Текст книги "Боль свободы"

По некоторым шрамам можно угадать, что их нанесли чьи-то когти. На шрамах порезы от трех когтей, на лапе животного четыре, но наверняка не сказать. Один из когтей небольшой, и это могли сотворить со зверем его собратья.

Некоторые шрамы явно от клыков. И, рассмотрев их, можно догадаться, что это наверняка следы укусов таких же, или очень похожих хищников. Треугольные следы челюсти легко угадать по следу, ровно такой же челюсти, как у этого убитого зверя.

Вообще, если вспомнить, у Сталмира дома был питомец. Давно. Он был, а потом его не стало, вот и вся история. Тогда, еще юношей, Сталмир редко с ним говорил, да и общался только командами, и потому сейчас, если бы только на миг он отвлекся от своих мыслей, Сталмир бы сам удивился тому, с какой душевной простотой жаждут его чувства вырваться словами, не давая и шанса себя удержать.

– Значит, ты тоже не прижился, а? – печально улыбается Сталмир. – Я тебя понимаю, дружок. У меня тоже есть шрам. Просто его… не видно.

Совершенно внезапно убитого зверя становится жалко, а слова продолжают без спроса появляться, уже не накапливается во рту слюна, и приходится собирать волю в кулак, чтобы продолжать разделывать тушу.

– Ты просто хотел выжить, да? – продолжает Сталмир, разделывая тушу, и заглядывая животному в глаза, еще, кажется, живые от игривого блеска костра, отражающегося в них капризным танцем нервного пламени. – Ты уж не держи зла… я….

Сталмир вдруг останавливается, перестает говорить, отирает лицо рукавом, на миг отворачивается, а потом, скривив злобную гримасу, сердясь на себя за разговор с мертвым животным, за это незнакомое, странное и нелепое сочувствие, он снова берет нож и старается хладнокровно разделать тушу.

Шкуру оказывается легко снять. Голову приходится оставить, а мясо срезать прямо так, с тела, положив на развернутую на земле шкуру.

Дело идет медленно. У зверя оказывается очень плотное, тугое мясо, и уже сейчас можно догадаться, что жевать его, даже хорошо прожарив, будет непросто.

Расстраивает то, что приходится отказаться от идеи разделать тушу полностью, вытащить кости и попытаться вырвать клыки. Сперва нужно как-то зажарить мясо на открытом огне. Приходится насадить его на копье, которое все равно не годится, чтобы служить оружием, вкопать его тупой стороной в землю рядом с костром, сделать насечки и распушить палку, чтобы мясо не съезжало, а затем проворачивать кусочки на палке ножом, дожидаясь, когда они приготовятся.

А ночь уже становится настолько холодной, что даже у костра едва получается согреться. Остается надеяться, что мясо приготовится. Впрочем, не проходит минуты, не успевает Сталмир отвлечься и попытаться достать из тела зверя хотя бы клыки, как от одного из кусков мяса что-то отваливается и падает в костер.

Взгляд едва не поворачивается к телу зверя, когда это происходит, но следом, не боясь жара костра, Сталмир тут же наклоняется ближе и присматривается. Что-то происходит. В кусочках мяса что-то шевелится, и уже становится страшно даже подумать, что мясо окажется несъедобным.

А из другого кусочка мяса уже выползает маленький, отвратительный червяк. Спасаясь от жара, он выбирается наружу, сваливается в костер, начинает извиваться, а потом медленно успокаивается и быстро исчезает, смешавшись с углями. Затем, из мяса выползают еще несколько червячков, тоже падают в костер, затем еще несколько. Их вываливается штук десять, и только потом черви перестают выбираться из жарящихся на костре мясных кусочков.

Тут же Сталмир оборачивается в сторону зверя. Подумав всего миг, он хватает костыль и начинает сталкивать звериную тушу со шкуры, уже забыв про те мимолетные чувства, внезапным, пламенным жаром недавно вспыхнувшие в груди.

А едва зверь оказывается на земле, Сталмир тут же бросается осматривать шкуру, надеясь, что на ней нет червяков. Следом, он тут же осматривает руки, ощупывает лицо и шею, и не успокаивается до тех пор, пока уже с мяса не начинает медленно капать сок.

От безысходности разум наполняется злобой. Придется есть, когда мясо будет готово. Копаться в останках животного и пытаться достать кости и вовсе не хочется, особенно теперь. Эти черви все умудряются изгадить. И все же, прежде чем снять с палки мясо и начать его разжевывать, Сталмир все же пододвигается к телу зверя, терпя жуткий холод, и начинает бить рукоятью ножа по треугольной челюсти, стараясь раздобыть хотя бы несколько клыков.

Минут десять проходит, как руки уже устают, появляется отдышка, и приходится бросить затею. Нужно поесть, да и сидеть еще дольше не стоит. И холод вдали от костра слишком быстро ослабляет и сковывает движения. Так что Сталмир, даже не пытаясь искать на земле отколотые клыки, возвращается к костру.

Мясо зверя, несмотря на голод, теперь уже не кажется таким привлекательным, не рождает того животного аппетита и желания разгрызть его хоть бы даже и сырым. И все же, пусть голод слегка притупляется чувством отвращения, терпеть его хочется еще меньше, и стоит это принять, как во рту опять накапливается слюна, нож снимает один из кусочков, и зубы тут же вгрызаются в горячее, обжигающее мясо.

Проходит, наверное, минут тридцать, не меньше, прежде чем удается разжевать и проглотить всего один кусок. Зато, оставшееся жариться дальше мясо, хоть и подгорает, но становится мягче, и его удается разжевать быстрее. И потом, набив живот, Сталмир уваливается на спину, и с таким удовольствием выдыхает, что тут же забываются все недавние проблемы.

Нога еще болит. Зато, смакуя оставшееся во рту мясное послевкусие, удается на миг отвлечься и почти забыть о боли. Снова пробуждается решимость и уверенность, какой еще не было с суда. Глядя на черное небо, забыв на миг невзгоды, внезапно скорчив довольное, сердитое лицо, Сталмир вздергивает руку и посылает в небо характерный жест, старясь со всей чувственностью передать свое презрение тем, кто там, за чернотой космического простора, живет на его родной планете, терпит гнет Федерации и даже вообразить не может, сколько испытаний готов выдержать Сталмир, чтобы однажды пробудить и в других живущий в его сердце дух истинной свободы.

И следом, веки мгновенно тяжелеют. Полный живот не дает удобно отдохнуть, но сейчас от этого невольно появляется улыбка. Наконец-то, все уже позади. Самое тяжелое испытание пройдено. Даже если придется еще несколько дней прожить без еды, то это ничего не изменит. Теперь уже снова просыпается ум и таившиеся в его глубине знания, обещая с завтрашнего дня навсегда изменить жизнь на этой планете, во что бы то ни стало подчинить ее своей воле.

Снова жар слепит глаза. Миг растерянности встречает жаркое утро, но затем Сталмир мгновенно пробуждается, вскакивает и начинает оглядываться.

Солнце уже жарит и нужно быстрее укрыться от него в тени леса. Благо, что здесь можно не лезть через кусты в высокий лес и пройти вдоль них, спрятавшись за невысокими деревьями низкого леса.

Снова на лице проявляется улыбка. Живот довольно урчит. Этим утром несказанно повезло, что рядом не оказалось птиц или еще каких-нибудь тварей, которые начали бы раздирать тело прежде, чем его отпустила ночная скованность.

Голод не беспокоит. Нога еще болит, но не искривлена, а значит, должна уже начать срастаться. В лучшем случае, к вечеру следующего дня нога уже будет в порядке. Ходить, конечно, без костыля на ней еще будет нельзя, но в случае чего уже можно будет двигаться гораздо быстрее, и это несказанно радует.

Теперь вперед, только бы не ждать. Разум включается в работу мгновенно, и взгляд начинает рыскать кругом, ища подсказки.

Туша зверя на солнце уже разлагается, и так же быстро, как тела птиц. Пар, наверняка отдающий зловонием гнили, вместе с плавленым от зноя воздухом поднимается вверх. Костер спокойно горит. Дров в нем больше обычного, так что можно даже не беспокоиться до вечера. Нужно будет натаскать еще дров, но прежде всего есть гораздо более важные дела.

Передохнув всего миг и осмотревшись, не найдя в округе ничего полезного, Сталмир отталкивается от дерева, опирается на костыль, и теперь его взгляд обращается к низкому лесу.

Среди цветущего, непривычного разнообразия планеты, особенно выделяется его пустынность. Растений здесь не так много, как может показаться. Растут они в основном вблизи деревьев, но между стволами большие расстояния, и можно легко пробраться даже на костыле. Ждать некогда и нечего. Пора. И Сталмир начинает продвигаться в лес, осторожничая и постоянно осматриваясь.

В округе спокойно. Животного, которое научило пить из растений, не видно. Хотя, оно, наверное, не выходит к окраине. Здесь не видно этих цветов с продолговатыми чашечками. Раздумывая об этом, Сталмир начинает двигаться увереннее, а рука почти перестает дергаться в сторону ножа, закрепленного на поясе.

Стараясь отыскать цветы, Сталмир продолжает двигаться вглубь леса. Иногда ветер раскачивает кроны, и сквозь них прорываются жаркие солнечные лучи. За мгновение они успевают начать обжигать, хоть и не оставляют на коже следов.

Вокруг никого, и такое спокойствие, такое молчание, что становится иногда жутко. А когда от ветра листья или кусты внезапно шелестят, тело каждый раз тут же напрягается, не желая поверить, что эта дневная безмятежность не чудится еще усталому сознанию.

А вскоре уже появляется знакомая песнь журчания. Там ядовитый поток несет сквозь русло обжигающее течение кислотной реки. Стоит только вспомнить, как хотелось окунуть в нее голову, как становится жутко и неприятно продолжать воображать, чем это могло бы обернуться.

Здесь уже растут знакомые цветы, и Сталмир встает, чтобы осмотреться.

– Ну и где ты? – шепчет он едва слышно. – Уже напился?

Его голос не расслышать. Стоящий всего в полушаге собеседник, и тот бы не услышал голоса Сталмира, но он и не затем родился, чтобы достигнуть чужого слуха. И тут же Сталмир замирает на миг, познав неприятное чувство осознания своего сумасшествия.

Думается, что, может, это планета сводит так с ума, но говорить с собой – это кажется едва ли ни последним уступом перед пропастью безумия. И тут же Сталмир уже собирается рвать цветы, чтобы исполнить свою затею.

Вдруг, что-то его останавливает. Сталмир замирает и оглядывается, а затем идет вдоль реки. Он движется в направлении того места, где впервые увидел живое существо, где недавно срывал цветочные чашечки, желая скорее напиться. Он идет, хмурится и старается побороть в себе желание заговорить. Это удается легко. Стоит занять ум работой. А вскоре и рукам тоже найдется дело.

Цветы, которые Сталмир оборвал в первый раз попав в это место, так и валяются на земле. Подсохнув, они остаются целыми, даже выглядят свежо, хотя прошло уже…. Не удается вспомнить точно. Кажется, день, максимум два. Значит, план должен сработать.

Не медля, Сталмир разворачивается и идет обратно. Важнее всего экономить время. Повторяя про себя эту мысль, он старается двигаться быстро, насколько может, но в то же время осторожно, чтобы не тревожить ногу. Прежде всего нужно разобраться с растениями, а после заняться укрытием, и в голове уже варятся мысли о том, как именно это сделать.

Сорвав всего один цветок, Сталмир возвращается обратно. Цветок приходится оставить на земле, втолкнув между стволов растений, чтобы не пролить сок. А затем, вместо того, чтобы пить чистый сок, Сталмир отправляется уже в высокий лес, проделав в кустах широкий проход, и начинает собирать там самые длинные и ровные ветки, какие может найти.

Спустя всего полдня дело уже приходится бросить. Собрав несколько веток, осужденный возвращается к границе тени и опускается на землю, чтобы дать ноге отдохнуть.

Строить укрытие с переломанной ногой не стоило и пытаться. Удалось найти и дотащить до костра несколько веток, но на укрытие этого точно не хватит. Из них даже каркас не собрать. Впрочем, этого и не нужно.

Солнце уже в зените и скоро покатится к горизонту дальше, а значит, тень от низкого леса будет расти и нужно торопиться. Оставленная среди растений цветочная чашечка, тут же отправляется на открытое солнце, после того, как для нее из трех палок сооружается варварский пьедестал.

Приходится выйти на солнце, чтобы вынести и установить палки, а затем и цветочную чашку, но удается схитрить. Вдоль линии кустов можно пройти в тени, рискуя подцепить жуков, но зато не давая солнцу изжарить кожу до хрустящей корки. Затем, чуть дальше, на миг высунувшись из тени, Сталмир выставляет палки обеими руками, стараясь вытянуть их подальше, высовывается из тени, и в тот же миг солнце опаляет нос.

Он терпит. В подмышку давит кривая палка, заменившая костыль, нога болит, но слишком важно в этом месте обеспечить себе чистое, безопасное питье, а потому Сталмир продолжает.

Он, как и все его действия, как даже это странное, маленькое сооружение из палок – все это выглядит очень странно и непривычно, на фоне дикой, бедной, жестокой природы Асумгарда. Инопланетное вмешательство осужденного в мирное течение жизни мгновенно оставляет следы.

Сталмир возвращается назад, прячась в тени кустов, чтобы взять чашечку растения с цветочным соком и установить на пьедестал из трех скрепленных шнурком палок, а сам думает о том, какой след оставил он на этой планете. Кучку угля, которую рассеет ветер, если еще не рассеял, и этот кривую треногу из палок. Сделал ли он настолько много на родной планете, чтобы заслужить такое наказание? Эти мысли навязчиво прилипают к оклемавшемуся от голода уму.

Впрочем, как только чашечка с соком растения оказывается установлена вверху самодельной треноги, глаза инопланетного странника, чуждого миру Асумгарда, тут же уставляются на цветок.

Кажется, он даже не моргает. Сталмир ждет в тени, что произойдет, выдержит ли растение жар солнца. За цветком, на фоне красной, вечно раскаленной пустыни, с таким жаром плавится воздух, что не проходит нескольких минут, как уже начинает кружиться голова. Затем, чашечка начинает медленно усыхать, но взгляд это различает, и Сталмир вздрагивает, едва не наступив на больную ногу.

Инопланетный гость даже поднимает руки, уже подумывая о том, чтобы схватить цветок, шевелит пальцами, но руку так и не вытягивает. С опаской глядит он на усыхающую, вянущую на солнце цветочную чашечку, но не трогает до тех пор, пока через край цветка не начинает вываливаться капельками булькающая, закипевшая на солнце жижа.

Тут же Сталмир, опираясь на костыль, выходит на солнце, терпит ожоги, щурится, но хватает треногу, переставляет в тень, и только после скрывается от яркого солнца в тени кустарников.

Ждать нельзя. Жижа в цветочной чашке еще булькает, но можно попытаться оттащить треногу вместе с горячим растением к костру. За это время там уже стала появляться тень, а солнце продолжает катиться по небосводу дальше и скоро у костра уже будет не так жарко.

Хотя, времени это занимает больше, чем можно было подумать. На костыле, с ногой, которая продолжает болеть, приходится двигать треногу обеими руками, затем обходить ее на костыле и снова двигать, стараясь не расплескать из чашечки остывающий сок.

К тому времени, как Сталмир добирается до костра, тень от леса уже доползает до разложившейся туши. Коснувшись пальцем чашечки, инопланетный гость Асумгарда тут же одергивает руку, хмурится, взглядывает в сторону туши, оставляет жижу в цветке остывать, а сам отправляется к разложившемуся телу животного.

Уже в паре шагов смрад ударяет в нос, призывая тошноту. Земля еще горячая, но к своему удивлению Сталмир обнаруживает, что тюремные ботинки даже не нагреваются. Отерев пот рукавом, он закрывает ладонью нос, подходит ближе, всматривается и замечает лежащие на земле клыки.

Осторожно подвинув их к себе костылем, инопланетный гость собирается забрать трофей, но клыки оказываются слишком горячими. Приходится краем палки оттолкнуть их ближе к костру и оставить пока на земле.

Только вот от тела убитого вчера зверя мужчина не отходит. Кажется, животное было крупнее. Или это только кажется. Ткнув палкой в оголенную кость, с которой уже слезло протухшее, обратившееся в желе мясо, Сталмир узнает, что от жара солнца кости стали хрупкими и легко повреждаются.

Вдруг, лицо инопланетного преступника изменяется.

– Нет. Нет. Нет, – начинает повторять Сталмир, обернувшись к шкуре.

Весь день пролежав на солнце рядом с телом зверя, его шкура тоже заметно изменилась. Теперь она стала меньше, сжалась, усохла, но по виду трудно сказать, испортилась шкура или нет.

Впрочем, шкура тоже оказывается горячей, а тыкать в нее концом палки, только что касавшимся трупа животного, не очень хочется, так что шкуру приходится оставить пока прямо так, чтобы дать ей остыть.

– Чертов ты идиот, – тихо бубнит инопланетный гость. – Не мог что ли….

Сталмир не договаривает, сжимает губы, хмурится с недовольством, потом выдыхает, разворачивается и возвращается к треноге.

Цветочная чашка, изменившая цвет, завядшая и усохшая еще не успевает остыть, но уже теряет жар. Мужчина касается ее пальцами, сейчас даже не замечая, как покраснело лицо от солнечных ожогов, затем трогает чашечку все смелее, наконец, прикладывает ладонь, а через несколько секунд, не получив горячего ожога, двумя руками аккуратно снимает чашечку с треноги.

Поднеся цветок к губам, Сталмир на миг замирает. Его взгляд уходит в сторону, но смотрит мужчина в память, видя ясный образ того, как аккуратно пило сок то животное, которое попалось на глаза первым на этой адской планете. Ум ожил после того, как удалось раздобыть хоть какое-то питье и еду, но лишь теперь это становится ощутимо, когда мысли подсказывают, что, возможно, зверь так аккуратно пил вовсе не потому, что не хотел повредить растения, а потому, что в нижней части цветочной чашечки скапливается та дрянь, которую затем приходится с мучениями исторгать из желудка с неприятным послевкусием.

Заглянув в чашечку, понять этого нельзя, и остается лишь один способ проверить эту теорию. Вздохнув, сглотнув от жажды, Сталмир выливает в рот половину содержимого чашечки, а остальное возвращает в ней на треногу.

Теперь лишь ждать. Вечер неминуемо грозит однажды рухнуть на проклятые земли Асумгарда смертельным холодом ночи. А перед тем еще придется выжить в короткий миг вечерней борьбы, когда мир адской планеты оживает, чтобы пожрать самого себя, окунуться в ночной сон и ждать следующего утра. Сталмир, оглядев свой бедный лагерь, состоящий из костра, треноги, шкуры и разложившегося трупа, который еще нужно будет отодвинуть подальше, оборачивается к низкому лесу, вздыхает, а затем отправляется вперед, чтобы успеть сделать за оставшееся время, как можно больше.

Сейчас уже мужчина выглядит гораздо живей, чем во все прошедшие дни. Он проходит в лес, осматривается, живее двигается, все время поворачивает голову, и его взгляд, уже привыкнув к раньше незнакомым пейзажам Асумгарда, неустанно ищет в округе что-то, что можно было бы использовать для постройки укрытия.

Одних только веток не хватит. Оживший ум анализирует каждый мельчайший кусочек окружения, стараясь найти решение, и взгляд постоянно упирается в узкие, тонкие листья растений низкого леса, а память каждый раз оживляет в мыслях картинкой те большие, раскидистые листья кустов из полосы растительности между двумя видами Асумгардских лесов.

Те большие листья можно было бы использовать для укрытия, если только они, высохнув, не рассыплются в пыль. Сталмир даже корчится от обиды на самого себя за то, что сразу не додумался срезать несколько листьев и бросить на солнце, чтобы выяснить, что с ними будет. К тому же, в низком лесу уже становится не так жарко, а значит, приближается вечер. Значит, уже нужно возвращаться, а ничего полезного найти так и не удалось, кроме этой поляны зелени впереди, заходить в которую совсем не хочется.

Едва шагнув за дерево и задумавшись, мужчина наступает в траву, отходит на шаг, и лишь потом замечает этот большой кусок зеленого ковра, расстеленного на поляне между деревьев. В округе подобного не было, травинки всюду растут отдельными клочками, и только здесь нашлось место целому покрывалу зелени, сквозь которое не видно земли. И под ним может прятаться что угодно. Зыбучий песок, хотя это и маловероятно, болото, наконец, или какие-то еще незнакомые паразиты, так что Сталмир решает оставить это место в покое.

Развернувшись, мужчина на миг опускает задумчивый, хмурый взгляд, делает шаг и лишь сейчас замечает, что на его ботинки налипли капельки жижи, тускло поблескивающей зеленью отраженного света.

Сталмир вздрагивает невольно, хочет отряхнуть ногу, но не может, опираясь только на нее и на костыль. Тут же он присматривается, застывает и ожидает с замиранием, что капельки жидкости должны прожечь ботинки, но этого не происходит.

Сразу же мужчина наклоняется, взявшись за костыль рукой, аккуратно, самым кончиком ногтя касается одной из капелек, но та не прожигает ноготь, а так и прилипает к нему, не желая свалиться.

Тут же на лице мужчины появляется слабая улыбка. Он оглядывается, присматривается к травяному ковру и замечает плотные капельки на кончиках травяных стеблей.

– Хах.

Мимолетная радость, впрочем, стремится тут же исчезнуть. Сок этой травы не обжигает, а может быть, эту жидкость даже можно пить, если прокипятить в тех цветочных чашечках, но собирать эти капельки в любом случае будет слишком неудобно.

Нужно возвращаться, и Сталмир выпрямляет спину. Впрочем, едва он успевает опереться на костыль, как в животе что-то булькает, мгновенно начинает тошнить, а затем приходится нагнуться, уже догадываясь, что трюк с кипячением ничем не смог помочь.

Несколько минут приходится терпеть отвратительные чувства, сопровождающие отторжение желудком неприятной ему пищи. И все же, в этот раз все проходит гораздо легче, даже дыхание почти не сбивается, приходится лишь потерпеть, затем выплюнуть небольшой, плотный комок слизи, отплеваться, а затем остается только бороться с мерзким послевкусием.

Только вот теперь не понять, сработало ли кипячение, или же дело в том, что какая-то дрянь скапливается в нижней части цветочной чашечки. И чтобы наверняка это выяснить еще придется допить оставшуюся жижу и посмотреть на результат, а значит, возможно, придется еще раз вытерпеть отвратительную, больную рвоту, которая уже на второй раз выходила с кровью.

Как бы там ни было, надо возвращаться. Сталмир разворачивается, делает шаг, и вдруг останавливается. Странное чувство совершенно внезапно наполняет его ум и тело. Приятное головокружение и слабость на миг пробуждают волнение, но тут же оно гаснет в волне неожиданной радости.

– Оу… ха-ха, – тихо посмеивается Сталмир, чувствуя быстро завоевавшее его опьянение. – Тихо… тихо… спокойно.

Пытаясь справиться с неожиданно сильным эффектом, первым же делом мужчина хочет стряхнуть с ногтя остатки жидкости, недоумевая, как она успела впитаться, и теперь замечает, что капелька уже размазалась по кончику пальца, впиталась и оставила только маленький, едва заметный след, который Сталмир тут же вытирает о штанину.

– Ох… черт… ха-ха….

Мужчина, продолжая удивляться силе эффекта, снова начинает беспокоиться, что опьянение будет слишком сильным, и не позволит вернуться к костру, но еще мгновение, и вся тревога окончательно уходит.

– Соберись! – веселым голосом приободряет себя Сталмир. – Ты должен выжить, помнишь? Уху-ха-ха. Стоп! Тихо. Соберись. Вперед.

Мужчина делает шаг, еще один, замечает, что пропала боль, а пьянящая радость ничуть не стихла и продолжает раскрываться новыми красками. Разве что слабость и головокружение немного беспокоят, но двигаться они не мешают. Хотя, спустя несколько шагов уже появляется усталость, хочется присесть отдохнуть, но приходится идти дальше.

Вернувшись к костру, Сталмир тут же усаживается на землю рядом с горящими ветками. С мощным, расслабленным вздохом он опять дает вырваться смеху, но затем поворачивает голову и взглядывает на лежащую дальше, содранную вчера с животного кожу.

– Черт… фффффф… нет, вставай.

С трудом удается заставить себя подняться. Голова продолжает кружиться, и отчего-то эта неровность движений веселит и радует. Вернее, ясно отчего. А на ботинках продолжают, налипнув, блестеть еще несколько капель и, заметив их, мужчина тут же начинает улыбаться.

Тряхнув головой, Сталмир отвлекается и начинает двигаться в сторону кожи убитого животного. Она оказывается целой, прочной, хотя и иссохла, но не рвется. Правда, мужчина сваливается на землю, нагнувшись, чтобы ее взять, но нога не болит даже и каплю, и по-прежнему ровная, так что Сталмир лишь рассмеивается, дает себе отдохнуть, не чувствуя даже тухлого запаха мертвечины, а затем начинает аккуратно и с удовольствием ползти к костру, воображая себя на одной из дрейфующих планет, в роли доблестного солдата Федерации, сражающегося с галактическими захватчиками из Андромеды.

– Вспышка справа! – тихо шутит он, перекатывается лениво на левый бок, водит плечом, а затем продвигается еще на пару сантиметров. – Граната! В укрытие! Хоп!

Медленно герой Федерации, не видя, как солнце на планете Асумгард уже приближается к горизонту, доползает до костра, вскрикивает: «Огонь!», – переваливается на спину и пытается изобразить, будто он стреляет в кого-то из оружия, но теперь ощущает в ноге легкую, едва заметную боль.

– Ой…, – тихо и лениво, с улыбкой на лице жалуется мужчина вслух. – Хе-хе-хе. Бота! Медбота! Ха… уф.

Уставившись в небо, прикрывшись шкурой животного, как одеялом, Сталмир тут же забывает про ногу.

– Что, думали, я так легко сдамся? – улыбается мужчина, глядя в небо. – Ха-ха. Не дождетесь. Я вас еще достану. Угу-угу. Что, не верите? Достану.

Он качает головой и так живо изображает эмоции, как не делал этого, за редким исключением, даже в детстве. А затем усталость берет верх. Костер рядом. Утром можно будет допить сок из чашечки растения, оставшейся ждать на треноге. Может даже шкура немного спасет от ночного холода. И кажется, что все непременно получится. А следом глаза тут же закрываются, и сознание пропадает, теряясь в красочной фантасмагории абстрактного сна.

Лежа на спине и прикрываясь звериной шкурой, Сталмир просыпается, чувствуя, как холод пробуждает в теле дрожь. Пьянящая радость успевает выветриться из ума, но трезвость еще не возвращается. С трудом разлепив глаза, мужчина оглядывает мрак инопланетной ночи, уже начинающий приедаться знакомыми чувствами, а затем резко пробуждается, внезапно сознавая, что оказался на грани гибели.

Дрожа, приходится немедленно встать. Костер тлеет угольками, готовясь потухнуть. Целые сутки дрова растрачивали жар под палящим солнцем и в холодной тьме ночи, и теперь, незаметно пропустив вечер, приходится столкнуться с ледяным морозом, таким сильным, каким он еще не бывал.

Укутавшись в шкуру, едва получается встать. К счастью, в кустах остается проем, сделанный раньше. Щурясь, дрожа, и пытаясь не потерять от холода сознание, пленник Асумгарда тратит силы на то, чтобы добраться до черты высокого леса, быстрее набрать сухих дров, вернуться и успеть согреться у костра раньше, чем холод заставит уснуть мертвым сном.

Бревна валятся из рук. Нога отчего-то болит, хотя, кажется, должна уже перестать ныть. И все же, скоро удается вернуться, захватив охапку веток, которые наскоро удалось вытащить из древесного настила. И, пока бревна начинают медленно, очень медленно разгораться в пламени костра, Сталмир укладывается на бок так близко к пламени, как только может, закрыв спину звериной шкурой.

В темноте не удается осмотреть ногу, но едва пламя костра оживает, становится легче. Тогда мужчина опускает голову снова, оглядывает ногу, понимает, что кость должна была уже срастись и нога лежит в шине ровно, а следом замечает желтоватый блеск на втором ботинке.

Глаза Сталмира тут же открываются шире. Слюна с жадным глотком проваливается в горло, а руки сразу тянутся проверить, не обманывает ли взгляд. Палец сразу, без опаски дотрагивается до холодной, ледяной капельки, и та, слегка растопившись, мгновением спустя прилипает к мягкой подушечке дрожащего от холода пальца.

Притянув к себе руку и снова улегшись на бок, узник адской планеты с улыбкой наблюдает за тем, как капелька вязкой жижи быстро впитывается в кожу. В следующий миг, еще не дождавшись эффекта, мужчина пугается и отирает о штанину остатки капли, не успевшие впитаться, а следом голову начинает приятно кружить, тело укутывает тепло и ласковая слабость, и вновь на лице рождается улыбка.

– Ха-ха… черт…, – радуется Сталмир.

Он закрывает глаза и почти успевает заснуть, но тут же их открывает, не успев провалиться в сон, поднимает тяжелую, усталую голову, но лишь на миг, а затем вновь опускает ее на землю.

– Черт! Как удобно… ммм, – прижимается он к холодной земле щекой. – Нет. Стоп. У тебя есть план?

Словами удается держать сон на близком расстоянии, хотя тот и готов наброситься в любой миг, словно голодное животное. Сталмир протирает глаза и не делает в речи пауз, не давая себе уснуть.

– План. План. Давай. Ты же знаешь, – бормочет он, заглядывая в костер. – Продавать эту дрянь на внешнем рукаве! Ха-ха!

Миг радости быстро тает, хотя приятное чувство не отпускает. Думается легко и спокойно, разве что очень хочется спать, и Сталмир продолжает говорить, чтобы не давать уму покоя.

– Вода. Нужно добыть воду. Кипятить… нет… надо проверить. Черт. Надо сделать оружие. Клыки. Если только получится… стрелы… это было бы… хм-ха… хе-хе… построить дом, найти воду и… животных… и….

Нападет зевота и больше говорить не удается. Челюсть двигается, но сонные звуки уже перестают быть похожими на слова, еще доносится до слуха собственное же бормотание, а потом вновь появляется сон, непонятный, красочный, не из картинок, а из одних лишь цветов, смешивающихся причудливо в необычные узоры. И больше сон до утра уже не отпускает.

Наутро пленник Асумгарда открывает глаза прежде, чем лес успевает проснуться. Солнце медленно выползает из-за горизонта, еще не обжигая лицо горячими лучами, но взгляд не оставляет мутная пелена, оставленная бурным сном.

Сталмир, протерев глаза, упирается руками в землю и случайно задевает уголек, вывалившийся из костра. Тут же он одергивает руку, глядя на не остывающее пламя яростным взглядом.

– Черт! – вырывается само собой.

А следом, корчась от недовольства, мужчина ударом пальца сердито отбрасывает уголек обратно в костер, затем осматривает слабый, почти незаметный ожег, выдыхает и снова протирает глаза, стараясь успокоиться.

Опустив в ладони голову, сидя на земле, Сталмир лишь сейчас обращает внимание на звериную шкуру, покрывающую ноги. Отодвинув шкуру, он взглядывает на сломанную ногу и на миг замирает.