Текст книги "Кловис Дардантор"

ГЛАВА XIII,
в которой признательность и разочарование Жана Таконна примерно равны.

Дайя, называвшаяся прежде арабами Сиди-бель-Кераджи, представляет собой ныне город, обнесенный зубчатой стеной с четырьмя бастионами и господствующий над подступами к оранскому Великому Плато.

Чтобы дать туристам возможность отдохнуть после первых двух дней пути, программа предусмотрела более длительную, чем обычно, остановку в этом административном центре, который предстояло покинуть нашим друзьям только через сутки. Впрочем, ничто не мешало задержаться здесь и подольше: ведь климат в городке, расположенном на высоте около тысячи четырехсот метров, у лесистого горного склона, посреди сосен и дубов, занимающих площадь в четырнадцать тысяч гектаров, на редкость целебный, чем по справедливости весьма дорожат европейцы.

Население Дайи насчитывает тысячу семьсот человек, почти сплошь туземцев, французы же представлены исключительно офицерами и солдатами местного гарнизона.

Во время пребывания в Дайе женщины не отваживались выходить за городскую стену. Мужчины же прогуливались по горным склонам, заходили в прекрасные леса, некоторые даже спускались к равнине, к веселеньким рощицам, в которых произрастали узколистая джигда и фисташковые деревья.

Всегда притягательный, всегда восторженный, месье Дардантор весь этот день таскал повсюду за собой друзей-парижан. Марсель, вероятно, предпочел бы все же остаться с мадам Элиссан и ее дочерью, даже если бы пришлось выносить нестерпимое присутствие Дезиранделей, однако спаситель никак не мог расстаться со своим спасенным. Жана, наоборот, никто не удерживал рядом с перпиньянцем, и, тем не менее, он не отходил от месье Дардантора ни на шаг.

И только один мужчина не принимал участия в экскурсиях. То был, конечно же, Агафокл. В результате вмешательства Кловиса Дардантора, убедившего родителей увальня, что пора бы уже жениху и невесте объясниться, Агафокла никуда не пустили, приказав ему поговорить с Луизой, которая, как и остальные женщины, постоялого двора практически не покидала.

Состоялось ли сие объяснение или нет, неизвестно. Но в тот же вечер месье Дардантор отозвал Луизу в сторонку и спросил, хорошо ли она отдохнула и сможет ли завтра отправиться в путь.

– В любое время, господин Дардантор, – ответила девушка с выражением смутной тоски на лице.

– Агафокл целый день составлял вам компанию, дорогая моя! Вы могли наговориться вволю... Это мне вы обязаны...

– Ах, вон как, месье Дардантор!..

– Да, это мне пришла в голову такая блестящая идея, и я не сомневаюсь, что вы ничуть не огорчены...

– О, господин Дардантор!

Это «о» говорило о многом – но только не перпиньянцу. И он не отставал от Луизы, пока не вырвал у девушки признание, что она терпеть не может Агафокла.

– Черт! – прошептал месье Дардантор, удаляясь. – Это не обойдется без последствий! Последнее слово еще не сказано! Сердце девушки неисповедимо, и как я был прав, что не сунул голову ни в один из таких колодцев!

Перпиньянцу не приходило в голову винить в чем бы то ни было Марселя. Он считал, что презрение Луизы к жениху объяснялось исключительно очевидной ничтожностью и неисправимой глупостью Агафокла.

На следующий день в семь утра караван покинул городок Дайя. Животные и люди, все были бодры и полны сил. Погода стояла благоприятная. Небо, туманное на заре, вскоре прояснилось. Дождь явно не предвиделся. Тучи так редко собираются в провинции Оран, что среднегодовая величина осадков не составляет и половину того, что выпадает в других районах Алжира. К счастью, если небо не одаряет землю влагой, то это с успехом делают многочисленные реки.

Чтобы добраться из Дайи и Себду наикратчайшим путем, надо преодолеть двадцать два километра по тракту, идущему в Ра-эль-Ма, а оттуда проехать семьдесят четыре километра на поезде, следующем до указанного конечного пункта через Эль-Гор. Если же кто-то решится преодолеть данное расстояние, не прибегая к услугам железной дороги, то должен помнить, что переход окажется весьма тяжелым, поскольку в этом гористом крае сплошь и рядом простираются безлесные места, лишенные спасительной тени.

Выйдя из Дайи, караван, как бы быстро ни передвигался, рассчитывал достичь Эль-Гора только вечером. Путешественники устали. Верблюды, лошади и мулы тоже имели основания сетовать на трудности, хотя и не жаловались.

По пути попадались многочисленные реки и речушки – Эн-Сба, Эн-Бахири, Эн-Сисса, притоки Уэд-Мессулена, а также оставшиеся от прошлых веков руины – берберские, древнеримские, магометанские. За первые два часа туристы прошли двадцать километров – до железнодорожной станции Ра-эль-Ма, расположенной между Сиди-бель-Аббесом и Великим Плато и являвшейся самой южной точкой, которую туристы предполагали достичь во время кругосветки.

Далее дорога изгибалась наподобие гигантской дуги, соединявшей Ра-эль-Ма с Эль-Гором, который не следует путать с вышеназванной железнодорожной станцией, хотя здесь и вовсю кипела работа по прокладке по левому берегу Уэд-Хакайи рельсового пути, начинавшегося от станции Мажанта и шедшего на подъем с высоты в девятьсот пятьдесят пять метров до высоты в тысячу сто четырнадцать метров. После короткого привала, сделанного в этом месте, караван вошел в небольшой, площадью в четыре тысячи гектаров, лес Хакаиба, отделенный от леса Дайя рекой Уэд-Хакайя, чьи воды удерживались плотиной, возведенной выше Мажанта.

Когда путешественники в полдвенадцатого прошли через чащу и оказались на противоположной стороне зеленого островка, агент Деривас, предварительно посовещавшись с проводником Моктани, заявил:

– Господа, предлагаю вам позавтракать в этом месте.

– Такое предложение всегда приятно, тем более, когда помираешь с голоду! – ответил Жан.

– Мы и вправду помираем с голоду! – добавил месье Дардантор. – У меня в брюхе пусто...

– А вот кстати и река! И значит – свежая чистая вода! – заметил Марсель. – Понравилось бы только это место дамам...

– Учтите, – продолжал Деривас, – до леса Ургла – а это двенадцать-пятнадцать километров сквозь сплошные посадки альфы – мы нигде не встретим тени...

– Ну что ж, привал так привал! – заключил месье Дардантор при полной поддержке спутников. – Но что касается наших женщин, то им нечего бояться солнечных лучей: шарабан – надежное укрытие. Да и нам, мужчинам, достаточно лишь заглянуть в лицо дневному светилу, как оно само прикроет наши очи...

– И будем мы, словно спящие совы! – подхватил Жан.

Как и накануне, позавтракали продуктами из фургона, запасы которых были предусмотрительно пополнены в Дайе, с тем, чтобы их хватило до самого Себду.

За время пути между большинством экскурсантов установились теплые, доверительные отношения. Но месье Эсташ Орьянталь по-прежнему держался обособленно.

В целом путешествие доставляло туристам огромную радость, и они заочно поздравляли компанию, которая, к полному удовольствию своей клиентуры, предусмотрела буквально все.

Марсель был исключительно предупредителен, и месье Дардантор инстинктивно гордился им, словно отец. Перпиньянец старался сделать так, чтобы юношу оценили, и однажды у него непроизвольно вырвался крик души:

– Дорогие дамы, я знал, что делал, когда спасал нашего дорогого Марселя, вытащив его...

– Из вагона, объятого бушующим пламенем! – не смог удержаться от завершения фразы Жан.

– Отлично! Отлично! – вскричал месье Дардантор. – Это моя фраза, и в ней дышат огнем великолепные слова! Она тебе по душе, Патрик?

Слуга ответил с улыбкой:

– Действительно, это прекрасная, энергичная фраза, и когда сударь выражается столь академически...

– Ну что ж, господа, – сказал перпиньянец, подымая стакан, – за здоровье присутствующих здесь дам... и наше тоже! Не забудем, однако, что мы находимся в стране Вечно Благословенного Пышнословия!

– Долго он такой стиль не выдержит! – прошептал Патрик, опуская голову.

Само собой разумеется, месье и мадам Дезирандели находили Марселя все более невыносимым – щеголеватым красавчиком, подлизой, фатом, позером – и дали себе зарок просветить месье Дардантора на этот счет. Впрочем, задача сия была трудновыполнимой, поскольку в данном вопросе перпиньянец выказывал нешуточное упрямство.

В половине первого корзинки, бутылки, посуду вновь уложили в фургон. Но только туристы собирались продолжить путь, как услышали встревоженный голос агента Дериваса:

– А где месье Орьянталь?

Никто не видел, куда исчез этот человек, хотя участие в общем завтраке он принимал со всей присущей ему пунктуальностью и обычным аппетитом. Что же с ним могло случиться?

– Месье Орьянталь! – зычно прокричал месье Дардантор. – Куда же делся наш петух с карманным телескопом?.. Эй, месье Орьянталь!..

Но ответа не последовало!

– Не можем же мы бросить этого господина на произвол судьбы! – категорически заявила мадам Элиссан.

Ясно, так поступить было нельзя. И все кинулись на поиски пропавшего звездочета, обнаруженного довольно быстро в одном из уголков леса, где он нацелил подзорную трубу на северо-запад.

– Не будем его тревожить, – сказал месье Дардантор, – ведь он изучает горизонт! Знаете ли вы, что этот чудак способен оказать нам немалые услуги? Если наш проводник заблудится, месье Орьянталь, зная только положение солнца, определит нам направление...

– На фургон с провизией, – завершил Жан.

– Воистину так!

Ту часть округа Улед-Балага, через которую пролегал маршрут наших землепроходцев, устремившихся к Эль-Гору, занимали обширные плантации альфы. Дорога, теснимая злаками, была столь узка, что шарабаны могли проехать по ней, лишь следуя друг за другом.

Дрожащий зной повис над огромными пространствами, и экипажи пришлось прикрыть тканью. Если Марсель и проклинал когда-либо небесное светило, то именно в этот день, поскольку хорошенькое личико Луизы безнадежно исчезло за занавесками. Что касается Кловиса Дардантора, то он, задав немалую работу своим потовым железам, разместился кое-как между горбами верблюда и «бедуинствовал», как подлинный сын Магомета. Вытирая лоб, перпиньянец, наверное, сожалел, что на нем нет белой чалмы, способной защитить «черепушку» от низвергавшегося сверху нещадного пламени.

– Черт побери, ну и жара! – выругался наш друг. – Она раскалилась добела, эта передвижная печка, что столь долго ползет от одного конца горизонта к другому! Проклятые лучи так и лупят по моей тыкве!

– По голове... если угодно сударю! – решил поправить хозяина Патрик.

На северо-западе обозначилась темная кромка леса Ургла, на юге взметнулось уступами Великое Плато.

В три часа караван вошел в древостой, где под непроницаемой кроной зеленых дубов легко дышалось свежим, живительным воздухом, насыщенным запахом трав и листвы.

Лес Ургла, занимавший не менее семидесяти пяти тысяч гектаров, заслуженно считался одним из самых больших в регионе. Пересекавший его участок дороги протяженностью одиннадцать-двенадцать километров был по решению властей значительно расширен и стал, таким образом, доступен для колесного транспорта, чем и воспользовались туристы, которым надоело передвигаться вереницей. Всадники подъехали к шарабанам, освобожденным от пологов. Путешественники обменивались веселыми репликами, а месье Дардантор, напрашиваясь на поздравления, в которых и так никто ему не отказывал, за исключением Дезиранделей, мрачных, как никогда, без конца повторял:

– Скажите-ка, друзья мои, кто тот славный человек, что посоветовал вам отправиться в это увлекательное путешествие? Довольны ли вы, мадам Элиссан? А вы, дорогая мадемуазель Луиза? Сами видите, не стоило так волноваться, покидая уютное гнездышко на улице Старого Замка! Взгляните только, неужто сей сказочный лес хуже оранских улиц? И разве могут тягаться с ним бульвар Удино или проспект Летан?

Нет, они не сумели бы с ним «потягаться», – где ты, Патрик? – и это тотчас же поняли все, обнаружив необычный эскорт: по-видимому, стая маленьких обезьян, несшихся между деревьями, прыгавших с ветки на ветку, кричавших и забавно гримасничавших, твердо вознамерилась сопровождать караван, вторгшийся в ее владения. Месье Дардантору пришла в голову мысль пристрелить из карабина одну из смешных зверюшек, чтобы продемонстрировать свою меткость: несмотря на присущее ему бахвальство, он действительно бил без промаха! И если бы другим туристам вздумалось подражать неуемному перпиньянцу, погиб бы весь хвостатый клан. Но вмешались женщины, а возможно ли противиться мадемуазель Луизе, умолявшей пощадить премилые образчики алжирской фауны.

– Вы же рисковали принять за обезьяну Агафокла! – привстав на стременах, прошептал Жан на ухо месье Дардантору.

– Ох, месье Жан, вы и впрямь донимаете бедного мальчика! Это неблагородно! – ответил перпиньянец. И, увидев, как мул, неожиданно взбрыкнув, сбросил славного отпрыска Дезиранделей наземь, к счастью не причинив ему особого вреда, добавил: – Обезьяна удержалась бы...

– Конечно, – откликнулся Жан, – и я прошу прощения у приматов за вышесказанное!

Чтобы добраться до Эль-Гора до наступления ночи, скотину в последние послеполуденные часы пришлось подгонять. Послушные четвероногие бежали рысью, а этот аллюр, надо сказать, сопровождается многочисленными толчками и причиняет седокам некоторые неудобства. Дорога, вполне пригодная для грузных повозок сборщиков альфы или лесников, оставляла желать лучшего, коль скоро речь шла о легких экипажах туристов. Впрочем, хотя шарабаны трясло, а несчастные копытные попадали в рытвины, никто не жаловался.

Особенное нетерпение выказывали женщины: ведь только в селении могли бы они чувствовать себя в безопасности, и им вовсе не улыбалась мысль ехать лесом после захода солнца. Встретить стаи обезьян, стада газелей или антилоп – это, конечно, очаровательно. Но порой ведь слышались и отдаленные рычания, а если уж хищники вышли в потемках из затаенных логов...

Когда тревога, охватившая представительниц прекрасного пола, начала перерастать в панику, Кловис Дардантор остановил караван.

– Дорогие дамы, – обратился перпиньянец к спутницам в надежде успокоить их, – не бойтесь того, в чем нет ничего страшного! Если бы ночь застигла нас в лесу, то и тут не было бы худа без добра! Я разбил бы для вас лагерь, огороженный шарабанами, и вы бы отлично выспались прямо под звездами! Уверен, что мадемуазель Луиза не испугалась бы. Не так ли?..

– С вами – нет, месье Дардантор.

– Вот видите как – с месье Дардантором! Подумайте, мои славные, эта крошка верит в меня... И она права!

– Какое бы доверие мы ни питали к вам, – возразила мадам Дезирандель, – желательно все же не подвергать его испытанию!

Мать Агафокла произнесла эти слова сухим тоном, заслужившим молчаливое одобрение мужа.

– Милые дамы, вам нечего бояться, – подтвердил Марсель. – В крайнем случае, месье Дардантор может рассчитывать на всех нас, и мы действительно готовы пожертвовать своей жизнью...

– А вслед за вами настанет и наш черед! Не так ли? – возмутился месье Дезирандель.

– Слишком много логики, мой друг! – заметил ему Кловис Дардантор. – В общем, я даже не представляю, какая опасность...

– А банды разбойников? – упорствовала мадам Дезирандель.

– Думаю, при таком командире нам ничего не грозит, – заявил агент Деривас.

– Что вы в этом понимаете? – не сдавалась упрямица. – И если не лиходеи, так уж хищники, что бродят по ночам...

– Их тем более не стоит бояться! – старался переубедить настырную даму месье Дардантор. – В конце концов, можно расставить часовых по углам лагеря и до рассвета поддерживать огонь в кострах... Или дать Агафоклу карабин и поручить ему...

– Агафокла прошу не трогать! – оборвала собеседника мадам Дезирандель.

– Ну Бог с ним, с вашим сыночком! Но господа Марсель и Жан вполне могли бы постоять на страже...

– Мы в этом ничуть не сомневаемся, однако лучше все-таки добраться до Эль-Гора, – подвела итог спору мадам Элиссан.

– Тогда вперед, лошади, мулы и верблюды! – возгласил Кловис Дардантор. – Пусть они сверятся с компасом и топают себе дальше!

«Никогда... этот человек не может закончить разговор достойным образом!» – подумал Патрик. И стегнул своего мула прутом, хотя предпочел бы проделать это с хозяином.

Караван двинулся столь бодрой рысью, что к половине седьмого вечера вышел из леса. Теперь туристов отделяли от Эль-Гора лишь пять-шесть километров.

Но внезапно путь преградил поток – не какая-нибудь жалкая речушка, столь же мелкая и спокойная, как предыдущие, а приток Уэд-Слиссана – река Сар, широко разлившаяся из-за того, что прорвало плотину, возведенную в нескольких километрах вверх по течению. Переходя через ручьи и ручейки, струившиеся между Сайдой и Дайей, животные едва мочили ноги, так что фактически, можно сказать, выходили из воды сухими. Теперь же глубина реки составляла восемьдесят-девяносто сантиметров, что, однако, не смущало проводника, знавшего этот брод.

Моктани нашел мелководное место с покатым ложем и шириной русла не более ста метров. Поскольку вода здесь вряд ли достала бы до ступиц, кузова вполне могли остаться сухими.

Проводник занял место во главе каравана. За ним следовали агент Деривас и Кловис Дардантор, который, восседая на огромном верблюде, возвышался над рекой, словно допотопное чудовище. Слева от шарабана с дамами ехал Марсель, справа – Жан. Далее двигались две такие же повозки с туристами. Замыкали процессию туземцы с фургоном.

Нужно сказать, что, согласно экспрессивно высказанной воле матери, Агафокл покинул затейника-мула и забрался в повозку к женщинам. Мадам Дезирандель не желала, чтобы ее сын подвергся вынужденному купанию в Саре: строптивое животное в любой момент могло предаться очередной причудливой фантазии, и жертвой его наверняка стал бы всадник.

Караван медленно продвигался в направлении, которого придерживался Моктани. Поскольку ложе реки постепенно становилось глубже, упряжки все больше погружались в воду, не подымавшуюся, однако, выше животов лошадей и мулов, даже когда они дошли до середины потока. Если остальные всадники поджали на всякий случай ноги, то проводник и месье Дардантор, сидевшие на верблюдах, могли вполне спокойно пренебречь этой предосторожностью.

Когда прошли уже более половины расстояния до противоположного берега, послышался крик. Его издала Луиза, увидев, что Жан исчез, а ноги у его лошади скрылись под водой. Дело в том, что справа от брода образовалась впадина глубиной пять-шесть метров, которую можно было бы обойти, если бы проводник держался чуть выше по течению. Впрочем, с Жаном, хорошим пловцом, не случилось бы ничего страшного, высвободи он вовремя ноги из стремян. Но молодой человек столь стремительно выскочил из седла неожиданно оступившегося коня, что сделать этого не успел.

Караван остановился. Марсель, объехав шарабан, закричал:

– Жан! Жан!

Хотя юноша не умел плавать, он решил все же, рискуя собственной жизнью, попытаться помочь Жану. Но его опередили – и не кто иной, как Кловис Дардантор.

Освободившись от стеснявшего движения экзотического наряда, перпиньянец прямо с верблюжьей спины плюхнулся в реку и поплыл вправо, туда, где еще волновалась вода. Остальные, с затаенным от страха дыханием, следили за храбрецом. Не переоценил ли он своих сил? Не придется ли вместо одной жертвы оплакивать две?

Но через несколько секунд Кловис Дардантор вынырнул вместе с едва дышавшим Жаном, избавившимся, наконец, от стремян. Поддерживая спасенного за воротник, перпиньянец приподнимал его голову над водой, а свободной рукой подталкивал к броду.

Добравшись до противоположного берега, туристы столпились вокруг молодого человека, пришедшего вскоре в себя. Кловис Дардантор, весь мокрый, отряхивался, словно ньюфаундленд.

Осознав, что произошло и кому он обязан спасением, Жан протянул перпиньянцу руку и вместо слов благодарности произнес:

– Не везет!

Смысл этой фразы смог понять только Марсель.

Затем, укрывшись за кустами, в нескольких шагах от берега, Кловис Дардантор и Жан Таконна, которым Патрик принес одежду из своих чемоданов, переоделись.

После вынужденной короткой остановки караван вновь пустился в путь и в половине девятого вечера завершил длинный и нелегкий переход в деревне Эль-Гор.

ГЛАВА XIV,
в которой осмотру Тлемсена уделено незаслуженно мало внимания.

Себду – городок со смешанным населением в тысячу шестьсот человек, среди коих – лишь несколько дюжин французов, – расположен в центре чудесного края с на редкость целебным климатом и тучными нивами. Не будет преувеличением сказать, что это селение, именуемое туземцами Тафрауа, просто очаровательно. И, однако, Жану местные красоты были «все равно, что осетру – зубочистка», как мог бы выразиться Кловис Дардантор, рискуя оскорбить тонкие чувства своего верного слуги.

Неужто бедный Жан никак не мог избавиться от досады и после прибытия в Эль-Гор, а потом и в Себду? Весь остаток дня, проведенный караваном в последнем городке, молодого француза невозможно было извлечь из гостиничного номера. После нескольких попыток сделать это Марсель поневоле предоставил кузена самому себе. Жан никого не хотел видеть и принимать, ясно осознавая, что не испытывает ни благодарности к мужественному перпиньянцу, ни, тем более, желания выразить ее. Если бы юноша обхватил руками шею своего спасителя, то ощутил бы сильнейшее искушение задушить его!

И поэтому только месье Дардантор, Марсель да еще несколько туристов, верных программе путешествия, добросовестно осмотрели Себду. Женщины же, не вполне оправившись от волнения и усталости, решили посвятить этот день отдыху, что весьма огорчило Марселя, встречавшегося с Луизой лишь за завтраком и обедом.

В Себду, для ознакомления с которым туристам хватило и часу, не было ничего примечательного – но не для Кловиса Дардантора, обнаружившего здесь типичный набор печей для обжига извести, черепичных заводиков и мельниц, встречающихся почти во всех населенных пунктах провинции Оран. Перпиньянец обошел со спутниками и стену с бастионами, окружавшую это селение – аванпост французской колонии в течение нескольких лет. Кроме того, как раз в тот день, во вторник, состоялся большой арабский базар, и наш герой выказал живейший интерес к экзотическому коммерческому предприятию.

На следующее утро, 19 мая, караван снова двинулся в путь, чтобы пройти сорок километров, отделявших Себду от Тлемсена. За Уэд-Мерджа, притоком Тафны, экскурсанты проследовали вдоль обширной плантации алжирского ковыля, пересекли ручьи с прозрачной водой, прошли насквозь рощу, позавтракали в караван-сарае – на высоте в тысячу пятьсот метров, миновали деревню Терни и Черные горы и, переправившись через Уэд-Сакаф, добрались наконец до места назначения. После столь тяжелого перехода туристы устроились в хорошей гостинице, чтобы провести там весь следующий день.

В дороге Жан держался в стороне ото всех и едва отвечал на знаки почти отцовского внимания со стороны месье Дардантора. К отчаянию юноши примешивался стыд: он оказался обязанным тому, кого хотел сделать своим должником!

Утром, едва вскочив с кровати, обиженный парижанин разбудил Марселя:

– Ну, что ты об этом скажешь?

Но его кузен не мог ничего сказать хотя бы по той простой причине, что еще не отошел ото сна.

Жан расхаживал по комнате взад и вперед, жестикулировал, скрещивал руки на груди и горько упрекал судьбу. Нет, он уже не сможет относиться ко всему весело, как обещал раньше! Теперь он будет воспринимать жизнь только трагически!

На еще раз настойчиво поставленный вопрос Марсель ответил, вставая:

– Об одном прошу тебя, Жан, успокойся! Раз неудача столь неотступно преследует нас, то лучше смириться...

– И отказаться от нашего замысла?! – возразил незадачливый мечтатель. – Я знаю, что такое невезенье, но склонять перед ним голову не собираюсь – это было бы уж слишком! Тем более что из трех возможностей усыновления, оговоренных в кодексе, нам представились только две: огонь и вода. Правда, несносный Дардантор, который мог бы попасть в поезде в объятия пламени, а в Саре очутиться в волнах и дважды быть спасенным нами, сам оказывается спасителем!.. Поскольку пожар почему-то в качестве жертвы выбрал тебя, а водная стихия – меня!

– Хочешь знать мое мнение, Жан?

– Говори!

– Все это очень забавно.

– Вот как, ты действительно так считаешь?

– Да! И думаю, что если и произойдет на завершающем этапе нашего путешествия третье происшествие – к примеру, нападение, то Дардантор спасет нас тогда обоих разом!

Жан топнул ногой, отшвырнул стул и стукнул кулаком по оконному стеклу, едва не разбив его. Как ни удивительно, но такого мечтателя и фантазера, как он, охватила неистовая ярость.

– Видишь ли, старина, тебе следовало бы отказаться от мысли заставить месье Дардантора усыновить тебя, как сделал это я, – увещевал разбушевавшегося юношу Марсель.

– Никогда!

– К тому же, став твоим спасителем, этот новоиспеченный соперник бессмертного Перришона[108]108
  Перришон – герой пьесы «Путешествие господина Перришона» французского драматурга Эжена Марена Лабиша (1815—1888).


[Закрыть] так же полюбит тебя, как и меня!

– Я не нуждаюсь в его благосклонности. Мне нужно только, чтобы он усыновил одного из нас, и пусть меня покарает Магомет, если я не найду способа стать его приемным сыном!

– И каким же образом ты добьешься этого, если удача неизменно оказывается на стороне месье Дардантора?

– Столкну его в первый же встреченный нами поток... Если понадобится, подожгу номер, в котором он будет спать... Найму банду туарегов[109]109
  Туареги – один из берберских народов.


[Закрыть], чтобы напала на караван... Наконец, устрою ему западню...

– Да знаешь ли ты, что ждет тебя с западней?

– Что именно?

– Ты сам попадешь в нее, и извлечет тебя оттуда не кто иной, как тот же месье Дардантор, любимец добрых фей, фаворит Провидения, прототип удачливого человека, которому все в жизни нипочем и для которого колесо госпожи Фортуны всегда вращается в желаемом направлении...

– Пусть так, но при первой же возможности я поверну это чертово колесо туда, куда захочу...

– Не забывай, Жан, сейчас мы находимся в Тлемсене...

– Ну и что?

– А то, что через три-четыре дня мы вернемся в Оран, и самое разумное, что сможем сделать, – это зашвырнуть наши мечты о будущем в корзину забвения и, подписав контракт, начать службу в Седьмом полку! – Заметим, точности ради, что, когда Марсель произносил эту фразу, голос его дрогнул.

– Бедный мой друг, – поддел кузена Жан, – я думаю, что мадемуазель Луиза...

– Да, Жан, да!.. Но... к чему грезить о том, что никогда не станет реальностью... Как бы там ни было, я сохраню об этой девушке неизгладимые воспоминания...

– Ты что же, совсем покорился судьбе?..

– Да, это так...

– Наверное! Так же, как я смирился с тем, что не стану приемным сыном месье Дардантора! – вскричал Жан. – И если хочешь знать мое мнение, то из нас двоих именно у тебя больше шансов на удачу...

– Ты с ума сошел!

– Нет... Посуди сам, злосчастье не ополчилось против тебя, и, я думаю, мадемуазель Элиссан легче будет стать госпожой Лориан, нежели Жану Таконна – Жаном Дардантором, хотя в моем случае, казалось бы, речь идет лишь о простой смене фамилии!

Пока кузены беседовали в преддверии завтрака, Кловис Дардантор при помощи слуги неспешно занимался своим туалетом, поскольку осмотр Тлемсена и его окрестностей наметили на послеполуденное время.

– Патрик, что ты думаешь об этих молодых людях? – спросил хозяин.

– О месье Жане и месье Марселе?

– Да.

– Думаю, что один из них мог погибнуть в воде, а другой – в пламени, если бы вы, сударь, рискуя собственной жизнью, не бросились самоотверженно спасать их от страшной смерти!

– И было бы очень жаль, случись такое: ведь оба заслуживают долгой и счастливой жизни! Обладая столь добрым нравом, умом, чувством юмора, они могли бы проложить себе дорогу в этом мире, не правда ли, Патрик?

– Мое мнение в точности совпадает с вашим. Не позволит ли мне сударь поделиться с ним выводом, к коему пришел я в результате собственных размышлений?

– Позволю... если только не будешь щеголять витиеватыми фразами!

– Что? Может, сударь заранее усомнился в справедливости моего вывода?

– Давай без разглагольствований, не ходи вокруг да около!

– Разглагольствований! – повторил Патрик, оскорбленный этим вульгарным словом.

– Откроешь ты, наконец, свои шлюзы?

– Не соизволит ли сударь сформулировать для меня свое мнение о сыне месье и мадам Дезирандель?

– Об Агафокле?.. Это славный юноша... немного, конечно... и недостаточно... да и слишком... малый, но ко всему подходит не с того боку! Один из незрелых характеров, которые раскрываются только после женитьбы! Возможно, он несколько дубоват... Дай-ка мне расческу для усов!

– Извольте, сударь!

– Но это такой дуб, из каких делают самых лучших мужей. Ему подобрали превосходную партию, и я уверен, что этой супружеской паре счастье было бы обеспечено во всех отношениях... Кстати, ты так и не родил своего вывода, Патрик...

– Он родится естественным образом, когда сударь ответит милостиво на второй вопрос, если ваша снисходительность разрешит мне его поставить...

– Ставь, ставь, переставляй!

– Что думает сударь о мадемуазель Элиссан?

– Она очаровательна, привлекательна и добра, и хорошо сложена, и возвышенна, и умна, одновременно смешлива и серьезна... Мне недостает слов... так же, как щетки для волос... Куда же она запропастилась?

– Вот она, сударь.

– Если бы я был женат, хотел бы иметь подобную...

– Щетку?..

– Нет, негодник ты эдакий! Такую жену, как дорогая Луиза!.. И повторяю, Агафокл сможет похвастать, что вытащил у судьбы счастливый билетик!

– Таким образом, сударь считает возможным утверждать, что брак сей – дело решенное?

– Да, как если бы рука мэра уже соединила эти юные создания! Кстати, только затем мы и прибыли в Оран! Конечно, я надеюсь, что путешествие сблизит суженых. Все уладится, Патрик! Молодые девушки всегда колеблются чуток... Это в их натуре! Ты потом вспомнишь, о чем я тебе сейчас говорю: через три недели мы будем танцевать на свадьбе, и я выкину такие антраша[110]110
  Антраша – прыжок в танцах.


[Закрыть], что только ахнешь!

Патрик с явным отвращением воспринял намерение «выкинуть антраша» во время столь торжественной церемонии!

– Ну вот, я готов, – заявил месье Дардантор. – Но я так и не услышал вывода, подсказанного твоими собственными размышлениями...

– Да, верно. Однако я удивлен, как подобное могло ускользнуть от проницательности сударя...

– Да скажешь ли ты, наконец, что за вывод ты сделал?

– Он столь очевиден, что сударь и сам придет к нему... после моего третьего вопроса...

– Третьего?..

– Если сударь не желает...

– Ну, бери же быка за рога, сукин ты сын! Похоже, ты хочешь меня разозлить!

– Сударь отлично знает, что я неспособен сделать что-либо подобное, направленное против его особы...

– Так выскажешь ты или нет свой третий вопрос?

– Не обратил ли сударь внимания на перемены в поведении месье Марселя Лориана после отъезда из Орана?