Текст книги "Мегрэ и Долговязая"

Глава 8,
в которой Долговязая кое-что выбалтывает и в которой Мегрэ наконец решает сменить противника

Мегрэ вышел из комнаты инспекторов, чтобы зайти к переводчику, когда к нему подошел один из уборщиков.

– С вами хочет поговорить какая-то дама.

– Кто? Где она?

– Одна из тех, что сидели в зале ожидания. Кажется, ей стало плохо. Она совершенно бледная, того и гляди, грохнется на пол, попросила меня доложить вам.

– Это старая дама? – спросил Мегрэ, нахмурившись.

– Нет, молодая.

Большинство дверей, выходивших в коридор, были отворены. У третьей двери комиссар увидел Эрнестину, которая прижимала руку к груди.

– Закройте дверь, – шепнула она, когда он подошел ближе.

Как только он исполнил ее просьбу, она облегченно вздохнула:

– Уф! Я, правда, совсем обессилела, но пока еще держусь. Я сделала вид, что мне дурно… Но мне действительно не по себе. У вас нет выпить чего-нибудь крепкого?

Ему пришлось вернуться в свой кабинет, чтобы взять там бутылку коньяку, которая всегда стояла у него. За неимением рюмки он налил ей коньяку в стакан, она выпила залпом и поперхнулась.

– Не знаю, как вы выдерживаете с сыном. Я с матерью совсем дошла. У меня уже голова закружилась.

– Она что-нибудь сказала?

– Эта дама покрепче меня. Об этом я и хотела вас предупредить. Вначале я была уверена, что она принимает за чистую монету все враки, все, что я ей плету.

А потом она, как будто невзначай, стала задавать мне всякие вопросики. Мне уже не раз ставили такие ловушки, и я думала, что сумею выкрутиться. Но мне пришлось нелегко.

– Ты ей сказала, кто ты такая?

– Ну, не совсем точно. Эта женщина ужасно умная, месье Мегрэ. Откуда она узнала, что я зарабатывала на панели? Скажите? Разве по мне это еще видно? Потом она мне сказала: «Вы ведь привыкли общаться с этими людьми, не так ли?» Она имела в виду вас, полицейских. Наконец, она стала расспрашивать меня о жизни в тюрьмах, и я ей отвечала. Если бы мне сказали, когда я пришла и села напротив, что не я ее, а она меня проведет, я бы не поверила.

– Ты говорила с ней об Альфреде?

– Кое-что. Она думает, что он подделывает чеки. Ее это не очень-то интересует. Сейчас вот минут сорок пять она расспрашивала меня о жизни в тюрьме: в котором часу подъем, что там едят, злые ли там надзирательницы… Я подумала, что это может заинтересовать вас, и решила сделать вид, что мне дурно; встала и заявила, что пойду и потребую чего-нибудь попить, ведь это бесчеловечно заставлять женщин всю ночь томиться от жажды… Можно мне выпить еще глоток?

Эрнестина и в самом деле замучилась. От коньяка щеки у нее порозовели.

– А сын не признается?

– Нет еще. Она о нем говорила?

– Она прислушивается ко всякому шуму, вздрагивает каждый раз, когда открывается дверь. Она задала мне и такой вопрос: не знала ли я людей, которым отрубили голову на гильотине? Ну, теперь мне получше, пойду. Сейчас уж я буду начеку, не бойтесь.

Мегрэ отпустил Эрнестину, постоял у окна, выходившего во двор, вдохнул свежего воздуха и выпил глоток коньяку прямо из бутылки. Когда он проходил через кабинет, где работал переводчик, тот показал ему письмо, в котором было подчеркнуто одно место.

– Она это писала уже полтора года назад, – сказал он.

Мария писала своей приятельнице:

«Вчера я от души посмеялась. Г. был в моей комнате. Он пришел не за тем, за чем ты думаешь, а чтобы поговорить о моих планах: накануне я говорила, что собираюсь поехать на два дня в Ниццу.

Эти люди терпеть не могут путешествовать. Из Франции они выезжали только один раз в жизни. Тогда еще был жив отец, и они все вместе поехали в Лондон. Кажется, при этом все трое страдали морской болезнью и судовому врачу пришлось с ними возиться.

Но дело не в этом. Когда я говорю им что-нибудь такое, что им не нравится, они мне не сразу отвечают. Они умолкают, и, как говорят, над нами пролетает ангел.

Потом, через некоторое время или даже на следующий день, Гийом приходит ко мне в комнату с недовольным видом, сначала говорит обиняками и в конце концов выкладывает все, что у него на сердце. Короче, оказывается, моя идея поехать в Ниццу на карнавал смешна, почти что неприлична. Он не скрыл, что его мать была шокирована, и умолял меня отказаться от моего намерения.

Ящик ночного столика как раз был наполовину выдвинут. Он машинально взглянул на него, и я заметила, что он вдруг побледнел.

– Что это такое? – пробормотал он, показывая на маленький револьвер с рукояткой из слоновой кости, который я купила во время своего путешествия в Египет.

Помнишь? Я тебе тогда об этом рассказывала.

Мне говорили, что одинокой женщине в этой стране небезопасно. Не знаю, почему я положила его в этот ящик. Я спокойно ответила:

– Это револьвер.

– Он заряжен?

– Не помню.

Я взяла его в руки. Посмотрела магазин. Там не было пуль.

– У вас есть патроны?

– Где-то должны быть.

Через полчаса ко мне под каким-то предлогом явилась моя свекровь – она никогда не заходит ко мне в комнату без какой-либо причины. Она тоже долго говорила обиняками и наконец объяснила, что женщине неприлично иметь оружие.

– Но это скорее игрушка, – возразила я. – Я сохранила его как сувенир, потому что у него красивая рукоятка и на ней выгравированы мои инициалы. А потом, я думаю, он не может принести большого вреда.

В конце концов она уступила. Но только после того, как я вручила ей коробку с патронами, которые оказались в глубине ящика.

Но вот что самое смешное: как только она вышла из комнаты, я нашла в одной из своих сумок еще такую же коробку с патронами, про которую совсем забыла. Я ей про это не сказала…»

Мегрэ все еще держал в руке бутылку с коньяком. Он налил переводчику, потом пошел угостить стенографиста и инспектора, который, чтобы не уснуть, рисовал человечков на своем бюваре.

Когда Мегрэ вернулся к себе в кабинет, оттуда сейчас же вышел Жанвье, и начался новый раунд.

– Я поразмыслил, Серр. Я начинаю думать, что вы не так много лгали мне, как я предполагал.

Он уже перестал называть его месье, как будто после стольких часов, проведенных наедине, известная фамильярность между ними стала уместной. Зубной врач недоверчиво посмотрел на него.

– Мария не должна была исчезнуть, так же как и ваша первая жена. Вы совсем не были заинтересованы в ее исчезновении. Она запаковала свои чемоданы, объявила, что уезжает в Голландию. Она действительно собиралась сесть в ночной поезд. Я не знаю, должна ли была она умереть у вас в доме или только после того, как выйдет из него. Что вы об этом думаете?

Гийом Серр ничего не ответил, но с явным интересом посмотрел на Мегрэ.

– Другими словами, она должна была умереть естественной смертью, я хочу сказать, такой смертью, которая могла сойти за естественную. Но этого не произошло, потому что иначе у вас не было бы причины прятать ни ее тело, ни ее багаж. Есть и другая подробность, которая идет вразрез с вашим планом. Вы попрощались. Ей, значит, не нужно было возвращаться к вам в кабинет. Однако же в какое-то время, ночью, ее труп находился у вас в кабинете. Я не прошу вас отвечать мне, следите только за моими рассуждениями. Я только что узнал, что у вашей жены был револьвер. Готов верить, что вы стреляли в порядке самозащиты. После чего вас охватила паника. Вы оставили тело на месте и побежали в гараж за машиной. В этот момент, около полуночи, вас и заметила консьержка. Теперь я хочу знать, почему изменились ваши планы и планы вашей жены. Вы были у себя в кабинете, не так ли?

– Не помню.

– Вы мне об этом заявили.

– Возможно.

– Я убежден, что ваша мать не сидела в своей комнате, а была вместе с вами.

– Она была в своей комнате.

– Вы это помните?

– Да.

– Значит, помните и то, что сами вы были у себя в кабинете? Ваша жена еще не ушла за такси. Если бы она взяла такси в ту ночь, мы разыскали бы шофера. Иначе говоря, прежде чем выйти из дома, она заходила к вам в кабинет. Зачем?

– Не знаю.

– Вы признаете, что она заходила к вам?

– Нет.

– Вы неправильно поступаете, Серр. В анналах криминалистики чрезвычайно редки случаи, чтобы тело убитого не отыскалось рано или поздно. Мы найдем ее труп. И я уже сейчас убежден: вскрытие покажет, что она была убита одной или несколькими пулями. Меня интересует только, убита ли она выстрелом из вашего револьвера или из ее собственного. В зависимости от этого ваше дело будет более или менее серьезным. Если пуля вылетела из ее револьвера, значит, по той или иной причине она захотела свести с вами какие-то счеты и угрожала вам. Речь шла о деньгах, Серр?

Он пожал плечами.

– Вы бросаетесь на нее, отнимаете револьвер и нечаянно нажимаете на спуск. Другая гипотеза: она угрожала вашей матери, а не вам. Женщина может скорее ненавидеть другую женщину, чем мужчину. И наконец, последняя гипотеза: ваш собственный револьвер находился не в вашей спальне, куда вы его положили вскоре после убийства, а у вас в кабинете в ящике письменного стола. Мария входит. Она вооружена. Она вам угрожает. Вы выдвигаете ящик и стреляете первым. Ни в том, ни в другом случае головой вы не рискуете. Вы убили непреднамеренно, потому что револьвер очень часто держат в ящике письменного стола. Вы можете даже требовать законной защиты. Остается объяснить, почему ваша жена, уже готовая к отъезду, вдруг бросилась к вам в кабинет с оружием в руках. Что вы об этом думаете?

Он откинулся в кресле и начал медленно набивать трубку, не сводя глаз со своего собеседника.

– Это может протянуться долго, – сказал Серр с каким-то отвращением.

– Вы по-прежнему решили молчать?

– Я послушно отвечаю на ваши вопросы.

– Вы мне не сказали, почему вы выстрелили.

– Я не стрелял.

– Значит, стреляла ваша мать?

– Мать тоже не стреляла. Она была в своей комнате.

– Пока вы спорили с вашей женой?

– Никакого спора не было.

– К сожалению…

– Ничего не могу поделать.

– Видите ли, Серр, я перебрал все причины, по которым Мария могла требовать от вас отчета и угрожать вам.

– Она мне не угрожала.

– Не говорите слишком категорически: потом вы пожалеете об этом. Вы будете умолять меня или присяжных поверить, что ваша жизнь или жизнь вашей матери была в опасности.

Серр иронически улыбнулся. Он устал, немного сгорбился, втянул голову в плечи, но нисколько не потерял хладнокровия. На лице его проступила щетина, щеки от этого посинели. Небо за окнами чуть посветлело, в кабинете стало свежее. Мегрэ закрыл окно.

– Когда умерла ваша первая жена, это произошло таким образом, что вы могли позвать доктора Дютийё, он выдал свидетельство о смерти. Так должна была умереть и Мария, смерть которой могла сойти за естественную. У нее тоже было больное сердце. То, что удалось в первом случае, вполне могло удаться и во втором. Но что-то здесь помешало. Теперь вы понимаете, к чему я клоню?

– Я ее не убивал.

– И не вы убрали ее тело и багаж, инструменты грабителя?

– Никакого грабителя не было.

– Через несколько часов я, вероятно, устрою вам с ним очную ставку.

– Вы его разыскали?

– Мы обнаружили у вас в кабинете отпечатки его пальцев. Вы постарались вытереть мебель, но одно место упустили. Речь идет о рецидивисте Альфреде Жюсьоме по прозвищу Альфред Унылый. Это хорошо известный здесь специалист. Альфред сказал своей жене о том, что видел труп. А жена его сейчас сидит вместе с вашей матерью в зале ожидания. Что касается Жюсьома, то он в Руане, и у него теперь нет никаких оснований скрываться. У нас есть еще консьержка, которая видела, как вы выводили из гаража машину. Есть москательщик, который продал вам второе стекло в среду в восемь часов утра. Специалисты по уголовному розыску докажут, когда вы чистили свою машину. Так что улик порядочно. Когда мы разыщем труп и багаж, моя миссия будет закончена. Может быть, теперь вы решитесь объяснить, почему вместо тела человека, умершего, так сказать, естественной смертью, у вас на руках оказался труп, который необходимо было срочно убрать? Что помешало вам осуществить свой план? Что же, Серр?

Зубной врач вытащил из кармана платок, вытер губы и лоб, но не проронил ни слова.

– Сейчас половина четвертого. С меня уже довольно. Вы что – твердо решили молчать до конца?

– Мне нечего сказать.

– Прекрасно, – проговорил Мегрэ, вставая. – Мне не хотелось бы мучить старую женщину. Но я вынужден допросить вашу мать.

Он ожидал, что Серр будет протестовать, во всяком случае, выразит какое-то волнение. Зубной врач и бровью не повел, и Мегрэ даже показалось, что тот вздохнул с облегчением.

– Твоя очередь, Жанвье. А я сейчас займусь матерью.

Он и в самом деле собрался допрашивать мать, но не мог начать сразу, потому что явился Ваше, очень возбужденный, с пакетом в руках.

– Нашел, начальник! Искал долго, но, кажется, это то, что нужно.

Он развязал пакет, в газете были обломки кирпича.

– На набережной Бильянкур, напротив острова Сеген. Если бы я начал с низовья, а не шел вниз по течению, я уже был бы здесь несколько часов назад. Я обошел все набережные, куда свозят строительные материалы. И только в Бильянкуре недавно разгружали баржу с кирпичом.

– Когда?

– В прошлый понедельник. Она ушла во вторник около полудня. Кирпичи все еще там, и мальчишки, должно быть, играли на них и кое-какие поломали. Порядочный кусок набережной покрыт красной пылью. Я поднимусь к Мерсу?

– Я сам туда иду.

Проходя через зал ожидания, он посмотрел на обеих женщин; они молчали, сидели уже не рядышком, а на расстоянии. Видимо, дружба между ними кончилась.

Мегрэ зашел в лабораторию, где Мерс только что приготовил кофе. Комиссару тоже пришлось выпить чашку.

– У тебя есть образец кирпича? Давай сравним.

Цвет был такой же, зернистость казалась одинаковой. Мерс взял лупу и электрический прожектор.

– Подходит?

– Вероятно. Во всяком случае, кирпич взят из того же района. Мне надо полчаса или час, чтобы сделать анализ.

Время было слишком позднее, чтобы начинать поиски в Сене. Только с восходом солнца речная бригада сможет послать туда водолаза.

И тогда, если найдут тело Марии или хотя бы чемодан и ящик с инструментами, круг сомкнется.

– Алло! Речная? Это Мегрэ. – Казалось, он все еще был не в духе. – Я хотел бы, как только это будет возможно, произвести розыск в Сене у набережной Бильянкур, в том месте, где недавно выгружали кирпичи.

– Через час, когда взойдет солнце.

Мегрэ решительным движением отворил дверь в зал ожидания.

Эрнестина подумала, что он пришел за ней, и быстро встала. А мадам Серр не шевельнулась.

Но Мегрэ обратился к старой даме:

– Можете зайти ко мне на минутку?

Почти все кабинеты были пусты. Он отворил первую попавшуюся дверь, закрыл окно.

– Садитесь, пожалуйста. – А сам заходил по комнате, время от времени бросая сердитый взгляд на старую даму. – Я не очень люблю сообщать неприятные новости, – наконец проворчал он. – А тем более людям вашего возраста. Вы никогда не болели, мадам Серр?

– Когда мы пересекали Ла-Манш, я страдала морской болезнью. Кроме этого случая, никогда не обращалась к врачу.

– И естественно, сердце у вас здоровое. А у вашего сына больное?

– У него сердце всегда было увеличено.

– Он убил свою жену, – вдруг произнес Мегрэ, подняв голову и глядя в упор на старуху.

– Это он сказал вам?

Мегрэ не стал лгать:

– Он еще отрицает, но это ни к чему не приведет. У нас есть доказательства.

– Что он убил?

– Что он стрелял в Марию в своем кабинете.

Она не шелохнулась. Черты ее немного застыли, чувствовалось, что она задерживает дыхание, но других признаков волнения не было.

– Какие у вас доказательства?

– Мы нашли то место, где тело его жены было брошено в Сену, так же как и ее багаж и инструменты грабителя.

– А-а!

Она больше ничего не сказала. Она ждала, руки ее неподвижно лежали на темном платье.

– Ваш сын отказался от своего права требовать законной защиты. И напрасно. Потому что я убежден: когда его жена вошла в кабинет, у нее в руках было оружие и намерения у нее были недобрые.

– Почему?

– Об этом я вас и спрашиваю.

– Я ничего не знаю.

– Где вы в это время были?

– Я вам сказала, в своей комнате.

– И вы ничего не слышали?

– Ничего. Только слышала, как затворили дверь. Потом шум мотора на улице.

– Такси?

– Думаю, да, потому что моя невестка говорила, что идет за такси.

– Вы не уверены? Это могла быть и частная машина?

– Я ее не видела.

– Это могла быть и машина вашего сына?

– Он заверил меня, что никуда не выезжал.

– Вы отдаете себе отчет в том, что ваши сегодняшние ответы отличаются от тех заявлений, которые вы мне сделали, когда сами явились ко мне?

– Нет.

– Вы были уверены, что ваша невестка уехала из дома на такси?

– Я и сейчас так думаю.

– Но теперь вы в этом уже не уверены. Вы не уверены также и в том, что не было попытки ограбления?

– Я не видела никаких следов.

– В котором часу вы вышли из своей комнаты в среду утром?

– Около половины седьмого.

– Вы вошли в кабинет?

– Не сразу. Я заварила кофе.

– Вы открывали окна в кабинете?

– Кажется, да.

– Прежде чем спустился из спальни ваш сын?

– Возможно, что и так.

– Но вы этого не утверждаете?

– Поставьте себя на мое место, месье Мегрэ. Вот уже двое суток я сама не знаю, как только я живу. Мне задают всевозможные вопросы. Сколько уже часов я сижу в приемной и жду? Я устала. Я изо всех сил стараюсь держаться.

– Почему вы явились сюда сегодня ночью?

– Разве не естественно, чтобы мать следовала за своим сыном в подобных обстоятельствах? Я всегда жила с ним вместе. Может быть, я ему буду нужна.

– Вы последовали бы за ним в тюрьму?

– Не понимаю. Я не мыслю себе, что…

– Я поставлю вопрос иначе: если я выдвину обвинение против вашего сына, возьмете ли вы на себя часть ответственности за его поступок?

– Но ведь он ничего не сделал!

– Вы в этом уверены?

– Зачем ему было убивать свою жену?

– Вы избегаете прямого ответа. Вы уверены, что он не убил ее?

– Насколько мне известно, он не убивал.

– И все же вы допускаете, что он мог это сделать?

– У него не было на это никаких причин.

– Он это сделал! – резко сказал Мегрэ, глядя ей в лицо.

Она словно замерла. Произнесла только:

– А-а!

Потом открыла сумку и вынула носовой платок. Глаза ее были сухие. Она не плакала. Только провела платком по губам.

– Могу я попросить стакан воды?

Он подал ей воды.

– Как только прокурор приедет во Дворец правосудия, против вашего сына будет выдвинуто обвинение. Могу вас заверить уже сейчас, что у него нет никаких шансов выкрутиться.

– Вы хотите сказать, что…

– Он поплатится головой.

Она не потеряла сознания, сидела прямо, устремив перед собой неподвижный взгляд.

– Его первую жену откопают. Вы, конечно, знаете, что можно обнаружить следы некоторых ядов в костях.

– Зачем ему нужно было убивать их обеих? Это невозможно. Это неправда, месье комиссар. Не знаю, почему вы так говорите со мной, но я отказываюсь вам верить. Дайте мне самой спросить у него. Позвольте мне поговорить с ним наедине, и я докопаюсь до истины.

– Во вторник вы провели весь вечер в своей комнате?

– Да.

– Ни на минуту не спускались вниз?

– Нет. Зачем мне было спускаться, раз эта женщина наконец уезжала?

Мегрэ подошел к окну, несколько минут постоял, прижавшись лбом к стеклу, потом прошел в соседний кабинет, схватил бутылку и выпил все, что в ней было, – две или три рюмки.

Когда он вернулся, походка у него была тяжелая, как у Гийома Серра, а взгляд такой же упрямый.

Глава 9,
в которой Мегрэ не очень гордится своей работой, но доволен тем, что ему удалось спасти кому-то жизнь

Он сидел в чужом кресле, опершись локтями о стол, со своей самой крупной трубкой во рту, устремив глаза на старую даму, которая напоминала ему настоятельницу монастыря.

– Ваш сын, мадам Серр, не убивал ни своей первой, ни своей второй жены, – сказал он, отчеканивая слова.

Она удивленно нахмурила брови, но взгляд ее совсем не выразил радости.

– Он не убивал и своего отца, – добавил комиссар.

– Что?

– Молчите!.. Если позволите, мы покончим с этим как можно быстрее. Не будем пока заниматься доказательствами. Они появятся в свое время. Не будем также разбираться в причинах смерти вашего мужа. В чем я почти уверен, это в том, что ваша первая невестка была отравлена. Более того, я убежден, что здесь речь пойдет ни о мышьяке, ни о каком-либо другом сильно действующем яде, который применяют обычно. Между прочим, надо вам сказать, что отравления в девяти случаях из десяти – дело рук женщин. Ваша первая невестка, так же как и вторая, страдала болезнью сердца. У вашего мужа тоже была эта болезнь. Иные лекарства, которые люди крепкого здоровья переносят довольно легко, могут стать смертельными для сердечников. Я думаю о том, нет ли ключа к этой загадке в одном из писем Марии к ее приятельнице. Она говорит в нем о путешествии в Англию, которое вы совершили вместе с вашим мужем, и подчеркивает, что вы все страдали морской болезнью до такой степени, что судовому врачу пришлось вас лечить. Что врачи дают в таких случаях?

– Не знаю.

– Вряд ли вы этого не знаете. Обычно дают атропин в той или иной форме. А сильная доза атропина может быть роковой для сердечника.

– Таким образом, мой муж…

– Мы еще вернемся к этому, даже если доказать это невозможно. Ваш муж в последние годы вел беспорядочную жизнь и растрачивал свое состояние. А вы всегда страшились нужды, мадам Серр.

– Не из-за себя. Из-за сына. Причем это не значит, что я могла бы…

– Потом ваш сын женился. В вашем доме появилась другая женщина, женщина, которая сразу стала носить ваше имя и обладать такими же правами, как вы.

Она закусила губу.

– Эта женщина, тоже страдавшая болезнью сердца, была богата, богаче вашего сына, богаче всех Серров, вместе взятых.

– Вы хотите сказать, что я отравила ее, после того как отравила своего мужа?

– Да.

Она принужденно захихикала.

– И я, конечно, отравила и свою вторую невестку?

– Ваша вторая невестка уезжала, разочарованная, после безуспешной попытки ужиться в доме, так и оставшемся для нее чужим. Скорее всего она увозила с собой и свои деньги. И у нее тоже было больное сердце. Видите, мои недоумения, почему исчезло тело, обоснованны. Если бы она была только отравлена, достаточно было просто позвать врача, который, учитывая состояние здоровья Марии, констатировал бы сердечный приступ. Может быть, этот приступ должен был произойти позже, в такси, на вокзале или в поезде.

– Вы очень уверены в себе, месье Мегрэ.

– Я знаю, что произошло какое-то событие, которое заставило вашего сына выстрелить в свою жену. Предположим, что Мария в тот момент, когда она хотела идти за такси или, что более вероятно, в тот момент, когда она вызывала такси по телефону, почувствовала известные симптомы. Она хорошо знала вас обоих, так как прожила у вас два с половиной года. Она много читала, и я не удивился бы, если у нее были некоторые медицинские познания. Поняв, что она отравлена, она вошла в кабинет вашего мужа, где находились вы.

– Почему вы утверждаете, что я находилась там?

– Потому что она, несомненно, поняла: это сделали вы. И если бы вы были в своей комнате, она поднялась бы к вам. Не знаю, угрожала ли она вам револьвером или просто протянула руку к телефону, чтобы позвонить в полицию… Вам ничего не оставалось, как застрелить ее.

– И по-вашему, это я…

– Нет. Я вам уже сказал, что, вероятно, выстрелил ваш сын, или, если вы это предпочитаете, он довершил вашу работу.

Грязноватый свет зари уже примешивался к свету лампы. Черты их лиц казались от этого резче. Раздался телефонный звонок.

– Это вы, комиссар? Я закончил анализ. По всей вероятности, кирпичная пыль, собранная в машине, из Бильянкура.

– Можешь идти спать, малыш. Ты свободен.

Он снова встал, прошелся по комнате.

– Ваш сын, мадам Серр, решил все взять на себя. Я не вижу способа помешать ему в этом. Если он был способен молчать в продолжение стольких часов, он будет способен молчать до конца. Если только…

– Что?

– Не знаю. Два года назад у меня в кабинете был такой же сильный человек, как он. После пятнадцатичасового допроса он так и не разжал зубов.

Резким движением, с каким-то бешенством он отворил окно.

– Понадобилось двадцать семь часов, чтобы его нервы сдали.

– И он сознался?

– Он все рассказал одним духом, как будто хотел свалить с себя эту тяжесть.

– Я никого не отравила.

– Я не у вас спрашиваю ответа.

– А у моего сына?

– Да. Он убежден, что вы поступили так ради него, из страха, что он останется без средств, и отчасти из ревности.

Он еле-еле сдержался, чтобы не поднять на нее руку, несмотря на ее возраст, потому что на тонких губах старухи мелькнула невольная улыбка.

– Но это неправда! – уронил он. – И, приблизившись к ней, глядя ей прямо в глаза и дыша ей в лицо, он отчеканил: – Вы вовсе не боитесь, что он останется в нужде, вы боитесь только за себя! Вы убили совсем не из-за него, и если вы явились сюда и провели здесь всю ночь, то только потому, что вы боитесь, как бы он не рассказал всю правду.

Она попыталась отодвинуться от него, откинулась на спинку стула, потому что лицо Мегрэ, жесткое, угрожающее, все приближалось к ее лицу.

– Вам наплевать, если он сядет в тюрьму и даже если его казнят, лишь бы вы были уверены, что выйдете чистой из воды. Вы убеждены, что проживете еще много лет у себя в доме, пересчитывая свои деньги.

Она испугалась. Открыла рот, как бы для того, чтобы позвать на помощь. Вдруг Мегрэ неожиданно грубым рывком выхватил из ее старческих рук сумку, которую она судорожно сжимала.

Она вскрикнула и рванулась отнять сумку.

– Садитесь!

Он нажал серебряный замочек. На самом дне, под перчатками, под бумажником, под носовым платком и пудреницей, он нашел две белые таблетки, завернутые в бумагу.

Вокруг царило безмолвие, словно в церкви или в гроте. Мегрэ выпрямился, сел, нажал кнопку электрического звонка.

Когда дверь отворилась, он произнес, не глядя на вошедшего инспектора:

– Скажите Жанвье, чтобы он оставил его в покое.

И так как удивленный инспектор не двигался, Мегрэ добавил:

– Все. Она признается.

– Я ни в чем не признаюсь.

Он подождал, пока закроется дверь.

– Все равно что признались. Я мог бы продолжить опыт до конца, разрешить вам разговор с сыном с глазу на глаз, о чем вы у меня просили. Вы не находите, что уже достаточно трупов для одной старухи?

– Вы хотите сказать, что я бы…

Он подбросил на ладони таблетки.

– Вы бы дали ему лекарство, вернее, то, что он принял бы за свое лекарство, и говорить ему больше никогда не пришлось бы.

На гребнях крыш уже начали появляться солнечные блики. Снова зазвонил телефон.

– Комиссар Мегрэ? Говорит Речная. Мы в Бильянкуре. Водолаз только что в первый раз спустился на дно и обнаружил довольно тяжелый сундук.

– Остальное тоже найдется, – равнодушно сказал он.

В проеме двери появился измотанный и удивленный Жанвье:

– Мне сказали…

– Уведи ее в дом предварительного заключения. Его тоже, как сообщника. Я поговорю с прокурором, как только он приедет.

Он больше не занимался ни матерью, ни сыном.

Когда он вошел в свой кабинет, зубного врача там уже не было, но из пепельницы торчали окурки очень черных сигар. Он сел в кресло и уже совсем засыпал, когда вспомнил о Долговязой.

Он нашел ее в зале ожидания, Эрнестина спала. Потряс ее за плечо. Инстинктивным жестом она поправила свою зеленую шляпку.

– Все. Можешь идти.

– Он признался?

– Это она убила.

– Как? Эта старуха…

– Потом! – проворчал он. Но, почувствовав, что он чем-то ей все-таки обязан, Мегрэ обернулся и сказал: – Спасибо тебе! Когда Альфред вернется, посоветуй ему…

Но что ему посоветовать, он так и не досказал. Ничто не сможет излечить Унылого от его привычки грабить сейфы, прежде им же самим установленные, от его веры в то, что он делает это в последний раз и теперь-то и вправду сможет наконец поселиться в деревне.

Из-за преклонного возраста старую мадам Серр не казнили, и она покинула суд присяжных с удовлетворенным видом особы, решившей наконец навести порядок в женской тюрьме.

Когда ее сын вышел из тюрьмы Френ, где он провел два года, он прямо направился к дому на улице Ла Ферм и в тот же вечер совершил в своем квартале прогулку, к которой он привык еще в те времена, когда ему приходилось выводить собаку. Он, как и в былые дни, заворачивал в маленький бар выпить красного вина и, прежде чем зайти туда, пугливо поглядывал направо и налево.

1951