад. Вышел из машины и Коняев и, как всегда, неспешно подошёл к стоящему в остолбенении Нагорному.

– Что случилось, Никита Иванович? Задавил кого, что ли?

Нагорный показал на верёвку, одним концом привязанную к машине, а другим концом к окровавленным грязным рогам, валяющимся поодаль.

– Ё-о-о…, – только и смог выдавить он из себя.

– Что это? – не понял Коняев.

– Коза…

– Какая ещё коза, что за шуточки?

– Манька, – простонал Нагорный и, обхватив голову руками, сел на обочину.

Коняев стоял рядом, недоумённо переводя взгляд то на Нагорного, то на привязанные рога. Прошло несколько минут, прежде чем Нагорный, немного придя в себя, закурил и подробно рассказал Коняеву о своей покупке и о том, что покупку эту он привязал к машине, а потом, по всей вероятности, раздолбал о колдобины, вплоть до самых рогов. Прошло ещё несколько минут, прежде чем Коняев смог осмыслить всё произошедшее и сказать Нагорному:

– Я не знаю, как реагировать. Честное слово. И козу до слёз жалко, и смеяться до слёз хочется. Ты уж не серчай, Никита Иванович.

– Да ладно… – махнул рукой Нагорный и растоптал брошенный окурок.

Встав, он отвязал от машины верёвку с рогами и со злостью отбросил её в придорожные кусты.

– Поехали!..

Всю оставшуюся дорогу они проехали в полнейшей тишине, думая каждый о своём: Нагорный – о бедной Маньке, кусочки которой разбросаны по просёлочной дороге, а Коняев – о скором отдыхе и сытном ужине.

Сон

Очень часто можно услышать, как люди говорят: «мне приснилось» или «я вспомнил». А у меня эти два понятия слились однажды воедино. И я до сих пор понять не могу: то ли мне приснилось то, о чём я ниже расскажу, то ли я это просто-напросто вспомнил. Как бы там ни было, при всём нагромождении фактов, думаю, рассказ мой будет интересен определённому кругу читателей. Итак…

Вторая половина ХХ века. Точно не скажу по какой надобности, но мне зачем-то срочно потребовалось съездить в мой родной посёлок Висим. Утро рабочего дня. Ехать до автовокзала или узкоколейки – только время терять. Тем более, что я после дежурных суток, устал и очень хочу спать. И тут само собой пришло решение – ехать на такси.

Возле Рудоуправления подошёл на стоянку такси. В то время таковые ещё существовали, и на них стояли настоящие такси, «Волги» салатного цвета с чёрными шашечками на дверцах.

– До Висима поедешь? – спросил я у скучающего водителя, лет тридцати от роду.

Водитель изучающе глянул на меня.

– Двойной счётчик…

– Согласен, – ответил я и уселся на заднее сидение.

Тут опять надо пояснить, что в то, советское, время перевозка людей в такси осуществлялась строго по показаниям счётчика. Дашь ты водителю чаевые или нет – это было дело пассажира, но счётчик включался всегда.

Собственно, и цены за перевозку были весьма лояльными. Из одного конца города в другой можно было спокойно доехать за полтора рубля. До Висима же накручивало десятку.

Устроившись на сидении поудобнее, я решил поспать. Хотя сделать это было немного проблематично. Относительно хорошая дорога была проложена от Нижнего Тагила до посёлка Черноисточинск. Я пишу относительно, так как и на этой дороге постоянно появлялись бугорки да ямки. Что уж говорить об остальной дороге до Висима? Там эти бугорки да ямки превращались в ухабины да колдобины. Но, умаявшись за ночь, когда мы устраняли большую аварию, я практически не обращал внимания на все эти неудобства и сразу же погрузился в глубокий сон.

Вот этот самый сон и получился у меня довольно ярким и где-то даже странным. Обычно мне не запоминается то, что я вижу во сне, а тут… Даже спустя много лет, я тот сон помню в мельчайших подробностях.

Когда проезжали посёлок Горбуново, в салоне такси вдруг из ниоткуда появились мои друзья детства: Сашка, Саня и Толян. Радости нашей, казалось, не будет конца. Мы обнимались, тискали друг друга, хлопали по спине. А потом начались разговоры.

– Слушай, Толян, ты куда исчез, сразу и навсегда?

Но Толян ничего мне не ответил, только махнул рукой и отвернулся к окну.

– Чего это он? – удивлённо спросил я Сашку, его брата.

– Как чего? Не знает, что ответить, вот и молчит. Врать не хочет, хоть и во сне…

Я помолчал, переваривая сказанное, а потом переключился на самого Сашку.

– Ну, а ты куда исчез? Как пришёл из армии, так после этого и не виделись мы больше.

– Так, а что я… Сначала на НТМК устроился работать, получал хорошо. Много свободного времени было и свободных денег. Умело всем этим распорядиться не смог, чуть на зону не попал. Хорошо, мать с Толяном и его семьёй, он тогда уже женился и ребёнка смастерить сумел, в Качканар переехать собрались, меня с собой забрали. Там и обжился немного.

– А служил где?

– В десантных. Много, чему меня там научили, из-за чего и куролесил. Силу всё свою показать хотел, навыки. Молодой ведь был, дурак совсем. А в армии… Вроде, и трудно было, но вспоминаю сейчас всё только добром. Вы ведь с Саней тоже, наверно, плохого об этом времени в своей жизни не скажете?

– А нас учили вообще о годах службы меньше болтать, – вступил в разговор Саня. – Я на подлодке служил. Там особо не расслабишься. Как говорится – всяк сверчок знай свой шесток.

– Вообще-то, и у нас послаблений не было, – прервал Саню Сашка. – Вот представь, выбросят тебя где-то над глухой тайгой или сопками, поставят задачу, и – вперёд. А до ближайшего жилья – километров сто пятьдесят, а времени давали трое-четверо суток. Вот и выбирайся, как знаешь.

Ребята замолчали. Потом одновременно повернулись ко мне:

– А у тебя как служба проходила?

– У меня?.. – я немного задумался. – У меня служба проходила за книжками да тетрадками. Правда, иногда ещё пожары тушить приходилось. И немаленькие. Вы вот тут о своей героической службе немного рассказывали, какая она у вас трудная была, и как вы с этими трудностями боролись. Но, ребята, ведь это всё у вас было на уровне укрепления вашего физического состояния… А вы мёртвых людей когда-нибудь видели? Обгоревших до костей. Вы из пожара детей погибших выносили?.. Нет. Вот то-то и оно. А мне уже во время учёбы это делать доводилось. Не говорю уж о теперешнем времени… У каждого из нас своя судьба, которую, чаще всего, мы не выбирали, а, скорее, она нас выбрала.

Помолчали. Такси уже подъезжало к Антоновскому, за разговорами-то время быстро летит. Я повернулся к Сане:

– А ты почему в наше училище поступать не стал?

Саня смутился:

– Не поверишь, но я с документами в руках уже подходил к его дверям, когда меня окликнул двоюродный брат Сергей. Ты должен помнить его, приезжал он к нам в посёлок несколько раз. И всё, понеслось, закрутилось… Сначала решили отметить моё возвращение, потом пили за встречу, потом ещё за что-то. Короче, очнулся я только через неделю, а время-то уже ушло. Устроился на работу. Решил на следующий год поступать, да какое там… Так вот и вернулся в Тагил. И началась моя гражданская жизнь… Пошёл работать на вагоностроительный завод, женился, детей нарожал. Всё, вроде, ничего, только…

– Что только? Чего ты всё мнешься, как девка красная?

– Да пить я после той встречи с Серёгой стал, тянет постоянно…

– Так у вас, что, это наследственное?

– Откуда ж я знаю… Хотя, вы ведь знаете и мамашу мою, и батю, пьяньчуги ещё те…

– Ну, а ко мне, почему ни разу не пришёл? Может, вместе бы что придумали.

– Не-ет… Я у матери твоей о тебе спрашивал, она мне сказала, что всё отлично. Вот я и не искал встречи. У тебя своя жизнь, зачем её ломать? А у меня своя…

Снова помолчали. Я глянул на Толяна и вспомнил, как отец учил его жизни.

Толян был немного старше нас всех. Учиться у него желания огромного не было. Он больше пропадал у отца на работе. А отец был завгаром в местном совхозе. По этой причине Толян и школу закончил в ускоренном темпе, не доучившись даже до восьмого класса. Но парень он был крупный, здоровый, интересующийся техникой, поэтому вскоре уже самостоятельно разъезжал по посёлку на тракторе.

Когда он получил первую в своей жизни зарплату, взрослые товарищи, конечно же, раскрутили его на её обмывание. Как же – традиция. А Толян и не отказывался, надо, значит, надо…

Вечером его бесчувственное тело старшие товарищи привезли в люльке мотоцикла к родительскому дому и осторожно выгрузили у ворот. Сами же предусмотрительно уехали. Вот тут-то и начались уроки воспитания. Вышедший на звук мотоцикла дядя Володя увидел сына в таком состоянии и, недолго думая, опрокинул на него стоявшую рядом бочку с дождевой водой. Толян немного очухался, сел, прижавшись спиной к воротам.

А дядя Володя продолжил. С крепким матом он сгрёб сына за шкварник и не без труда увёл его в огород, подальше от людских глаз. От всего этого «ласкового» обхождения и оттого, что пьяным он напился в первый раз, Толяна развезло окончательно и начало тошнить. Он начал рыгать (простите уж за такие тонкости в рассказе), а отец сгрёб его в охапку и подвёл к грядке, приговаривая при этом:

– Блюй сюда, сволота, хоть грядки удобришь… Ты, что, придурок, думал, папка у тебя мёд пьёт? Что сладко ему? Ни хрена!.. Теперь вот и сам будешь знать, каково это, водку-то жрать!..

Я почему так подробно знаю обо всём произошедшем? Просто дом наш стоял через дорогу от дома Толяна и Сашки. И нам было всё прекрасно и видно, и слышно. Тем более, что громкость-то сбавлять никто и не собирался. Вопли Толяна, вырывающиеся из глубины желудка, продолжались до полного освобождения организма от всего лишнего, до самой желчи. А потом заботливый отец проводил сына до бани, где он и проспал до самого утра…

На Черноисточинском железнодорожном переезде такси тряхнуло. Я проснулся, глянул в окно. Впереди – ещё больше половины пути. Рядом со мной никого не было. Я закрыл глаза и снова моментально уснул…

Покос. Что, чаще всего, вспоминает сельчанин, волею судеб оказавшийся на проживании в городе? Конечно же, его.

Перед глазами тает дымка, и вот я уже вижу, как мы едем на покос. Первый раз на новое место. Мы – это отец, мать, бабушка, старшая сестра и, разумеется, я. Средняя сестра осталась дома, за хозяйством присматривать. Едем мы за Шихан по лесной укатанной дороге на лошадке, которую отец взял у себя на работе, согласно подошедшей очереди. Лошадка бежит весело. Отец почти не подгоняет её. А всё потому, что едем-то мы под гору.

Где-то там, далеко впереди, как рассказывал отец, на берегах небольшой речки Гаревой, лежит наш новый покос. До этого приходилось заготавливать сено для козы, где получится. На окраинах полей, на обочинах дорог. Во-первых, много сена тогда ещё не нужно было, не было у нас коровы. Теперь появилась. Во-вторых, в посёлок мы, а, точнее, мои родители и две моих старших сестры, приехали на проживание совсем недавно. Я уже здесь родился. Поэтому и покоса у нас не было пока. Как, впрочем, и многого другого.

Вот мы уже на покосе. В первую очередь, обошли, осмотрели наши владения, набрав по пути полную корзину отличных грибов. Потом уж начали прикидывать – где шалашик поставить или сразу делать какую-нибудь землянку или избушку, чтобы можно было от дождя и солнца укрыться, да и отдохнуть при необходимости. Отсюда возник вопрос: где делать костровище, чтобы оно было постоянным и безопасным. Немного посовещавшись, решили делать землянку и выкопать её в высоком берегу речушки.

И закипела работа. Пока одни по разметке, сделанной отцом, копали котлован под землянку, другие, во главе с самим отцом, рубили в ближайшем лесу и носили к будущей землянке заготовки для стен и перекрытия. Маму, правда, вскоре освободили от работ и отправили готовить обед.

Не знаю, как у других, но в нашей семье всегда был закон – на покосе еду готовить сытно и вкусно. Ведь, как поешь, так и работать будешь. Поэтому ещё с зимы мама начинала готовить мясную тушёнку, специально для покоса. И, не дай, Бог, чтобы в последующие полгода её кто-то тронул! Ну, а на покосе в котёл летело всё: и тушёнка, и овощи, и грибы, и даже крупы с макаронами. К тому же всё это приправлялось дымком от костра. М-м-м… Вкуснотища. Даже сейчас, когда пишу об этом, как говорится – слюнки текут. И ведь, что интересно, сам пробовал что-то подобное потом сварить дома, не получалось, не тот вкус. Возможно, как раз этого запаха дымка от костра и не хватало…

Ближе к обеду наша землянка была уже готова. Как сказал отец: долго ли умеючи-то. А то, что он умел не всё, но многое, это была сущая правда. Он и печи мог класть, и ремонт по дому любой провести, и с лошадкой умело обращался, на покосе никто за ним угнаться не мог, и много ещё, чего…

Отобедав, попив чайку с лесной заваркой, то есть со смородиной, малиной и белоголовником, решили немного отдохнуть. Пока женская половина «убирала со стола», отец отвёл меня в сторонку.

– Пойдём-ка, сынок, чего покажу.

Мы прошли немного по берегу речки, потом спустились к самой воде.

– Смотри, – сказал отец, отодвигая в сторону ветки ивы.

Моим глазам открылась чудная картина. У самой воды, а частично даже и в воде рос огромный куст чёрной смородины, усыпанный крупными ягодами.

– Знаешь, что это такое? – спросил отец.

– Ага, знаю. Смородина. Я у соседки тёти Фисы видел такие ягодки в огороде. Она меня даже угощала ими. Вкусные, только кислые.

– Это она рано их сорвала, не дала дозреть, потому и кислые. А когда созреют, то они очень сладкими бывают. И, главное, очень полезными. Так что запомни это место и заходи почаще, чтобы полакомиться. Только помногу не кушай, чтоб животик не заболел. Понял?

– Понял, – ответил я. – А сестрёнкам можно этих ягодок поесть?

– Почему же нельзя? – улыбнулся отец. – Конечно, можно.

А потом косили траву. В четыре косы получалось это очень споро. Я бы тоже помог, да мал ещё был. Но и меня не оставили без работы, поручив палкой раскидывать накошенные валки травы. Так косили до самого ужина.

На ужин решено было не объедаться. Отец сходил, принёс из реки бидончик с молоком, а мама нарезала домашнего хлеба, который испекла накануне специально для покоса. Такой вкусноты, поверьте, редко случается поесть нам теперь, в нашей (преимущественно) городской жизни. Там было всё своё, натуральное. А сейчас… Даже хлеб умудряется на второй день после покупки позеленеть. Если же уберёшь его в холодильник, то достанешь уже что-то кирпичеподобное и безвкусное.

После ужина и короткого отдыха взрослые решили ещё покосить. Нам же с сестрой поручили наломать веток пихты и наносить их в избушку. Предстояло заночевать, и нужно было подумать, как это сделать покомфортнее. С поручением мы справились, тем более, что ходить далеко не пришлось. Три большущих пихты росли в двух шагах от избушки, и их лапы свисали до самой земли. Отец объяснил нам, что ветки можно отламывать или отрубать без опасения повредить дерево, нужно только место сруба землёй хорошо помазать. Всё равно ветки эти впоследствии будут нам мешать. А дерево только спасибо скажет за то, что его подстригли.

Никто не будет спорить с тем, что на свежем воздухе спится очень хорошо. Да если ещё под тобой настоящая перина из пихтовых лап, укрытая плащами и телогрейками. А где-то за стеной тихо журчит вода горной речушки, убаюкивая вас своими сказками. И, конечно же, сказалось то, что за день, за всеми этими работами и заботами, все изрядно устали. Уснули все сразу и крепко.

Впрочем, не все. Отец спутал верёвкой передние ноги лошадки, чтобы далеко не убежала, надел на её шею огромный колокол-ботало и отпустил пастись. Потом посидел у костра, выкурил папироску, подбросил дров, что потолще, чтоб на дольше их хватило, и уж потом только залез к нам, в наше сонное царство…

Как же всем нам было обидно, когда, приехав на покос через год, мы не обнаружили нашей избушки на положенном месте. Весной большой водой её просто-напросто смыло вместе со всем её содержимым. Пришлось начинать сначала и делать избушку подальше от воды, на небольшой возвышенности…

Такси снова сильно тряхнуло. Открыв глаза, я увидел, что ехали по лесу, и дорога здесь была не ахти, какая. Таксист чертыхнулся, объезжая очередную яму. А мои глаза вновь прикрыли веки…

Теперь я был на колодце. По возрасту – где-то ближе к окончанию школы. Колодцы у нас всегда славились хорошей водой, можно сказать, родниковой. Знали наши предки, где, на каком месте нужно эти колодцы копать. И копали, чуть ли не на каждом перекрёстке.

Конечно, по вкусу вода в этих колодцах везде отличалась. Это ведь, на какой слой попадёшь. Но, в целом, вода была прекрасная.

Когда приходило время, колодцы чистили. Происходило это один раз лет в десять-пятнадцать. Если не появлялась для этого срочная потребность.

На моей памяти, пока жил в посёлке, наш колодец чистили два раза. Первый раз, когда я был совсем ещё мелким, и в памяти моей тот случай особо не отложился. Помню только, что, похоже, повреждённый сруб колодца где-то в самом низу, в воде, нужно было ремонтировать, и полдня все, кто мог, выкачивали тогда из колодца воду вёдрами.

А второй раз получился экстренным. Все, кто пользовался колодцем, внезапно заметили, что вода в нём резко изменилась, как-то помутнела. Немного погодя, в воде стали попадаться клочки шерсти. Сверху пытались рассмотреть, что там внизу. Однако даже при помощи ярких фонарей этого сделать не удалось – глубоко очень. И снова было решено выкачивать воду из колодца и чистить оттого, что там воду мутит. Работали долго, ничего в бадью не попадало. Тогда один из мужичков-соседей обвязал себя верёвкой, встал в бадью, и другие мужчины осторожно спустили его в колодец.

Рисковал он, конечно, сильно. И трос колодезный мог не выдержать, не говоря уж о верёвке. Да и газами надышаться мог, могли они быть на глубине. Но главной загвоздкой оказалось то, что он обнаружил там, внизу. Это была мёртвая овечка. Кто-то не закрыл колодец крышкой, и это бойкое животное, любящее лазить, где не следует, по всей вероятности, свалилось в колодец. Причём, свалилось очень неудачно, сразу погибло. Иначе кто-нибудь всё равно рано или поздно услышал бы её блеянье.

Теперь появилась новая проблема – как-то овцу надо было достать из колодца. Тогда мужичок, который спустился в колодец, вылез из бадьи и, изрядно помучившись, затолкал туда овцу. Сам он в это время находился в подвешенном состоянии, что только добавляло проблем. А овца раздулась от воды, была скользкой и тяжёлой. К тому же от неё шёл ужасный смрад. Всё-таки в воде она находилась не один день.

Но всё получилось. Как в песне поётся: если долго мучиться, что-нибудь получится. Сначала из колодца достали овцу. Потом, опустив бадью обратно, «выкачали» и отважного мужичка. Смотреть на него было жалко, до того он был вымотан. Стоявшие тут же жена и сын подхватили его под руки и отвели домой, через дорогу.

Ну, а потом всем «колхозом» долго и упорно выкачивали воду из колодца. Сделать это полностью, конечно же, не получилось. Глубина была большая, да и родники «работали» постоянно. И на много лет слава о воде из нашего колодца шла не самая хорошая…

Зато о других колодцах стали писать в газетах, показывать их по телевидению. Дело в том, что заработала программа «Родники», и практически все колодцы обновились, получили новую «одёжку» в виде резных или разрисованных «домиков» и обновлённых колодезных срубов. А вода… Вода в них по-прежнему была прекрасной, если её, конечно, не портили всяким мусором…

Машина остановилась. Водитель, увидев, что я приоткрыл глаза, сказал, выходя из машины:

– Я сейчас… Сигарет только куплю…

И убежал. Я осмотрелся. Посёлок Уралец… Значит, ещё минут двадцать подремать можно… И прикрыл глаза…

Тут же перед глазами появилась бабушка. Почти в каждой семье существует этот добрый, чуть ли не сказочный персонаж. Была она и у нас. Добрая, большая. Впрочем, последнее, возможно, нам тогда только казалось, потому что сами-то мы были совсем мелкими.

Жила наша бабушка в городе, у нас бывала наездами. Наверно, её приездов мы ждали с нетерпением ещё потому, что она никогда не приезжала к нам с пустыми руками. Для каждого из нас у неё всегда был приготовлен подарок.

Сёстрам привозила платьица, пусть не самые дорогие, но всегда новенькие, что в посёлке обычно считалось шиком. Хоть на пару дней, но шиком.

Для меня, почему-то запомнилось, она всегда привозила что-то из школьной формы: то костюмчик, то фуражку, то ремень с латунной бляшкой.

Ну, а младшего братишку она радовала кульком конфет. Впрочем, конфеты эти очень быстро расходились по всем членам семьи, кому больше доставалось, кому меньше.

А ведь у бабушки были и другие внуки и внучки. Не думаю, что только именно нам она привозила подарки. Скорее всего, другим тоже что-то дарила.

Добрая она была и большая… Про её доброту говорит ещё такой факт, о котором мне рассказала как-то мама. Оказывается, у бабушки был заветный сундучок, в котором для каждого внука и внучки лежал свёрточек с богатой иконкой, деньгами и ещё какими-то, в её понятии, драгоценностями. Всё это должно было вручаться при наступлении совершеннолетия. Должно было, но… Сгорел бабушкин домик, и заветный сундучок остался только в мифах.

Сама же бабушка после пожара сильно заболела и, приходя иногда в себя, спрашивала только одно:

– Пожара… нет?..

Потом её не стало. Но в памяти она навсегда осталась доброй и большой…

– Станция Висим, остановимся пос… – громко сообщил таксист, оборвав последнее слово на половине. – Что дальше, думаю, вы сами знаете. Вам куда?

– Тут недалеко… – ответил я, протирая со сна глаза. – Во-он к тому дому с нарисованными грибами.

Подъехали. Остановились. Я расплатился, и такси уехало. Подойдя к воротам дома, я позвонил, с улыбкой глядя на нарисованные грибы. История их очень проста – мама долгое время работала грибоваром, принимала грибы у населения и варила их. Вот однажды ей и привезли этот большой щит с грибами, прибили на стенку. И всё.

Немного погодя, вышла мама.

– О, привет! Ты откуда это нарисовался? До автобуса, вроде, далеко, до «кукушечки» ещё дальше.

– Привет, мам! Да на такси прикатил, в сельсовет надо… А на автобусе я потом домой уеду…

Мимо нас резво проехало такси, полностью заполненное пассажирами.

– Молодец, мужик! – похвалил я. – А ещё думал, ехать или нет… И с меня двойной счётчик взял, и пассажиров набрал под завязочку. Ещё, наверно, двойной счётчик будет. Глядишь, дневную норму-то и выполнит… Вот так работать надо. Пойдём, мам, накорми чем-нибудь…

Такой вот полусон-полуявь вспомнился мне недавно. А что было чем – я так и не понял…