Текст книги "Признания Мегрэ (сборник)"

Глава 5
Марсель лжет

В тот момент, когда Мегрэ раскуривал трубку, произошел некий бессловесный церемониал, который сильнее, чем все, что видел комиссар накануне в Сент-Андре, напомнил ему о деревне, где он провел детство. Он словно на мгновение увидел одну из своих теток в переднике в синюю клетку, с волосами, собранными в высокий пучок, как у мадам Селье.

Мадам Селье просто посмотрела на своего мужа, чуть расширив глаза, и большой Жюльен сразу понял послание. Он направился к двери, ведущей во двор, и исчез за ней. Что касается женщины, то она, не дожидаясь возвращения мужа, открыла створки буфета, вытащила два стакана, которые подавали только в том случае, если в дом приходили гости, и чистой салфеткой протерла их.

Жестянщик вернулся с закупоренной бутылкой вина. Он ничего не сказал. Все молчали. Кто-нибудь пришедший издалека или прилетевший с другой планеты решил бы, что здесь совершается какой-то магический ритуал. Пробка с шумом вышла из горлышка, и золотистое вино с характерным бульканьем полилось в стаканы.

Немного оробевший Жюльен Селье взял свой стакан, посмотрел его на свет, а потом произнес:

– Ваше здоровье.

– Ваше здоровье, – откликнулся Мегрэ.

Потом мужчина ушел в темную часть кухни, а его жена вернулась к плите.

– Марсель, – начал комиссар, обращаясь к мальчику, который стоял не шелохнувшись, – полагаю, ты никогда не врал?

Если мальчик и колебался, то всего лишь одну секунду, быстро взглянув на мать.

– Врал, мсье.

И поспешил добавить:

– Но я всегда исповедовался.

– Ты хочешь сказать, что потом ты шел на исповедь?

– Да, мсье.

– Сразу же?

– Как можно скорее, поскольку мне не хотелось бы умереть во грехе.

– Вероятно, это была невинная ложь?

– Довольно невинная.

– Тебя не затруднит привести мне какой-нибудь пример?

– Однажды я разорвал брюки, забираясь на дерево. Вернувшись домой, я сказал, что зацепился за гвоздь, играя в саду Жозефа.

– Ты пошел исповедоваться в тот же день?

– Нет, на следующий.

– А когда ты сказал правду родителям?

– Только через неделю. В другой раз я упал в болото, ловя лягушек. Родители запрещают мне играть около болота, потому что я часто простужаюсь. Моя одежда намокла. Я сказал, что меня толкнули, когда я переходил через небольшой мостик над ручьем.

– И ты опять ждал неделю, чтобы сказать правду?

– Только два дня.

– Ты часто врешь?

– Нет, мсье.

– Один раз за сколько дней?

Мальчик немного подумал, как на устном экзамене.

– Реже даже, чем раз в месяц.

– Твои друзья тоже врут?

– Не все. Но некоторые врут.

– Они потом исповедуются, как и ты?

– Не знаю. Наверно, исповедуются.

– Ты дружишь с сыном учителя?

– Нет, мсье.

– Ты не играешь с ним?

– Он ни с кем не играет.

– Почему?

– Может, потому, что не любит играть. Или потому, что его отец – школьный учитель. Я пытался с ним подружиться.

– Ты не любишь мсье Гастена?

– Он несправедливый.

– В чем же это проявляется?

– Он всегда ставит мне лучшие отметки, даже когда их заслуживает его сын. Конечно, я хочу быть первым в классе, но только когда этого заслуживаю, а не иначе.

– Как ты думаешь, почему он так поступает?

– Не знаю. Возможно, он боится.

– Боится? Чего же?

Мальчик попытался найти ответ. Он, несомненно, чувствовал, что именно хочет сказать, но понимал, что это сложно, и не находил нужных слов. И он просто повторил:

– Не знаю.

– Ты хорошо помнишь, что происходило утром во вторник?

– Да, мсье.

– Что ты делал во время перемены?

– Играл с другими учениками.

– Что произошло после того, как вы вернулись в класс?

– Папаша Пьебёф из Гро-Шен постучал в дверь, и мсье Гастен направился с ним в мэрию, сказав, чтобы мы сидели спокойно.

– Такое часто случается?

– Да, мсье. Довольно часто.

– И вы спокойно сидели?

– Не все.

– А ты? Ты спокойно сидел?

– Большую часть времени.

– Когда это было в предпоследний раз?

– Накануне в понедельник, во время похорон. Кто-то пришел, чтобы подписать бумаги.

– Что ты делал во вторник?

– Сначала сидел на своем месте.

– Твои приятели начали баловаться?

– Да, мсье. Большинство.

– А что именно они делали?

– Они пихались для смеха, бросали друг другу в голову ластики, карандаши.

– Потом?

Если мальчик и колебался, прежде чем ответить, то не потому, что испытывал затруднения, а потому, что старался найти как можно более точный ответ.

– Я подошел к окну.

– К какому окну?

– К тому, из которого видны дворы и огороды. Я всегда смотрю в него.

– Почему?

– Не знаю. Возможно, потому, что оно ближе остальных к моей скамье.

– А ты подошел к окну не потому, что услышал выстрел?

– Нет, мсье.

– А если бы на улице прозвучал выстрел, ты услышал бы?

– Возможно, нет. Мальчишки очень громко шумели. К тому же кузнец подковывал лошадь.

– У тебя есть карабин 22 калибра?

– Да, мсье. Я, как и другие, отнес его вчера вечером в мэрию. Всех, у кого есть карабины, попросили отнести их в мэрию.

– Во время отсутствия учителя ты выходил из класса?

– Нет, мсье.

Мегрэ говорил спокойно, одобряюще. Мадам Селье, чтобы не мешать, ушла в лавку, чтобы прибраться там, а ее муж, держа стакан в руке, удовлетворенно смотрел на Марселя.

– Ты видел, как учитель шел по двору?

– Да, мсье.

– Ты видел, что он направляется к сараю?

– Нет, мсье. Он возвращался.

– Ты видел, как он выходил из сарая?

– Я видел, как он закрывал дверь. Потом он пошел по двору, а я крикнул другим: «Внимание!» Все сели на свои места. Я тоже.

– Ты часто играешь со своими приятелями?

– Нет, не часто.

– Ты не любишь играть?

– Я слишком толстый.

Произнося эти слова, мальчик покраснел и взглянул на отца, словно просил у него прощения.

– У тебя нет друзей?

– Я дружу в основном с Жозефом.

– Кто такой Жозеф?

– Сын Рато.

– Сын мэра?

Жюльен Селье вмешался.

– В Сент-Андре и в окрестностях, – объяснил он, – много Рато. Все они в той или иной степени родственники. Жозеф – это сын Марселена Рато, мясника.

Мегрэ отпил немного вина и вновь раскурил трубку, которая успела погаснуть.

– Жозеф стоял рядом с тобой у окна?

– Жозефа не было в школе. Он уже целый месяц лежит дома из‑за несчастного случая.

– Это его сбил мотоциклет?

– Да, мсье.

– Ты был с ним, когда это случилось?

– Да, мсье.

– Ты часто навещаешь его?

– Почти каждый день.

– Ты навещал его вчера?

– Нет.

– Позавчера?

– Тоже нет.

– Почему?

– Из‑за всего, что случилось. Мы заняты только преступлением.

– Полагаю, ты не осмелился бы солгать лейтенанту жандармерии?

– Нет, мсье.

– Ты доволен, что учителя посадили в тюрьму?

– Нет, мсье.

– Ты отдаешь себе отчет в том, что он там находится из‑за твоих показаний?

– Я не понимаю, что вы этим хотите сказать.

– Если бы ты не сказал, что видел, как он выходит из сарая, возможно, учителя не арестовали бы.

Мальчик явно попал в затруднительное положение. Он ничего не говорил, переминаясь с ноги на ногу, и снова взглянул на отца.

– Если ты действительно его видел, то у тебя есть веские причины, чтобы говорить правду.

– Я говорю правду.

– Ты не любил Леони Бирар?

– Нет, мсье.

– Почему?

– Потому что она выкрикивала нехорошие слова, когда я проходил мимо.

– Тебе чаще, чем другим?

– Да, мсье.

– А ты знаешь почему?

– Потому что она злится на маму за то, что та вышла замуж за папу.

Мегрэ прикрыл глаза, ища следующий вопрос, но не нашел и поэтому допил вино.

Он довольно тяжело поднялся, поскольку с утра выпил несколько стаканов.

– Спасибо, Марсель. Если ты захочешь что-нибудь мне сказать – например, вспомнишь какую-либо деталь, о которой сейчас забыл, – сразу же приходи ко мне. Ты меня не боишься?

– Нет, мсье.

– Еще стаканчик? – спросил отец Марселя, протягивая руку к бутылке.

– Нет, спасибо. Я не хочу задерживать вас с обедом. Ваш сын – очень умный мальчик, мсье Селье.

От удовольствия жестянщик покраснел.

– Мы стараемся его хорошо воспитывать. Не думаю, что ему часто приходится врать.

– Кстати, когда он вам сказал, что учитель заходил в сарай?

– Вечером в среду.

– И он ничего не сказал вам об этом во вторник, когда вся деревня обсуждала смерть Леони Бирар?

– Нет. Думаю, эта смерть на него сильно подействовала. В среду за обедом я заметил, что он какой-то странный. И вдруг он выпалил: «Папа, думаю, что я кое-что видел». Он обо всем мне рассказал, и я заставил его повторить рассказ лейтенанту жандармерии.

– Благодарю вас.

Что-то смущало Мегрэ, но он не знал, что именно. Выйдя на улицу, он сразу же направился в «Приятный уголок», где увидел молодого учителя, заменявшего Гастена. Он обедал около окна, читая книгу. Тут комиссар вспомнил, что обещал жене позвонить, и пошел на почту, которая находилась в другом квартале. Там он увидел молодую женщину лет двадцати пяти в черном халате.

– Долго придется ждать Париж?

– В это время нет, мсье Мегрэ.

Ожидая, когда его соединят, комиссар наблюдал за молодой женщиной, что-то писавшей, спрашивал себя, замужем ли она, а если нет, то выйдет ли замуж или станет похожей на старуху Бирар.

Мегрэ пробыл в телефонной кабине минут пять, и все, что услышала работница почты через дверь, сводилось к следующему:

– Нет, устриц нет… Потому что их нет… Нет… Погода отменная… Вовсе не холодно…

Потом Мегрэ решил пообедать. Молодой учитель по-прежнему был в таверне, и Мегрэ сел за столик напротив. Вся деревня уже знала, кто он. На улице с ним не здоровались, но провожали глазами, а как только он отходил на достаточное расстояние, начинали о нем судачить. Молодой учитель три-четыре раза заглядывал в начало книги. Перед уходом он мгновение поколебался. Возможно, хотел что-то сказать? Мегрэ не был в этом уверен. Как бы там ни было, проходя мимо, молодой учитель кивнул ему. Правда, это могло быть непроизвольным движением.

Поверх черного платья Тереза повязала чистый белый фартук. Луи обедал в кухне и изредка звал служанку. Поев, он подошел к Мегрэ. Губы его лоснились от жира.

– Ну, что скажете о кролике?

– Превосходно.

– Стаканчик водки из виноградных выжимок, чтобы он лучше усвоился? Я угощаю.

Луи покровительственно относился к комиссару, словно без его помощи тот затерялся бы в джунглях Сент-Андре.

– Тот еще тип! – проворчал он, садясь и при этом расставляя ноги из‑за выпирающего живота.

– Кто?

– Тео. Не знаю большего проходимца, чем он. Живет припеваючи, ничего не делает.

– Вы полагаете, что больше никто не слышал выстрела?

– Во-первых, в деревне никогда не обращают внимания на выстрел из карабина. Вот если бы выстрелили из охотничьего ружья, то все заметили бы. Во-вторых, карабины стреляют не слишком громко, а мы все так привыкли к выстрелам, с тех пор как мальчишки…

– Тео был в своем палисаднике. Он мог ничего не видеть?

– В своем палисаднике или в погребе, поскольку для него гулять в палисаднике означает пить вино из бочки. Да даже если что-то видел, он, вероятно, ничего не скажет.

– Даже если он видел стрелявшего человека?

– Тем более не скажет.

Луи разливал вино в маленькие стаканчики; он был явно доволен собой.

– Я предупреждал, что вы ничего не поймете.

– Полагаете, учитель хотел убить старуху?

– А вы?

Мегрэ ответил тоном, не терпящим возражений:

– Нет.

Луи, посмеиваясь, посмотрел на комиссара, словно хотел сказать: «Я тем более не верю».

Но вслух Луи ничего не сказал. Возможно, они оба отяжелели от всего съеденного и выпитого. Они немного помолчали, глядя на площадь, которую солнечные лучи разделили на две половины, на темные витрины кооператива, на каменный портик церкви.

– Что за человек ваш кюре? – спросил Мегрэ, чтобы продолжить разговор.

– Кюре – это кюре.

– Он за учителя?

– Против.

Мегрэ наконец встал, минуту в раздумьях постоял в центре зала, потом решительно направился к лестнице, сделав выбор в пользу отдыха.

– Разбуди меня через час, – сказал он Терезе.

Мегрэ не должен был обращаться к Терезе на «ты». В уголовной полиции привыкли так обращаться к девицам определенного поведения, и это не ускользнуло от внимания Луи, который нахмурился. Зеленые ставни на окнах были закрыты. Сквозь них в комнату проникали лишь редкие лучи солнца. Мегрэ не стал раздеваться, только снял пиджак и туфли и лег на кровать, не разбирая ее.

Чуть позже, слегка задремав, он услышал ровный шум моря. Но разве такое возможно? Тут он заснул и проснулся только тогда, когда в дверь постучали.

– Час уже прошел, мсье Мегрэ. Хотите чашечку кофе?

Мегрэ чувствовал себя отяжелевшим, каким-то одурманенным. Он еще не решил, что будет делать. Спустившись вниз, комиссар увидел, что в зале четверо мужчин играют в карты, в том числе Тео и Марселен, мясник, так и не снявший рабочей одежды.

У Мегрэ сложилось впечатление, что какой-то детали не хватает, но он не мог понять, какой именно. Впервые это впечатление появилось во время разговора с юным Селье. Но в какой момент?

Мегрэ решил пройтись. Сначала он направился к дому Леони Бирар, ключ от которого лежал у него в кармане. Он вошел в переднюю комнату, сел и прочитал все письма, которые нашел утром. Ничего важного он не узнал, только установил новые фамилии: Дюбары, Корню, Жийе, Рато, Бонкёры.

Покидая дом, Мегрэ намеревался дойти до моря, но через несколько метров заметил кладбище. Он пошел на кладбище и начал читать фамилии на могильных плитах, почти те же самые, что и в письмах.

Мегрэ мог бы восстановить историю семей, с уверенностью сказать, что семья Рато была связана с семьей Дюбаров вот уже два поколения, а девица Корню вышла замуж за Пьебёфа, умершего в двадцать шесть лет.

Мегрэ прошел еще двести-триста метров по дороге, но море не показывалось. Луг постепенно поднимался, горизонт был в золотистом тумане. Комиссар вдруг отказался продолжать путь.

Деревенские жители встречали комиссара на улицах и в переулках. Он шел, засунув руки в карманы, порой останавливался без всякой причины, просто для того, чтобы посмотреть на какой-нибудь фасад или проходившего мимо крестьянина.

Прежде чем пойти в мэрию, Мегрэ не мог отказать себе в удовольствии выпить стаканчик белого вина. Четверо мужчин по-прежнему играли в карты. Сидя верхом на стуле, Луи наблюдал за игрой.

Крыльцо мэрии было залито солнцем. Через окно в коридоре он в огородах увидел фуражки двух жандармов. Несомненно, они до сих пор искали гильзу.

В доме учителя окна были закрыты. А в окне класса виднелись головы учеников, сидевших рядами.

Мегрэ отыскал лейтенанта, который красным карандашом что-то отмечал в протоколе допроса.

– Входите, мсье комиссар. Я встречался со следователем. Сегодня утром он допрашивал Гастена.

– Как он?

– Как человек, впервые проведший ночь в тюрьме. Он беспокоится, не уехали ли вы.

– Полагаю, он по-прежнему все отрицает?

– Настойчивее, чем прежде.

– Сам-то он не высказывает никаких предположений?

– Он не думает, что кто-то хотел убить почтовую работницу. Он думает, что речь идет о несчастном случае, который оказался роковым. С ней часто играли злые шутки.

– С Леони Бирар?

– Да. Не только дети, но и взрослые. Вы же знаете, как это происходит, когда деревня выбирает козла отпущения. Когда подыхала кошка, ее труп бросали в дом Бирар через окно. А пару недель назад она увидела, что ее дверь была вымазана экскрементами. По словам учителя, кто-то выстрелил, чтобы напугать ее или привести в ярость.

– А сарай?

– Он продолжает утверждать, что не заходил в сарай во вторник.

– Не работал ли он в палисаднике во вторник утром, перед уроками?

– Не во вторник, а в понедельник. Каждый день он встает в шесть часов утра. Только тогда у него есть немного свободного времени. Вы видели юного Селье? Что вы о нем думаете?

– Он без колебаний ответил на все мои вопросы.

– На мои тоже. И ни разу не противоречил себе. Я расспросил его приятелей. Все они утверждают, что он не выходил из класса. Полагаю, если бы это была ложь, то хотя бы один проговорился.

– Я тоже так думаю. Известно, кто наследует имущество Бирар?

– Мы по-прежнему не нашли завещания. У мадам Селье есть все шансы стать наследницей.

– Вы проверили, чем занимался ее муж во вторник утром?

– Он работал в своей мастерской.

– Кто-нибудь это подтвердил?

– Во-первых, его жена. Во-вторых, кузнец. Маршандон заходил к нему поболтать.

– В котором часу?

– Он точно не помнит. Говорит, что до одиннадцати. Он утверждает, что их разговор длился не менее пятнадцати минут. Разумеется, это ничего не доказывает.

Лейтенант перелистал бумаги.

– Тем более что юный Селье говорит, что кузнец работал в тот момент, когда учитель покинул класс.

– Значит, его отец мог отсутствовать?

– Да. Но не забывайте, что его все знают. Ему пришлось бы перейти через площадь, войти в палисадник. Если бы он шел с карабином, это было бы еще заметнее.

– Но, возможно, он об этом не скажет.

Словом, не было ни твердой уверенности, ни веских доказательств. Только два противоречивых свидетельства. С одной стороны, Марсель Селье утверждал, что из окна школы видел, как учитель выходил из сарая. С другой стороны, Гастен клялся, что в тот день не заходил в сарай.

Все эти события произошли совсем недавно. Уже во вторник вечером опросили всех жителей деревни. В среду опросы продолжились. Воспоминания были еще свежими.

Если учитель не стрелял, то какой смысл ему врать? И, главное, зачем ему понадобилось убивать Леони Бирар?

У Марселя Селье тоже не было причин выдумывать историю с сараем.

Тео, посмеиваясь, утверждал, что слышал выстрел, но ничего не видел.

Находился ли он в огороде? Или в подвале? Можно ли было доверять показаниям тех и других о точном времени произошедшего, ведь в деревнях никто особо не следит за временем, разве что в те часы, когда семья садится за стол? Мегрэ тем более не верил, когда ему говорили, что в такой-то момент тот или иной человек шел по улице. Когда привыкаешь раз десять в день видеть людей в привычных местах, то на это перестаешь обращать внимание. Можно без всякого умысла перепутать одну встречу с другой, а потом утверждать, что она произошла во вторник, хотя на самом деле – в понедельник.

От вина комиссару стало жарко.

– Когда похороны?

– В девять часов. На них придут все. Ведь не каждый день выпадает радость хоронить козла отпущения деревни. У вас есть какие-нибудь соображения?

Мегрэ отрицательно покачал головой. Он прошелся по кабинету, потрогал карабины и пули.

– Кажется, вы говорили, что доктор не уверен во времени смерти?

– Он считает, что смерть наступила между десятью и одиннадцатью часами утра.

– Таким образом, без свидетельства юного Селье…

Он постоянно возвращался к этому вопросу. И каждый раз у Мегрэ возникало ощущение, что он прошел мимо правды, хотя в какой-то момент едва не установил ее.

Леони Бирар его не интересовала. Какая разница, хотели ее убить, или просто напугать, или пуля попала в глаз случайно?

Комиссара интересовал Гастен и, как следствие, свидетельство сына Селье.

Мегрэ вышел во двор. Не успел он дойти до середины, как из школы стали выбегать, правда, не так стремительно, как во время перемены, дети. Небольшими группами они направлялись к выходу. Мегрэ легко узнавал братьев и сестер. Старшие девочки держали малышей за руку. Некоторым детям предстояло преодолеть более двух километров, чтобы попасть домой.

Только один мальчик поздоровался с комиссаром, не считая Марселя Селье, который вежливо приподнял кепку. Другие дети проходили мимо, с любопытством глядя на Мегрэ. Учитель стоял на пороге. Мегрэ подошел к нему, и молодой человек, уступая дорогу, спросил:

– Вы хотите со мной поговорить?

– Просто хочу кое о чем спросить. Вы бывали раньше в Сент-Андре?

– Нет, я здесь впервые. Я учительствовал в Ла-Рошели и в Фурра.

– Вы знакомы с Жозефом Гастеном?

– Нет.

Черные парты и скамьи были покрыты фиолетовыми чернильными кляксами. Но на лакированной поверхности эти пятна издалека казались золотистыми. Мегрэ подошел к первому левому окну и увидел часть двора, палисадники и сарай. Из правого окна был виден задний фасад дома Бирар.

– Сегодня вы не заметили ничего странного в поведении учеников?

– Они более замкнутые, чем в городе. Возможно, от робости.

– Может, во время урока они перешептывались или обменивались записочками?

Новому учителю не было и двадцати двух лет. Он явно смущался, разговаривая с Мегрэ, но не потому, что тот служил в уголовной полиции, а потому, что был известным человеком. Несомненно, он вел бы себя точно так же в обществе известного политика или кинозвезды.

– Признаюсь, я не обратил на это внимания. А должен был?

– Что вы думаете о юном Селье?

– Минуточку… Кто это?.. Я еще не освоился с именами…

– Самый высокий и самый толстый мальчик в классе… Прилежный ученик…

Учитель перевел взгляд на первое место первой скамьи, вероятно место Марселя. Мегрэ сел на скамью, но его ноги не поместились под слишком низкой партой. С этого места он увидел не огороды, а липу, росшую во дворе, и дом Гастенов.

– Он не показался вам взволнованным, смущенным?

– Нет. Помнится, я спрашивал его на уроке арифметики. При этом я отметил, что он очень умный мальчик.

Справа от дома учителя, чуть дальше, были видны окна второго этажа двух других домов.

– Возможно, завтра я зайду и попрошу у вас разрешения поприсутствовать на уроке.

– Я в вашем распоряжении. Думаю, мы остановились в одной и той же таверне. Но здесь мне удобнее готовиться к урокам.

Мегрэ простился с учителем и направился к дому Гастенов. Но встретиться он хотел не с мадам Гастен, а с Жан-Полем. Пройдя чуть больше половины дороги, он заметил, что занавеска шевельнулась. Он остановился, вздрогнув при мысли, что вновь окажется в душной маленькой комнатке и увидит унылые лица матери и сына.

Мегрэ просто струсил. Его охватила лень, возникшая наверняка из‑за неторопливого ритма деревенской жизни, белого вина, солнца, которое постепенно садилось за крыши.

В самом деле, что он здесь делает? Наверно, раз сто в самый разгар расследования у него возникало такое же чувство беспомощности, вернее, собственной никчемности. Он внезапно оказался погруженным в жизнь людей, о которых еще накануне не знал, но его работа заключалась в том, чтобы раскрыть их самые интимные тайны. Хотя по сути это не было его ремеслом. Он сам решил приехать, потому что учитель ждал его в течение нескольких часов, сидя в «чистилище» криминальной полиции.

Воздух начал синеть, стал более свежим, более влажным. То тут то там зажигались окна. Кузницу Маршандона заливал красноватый свет. Было видно, как при каждом выдохе мехов взвивались ввысь языки пламени.

В лавке напротив, словно на рекламном плакате, неподвижно застыли две женщины. Только их губы слегка шевелились. Казалось, они говорили по очереди, и после каждой фразы торговка сокрушенно качала головой. Говорили ли они о Леони Бирар? Вполне возможно. А также о завтрашних похоронах, которые должны были стать памятным событием в истории Сент-Андре.

Мужчины по-прежнему играли в карты. Вероятно, так они убивали время каждый день, обмениваясь одними и теми же фразами, протягивая руку к своему стакану и вытирая усы.

Мегрэ собирался уже войти, заказать бутылку вина, сесть в уголке в ожидании ужина, но тут резко затормозивший прямо перед ним автомобиль заставил его вздрогнуть.

– Я вас напугал? – раздался радостный голос доктора. – Вы еще не раскрыли все тайны?

Доктор вышел из автомобиля и закурил сигарету.

– Это не похоже на Большие Бульвары, – заметил он, показывая рукой на окружавшие их тускло освещенные витрины, кузницу, приоткрытую дверь церкви, откуда лился слабый свет. – Было бы хорошо, если бы вы увидели все это зимой. Вы уже начали осваиваться с деревенской жизнью?

– Леони Бирар хранила письма, адресованные разным людям.

– Старая сволочь. Некоторые называли ее ханжой. Если бы вы знали, как она боялась умереть!

– Она была больна?

– Больна так, что должна была сдохнуть. Только вот никак не подыхала. Как и Тео, которого следовало похоронить лет десять назад. Однако он продолжает выпивать свои четыре литра белого вина в день, не считая аперитивов.

– Что вы думаете о Селье?

– Они стараются изо всех сил стать мелкими буржуа. Жюльен приехал сюда по направлению детского дома, где он воспитывался. Он много работал, чтобы добиться определенного положения. У них только один сын.

– Я знаю. Очень умный мальчик.

– Да.

Мегрэ показалось, что в поведении доктора он уловил некоторую сдержанность.

– Что вы хотите сказать?

– Ничего. Он хорошо воспитанный мальчик. Поет в церковном хоре. Любимчик кюре.

Вероятно, доктор не любил всех кюре.

– Вы полагаете, что он солгал?

– Я этого не говорил. И я ничего не думаю. Если бы вы двадцать с лишним лет проработали деревенским врачом, стали бы таким же, как я. Все, что их интересует, – заработать деньги, обменять их на золотые монеты, положить в бутылки и зарыть в своем саду. Даже когда они болеют или получают увечье, хотят, чтобы им за это заплатили.

– Я не понимаю вас.

– Просто существуют разные страховки и пособия, которые затем можно превратить в деньги.

Доктор говорил почти так же, как почтальон.

– Скопище негодяев! – сделал вывод доктор, хотя его тон, похоже, опровергал эти слова. – Они смешные. И мне они очень нравятся!

– Леони Бирар тоже?

– Это был феномен!

– А Жермена Гастен?

– Она всю оставшуюся жизнь будет изводить себя и других за то, что спала с Шевасу. Держу пари, это им не часто удавалось. Возможно, всего один раз. И вот из‑за одного раза, когда она получила настоящее удовольствие… Если завтра вы еще не уедете, приходите ко мне на обед. Сегодня вечером я должен ехать в Ла-Рошель.

Спустилась ночь. Мегрэ еще немного походил по площади, выбил трубку о каблук, вздохнув, вошел в таверну Луи и направился к столику, за которым привык сидеть. Тереза, ничего не спрашивая у комиссара, поставила перед ним бутылку белого вина и стакан.

Сидевший напротив Тео, зажав карты в руке, время от времени бросал на комиссара лукавый взгляд, словно говоря: «Давай! Давай! Еще несколько лет такой жизни, и станешь как все остальные!»