Текст книги "Мегрэ и Долговязая"

Глава 3,
в которой Эрнестина стыдливо набрасывает на себя халат, а старая дама из Нейи наносит визит Мегрэ

– Что ты сегодня делал? – спросила мадам Мегрэ, когда они уселись за стол у открытого окна.

В домах напротив люди тоже ужинали. Мужчины сбросили пиджаки, и в темноте резко выделялись светлые пятна их рубашек. Другие, уже успевшие поесть, облокотившись о подоконник, смотрели на улицу. Слышались звуки музыки, передаваемой по радио, крик грудного ребенка, шум голосов. У некоторых дверей на стульях, вынесенных на тротуар, сидели консьержки.

– Ничего особенного, – ответил Мегрэ. – История с одной голландкой. Может быть, она убита, а может быть, где-то и существует.

Рано еще было об этом говорить. В общем, он вел себя сегодня довольно лениво. Они долго просидели на террасе маленького бистро в Нейи – он, Буасье и Эрнестина. Из всех троих больше всего была возбуждена Долговязая.

Она возмущалась:

– Значит, он сказал, что это вранье?

Хозяин принес кружки с пивом.

– По правде говоря, он ничего не сказал. Разговаривала с нами его мать, а сам зубной врач скорее выставил нас за дверь.

– Он утверждает, что в его кабинете не было трупа?

Видимо, Эрнестина уже успела расспросить хозяина бистро об обитателях дома за оградой.

– Тогда почему же он не сообщил в полицию, что его пытались ограбить?

– Он говорит, что никто и не пытался его ограбить.

Она, видимо, знала привычки Фреда Унылого:

– А разве в окне не вырезали стекло?

Буасье посмотрел на Мегрэ, словно советуя молчать, но Мегрэ не обратил на это внимания:

– Одно стекло действительно недавно заменили. Но кажется, оно было разбито четыре или пять дней назад, в тот вечер, когда была ужасная гроза.

– Он врет!

– Ну конечно, кто-то здесь врет.

– Вы думаете, это я?

– Я этого не сказал. Может быть, и Альфред.

– А к чему тогда он плел мне эту историю по телефону?

– Может быть, он ее и не рассказывал, – вмешался в разговор Буасье, пытливо глядя на Долговязую.

– С чего бы я все это придумала? Вы тоже так считаете, месье Мегрэ?

– Я ничего не считаю.

Комиссар неопределенно улыбался.

Пиво было отменное. В тени пахло свежестью, как в деревне. Может быть, из-за близости Булонского леса.

Так они бездельничали всю вторую половину дня. Выпили по две кружки пива. Потом, чтобы не оставлять Эрнестину одну так далеко от центра, подвезли ее на такси до Шатле.

– Позвоните мне, как только получите письмо.

Он чувствовал, что разочаровал ее. Она, конечно, представляла его себе иным. Наверное, подумала, что он постарел, стал таким же, как другие, и если и займется ее делом, то вяло, с прохладцей.

– Вы хотите, чтобы я задержался в Париже? – спросил Буасье.

– Наверное, ваша жена уже упаковала багаж?

– Багаж уже на вокзале. Мы предполагали выехать завтра утром шестичасовым поездом.

– И дочь с вами?

– Конечно.

– Поезжайте!

– А я вам не понадоблюсь?

– Ведь вы мне оставили досье.

Буасье распрощался и вышел из кабинета, а Мегрэ, оставшись один, чуть было не задремал в своем кресле. Оса уже больше не жужжала. Солнце перешло теперь на другую сторону набережной. Люка еще днем сдал дела и уехал отдыхать. Комиссар позвал Жанвье, который отгулял свой отпуск первым, в июне, – ему нужно было съездить на свадьбу к родственникам.

– Садись, Жанвье. У меня к тебе дело. Составил рапорт?

– Только что закончил.

– Ладно! Записывай! Прежде всего нужно найти в мэрии Нейи девичью фамилию одной голландки, которая два с половиной года назад вышла замуж за некоего Гийома Серра, проживающего на улице Ла Ферм, дом номер 43б.

– Нет ничего проще.

– Вероятно. До этого она уже какое-то время жила в Париже. Постарайся узнать, где она жила, что делала, есть ли родные, состояние и так далее…

– Понял, патрон.

– Нам сказали, что во вторник, между восемью и девятью часами вечера, она уехала из дома на улице Ла Ферм и должна была сесть на ночной поезд, идущий в Голландию. Еще говорят, что она сама пошла за такси на угол бульвара Ришар-Валлас, чтобы увезти свой багаж.

Жанвье записывал все это в столбик на странице своей записной книжки.

– Это все?

– Нет. Пусть тебе кто-нибудь поможет, чтобы выиграть время. Еще мне бы хотелось, чтобы порасспросили людей, живущих поблизости от Серров, поставщиков…

– Сколько их в семье?

– Двое. Мать и сын. Матери уже около восьмидесяти. Сын – зубной врач. Попытайся разыскать это такси. Надо также навести справки на вокзале, поговорить с персоналом, обслуживающим этот поезд.

– Могу я взять машину?

– Конечно.

Больше Мегрэ почти ничего и не делал. Только попросил соединить его с бельгийской полицией, куда были переданы приметы Фреда Унылого. В полиции ответили, что пока на след напасть не удалось. Был у него еще долгий разговор с комиссаром, визировавшим паспорта на границе, в Жемоне. Комиссар в тот день лично осматривал поезд, на котором собирался уехать Альфред, но пассажира, напоминавшего специалиста по сейфам, припомнить не мог.

Это еще ничего не значило. Нужно было ждать. Подписав несколько бумажек за начальника полиции, Мегрэ, в компании с одним сотрудником из справочного отдела, выпил аперитив в пивной «У дофины», а потом сел в автобус и возвратился домой.

– Что будем делать? – спросила мадам Мегрэ, убрав со стола.

– Пойдем прогуляться.

Это означало, что они не спеша дойдут до Больших бульваров, а там посидят на террасе какого-нибудь кафе. Солнце уже зашло. Воздух стал свежее. Только от камней тротуаров, казалось, еще исходило тепло. Двери и окна кафе были приотворены, и оттуда доносились обрывки мелодии, которую исполнял жалкий оркестрик. Большинство посетителей, как и супруги Мегрэ, молча сидели за круглыми столиками, глядя на прохожих. В сумерках лица становились все более и более неясными. Потом зажглись фонари, и все приняло иной вид.

Посидев, они, как и другие пары, медленно направились домой. Рука мадам Мегрэ опиралась на руку мужа.

На следующий день солнце светило все так же ярко. Вместо того чтобы отправиться в уголовную полицию, Мегрэ сделал крюк и, пройдя через набережную Жемапп, у шлюза Сен-Мартен отыскал выкрашенное зеленой краской бистро с вывеской «Вина и закуски в любое время» и, войдя, облокотился о стойку.

– Белого вина!

И тут же задал вопрос. Овернец, обслуживавший его, не колеблясь ответил:

– Точно не скажу, который это был час, но телефон действительно звонил. Уже рассвело. Мы с женой не стали подходить. В такое время нам никто не может звонить, а Эрнестина спустилась, и я слышал, как она долго разговаривала.

По крайней мере тут уж Долговязая не соврала!

– В котором часу Альфред ушел из дому накануне?

– В одиннадцать, что ли? А может быть, немного раньше. Помню, что он уехал на велосипеде.

Дверь из бистро выходила прямо в коридор, откуда лестница вела в верхние этажи. Стены на лестнице были выбелены, как в деревне. Слышался гул подъемного крана, разгружавшего стоящую неподалеку баржу с песком.

Мегрэ постучал, дверь тут же приоткрылась, и на пороге показалась Эрнестина в одной рубашке.

– Ах, это вы! – нисколько не удивившись, сказала она и, взяв с неубранной постели халат, быстро надела его.

Может быть, Мегрэ улыбнулся, вспомнив прежнюю Эрнестину?

– Знаете, это я, чтобы пощадить вас. Теперь на все это не так уж приятно смотреть, – пояснила она.

Окно в комнате было открыто. На подоконнике стояла ярко-красная герань. Покрывало на постели тоже было красное. Из комнаты дверь вела в маленькую кухню, откуда доносился вкусный запах кофе.

Он и сам хорошенько не знал, зачем пришел сюда.

– Вчера вечером ничего не получили до востребования?

Она ответила с тревогой в голосе:

– Нет. Ничего.

– Вам не кажется странным, что он не написал?

– Быть может, это он из осторожности. Видимо, Фред удивлен, что обо всем этом ничего не пишут в газетах. Он, наверное, думает, что за мной следят. Я сейчас как раз собиралась сходить на почту.

В углу валялся старый чемодан.

– Это его вещи?

– И его, и мои. У нас обоих не больно-то густо. – Потом, многозначительно посмотрев на него, заметила: – Вам хочется устроить обыск? Ну что ж. Я понимаю. Вам это нужно сделать. Здесь есть кое-какие инструменты. Они у него в двух экземплярах. Еще два старых костюма, несколько платьев, немного белья.

Продолжая говорить, она выкладывала на стол содержимое чемодана, открывала ящики комода.

– Я подумала и поняла то, что вы вчера говорили. Кто-то здесь, конечно, наврал, иначе быть не может. Либо эти люди, мать и сын, либо Альфред или я. У вас нет никаких оснований верить нам больше, чем им.

– Есть у Альфреда родственники в деревне?

– Да у него вообще нет родственников. Он знал только мать, но она умерла уже двадцать лет назад.

– Вы с ним никогда не уезжали из Парижа?

– Никогда дальше Корбея.

В Корбее он скрываться не мог. Слишком это близко от Парижа. Мегрэ уже начинал думать, что и в Бельгию он не уехал.

– Не называл ли он вам какие-нибудь места, где хотел бы побывать?

– Он частенько говорил, что хочет навсегда поселиться в деревне, но не уточнял где. Это было его давнишней мечтой.

– Вы родились в деревне?

– Да. В поселке Сен-Мартен-де-Пре, близ Невера.

Она вытащила из ящика почтовую открытку с изображением деревенской церкви. Напротив церкви виднелся прудок, куда скот ходил на водопой.

– Вы ему это показывали?

Она поняла. Такие женщины, как Эрнестина, понимают сразу.

– Я бы очень удивилась, если бы он поехал туда. Звонил он мне действительно из кафе возле Северного вокзала.

– Откуда вы знаете?

– Вчера вечером я отыскала этот бар. Это на улице Мобеж, рядом с магазином чемоданов. Называется он «Восточный бар». Хозяин вспомнил Фреда, потому что в этот день он был его первым клиентом. Хозяин только успел включить кофеварку, как вошел Альфред. Кстати, не желаете ли чашечку кофе?

Ему не хотелось отказываться, но он только что выпил белого вина.

Мегрэ с трудом нашел такси и велел шоферу ехать в «Восточный бар».

– Да, помним такого, низенький, худощавый человек с печальным лицом и красными, словно заплаканными, глазами, – сказали ему.

Нет сомнения, Альфред Жюсьом, у которого часто краснели веки.

– Он долго говорил по телефону, потом выпил две чашечки кофе без сахару и направился в сторону вокзала, все время оглядываясь, словно боялся, что за ним следят. Он что-нибудь натворил?

Только в десять часов Мегрэ наконец поднялся по лестнице уголовной полиции. Проходя по коридору, он не посмотрел, как обычно, сквозь стеклянную перегородку в зал ожидания, направился прямо в комнату инспекторов, где почти никого не оказалось.

– Жанвье еще не приходил?

– Приходил около восьми и снова ушел. Он оставил на вашем столе записку.

В записке значилось:

«Женщину зовут Мария Ван Аэртс. Ей 51 год. Родилась она в Снееке, в Голландии. Я поехал в Нейи, в семейный пансион на улице Лоншан, где она проживала. Такси пока обнаружить не удалось. Вокзалом занимается Ваше».

* * *

В дверь просунулась голова Жозефа, рассыльного.

– Я не видел, как вы вошли, месье Мегрэ. А вас уже полчаса ожидает какая-то дама.

Он протянул комиссару бланк, на котором старая мадам Серр мелким остроконечным почерком проставила свое имя.

– Можно ей войти?

Мегрэ снова надел пиджак, который только что снял, затем встал, открыл окно, набил трубку и снова сел.

– Да, пусть войдет!

Мегрэ подумал, как она будет выглядеть вне стен своего дома, но, к его удивлению, вид у старой женщины оказался вполне благообразным. Она была не в черном, как накануне, а в платье из ткани с темным рисунком на белом фоне. Шляпка на ней совсем не казалась смешной, и держалась старая дама вполне непринужденно.

– Вы, наверное, ожидали увидеть меня здесь, не так ли, месье комиссар?

Он не ожидал ее и уклонился от ответа.

– Садитесь, мадам!

– Спасибо.

– Дым вам не помешает?

– Мой сын не выпускает изо рта сигары. Вчера я была так смущена тем, как он вас принял. Я знаками пыталась дать вам понять, чтобы вы не настаивали. Ведь я его знаю.

Она казалась спокойной, говорила не спеша и иногда улыбалась комиссару так, как будто они должны были понимать друг друга.

– Мне кажется, я его плохо воспитала. Видите ли, у меня он один, а когда умер мой муж, сыну едва исполнилось семнадцать. Я его избаловала. Гийом был единственным мужчиной в доме. Если у вас есть дети, то вы…

Мегрэ смотрел на нее, пытаясь представить себе это, но не смог.

– Вы родились в Париже?

– Да, в доме, где вы были вчера.

Удивительное совпадение, что в этой истории были замешаны двое людей, родившихся в Париже. Обычно люди, с которыми ему приходилось иметь дело, были в большей или меньшей степени связаны с провинцией.

– А ваш муж?

– Его отец еще до рождения сына имел адвокатскую контору на улице Токвиль в семнадцатом округе.

Так, значит, уже трое! И все-таки атмосфера дома на улице Ла Ферм была совершенно провинциальной.

– Мы с сыном почти всегда жили вдвоем, и от этого, как мне кажется, он немного одичал.

– Но ведь он был женат в первый раз еще до этого брака?

– Да, но его жена прожила недолго.

– Через сколько лет после замужества она умерла?

Старая женщина открыла рот. Мегрэ понял, что внезапная мысль заставила ее заколебаться. Ему даже показалось, что на щеках у нее выступил легкий румянец.

– Через два года, – наконец произнесла она, – странно, не так ли? Меня это только сейчас поразило. Ведь с Марией он тоже прожил два года.

– Кто была его первая жена?

– Женщина из прекрасной семьи, Жанна Девуазен, с которой мы как-то познакомились в Дьеппе. В ту пору мы ездили туда отдыхать каждое лето.

– Она была моложе вашего сына?

– Постойте! Ему было тридцать два года… А ей примерно столько же. Она была вдова.

– Детей у нее не было?

– Нет. По-моему, у нее не было и родственников, кроме сестры, которая жила в Индокитае.

– От чего она умерла?

– От сердечного приступа. У нее было слабое сердце, и она большую часть времени проводила у врачей. – Она снова улыбнулась: – Да, ведь я еще не сказала, почему я к вам явилась. Вчера, когда сын отправился совершать свою обычную прогулку, я чуть было вам не позвонила, но потом подумала, что правильнее будет нанести вам визит. Я хочу извиниться за тот прием, который Гийом оказал вам, и заверить вас, что его плохое настроение никак не связано с вашим приходом. Просто у него вспыльчивый характер.

– Я это заметил.

– При одной мысли, что вы могли его заподозрить в чем-то неблаговидном… Это у него с детства…

– Он мне солгал?

– Простите?

Лицо старой дамы выражало искреннее удивление.

– С чего вы взяли, что он солгал? Я не понимаю. Ведь вы, собственно говоря, не задавали вопросов. Я специально пришла к вам сегодня, чтобы на них ответить, если бы вы захотели мне их задать. Скрывать нам нечего. Мне и в голову не приходит, что вас могло к нам привести. Здесь, видимо, какое-нибудь недоразумение или козни кого-нибудь из соседей.

– Когда было разбито окно?

– Я вам уже говорила, а может быть, говорил мой сын. У меня уже все перемешалось в памяти. На прошлой неделе во время грозы. Я была на втором этаже и не успела закрыть все окна, как вдруг услышала звон разбитого стекла.

– Это было днем?

– Примерно около шести часов вечера.

– Значит, к тому времени ваша прислуга Эжени уже ушла?

– Она уходит в пять. Кажется, я вам это тоже говорила. Я не сказала сыну, что иду к вам. Я подумала, что вы, может быть, захотите осмотреть дом, а это лучше всего сделать в его отсутствие.

– Иначе говоря, во время его обычной прогулки в конце дня?

– Да. Прошу вас также учесть, что нам абсолютно нечего скрывать. Если бы не характер Гийома, все бы выяснилось еще вчера.

– Заметьте, мадам Серр, что вы пришли сюда по собственному желанию.

– Конечно.

– И вы сами просите, чтобы я задавал вам вопросы.

Она утвердительно качнула головой.

– Итак, вернемся к событиям, начиная с последней трапезы, которую вы провели вместе: вы, ваш сын и ваша невестка. Багаж вашей невестки уже был упакован. Где он находился?

– В коридоре.

– Кто снес его вниз?

– Эжени снесла чемоданы, а мой сын взял сундук, который для нее был слишком тяжел.

– Сундук очень большой?

– Дорожный сундук. До замужества Мария много путешествовала, жила в Италии, в Египте.

– Что вы ели на ужин?

Казалось, вопрос ее позабавил и удивил.

– Постойте! Поскольку кухней занимаюсь я сама, я сейчас вспомню. Сначала овощной суп. Мы всегда едим овощной суп, это полезно. Потом жареную рыбу с картофельным пюре.

– А на десерт?

– Шоколадный крем. Да. Мой сын с детства обожает шоколадный крем.

– Никакой ссоры за столом не произошло? В котором часу закончился ужин?

– Около половины восьмого. Я сложила посуду в раковину и поднялась наверх.

– Значит, вы не присутствовали при отъезде вашей невестки?

– Я и не хотела. Такие минуты весьма неприятны, а я стараюсь оградить себя от волнений. Я попрощалась с ней внизу, в гостиной. Я на нее совсем не в обиде. У каждого свой характер и…

– Где в это время был ваш сын?

– Думаю, что в своем кабинете.

– Вы не знаете, разговаривал ли он с женой перед ее отъездом?

– Вряд ли. Она снова поднялась наверх. Я слышала, как она ходила по комнате, готовилась к отъезду.

– Ваш дом, как и большинство старых домов, построен из прочных материалов. Вряд ли со второго этажа можно слышать шум на первом.

– Это ко мне не относится, – ответила она, недовольно поморщившись.

– Что вы этим хотите сказать?

– Что у меня тонкий слух. Я слышу малейший скрип паркета.

– Кто пошел за такси?

– Мария. Я вам уже вчера говорила.

– Долго она отсутствовала?

– Довольно долго. Поблизости от нас нет стоянки, и приходится ловить попутную машину.

– Вы подошли к окну?

Она едва заметно поколебалась.

– Да.

– Кто донес сундук до такси?

– Шофер.

– Вы не знаете, какой компании принадлежала эта машина?

– Откуда мне это знать!

– Какого она была цвета?

– Красновато-коричневого, с гербом на дверце.

– Вы не запомнили внешность шофера?

– Точно не помню. Кажется, он был небольшого роста, скорее толстый.

– Как была одета ваша невестка?

– На ней было сиреневое платье.

– Без пальто?

– Пальто она держала на руке.

– Ваш сын по-прежнему оставался в своем кабинете?

– Да.

– Что же произошло потом? Вы спустились вниз?

– Нет.

– Вы не заходили в кабинет сына?

– Нет. Он поднялся ко мне.

– Сразу?

– Вскоре после отъезда такси.

– Он был взволнован?

– Примерно такой, каким вы его видели. Характер у него скорее угрюмый, но я вам уже объясняла, что на самом деле человек он очень чувствительный и малейшее происшествие глубоко его трогает.

– Он знал, что жена больше к нему не вернется?

– Догадывался.

– Она ему говорила?

– Точно не утверждала. Но дала это понять. Она говорила, что ей необходимо изменить обстановку, снова увидеть родину. Коль уже об этом зашел разговор, вы сами понимаете…

– Что вы делали потом?

– Привела в порядок волосы ко сну.

– Сын был в вашей комнате?

– Да.

– Он не выходил из дому?

– Нет. А зачем?

– Где он держит свою машину?

– В ста метрах от нас есть старые конюшни, переделанные в гаражи для частных машин. Гийом снимает один из этих гаражей.

– Таким образом, он может взять или поставить машину незаметно?

– А зачем ему прятаться?

– Он спускался еще раз вниз?

– Не знаю. Думаю, что да. Я ложусь спать рано, а у него привычка читать до одиннадцати или даже до двенадцати.

– В кабинете?

– Да. Или у себя в спальне.

– А она возле вашей?

– Да. Рядом. Нас разделяет только ванная.

– Вы слышали, как он ложился спать?

– Конечно.

– В котором часу это было?

– Я не зажигала свет.

– Больше никакого шума вы не слышали?

– Нет.

– Наверное, утром вы спускаетесь вниз первая?

– Летом я всегда спускаюсь уже в половине седьмого.

– Вы заходили в комнаты?

– Сначала зашла в кухню, чтобы согреть воду. Потом открыла окна. В такое время воздух еще свежий.

– Значит, вы заходили и в кабинет?

– Вероятно.

– А точно не помните?

– Как же, скорее всего заходила.

– Выбитое стекло было уже вставлено?

– Кажется, да… Конечно…

– Вы не заметили в комнате никакого беспорядка?

– Никакого… Ну, конечно, как всегда, в пепельницах окурки сигар, валяются две-три книги. Не понимаю, что происходит, месье Мегрэ? Как вы видите, я честно отвечаю на ваши вопросы. Я и пришла для того, чтобы на них ответить.

– Потому что вы встревожены?

– Нет. Потому что меня смутил прием, который мой сын оказал вам. А еще потому, что я угадываю: за вашим визитом скрывается какая-то тайна. Женщины больше принимают все к сердцу, чем мужчины. При жизни мужа, когда в доме раздавался какой-нибудь шум, он как ни в чем не бывало лежал себе в кровати, а я вскакивала и бежала узнать, что произошло. Вы меня понимаете? Наверное, ваша жена такая же. В сущности, по этой причине я и пришла к вам. Вы что-то говорили насчет ограбления. Вы, кажется, беспокоитесь за Марию.

– Вы от нее ничего не получили?

– А я и не рассчитываю получить. Вы что-то скрываете, и это меня тревожит. Для меня даже в ночных шорохах нет ничего таинственного. Мне кажется, достаточно посмотреть на вещи трезвыми глазами – и все становится ясно.

Она уверенно глядела на него, и у Мегрэ даже создалось впечатление, что она считает его ребенком, вторым Гийомом. Она словно хотела сказать: «Расскажите все, что у вас на душе. Не бойтесь! Вы увидите, все прояснится».

Мегрэ тоже посмотрел ей прямо в лицо.

– В ту ночь в ваш дом влез один человек.

Глаза старой дамы выражали недоверие, с оттенком сочувствия, словно она жалела комиссара за то, что он все еще верит в оборотней.

– Зачем?

– Чтобы ограбить сейф.

– И он это сделал?

– Он залез в дом, предварительно вырезав стекло, чтобы открыть задвижку.

– Стекло, которое уже разбилось во время бури? Видимо, он потом его снова вставил?

Она по-прежнему решительно отказывалась принимать его слова всерьез.

– Что же он унес?

– Он ничего не унес, потому что его электрический фонарик вдруг осветил предмет, который он никак не рассчитывал увидеть в этой комнате.

Она по-прежнему улыбалась.

– Что же это за предмет?

– Труп женщины, который, вполне возможно, мог быть трупом вашей невестки.

– Он вам это сказал?

Мегрэ посмотрел на руки в белых перчатках, которые совсем не дрожали.

– Почему вы не попросите этого человека, чтобы он явился и сам высказал мне эти обвинения?

– Потому что его нет в Париже.

– А вы не можете его вызвать?

Мегрэ предпочел не ответить. Он был не слишком доволен собой. Он даже подумал, не поддался ли и он сам влиянию этой женщины, своей снисходительной невозмутимостью напоминавшей настоятельницу монастыря.

– Я не знаю, о ком идет речь, и у вас об этом не спрашиваю. У вас, конечно, есть основания верить этому человеку. Как же, ведь это взломщик, не так ли? А я всего лишь восьмидесятилетняя старуха, которая никому в жизни не причинила зла. Позвольте же мне, коль я уже об этом узнала, настоятельно просить вас прийти к нам. Я открою вам все двери и покажу все, что вы пожелаете. А мой сын, когда он будет в курсе дела, со своей стороны не станет уклоняться от ответов на ваши вопросы. Когда же вы придете, месье Мегрэ?

Теперь она встала, все так же непринужденно; в ее манере держаться не чувствовалось ничего агрессивного, разве только в выражении лица немного горечи.

– Может быть, сегодня днем. Я еще не знаю. Ваш сын в последние дни пользовался машиной?

– Вы сможете задать ему этот вопрос.

– А он сейчас дома?

– Вероятно. Когда я уходила, он был дома.

– Эжени сейчас тоже у вас?

– Конечно.

– Благодарю вас.

Он проводил ее до двери. Выходя из кабинета, она обернулась.

– Я хочу попросить вас об одном одолжении, – сказала она мягко. – Когда я уйду, попытайтесь хоть на минутку встать на мое место, забыть, что вы всю жизнь занимаетесь преступлениями. Представьте себе, что это вам неожиданно задают такие вопросы, которые вы задавали мне, что вас подозревают в том, будто вы кого-то хладнокровно убили. – Уходя, она добавила: – До скорой встречи, месье Мегрэ.

Дверь закрылась, а он с минуту простоял неподвижно, потом подошел к окну и увидел, как старая дама мелкими шажками идет под палящим солнцем, направляясь к мосту Сен-Мишель.

Мегрэ снял телефонную трубку:

– Соедините меня с полицейским комиссариатом в Нейи!

Он вызвал не комиссара, а инспектора, с которым был знаком.

– Ванно? Это Мегрэ. Все в порядке, спасибо! Послушай, что я тебе скажу. Дело довольно деликатное. Сейчас ты сядешь в машину и поедешь на улицу Ла Ферм, номер 43б.

– К зубному врачу? Жанвье был здесь вчера вечером и говорил мне об этом. Кажется, речь идет об одной голландке?

– Не важно. Дело срочное. Тип этот не слишком любезный, а я не хочу пока брать ордер. Нужно действовать быстрее, пока не вернулась домой его мать.

– А она далеко?

– На мосту Сен-Мишель. Наверное, она сейчас возьмет такси.

– Что мне делать с этим типом?

– Увести его из дома под любым предлогом. Наплети ему что-нибудь. Скажи, например, что тебе нужны его свидетельские показания.

– А потом?

– Потом приеду я. Сейчас уже спускаюсь и сажусь в машину.

– А если дантиста не окажется дома?

– Подождешь где-нибудь рядом и задержишь перед тем, как он успеет войти к себе.

– Это не совсем законно.

– Совсем незаконно. – И прежде чем Ванно повесил трубку, Мегрэ добавил: – Захвати кого-нибудь с собой и поставь на посту напротив конюшен, которые превращены в гараж и находятся на той же улице. Один из гаражей снимает дантист.

– Понял.

Через минуту Мегрэ сбежал по лестнице и сел в одну из полицейских машин, стоящих во дворе. Когда автомобиль повернул в сторону Нового моста, ему показалось, что промелькнула зеленая шляпка Эрнестины. Но он не был в этом уверен и решил не терять времени. В сущности, он скорее уступил своему чувству досады на Долговязую.

Когда проехали Новый мост, Мегрэ стал раскаиваться, но было уже поздно.

– Ну и черт с ней! Пусть подождет.