Текст книги "Столетняя война"

Война на море

Карл V был человеком, умеющим учиться на опыте – как на собственном, так и на опыте отца. С одной стороны, он понял, что набеги бессмысленны и что нужно занимать территорию пядь за пядью. С другой стороны, убедился, что на союзные флоты можно рассчитывать только как на вспомогательные. А ведь надо было контролировать Ла-Манш.

Галерный двор возобновил деятельность с первых лет войны. Жан де Вьенн, сделанный адмиралом Франции в декабре 1373 г. вместо неспособного и, может быть, недобросовестного Эмери де Нарбонна, в одночасье сменил весь персонал и реорганизовал все службы, деятельность которых обеспечивала королевские эскадры надежной тыловой базой. В обязанности «смотрителя Галерного двора» входили покупка, постройка и содержание кораблей во всех портах королевства. Ускорили темп работы на верфях: в 1377 г. королевский флот насчитывал уже сто двадцать военных кораблей, в том числе тридцать пять судов с высокой посадкой, способных выходить далеко в море и нести тяжелую артиллерию.

Отныне король Франции мог защищать свои купеческие караваны, не допускать неожиданных нападений на нормандское побережье и даже посылать корабли к английским берегам. С 1377 по 1380 г. для острастки сожгли десяток портов, в том числе Портсмут и Ярмут. Не раз в свою очередь объявляли тревогу и лондонцы.

В 1372 г. англичане попытались реализовать масштабный замысел. Тогда им предстояло сразиться с кастильской эскадрой, наконец вышедшей в море в соответствии с обязательствами короля Энрике Трастамарского. Зная, насколько важна была связь по морю для Аквитании, снова зависевшей от Англии, можно понять политическое значение такого сражения, как бой при Ла-Рошели.

Английская эскадра была большой: тридцать шесть военных нефов, четырнадцать купеческих барок с людьми и деньгами. Ей командовал Джон Гастингс, граф Пемброк, носивший титул королевского наместника в княжестве Аквитания, значение которого можно понять, если знаешь, что Черный принц, сильно страдая от болезни, в прошлом году вернулся в Англию, а у его братьев Ланкастера и Кембриджа хватало дел помимо того, чтобы спасать государство старшего брата. Весной 1372 г. именно графу Пемброку Эдуард III поручил организовать оборону Аквитании.

Морские союзы Карла V не слишком волновали Англию. Валуа в море всегда находился в одиночестве. Однако с 1369 г. ситуация изменилась, а Эдуард III это осознал слишком поздно. Кастильский король был наконец в состоянии оплатить старый долг признательности и, узнав, что английская эскадра держит курс на Они, вывел в море два десятка галер под командованием адмирала Кастилии, превосходного генуэзского мореплавателя Амброджо Бокканегра, родного племянника первого из дожей – Симоне Бокканегра. Эта эскадра устроила у Ла-Рошели засаду, дожидаясь подхода англичан.

Карл V тоже не остался в долгу. Он послал в Атлантику маленький флот, каким уже мог располагать, – восемь галер, кое-как обеспечивавших французское присутствие в Ла-Манше. Их командиром был другой генуэзец, Ренье Гримальди. Его галеры прикрывали двенадцать барок, где находилось две-три сотни воинов под началом Оуэна Уэльского. Но если галеры Гримальди пришли вовремя, то они значительно опередили тяжелые барки, оставшиеся в личном распоряжении Оуэна. Тот не устоял перед искушением навредить англичанам: он устроил высадку на Гернси, не сулившую ничего в будущем. Потом он направился прямо в Кастилию, где стал добиваться организации десанта в Уэльс, но не убедил Энрике Трастамарского. Оуэн был еще в Сантандере, когда туда пришли вести из Ла-Рошели.

В районе Они и произошло столкновение 22 июня 1372 г. На стороне Бокканегры было численное преимущество. Он был также и намного более опытным моряком, чем Пемброк, которому он сразу перекрыл доступ в порт. Частой стрельбе английских лучников Бокканегра мог противопоставить не только арбалетчиков: он погрузил на борт огнестрельную артиллерию. Стрелы и болты были бесполезны, когда просто застревали в обшивке. А ядра ломали шпангоуты.

Столкновение 22 июня быстро приняло неблагоприятный для англичан оборот. Кастильцы захватили четыре торговых барки, с воодушевлением сбросив в море побежденные экипажи. Некоторые с удовольствием отправились бы в погоню и за остатком английской эскадры. Бокканегра сдержал свои войска и приказал отступить.

Англичане решили, что возьмут реванш на следующий день. Они недооценили хитрость генуэзца: Бокканегра просто-напросто рассчитывал воспользоваться отливом. Он сказал своим помощникам:

Они ждут нас во время прилива. Мы нападем на них при первом отливе, и вот почему. Наши галеры легче. Напротив, их большие нефы, их большие барки тяжелы и сильно загружены. Они не смогут двигаться при малой воде, а мы атакуем их огнем и стрелами.

Пемброк не имел задачи уничтожать вражескую эскадру: будь это так, он искал бы боя при высокой воде. Пемброк пытался войти в Ла-Рошель. Если бы английская эскадра в бою при приливе одержала победу, но потеряла половину кораблей, от нее было бы мало толку осажденным крепостям на гиенской границе. К утру 23 июня английское командование все еще думало, как обойти кастильцев.

Тогда-то Бокканегра и атаковал. Едва вода начала подниматься, он сразу бросил в бой свои галеры, и каждая направила к английскому кораблю брандер с жиром и маслом. Англичане думали, что сражение начнется позже, в час прилива. Они не успели ничего сделать, кроме как открыть бесполезную стрельбу из луков.

Три английских корабля, соприкоснувшись с брандерами, загорелись. Ветер раздувал пожар. В это время бриз дул с берега. Генуэзцы атаковали под ветром.

В трюмах английских кораблей находились кони для армии подкрепления. Почувствовав запах дыма, несчастные животные стали крушить переборки, метаться по пылающим кораблям, ломая деревянный набор. Матросы и солдаты, спасаясь от огня и копыт, бросались в море.

Адмиральский корабль смог вырваться из боя. Его взяли на абордаж; кастильцы захватили на нем несколько человек, за которых собирались взять хороший выкуп. Пленников доставили в Кастилию, приковав попарно к днищу трюма. Одного только графа Пемброка оценили в сто тридцать тысяч франков. Как раз тогда Бертран Дюгеклен, вернувшийся во Францию, уже толком не знал, что делать со своим испанским герцогством Молина; он решил совершить выгодную сделку – уступить это герцогство королю Энрике, который Дал ему герцогство, а король Кастилии взамен передаст ему наместника Эдуарда III. Но Пемброк был беден, как церковная крыса: он не смог найти денег даже для первого взноса в десять тысяч франков. Можно было полагать, что король Англии проявит щедрость ради своего злополучного вассала; ничуть не бывало. Пемброк умер в 1375 г. пленником в одном замке в Пикардии, а Дюгеклен так и не получил ни су выкупа.

Карл V не был заинтересован, чтобы его коннетабль сожалел о том, что больше никогда не вернется в Кастилию. Он дал ему пятьдесят тысяч франков. Дело обернулось к выгоде для Энрике Трастамарского.

Командиры и солдаты освободительной армии

Французы не смогли высадиться в Англии, англичане потеряли военный флот. В конечном счете все должно было решиться на суше – сначала в одной крепости, потом в другой и так далее. Судьба княжества Аквитании будет зависеть от «латников и лучников» из компаний и гарнизонов.

Стратегия французов была проста и объяснялась как привычками Бертрана Дюгеклена, так и самим характером короля. Карл V был врагом ненужных подвигов и предпочитал оценивать – в тиши кабинета или на заседаниях Совета – политическую и финансовую стоимость каждой операции. Итак, никаких больших набегов на территории, которую предстоит завоевать, тем более никаких правильных сражений, в которых за время между первым каноническим часом и повечерием может решиться судьба страны. Конечно, Карл V мечтал о нападении на Лондон, но успех в Лондоне, несомненно, означал бы снятие сразу всех войск, обороняющих Гиень; рискованного рейда на Ажен или Бордо было бы для этого недостаточно.

Таким образом, отвоевание – это десять лет медленного продвижения настоящего фронта путем занятия территорий. Это десятки крепостей, которые терпеливо осаждаешь и систематически занимаешь либо сносишь. Это не молниеносные прорывы в виде рейдов, ничего не дающих в будущем, а методичное перемещение пешек-гарнизонов на шахматной доске из зубчатых куртин, укрепленных мостов и охраняемых перекрестков.

Война велась по мере возможностей, то есть дарований и финансов. Тыл был защищен, снабжение армии обеспечивалось – вспомним Турнеэм – и жалованье выплачивалось вовремя. Вопросы как тактики, так и материально-технического снабжения решались мудро. Стену сохраняли, если ее возможно было защитить и если при ее помощи можно было удерживать окрестную территорию. В противном случае ее сносили, чтобы на нее не мог рассчитывать противник. На крупномасштабные набеги Ноллиса, Ланкастера и Бекингема Карл V и его капитаны отвечали стражей и дозором. Вражескому набегу не пытались противостоять, войска противника не тревожили на флангах. Во всем этом было меньше блеска, чем в «битве», но больше надежности.

Не будем делать вывода об отсутствии стратегии. Реакция в форме пассивной обороны была результатом зрелого размышления. Она означала отказ идти в бой по инициативе англичан. Враг выбирает момент, чтобы напасть, – тот, который даст ему преимущество. Зачем это допускать?

Подобная стратегия не разумелась сама собой, и Карлу V приходилось сдерживать тех, кто даже в его Совете откровенно сожалел о доблестях былых времен. Так, в сентябре 1373 г., во время набега герцога Ланкастера из Кале, было сказано:

Немало баронов и рыцарей Французского королевства и консулов добрых городов шепчутся меж собой и во всеуслышанье говорят, что в том великое неприличие и великое поношение для знати Французского королевства – где имеется столько баронов, рыцарей и оруженосцев, могущество коих так прославлено, – когда они позволяют англичанам ходить, как тем заблагорассудится, и не сражаются с ними.

На это ответил Бертран Дюгеклен, и отголосок его слов услышат также в речах герцога Анжуйского и Оливье де Клиссона:

Те, кто говорит о сражении с англичанами, отнюдь не видят опасности, каковая может из того проистекать. Я не говорю, что с ними не должно сражаться, но хочу, чтобы это делалось при нашем преимуществе, как и они хорошо умеют пользоваться таковым, когда дело касается их.

Эта война, в которой ничто не ставили на ненадежную карту «заветного дня» большого сражения, воплощала в военном искусстве представления короля Карла V о стиле командования. Оправдывая слабым здоровьем тот факт, что он никогда не появляется на передовой, в отличие от отца или деда, он тем не менее всегда был в курсе событий и принимал все решения сам. Он лично контролировал как командирские качества своих капитанов, так и уместность выбранной тактики. Ведя подобную войну – и ведя ее таким образом, – Карл V вовсе не приобретал славы, но возвращал себе королевство.

С этим добрым правлением, как и с доброй войной, свое имя свяжут некоторые верные сторонники короля. Первым из них, конечно же, был Дюгеклен. Вернувшись из Испании в июле 1370 г., он 2 октября был назначен коннетаблем Франции. То в качестве главнокомандующего, то вместе с Людовиком Анжуйским он станет главным творцом отвоевания земель. Оливье де Клиссон тоже в жизни и в бою шел по стопам своего соотечественника Дюгеклена, которого он в 1380 г. сменит на посту коннетабля. Перебежчик из партии Монфора и эксперт по английским делам, Клиссон командовал войсками прежде всего на Западе, в основном в Бретани. Что касается адмирала Жана де Вьенна, который владел землями в графстве Бургундии и стал одним из вождей армии, отвечавшим в то же время за флот, то это был организатор, специалист по осадам, строитель осадных машин.

Не забудем такого посредственного тактика, как Юг де Шатийон, командир арбалетчиков. Этот знатный барон был олицетворением преданности. Таких, как он, в армии Карла V было много. Не хватавшие звезд с неба, но верные и надежные воины, они обеспечивали оборону областей от английских набегов либо военную оккупацию отвоеванных территорий. Так, например, Мутон де Бленвиль, маршал Франции с 1368 г., – на самом деле его звали Жан де Моканши, сир де Бленвиль,[77]77
  Французское слово «mouton» означает «баран» (прим. ред.).


[Закрыть] – стал в Нормандии незаменимым главой постоянного штаба.

Наконец, были принцы. Присутствовавшие в Совете, когда решались вопросы войны и средств для ее ведения, они командовали армиями в Гиени или в Нормандии, став настоящими королевскими наместниками – по должности или фактически, – с тех пор как Карл V находился в центре своих владений, а не в авангарде. За исключением герцога Бургундского, который плохо проявил себя в 1369 г. и которого слишком интересовали дела своих государств (тем не менее в Нормандии в 1378 г. он окажется в рядах королевской армии) все принцы крови худо-бедно играли эту роль генерал-капитанов. Даже Иоанн Беррийский, который при своем племяннике Карле VI станет настоящим центристом в политике и оставит по себе память как несравненный меценат, человек, весьма мало способный к полководческому ремеслу, командовал в годы молодости армией своего брата-короля. Герцог Беррийский в 1369 г. возглавлял армию Лангедойля – земель от Мена и Нормандии до Форе и Лиона. Однако в конечном счете Карлу V надоело зря терять солдат, доверяя командование ими брату.

В качестве военачальника выше ценили герцога Людовика Бурбона. Он почти всегда оказывал помощь зятьям на больших театрах военных действий, если только ему не поручали командовать войсками в местностях, которые было трудно удерживать, таких, как Овернь и соседние земли. Его кузен Жан де ла Марш служил при нем – в Лимуэене, в Марше, в Нормандии.

Тем не менее первое место среди принцев причиталось Людовику Анжуйскому. Молодой человек, который не смог выполнить свой долг заложника в Лондоне, за несколько лет очень изменился. Он был старшим из братьев короля. В этом качестве он долго будет наследником престола, и Карл V увидит в нем регента на случай, если из-за позднего рождения будущего Карла VI возникнет потребность в регентстве. Установив самую странную из связей – через усыновление – с бывшей Анжуйской династией, которая еще царствовала в Южной Италии,[78]78
  В 1380 г. его усыновила королева Джованна I Неаполитанская (прим. ред.).


[Закрыть] позже он возмечтает занять в Неаполя место, которое раньше принадлежало внукам Карла Анжуйского, брата Людовика Святого. Пока что он был по преимуществу наместником брата. Только он обладал большим и прочным авторитетом. Он один или один из немногих имел право проявлять инициативу. Располагая даже собственным штабом, он наравне с королем был вправе набирать компании – теперь говорили «руты», – нанимая их на службу в армии. Его маршалы в Лангедоке играли ту же роль, какую в Лангедойле – маршалы Франции. Не будет преувеличением сказать, что сохранение Лангедока и покорение Гиени были прежде всего заслугами герцога Анжуйского.

Вслед за этими вельможами, которых непрерывная война сделала командирами-профессионалами, армия Карла V тоже парадоксальным образом стала одновременно армией профессионалов, возникшей из распада прежних компаний, и рыцарской армией, воскресшей после трагедий при Креси и Пуатье.

Сменилось поколение. Иллюзии развеялись, и теоретики чести, кодексы которой хранили рыцарские ордены или трактаты по военной казуистике, потерпели полное банкротство. Ни командиры, ни бойцы армии, возобновившей борьбу в 1369 г., не были теми героями, которые в свое время растерялись и были разбиты на берегах реки Клен.[79]79
  При Пуатье (прим. ред.).


[Закрыть] Но они прошли через унижение поражением, пленением короля, расчленением королевства, которое, как все-таки продолжали верить, было основано троянцами отца Анхиза и король которого называл себя «императором в своем королевстве». В бою они проявляли суровость мстителей.

О феодальной армии практически речи больше не было. Конечно, еще прибегали к «общему зову» (semonce generale), чтобы собрать войска, необходимые для быстрого перевода области на оборонительное положение. Но было покончено с ситуацией, когда бароны служили в королевском войске с контингентом, который они были обязаны приводить как держатели фьефа, – контингентом, время службы которого было столь же ограниченным, как и его численность, и который был столь же ненадежен, как сами феодальные союзы. Теперь король нанимал профессиональных солдат, которым он платил и которых содержал. Было покончено с избыточным и бесполезным арьербаном, который, если его удавалось созвать по-настоящему, самим своим появлением надолго подрывал как сельское, так и городское хозяйство. Крестьянам место на поле, ремесленникам – в мастерской, солдатам – в армии. Разве что иногда созывали арьербан отдельной области, чтобы противостоять ограниченной угрозе, как в Руанском бальяже в 1369 г., когда там вдруг появились солдаты герцога Ланкастера.

Это ничуть не мешало набирать в армию баронов – Луи де Сансерр, сир де Понс были такими «наемниками», – и вести сыновей отвоевывать земли, потерянные отцами. Французское рыцарство было не узнать, и Кристина Пизанская воздавала честь феномену своего героя – Карла V:

Рыцарство Франции, словно совсем ослабленное ужасом былых бедствий, было им [королем] разбужено, воспряло и вновь предстало в блеске превеликой смелости и удач.

И добрый рыцарь Фруассар – совсем недавно большой поклонник Эдуарда III и Черного принца – вибрировал в унисон с этим самым французским рыцарством:

Англичане в свое время привыкли говорить, что мы лучше танцуем и водим хороводы, чем ведем войну. Но времена переменились. Они будут почивать и водить хороводы. А мы сохраним свои марки и свои границы.

Если внимательней присмотреться, можно понять, что главным талантом Карла V было умение выбирать капитанов и удерживать их на службе, сохраняя тем самым постоянным состав войск. Капитаны были добрыми рыцарями, выходцами из известных родов, не в традициях которых было пренебрегать военной подготовкой. Конечно, пропаганда исказила образ Бертрана Дюгеклена и лживо выдала его биографию за типичную. Большинство капитанов Карла V училось военному искусству не в драках с мальчишками на перекрестках деревенских дорог. Но король разбирался, кто умеет командовать и кто нет, и без колебаний ставил рыцарей под начало простого оруженосца, если тот показал себя лучшим командиром. Что касается войск, они были опытными и имели навык участия в общих операциях. Благодаря продлению «договоров о найме» король Франции с 1369 г. получал почти постоянную армию. Такое положение вещей его устраивало.

В большинстве капитаны и латники были просто подданными короля, которые шли на службу, потому что земля не могла их прокормить, потому что их сеньория не соответствовала их амбициям, потому что они желали играть роль в масштабе всего королевства. Мотивы графа де Комменжа или Ангеррана де Куси, который командовал своими двумястами латниками, были не теми, что у Бертрана Дюгеклена, прошедшего за пятнадцать лет путь от капитана крепости Понторсон до коннетабля Франции, и не теми, что у каких-нибудь Филиппо Коровы, Бопуаля или Маленького Жана из Лотарингии, которые служили у герцога Анжуйского за десять су в день.

Эти «латники» были выходцами из крупного и мелкого дворянства со всех концов страны и всех уровней общества. Было замечено, что среди них много бретонцев; должно быть, многих земляков подтолкнул пойти на службу Дюгеклен, но Клиссоны или Роганы не нуждались ни в каком рекомендателе. Впрочем, во всем королевстве еще очень живо было представление, что война короля – это дело знати и что для знати естественно жить за счет военного ремесла.

Вассалы в былые времена рассуждали точно так же, когда взамен за воинскую службу получали надежное материальное положение, которое обеспечивал им фьеф. Знать XIV в. не пренебрегала королевским жалованьем, и вполне естественно, что она жаждала таких реальных выгод от войны, как добыча и выкупы. Единственное различие, которое рыцарская мораль делала между благородным латником и разбойником с большой дороги, состояло в том, кого они выбирали в качестве жертвы: одно дело – брать выкуп с побежденного врага, другое – обирать бюргера или крестьянина, угрожая изнасиловать его жену и сжечь его дом.

Численности мелкого дворянства во Франции было вполне достаточно, чтобы предоставить королю пять-шесть тысяч латников, которых он мог нанять самое большее, и две с половиной тысячи латников и тысячу арбалетчиков, которые в среднем образовали постоянные вооруженные силы Карла V, – армию, которая служила круглый год и выходила на смотр каждый месяц, армию, которая охраняла Францию от неприятных сюрпризов.

Незнатные люди, желавшие сделать карьеру в армии, теоретически могли подняться очень невысоко. Они были слугами, сержантами, кутилье. В лучшем случае арбалетчиками. Но Карл V, который лично следил за подбором капитанов и, стараясь обеспечить настоящую оплату солдатам, умел держать в армии только настоящих бойцов, намного выше ценил воинские данные, чем социальное происхождение. В ряды конных латников явно попадали оруженосцы, которые не смогли бы доказать принадлежность к знати. Впрочем, Буало и Бономы[80]80
  В смысле: люди простонародного происхождения (прим. ред.).


[Закрыть] почти не пытались скрывать своего низкого положения, и эта двусмысленная ситуации, выгодная для всех, никого не обманывала. Дерутся они хорошо. Им платят как оруженосцам. К черту право! В армии Иоанна Доброго их бы оттеснили на скромные роли. Как себя проявила эта армия?

Когда после поражения при Пуатье развернулось мощное антидворянское движение, охваченные рвением бюргеры были готовы занять место знати. Но их энтузиазм поутих, едва эти чувства остыли. Кто займется их делами, если они отправятся в поход? Кто заставит работать их подмастерьев? Поэтому бюргеры довольствовались тем, что непосредственно касалось их повседневной безопасности: стражей и дозором. Они тренировались в стрельбе из лука и даже из арбалета с тем большим усердием, что король поощрял братства стрелков и что мужчины там встречались, чтобы поговорить и осушить кувшин красного вина. Иное дело – идти в армию. Пусть знать занимается своим ремеслом…

Значит ли это, что Карл V не набирал иностранных солдат? Конечно, среди арбалетчиков уроженцы королевства встречались редко. Арбалетчики бывали пьемонтцами или тосканцами, провансальцами или лотарингцами, каталонцами или кастильцами и даже немцами. И прежде всего генуэзцами под началом капитанов, носивших фамилии Гримальди, Спинола, Дориа. Было и несколько компаний, конные латники которых – во всяком случае отчасти, ведь военная среда редко была однородной, – собрались со всех концов христианского мира: несколько немцев, несколько шотландцев, несколько валлийцев. Здесь можно было встретить кого угодно, от принца в изгнании до последнего рейтара, и каждый случай был уникальным. Например, случаи графа Энрике Трастамарского или знатного валлийца Оуэна Лаугоха.

Мы уже упоминали его под именем, которое ему дали французы – Оуэн Уэльсский, когда они не называли его просто Ивен. Оуэн был племянником последнего из независимых князей Уэльса, Ллевелина, и в армию Валуа еще при Филиппе VI его привела старинная ненависть к англичанам. Он был из тех, кого англичане не смогли взять в плен при Пуатье. Одно время князь Оуэн отводил душу, воюя в других местах, и несколько раз нанимался на службу в Италии. Но он вернулся, едва услышав, что снова будут убивать англичан. Ему удалось убедить Карла V, что высадка десанта в Англии возможна. Он захватил Гернси, в результате пропустив бой при Ла-Рошели. Он проведет много сражений, пока его не убьют в 1378 г. во время осады Мортаня.

Были главные силы армии, в которые входили конные латники и находящиеся при них слуги и сержанты. Были стрелки (hommes de trait), стрелявшие, вместо того чтобы рубить или колоть: они составляли отдельный корпус, которым командовали свои капитаны и коннетабли – специалисты, а не принцы, – находившиеся под началом командира арбалетчиков Юга де Шатийона. У стрелков было мало общего с латниками. Зато много с моряками: сходное происхождение, тот же тип вербовки, похожее жалованье, даже отдельное место в тактических построениях. Впрочем, разве одно только присутствие арбалетчиков на судне не превращало его, как правило, в военный корабль?

И потом, была артиллерия; в первых боях Столетней войны она участвовала только для шумового эффекта, но она найдет себе применение при осадах. Огнестрельная артиллерия здесь соперничала с прежними осадными машинами – баллистами и требюше, которые еще долго можно было видеть у подножия стен осажденных крепостей. Но пушка имела преимущество как оружие, способное пробивать бреши в стенах и подрывать сопротивление горожан, ломая стены домов. Стреляя в другом направлении, она рушила осадные башни, громила военные лагеря. Она топила корабли, разрушала мосты, перекрывала дороги.

Уже во времена Дюгеклена было невозможно предпринять осаду без нескольких «огнестрельных камнеметов», метавших ядра весом в двадцать-сорок фунтов, и даже отдельных тяжелых орудий, способных метать глыбы по сто или двести фунтов. Литейщики Парижа, Кана или Сен-Ло могли изготовить орудие любого типа, любого калибра. В том числе чудовищные, весившие больше тонны и стоившие, как целый гарнизон. Большинство этих «огненных жерл» стреляло на короткое расстояние ядрами диаметром в дюйм или два, не наносившими значительного ущерба; ничего странного, что многие стратеги пока предпочитали осадные машины рычажного либо пружинного типа и катапульты, которые метали просто каменные глыбы, не нуждались в проверке калибра и никогда не взрывались, убивая собственную прислугу.

Все это в годы отвоевания, которые были и годами неослабных финансовых усилий, обходилось королю от шестисот до восьмисот тысяч ливров в год. Но Карл V не забывал упрека, который столько раз делали его деду и отцу: ресурсы, предназначенные для войны, надо тратить на войну. Он знал, что первая задача, которую в свое время ставили перед собой реформаторские Штаты, состояла в том, чтобы от имени податного населения взять в свои руки использование денег, выделенных на оборону. Растрата средств, полученных от сбора налога, и задержка жалованья столь же закономерно приводят к мятежам, как и к поражениям. И Карл V ввел целый институт военных казначеев, обязанных обеспечивать на самом театре военных действий регулярную оплату войск.

Дошли и до того, что стали систематически выплачивать аванс, пока что ограниченного размера; этого солдатского «prêt» во многих случаях хватало, чтобы во время похода наемник не искал лучшего места.

Так, например, рыцарь Гильом де Борд, служивший со своей компанией с 1 ноября 1369 г. по 1 марта 1370 г., во время службы по контракту получил 12 212 ливров из 14 137, которые ему причитались, то есть 87 %, а в течение следующего месяца – остальное. Через десять лет за службу в Лангедоке в течение лета 1380 г. капитан Колар д'Эстутвиль тоже получил 86 % своего жалованья до окончания кампании. Подобные цифры характеризуют королевскую волю. Они позволяют догадаться о моральном духе войск.

Карл V не только дал Франции армию, регулярно оплачиваемую, а значит, боеспособную. Он вновь упрочил политическую ситуацию, подорванную за двадцать лет скверным правлением Филиппа VI и Иоанна Доброго. Больше не было речи о том, чтобы в обороне какую бы то ни было роль играли представители Генеральных штатов, вся та система, которую ввели в 1355 г. и главным элементом которой были «делегаты». Если король взял в свои руки рекрутирование компаний, то он же организовал и контролировал выплату жалованья. С тех пор в деле восстановления королевства, разрушенного в 1360 г., все зависело от него.