Текст книги "Боль свободы"

Нога все еще болит, и даже сильнее, чем вчера, но смотрится хорошо. Кость должна была уже, если и не срастись, то хотя бы начать срастаться. Впрочем, тут же приходится мысли о ноге оставить. Взгляд быстро перескакивает на вторую ногу, замечая, что на ботинке все еще остается несколько капель пьянящего сока.

От жадности и нетерпения в горло сухим глотком проваливается слюна. Голод хоть и беспокоит, но не сильно, жажда тоже не мешает, а в голове не успевают ожить мысли, как рука уже тянется к капелькам на ботинке.

Сталмир с трудом останавливает себя, притягивает руку обратно, опять сглатывает, пытаясь собрать в голове разбегающиеся мысли. Лес готовится проснуться, уже скоро наступит этот беспокойный час ужаса, когда придется тихо сидеть, ждать, когда неведомые животные затихнут и решат спрятаться обратно в свои норы и укрытия до самого вечера.

Теперь даже страшнее думать о том, что происходит в лесу с наступлением утра и вечера. Птицы, с которыми всего раз пришлось столкнуться, уже разукрасили лицо и руки шрамами. Если бы организм не умел восстанавливаться так быстро, то раны до сих пор бы не зажили. А ведь птицы – это лишь одна небольшая часть всего многообразия звуков, которое рождается ненадолго в короткие мгновения утренней и вечерней прохлады.

Да и этот зверь, чья шкура теперь покрывает ноги. Если бы не армейский нож, то его шкуру не вышло бы пробить даже очень хорошо заостренным копьем. Наверняка, птицы тоже ничего бы не смогли ему сделать. Тем неприятнее видеть сохранившиеся на шкуре животного порезы. Сколько же еще тварей водится там, в глубине леса, и как пережить еще одно утро, не повстречавшись с ними.

С другой стороны, эти рассуждения и помогают вызвать к жизни идею. Черви могут прогрызть шкуру, иначе бы они не вываливались из мяса, когда то жарилось на костре. А вот птицы, остается надеяться, сделать этого неспособны. Иначе, они бы охотились на этих животных, а не на червей.

Беспокоит лишь то, что птицы решились напасть. Значит, добычей покрупнее червяка они не брезгуют, и в итоге цикл мыслей возвращается в начало: если крупная добыча птиц не пугает, значит и шкуру, возможно, они все же могут пробить своими кривыми, скрученными клювами.

Думать, впрочем, некогда, а идея всего одна: спрятаться под шкурой у костра, дождаться, когда голоса животных стихнут, а уже после выбираться наружу. Если шкура сумеет защитить от птиц, то бояться, кажется, нечего…. Кажется. Ведь если один зверь выбрался за границу кустов, то могут найтись и другие, кто решит искать жертву за пределами леса.

Сейчас время уже не оставляет выбора. Есть только эта шкура, костер, тренога, и лес уже просыпается. Укрывшись, Сталмир остается лежать на земле, пытаясь не тревожить ногу, а взгляд даже в темноте, поселившейся под звериной накидкой, пытается отыскать блеск маленьких капелек на ботинке здоровой ноги.

– Черт…, – вырывается опять, но уже шепотом.

Полный недовольства голос обнажает уму его слабость и нежелание терпеть. Лучше бы сохранять трезвость ума, но нога болит, да и… слишком манит эта волшебная радость, такая редкая здесь, на просторах адской планеты.

Звериные стоны, крики, рык, вой – все смешивается в голове непереносимой, отвратительной какофонией. Терпеть их оказывается еще сложнее, когда одновременно приходится бороться с желанием вновь испытать эйфорию чувств, подаренную наркотическим опьянением сока этой странной травы. И, не удерживаясь, Сталмир всего через миг впускает утренний свет под звериную накидку, слегка ее приподняв, ближе пододвигает здоровую ногу, отыскивает глазами капельку, осторожно проводит по ней кончиком пальца, но захватить лишь половину жидкости не выходит.

Капелька тут же липнет к мягкой подушечке грязного пальца. Не успевает она впитаться целиком, как пленник своего желания, Сталмир тут же вытирает остатки о ткань комбинезона, а сам укутывается обратно в шкуру.

По телу мгновенно растекается приятное чувство слабости, а головокружение обманчивой иллюзией внушает сонливость.

– Хе-хе… не спать, – заговаривает мужчина, но тут же закрывает рот ладонью и продолжает уже шепотом. – Ох… черт… тсс….

Звуки снаружи уже и не кажутся такими страшными. Да и, если подумать, нужно только не шевелиться и не издавать звуков. Вчера обошлось, хотя пришлось вечер провести без сознания, и теперь это легко вспоминается, а мысль об этом сразу успокаивает. И все же, остановить свой шепот Сталмир не может, а скоро уже даже и не пытается.

– Думай… не спи, – разговаривает мужчина с собой, улыбаясь и наслаждаясь удивительным эффектом сока неизвестного растения. – Хе-хе. Не так все плохо, да? Эй, могло быть хуже, но ты все сделал правильно….

Мужчину некому одернуть, и он делает это самостоятельно, начиная поворачивать голову то в одну, то в другую сторону, чтобы разделить свои голоса не только интонациями, но и жестами.

– Да о чем ты… соберись. Эй. Радоваться нечему.

Сталмир говорит с хмурым, недовольным, хотя все равно очень расслабленным и спокойным выражением. Затем он поворачивает голову в другую сторону, взглядывает в полутьму иначе, стараясь в очертаниях увидеть силуэт, и отвечает:

– Ну, я хотя бы жив, – отвечает он себе.

Тут же Сталмир вновь поворачивает голову, так же резко изменяя выражение.

– И это все? – спрашивает он с хмурым недовольством. – Да ты лежишь тут, как котлета под соусом.

Затем он опять поворачивает голову.

– Хе-хе. Смешно. Котлета… хе-хе….

– Возьми себя в руки, идиот! – Вдруг отвечает Сталмир на свою же усмешку, и пугается.

Голос прозвучал так, будто это вовсе и не он, будто это кто-то другой разговаривает с ним похожим, но другим голосом. Хотя, наркотик продолжает действовать, а потому испуг почти сразу проходит, сменяется легким беспокойством и удивлением, и продолжает назойливо чесать мысли едва уловимым беспокойством.

– Сам идиот… хе-хе… ха-ха….

Сталмир едва удерживается, чтобы не рассмеяться, но снова внезапно отвечает этот странный, будто чужой голос:

– Радуйся… пока тебя не сожрала какая-нибудь тварь.

Мужчина поворачивает голову, но не улыбается, продолжает хмуриться, хотя его голос изменяется на более расслабленный.

– И что ты предлагаешь? Вылезти и дать бой?

Он снова поворачивает голову и опять хмурится сильнее, начиная говорить не своим голосом.

– Тебе нужно укрытие. И что ты сделал?

Сталмир отворачивается в другую сторону и отвечает себе голосом, полным недовольства:

– Что я сделал? Я выжил! А ты… а ты… черт!

Рассердившись, Сталмир замечает, как действие наркотика быстро начинает ослабевать.

– Да какого черта со мной происходит? – срывается с уст.

Тут же мужчина начинает хмуриться недовольно и сердито, но уже ничего не говорит.

Снова начинает болеть нога. Слабость и головокружение отступают, а мысли начинают путаться. Голоса животных опять начинают беспокоить слух, но все же наркотический эффект еще не пропадает, не исчезает до конца, хотя почему-то становится даже обидно, что он ослаб так быстро.

– Сосредоточься. Думай.

Сталмир лежит с закрытыми глазами и пытается в мыслях повторить все, что нужно сделать, подготовить четкий план, чтобы можно было встать и немедленно взяться за работу.

Пару мгновений спустя он бросает взгляд на ногу, где должны были еще остаться пару капель, но затем хмурится еще сильней, выдыхает, отводит глаза и пытается снова с головой погрузиться в мысли.

Кажется, ничего сложного. Сосредоточившись, удается снова оживить ум и заставить его работать. В первую очередь, нужна вода и еда. Нужно проверить остатки жидкости в чашечке, затем отправиться раздобыть еще сока растений. Если получится, если цветочная чашечка выдержит снова жар дневного солнца, то кипятить сок растения нужно будет в ней, чтобы не ломать других цветов. А затем, нужно будет отправляться искать пищу.

На земле еще должны валяться клыки убитого хищника. Их нужно будет приспособить под стрелы, заплести длинный шнурок из древесных волокон, найти подходящую ветку и сделать лук. Если удастся, то сегодня же можно будет раздобыть и питье, и еду. И останется лишь продолжать собирать жидкость из растений и охотиться, а большую часть времени можно будет потратить на то, чтобы мастерить себе укрытие.

Наконец, звуки начинают постепенно гаснуть. В какой-то момент уже кажется, что прошло не меньше нескольких часов, и что голоса зверей своим невыносимым ревом и воем сейчас уже разорвут на клочки дрожащие в ушах барабанные перепонки, но вдруг становится тише, а затем уже звуки быстро пропадают.

Мужчина тут же выбирается из нагревшегося от ранних лучей солнца покрывала из звериной шкуры, быстро отыскивает взглядом на ровной, песчаной, сухой поверхности земли острые клыки, поднимается на костыль, собирает клыки и торопится спрятаться в тень.

Солнце едва показалось, но уже трудно переносить его жар. Еще нужно подбросить дров в костер, но прежде всего хочется выпить сок. Осторожно Сталмир выпивает лишь половину от того, что осталось в цветочной чашечке, а сам немедленно отправляется в высокий лес, через проход в стене кустов.

Взгляд постоянно сваливается, будто бы нечаянно, на ботинок здоровой ноги, ища на нем заветное мерцание капелек наркотического сока. Еще и часа не прошло, а кажется, будто миновала целая вечность. Едва удается терпеть желание растереть ладонью все капельки, собрав весь сок, но пока еще разум удерживает тело и не дает желаниям собою управлять.

Вскоре новые ветки отправляются в костер. Рядышком, ближе к лесу, в тень растений отправляется небольшая, слегка изогнутая ветка, найденная среди обломков. С ней рядом Сталмир аккуратно укладывает горсть звериных клыков, а сам, выплюнув отвратительный, но небольшой, плотный сгусток безвкусной слизи, решается выпить остатки сока из увядшей цветочной чашечки и, захватив чашечку с собой, отправляется в лес.

Лишь одно удерживает от того, чтобы поторопиться и насытить тело новой порцией наркотика. Нужно собрать цветочный сок, чтобы поставить его кипятиться в треноге. Кроме того, за этим нужно внимательно следить, чтобы сок не выкипел под адским жаром солнечных лучей. И поэтому нужно поторопиться, пока эта незнакомая прежде жажда не доконала вконец.

Снова приходится остановиться и выплюнуть небольшой сгусток противной слизи. Пусть и не имеющая собственного вкуса, но слизь насыщает рот таким ярким, тошнотворным послевкусием, запах которого еще долго будет преследовать в делах, и перебить который совершенно нечем.

Снова в вывалившемся сгустке появляются капельки крови. Теперь уже очевидно, что пить сок даже и таким способом нельзя, но больше ничего не остается.

Начинает преследовать чувство, что все это бесполезно. Сок из растений все равно ведь пить нельзя. Нужно придумать что-то еще, но мозг отказывается трудиться. Кроме того, собирая из чашечек сок, Сталмир начинает злиться так сильно, что сам не замечает, как верхняя губа у него начинает дрожать.

Чувства постепенно закипают, когда приходится бродить от одного цветка к другому, собирая из растений жидкость чуть ли ни по капле. Можно было бы догадаться, что цветы медленно набирают соки, но ум едва не кипит от ярости, и в какой-то момент, не сдержавшись, мужчина с размаха ударяет ладонью по оказавшемуся рядом стволу прочного дерева.

– Аай! – вырывается само.

Рука начинает болеть, но повреждений нет. Нет даже царапины, а боль такая, словно ладонь раскромсало в клочья. Ожога тоже нет. Ничего.

Впрочем, боль в ладони постепенно гаснет. Не проходит минуты, как она начинает жечь, но едва заметно, и становится очевидно, что все это из-за действия наркотика.

На лбу проявляется испарина. Сердце тяжело, но быстро колотится, дыхание становится мучительно сложным, и чувствуется это так, будто бы дышать приходится сознательно – всего на миг стоит отвлечься, как понимаешь, что воздуха не хватает, а легкие сдулись и лежат в груди неподвижно, будто ждут команду.

– Черт… соберись! – выкрикивает Сталмир, потеряв самообладание.

Отерев лоб, он немного успокаивается, но взгляд тут же падает на ботинок здоровой ноги, отыскивает три капли, и при всем старании оторвать взгляд уже не получается.

– Ладно…, – вдруг бормочет мужчина, уже наклоняясь, расплескивая из увядшей чашечки капельки собранного цветочного сока, но даже не замечая этого. – Только одну… чтобы успокоиться… сосредоточься….

Аккуратно, дрожащей рукой Сталмир касается одной из капелек, тут же с удовлетворением закрывает глаза и выпрямляется, испытывая теперь удовольствие даже раньше, чем удается почувствовать эффект. А как только появляется слабость и головокружение, на лице против воли расцветает улыбка.

Чувство совсем не такое, как раньше. Голова едва кружится, слабость приятным теплом разливается по телу, но даже нога не перестает болеть. И мгновенно Сталмир начинает злиться еще сильнее, тут же снова наклоняется, цепляет кончиком пальца еще одну каплю, растирает ее между подушечками двух пальцев, а затем тело мгновенно пронзает широким спектром разных чувств, что с трудом получается устоять на ногах.

На лице всплывает пьяная улыбка, из цветочной чашки в руках снова вываливаются капельки сока, но удается все же сохранить равновесие и двинуться в обратном направлении.

Тяжелее всего оказывается дойти до лагеря, успевшего обрасти хотя бы парой заметных черт. На солнце, у костра валяется усохшая шкура, рядом стоит хлипкая тренога, которую с трудом можно передвигать, чтобы болтающиеся ножки не развязали шнурок и не развалились.

Приходится много сил потратить на то, чтобы установить треногу вблизи кустов, рядом с тенью низкого леса. Там уже на нее помещается чашечка с соком, из которой Сталмир проливает еще несколько капель, совершенно об этом не печалясь, а затем остается только дождаться, когда жидкость вскипит и отодвинуть треногу в тень, подмышкой опираясь на костыль.

Да и думать становится легче.

– Знаешь, что? – вдруг поворачивает мужчина голову вправо. – Я уже все придумал. Я знаю… хе-хе… знаю.

Затем он быстро нахмуривается, поворачиваясь в левую сторону.

– Это не сработает.

– Ха-ха, – посмеиваясь, оборачивается мужчина вправо. – Еще как сработает.

Закрыв глаза и миг помолчав, он пытается заглянуть в чашечку, но следов кипячения не замечает и отклоняется назад, снова прячась от солнца.

– Знаешь, что я сделаю? – продолжает Сталмир, лишь немного повернув голову вправо, и разглядывая кусты. – Я сделаю из листьев навес. Ха-ха. Понимаешь? Черт… как я сразу не догадался? Эх!

Он замолкает, оглядывается, улыбаясь, пытается стоять ровно, а бодрая улыбка не желает слезать с его лица.

– Вот здесь, – указывает Сталмир пальцем на землю рядом с костром. – Сделаю навес… хе-хе… с откосами… уф… черт… вода… вода будет стекать… то есть, будет нагреваться… то есть, испаряться… да… и стекать… в цветки….

Перед глазами начинают мелькать цветные картинки, а в следующий миг возникает такое чувство, будто по голове ударили молотком. Тут же мужчина открывает глаза и видит, как из цветочной чашки выпрыгивают капельки бурлящего сока.

Ничего не говоря, Сталмир тут же хватается за треногу, успевшую сильно нагреться. Впрочем, дерево не обжигает руки, остается теплым, хотя простояло на солнце дольше необходимого. И уже от этого, стоило всего лишь подвинуть треногу, вновь появляется слабость и отдышка, и хочется прилечь, уснуть и как следует отдохнуть.

– Нет… многовато, да? Ха-ха.

Мужчина поворачивается в сторону низкого леса, стоя как раз рядом с полосой кустов, огораживающих лес другой, высокий, а потом он поворачивает голову, замечает лежащую на земле шкуру, о которой успел забыть и, не раздумывая, бросается под солнечные лучи, чтобы спасти шкуру от их воздействия.

Жаркое солнце, обжигая кожу, чуть не сваливает с ног. Едва удается двигаться, чтобы не свалиться на землю. До тени Сталмир добирается с таким трудом, что даже забывает улыбаться, опирается на сломанную ногу, но ничего не чувствует, а едва оказывается в тени, как тут же падает на землю и долго не может отдышаться.

– Чеееерт…, – протягивает мужчина с выдохом, едва сумев успокоить биение взбесившегося сердца.

Действие наркотика тут же начинает слабнуть, но пока оно не исчезает окончательно, взгляд замечает на ботинке здоровой ноги еще одну, последнюю капельку вязкого, травяного сока, и тут же пальцы схватывают ее, растирают подушечками, а легкое головокружение и приятная слабость гонят прочь не успевшую пробудиться в сердце злобу.

Становится легче, но в то же время появляется чувство, что наркотика уже мало. Сталмир почти сразу начинает тереть ладонью бедро, надеясь, что капельки жидкости, которые он отирал о штанину, все еще не испарились и впитаются в кожу. И отчего-то становится легче. Правда, нельзя с уверенностью сказать, подействовал ли наркотик, или же самовнушение, но в любом случае, теперь удается забыться и продолжить работу.

Необычный травяной сок уже не действует так сильно, как раньше. Эффект едва чувствуется, а настроение, хотя его пока удается контролировать, медленно теряется в бурлящем вареве разбухающей внутри злобы. И пока она не захватила разум, пленник Асумгарда начинает действовать.

Новый шнурок удается раздобыть довольно быстро. В этот раз ведь уже ясно, где его искать и как именно нужно отрывать от древесной коры волокна. Хотя, уже за это короткое время, действие наркотика проходит, руки начинают слегка дрожать, но удается заплести тонкую, плотную веревочку прежде, чем ум охватывает неудержимая злоба.

Не проходит еще даже половины дня. Это только первые мгновения кажется, будто можно вытерпеть эту наркотическую жажду, но растения уже подчинили себе чувства и волю мужчины. Взгляд Сталмира постоянно бросается в сторону, а в мыслях слепящим пламенем горит мысль все бросить и отправиться за наркотиком, только чтобы эти мысли перестали разрывать голову, чтобы можно было успокоиться и продолжать работать.

Впереди как раз такая неприятная работа. Как назло. На концах изогнутой палки нужно еще сделать надпилы, чтобы натянутый шнурок не съезжал, а в голове только злоба и жажда. Снова ноет болью нога, хотя уж теперь-то точно должна была зажить. Уже через пару дней на ногу можно будет наступать, и совершенно очевидно, что болит она только из-за действия наркотика, а вернее, из-за того, что он уже никак не действует.

Появляется отдышка, на лбу выделяется пот, становится ужасно душно, и все вываливается из ослабших рук. Даже нож падает несколько раз на землю, и только чудом удается не испортить заготовку для лука. Впрочем, сделать с ней что-нибудь полезное тоже не получается, и когда глаза начинает застилать туман, а отирая рукавом пот, не удается мутный взгляд прояснить, мужчина откладывает ветку в сторону и хватает костыль, пытаясь подняться.

Не заботясь об аккуратности, Сталмир бросает ветку, шнурок и клыки прямо на земле, где он сидел, пытаясь смастерить оружие. С трудом поднявшись, чувствуя, как боль из ноги пульсом прошибает в теле каждый нерв.

Голова перестает соображать, а туман все сильнее застилает глаза. Мелькает в голове мысль, что наркотик не может действовать так сильно и так быстро, но тут же она пропадает в неразборчивом мычании, заменившем уму его привычные мысленные диалоги.

Сознание начинает играть с миражами, и вдруг начинает казаться, что рядом кто-то есть. Сквозь туман в глазах едва удается что-то разглядеть, но где-то впереди, над землей что-то мелькает, чей-то размытый силуэт. Сталмир тут же достает нож, с трудом открепив его от магнитной подушки, но тут же роняет его на землю.

Едва до сознания доходит, что произошло, как мужчина тут же роняет костыль, опускается на колено здоровой ноги, руками начинает рыскать по земле, но никак не может отыскать лезвие.

Ум мгновенно начинает трезветь, и легче от этого не становится. В глазах по-прежнему стоит туман, руки дрожат и едва шевелятся, тело не слушается, двигаться получается с трудом, но сознание быстро понимает, что потерять нож сейчас – значит потерять надежду.

Больше нет ни единого инструмента. Без ножа каждое дело, и без того сложное, будет сложней в несколько раз, а то и на целый порядок.

Что-то падает рядом с громыхающим, раскатистым, низким звуком. Будто эхо огромного барабана, слышится постепенно затихающий гул, и от ужаса этого звука едва не останавливается сердце.

Ослабленное наркотиком сознание не сразу понимает, что все это иллюзия и на самом деле звук не может быть таким громким, но какой-то звук все же был, и уже это не дает покоя чувствам, наполняя сердце тревогой и ужасом.

Руки судорожно ощупывают землю, дрожа от страха еще сильнее. Чувство времени совершенно исчезает, и через миг уже кажется, что прошло несколько часов, а затем внезапно ощущение изменяется на противоположное, и время представляется короткой вспышкой, занявшей не больше секунды.

Вдруг, рука вляпывается во что-то мокрое. На миг застыв Сталмир убирает ладонь из плотного ряда низкой травы, а через миг уже чувствует, как туман рассеивается с глаз, и зрение постепенно возвращается в норму.

К руке успевают прилипнуть капельки вязкого сока. Едва взгляд успевает проясниться, как уже кружится голова, появляется слабость, но хотя бы руки перестают дрожать и теперь можно видеть.

Впереди расстилается зеленый ковер травы, взгляд отыскивает неподалеку упавший на землю нож, а рядом, дальше еще на пару шагов, валяется сломанная ветка.

В короткий миг ясности, мужчина успевает сделать немного. Тут же он вытирает руку о штанину, боясь, что такое количество сока может оказать слишком мощный эффект, а следом начинает ползти к ножу, захватывает по пути костыль, цепляет оружие на пояс, хочет подняться, но уже начинает действовать наркотик, мгновенно сваливая в глубокий, наркотический сон.

Вновь начинают плясать перед глазами яркие картинки. Смесью бесформенных красок, они мешаются в непрерывном турбулентном потоке, рождая странные, абстрактные рисунки, завораживающие сонный ум. И это продолжается так долго, что уже сквозь сон ум заражается беспокойством и страхом, вспоминая действительность, в которой дело неминуемо идет к вечеру.

Краски сонного царства начинают мрачнеть, а в уме просыпаются живые, сознательные волнения. Если пролежать без сознания слишком долго, то уже можно никогда не проснуться, и ум бунтует уже сквозь наркотический сон, желая пробудиться, чтобы спастись.

Сталмир открывает глаза, медленно осматривается, но взгляд еще застилает сонная пелена тумана. Разглядеть можно только то, что уже начинает темнеть. Здесь, в лесу, темнеет быстрее, чем на открытой местности, но это уже указывает на то, что вечер близок, и нужно скорее выбираться к костру.

Тело настолько ослаблено, что едва удается ползти. К счастью, из-за наркотика хотя бы не чувствуется боль, и нога не мешает передвигаться. Встав на колени, пытаясь удерживать локти, норовящие согнуться и уронить голову на землю, Сталмир ползет в сторону лагеря, с трудом пытаясь не сбиться с пути. А к тому же стараясь не дать себе забыть, что нужно подкинуть в костер дров, а иначе до утра он уже затухнет.

Вернуться удается раньше, чем наступает вечер, и лишь тогда получается выдохнуть и успокоить взволнованное сердце. Челюсть без спроса отвисает и едва получается ее закрыть, выронив несколько вязких капель слюны прямо себе под ноги. Сталмиру приходится так и ползти в лес, оставив костыль, чтобы собрать дров.

Это превращается в настоящее испытание. Веки так и валятся на глаза, и сонливость проходить никак не желает. Трудно просто удержаться и не заснуть прямо на земле, вдали от костра, в пределах высокого леса. Да к тому же ослабевшими руками едва получается собрать дрова. Руку обжигает, но приходится терпеть. Хватая все ветки подряд, какие только попадаются под руку, мужчина бросает их в сторону костра, не в силах швырнуть палки дальше, чем на два метра, затем ползет дальше, снова бросает ветки ближе к костру, снова ползет, и когда оказывается рядом с костром, то уже просыпаются ужасные, до сих пор неизвестные звери, галдящие постоянно хором бесчисленных голосов.

Вспоминается, что нужно достать из тени шкуру, чтобы укрыться ей от птиц, да и от ночного холода, от которого огонь защищает лишь частично. Возникает мысль оставить эту идею, но беспокоит возможность того, что шкура может испортиться. Наконец, ее могут прогрызть какие-нибудь черви, а шкуру наверняка можно как-нибудь приспособить и терять ее не хочется.

К счастью, действие наркотика успевает немного ослабеть за время дня. Сталмир торопливо проползает с отвисшей челюстью к ближайшему дереву, возле которого валяются ветка, шнурок, звериные клыки и шкура, сваливает все на шкуру и волочет ее к костру.

Добравшись до огня, мужчина тут же сваливается на землю, натягивает на себя шкуру, дав заготовке, шнурку и клыкам просто ссыпаться с нее рядом, а сам мгновенно засыпает, едва успев завалиться на бок.

Просыпается он лишь утром, когда звериные голоса еще галдят, но уже начинают пропадать, на миг взволнованно оглядывается, лишь затем сознает, что все еще жив, что сознание еще не замутнила жажда наркотического опьянения, с облегчением вздыхает и с трудом пытается думать, уже чувствуя, как злоба и наркотический голод неосторожно перемешивают мысли в кашу.

Жутко хочется пить и есть, но об этом можно только догадываться. Чувства затупляются этой странной жаждой, быстро ставшей частью обыденности. Хочется немедленно, первым же делом отправиться в лес, найти поляну густой травы, сунуть в нее руку и просто уснуть, надеясь проснуться лишь тогда, когда все уже окончится. На миг даже кажется, что можно было бы и вовсе не просыпаться. Лечь прямо там, прямо на зеленом ковре травы и видеть сны, пока опьяненное тело не истратит все силы, позволяя сердцу остановиться и, наконец, отдохнуть….

Лишь на миг эта мысль кажется благостной, но после сознание мгновенно себя одергивает. Намеренно прикусив губу, Сталмир будто наказывает себя за такие мысли, а затем, прислушавшись, снова продолжает думать.

Вода, еда, укрытие. Нужно сделать так мало, чтобы, наконец, обеспечить себе безопасность. И в то же время нужно сделать очень много. Даже с водой все не так просто. Эта идея, пришедшая недавно, во время разговора с самим собой, кажется не такой плохой. Сталмир еще раз пытается обдумать, возможно ли сделать из листьев ядовитых растений навес, чтобы на солнце под ним испарялся сок растений, очищая влагу от примесей. Кроме того, чтобы добыть еду, нужно закончить делать лук, а чтобы построить укрытие, нужно будет сделать и того больше.

И всему мешает эта чертова трава. Эффект слишком мощный. Нужно скорее избавиться от привычки, и остается лишь надеяться, что наркотик не успел уже вызвать сильную привязанность. Сталмир тяжело вздыхает, сознавая, что без еды и воды он не сумеет протянуть и несколько дней, а значит, придется снова идти в лес, снова использовать травяной сок, просто чтобы набрать хоть немного запасов, а после спокойно переждать наркотическую ломку.

В идеале, лучше бы сначала приготовить еще и укрытие и построить навес для сбора воды. Нужно только не переборщить с наркотиком. Одна капелька – и все.

Звуки уже затихают, и можно идти. Сталмир тут же поднимается, еще не растратив от ломки силы, чувствует слабость, но догадывается, что истощен.

К счастью, за ночь ничего не происходит с цветочным соком в чашечке на треноге. Да и чашечка не разваливается, хотя уже прошло больше дня. Это немного поднимает настроение, но внутри уже кипит недовольство и злоба, отнимая все приятные чувства, и пробуждая жадный голод наркотического пьянства.

Приходится торопиться и идти в лес. Лишь бы на пути не встретить животных. Зато, уже получается слегка опираться на ногу, почти не испытывая боли. Да и трудно сказать, болит ли нога сама по себе, или ноет вместе со всем остальным телом от ломки.

Как бы там ни было, сейчас это слишком опасно, ни в коем случае нельзя терпеть ломку сейчас, когда нужно сделать так много. По крайней мере, мысли назойливо убеждают в этом буквально на каждом шагу. А когда Сталмир отыскивает в лесу травяную поляну, быстро пройдя по уже заученной тропе, глаза уже начинает застилать туман, и потому мужчина собирает быстро первую попавшуюся на глаза каплю сока, даже не раздумывая.

Ничего не происходит. Совершенно. Одной капли уже становится за такой короткий срок мало, и ломка продолжается. Сталмир немедленно хватает вторую капельку, опять не уделяя внимания раздумьям. Затем взгляд немного проясняется, но следом мысли захватывает ярость, потому как заветная, благостная слабость и приятное головокружение все равно не желают появиться.

Все прежние мысли забываются. Узник дурмана, Сталмир хватает еще одну каплю, растирает подушечками грязных пальцев, ждет несколько мгновений, берет еще одну каплю, и когда появляется легкое головокружение, он уже забывает, сколько капель растер на пальцах.

Впрочем, Сталмир и не пытался считать. Только сейчас, немного ослабив жажду опьянения, удается подумать.

– Нет. Так тоже нельзя, – рассуждает мужчина вслух, не заботясь о том, что проговаривает мысли. – Эта дрянь слишком сильная. Думай… давай же….

Покрутив головой, осмотревшись, приметив, что нога уже действительно перестала болеть, Сталмир поднимается на костыль, пробует наступить на сломанную ногу, чувствует легкую, едва заметную боль, но теперь позволяет себе упереть носок в землю и немного расслабить истощенное постоянной нагрузкой бедро.

Сразу после он начинает осматриваться.

– Вода. Еда. Укрытие, – повторяет Сталмир, опять заговорив вслух. – Нужно сделать навес, укрытие, приготовить мясо и избавиться….

Мужчина замирает, опускает глаза вниз, лишь сейчас осознав, что разговаривает с собой. Внезапным испугом обрушивается на него чувство неописуемого ужаса, когда Сталмир вдруг понимает, что мнимая трезвость заставляет его думать, будто он трезв, и лишь слегка подвержен действию наркотика, когда на самом деле его действие проявляется уже в неспособности контролировать даже собственный голос.

– Черт… черт! – вскрикивает Сталмир, беспокойно оглядывается, мотает головой, сжимает зубы, а потом выдыхает. – Ладно… вода, еда, укрытие… а потом ты. Вот увидишь, я тебе не дамся.

Подумав немного, Сталмир развязывает один из шнурков, держащих шину, оставив лишь два, а затем подходит к травяному ковру, берет шнурок за самый кончик, вздыхает и наклоняется.

Несколько минут он старательно водит шнурком по травяным стручкам, пока тот весь не оказывается облеплен липкими капельками травяного сока. Затем, не прикасаясь к шнурку и продолжая держать его пальцами, мужчина отправляется назад к костру, в мыслях подготавливая себя к тяжелой борьбе.