Текст книги "Москау. Сказочник (сборник)"

(улица Восторга Микадо, кафе «Нагасаки»)

У меня стучит кровь в висках. Ещё хуже, чем после обморока в храме. Сумбурное состояние. Вроде как мне отрезали голову, а я ощущаю остальное тело… Так человек, которому ампутировали ноги, чувствует их. Да-да, фантомная боль. Кажется, отслоилось всё – кожа, кости, ногти. А что, вполне возможно. Пройти через ЭТО без проблем, не потеряв ни единой частицы своего тела, – из области сказок. Я словно вижу себя со стороны. Надо же, я не в облачении жреца. Чёрный костюм, котелок, ботинки – обычная одежда жителя Урадзиосутоку на время рабочего дня. Зонтик из бумаги бережёт лицо от лучей палящего солнца. Официантка в одежде гейши цокает гэта, сгибается в поклоне.

– Ирасяй… что-нибудь ещё желаете заказать, благословенный сюдзин?[25]25
  Господин (япон.).


[Закрыть]

– Данке шён, – слабо машу я ей рукой. – Просто… вот это…

– Якитори сейчас будут, – угодливо кивает она. – В лучшем виде, с соевым соусом. Сакэ нагреваем на медленном огне, стараемся. Гомэн кудасай, хочу предложить одну вещь…

Она согнулась к моему уху, обдав свежим ароматом утренних хризантем.

– Самогонка имеется, своя, – вкрадчиво шепчет гейша. – Чистейшая, как слеза.

– Неси, – точно таким же тоном соглашаюсь я. – Капуста квашеная есть?

– Сделаем, миленький… под фунчозу замаскируем, нехристи не разнюхают.

Разрумянившись, официантка исчезает на кухне, под вывеской с иероглифами.

Ну, надо же… Урадзиосутоку захвачен японцами 10 сентября 1941-го, после официального вступления Ниппона в войну. Прошло семьдесят лет, и от того мегаполиса, частично кайзеровского и частично большевистского, практически ничего не осталось. Первым делом японцы восстановили тут Республику Приамурье[26]26
  Государство, существовавшее с 26 мая 1921 г. по 25 октября 1922 г. на Дальнем Востоке. Признано США и Японией. После вступления во Владивосток большевистских отрядов прекратило существование.


[Закрыть], даже вызвали из эмиграции прежних белогвардейских правителей – купцов Меркуловых. Однако уже через год решили: такой лакомый кусочек должен быть в составе Ниппон коку. Теперь Урадзиосутоку – это чисто японский город, поделённый на строгие квадраты, как на острове Карафуто, и сплошь застроенный типовыми серыми и белыми зданиями – с загнутыми краями крыш, чтобы могли селиться ласточки. Улицы тонут в цветущих ветвях сакуры – пластиковой, конечно, ибо дикая вишня не сдурела, чтобы цвести в это время года. Светятся иероглифы на лавочках японцев, разложивших сушить щупальца кальмаров. Слышны визгливые крики торгашей, расхваливающих товар на рыбном рынке у пристани. С омерзением рассматриваю васаби на тарелочке. Где же мой самогон?!

 
Сакура цветёт повсюду,
Голову хрень поглотила,
Хочется выпить бухла.
 

Строчки в голове сами собой сложились в трёхстишие, хокку. Кафе «Нагасаки» – уютные беседки в стиле буддийского храма на высоком холме. Отсюда отлично видна бухта, где плавают чудо-кораблики с красными бумажными парусами, кажется, в Китае их называют «джонки». Я смутно помню: недавно мы шли вверх по улице Спокойного Дракона. С крыш свисали разноцветные фонарики с иероглифами, а улыбчивые продавцы в кимоно, высовываясь навстречу из лавочек, кланялись и кричали: «Окаэри насай!»[27]27
  Добро пожаловать! (япон.).


[Закрыть] Город поглощён японской культурой, но не полностью. Лютеранскую кирху, костёл Богородицы и арку Цесаревича власти оставили как экзотику – рядом обожают фотографироваться туристы из префектуры Хоккайдо. В переводе с японского Урадзиосутоку – «соляная бухта», но руссландцы зовут город по-старому, Владивосёки. Ближе к гавани Утренней Свежести (в честь соседней провинции Корея) возведена арка богини солнца Аматэрасу. К ней после церемоний в синтоистских храмах спешат поклониться молодожёны, испить чаю в тени истинной мудрости. Стоит проехать на машине десять минут, и перед вами – бело-голубой особняк консульства империи Манчжоу-Го, в здании бывшей городской думы, окружённый многоцветьем китайских ресторанчиков. Не так давно (я слышал в новостях «Викинга») в городе объявили траур, гейши отказались принимать гостей в знак скорби – прежний ситё совершил обряд сеппуку, оставив записку на шёлке: «Мой император. Я взрезаю себе живот, не в силах больше править этой землёй, где люди занюхивают сакэ рукавом кимоно. Прошу прощения, что опечалил ваше сердце, – увы, больше мне не выдержать». Да, уроженцам Ниппона тут тяжело. Они выбились из сил, пытаясь японизировать Дальний Восток, но бесполезно. Всё по-прежнему. Сигэмицу Сидоров бьёт морду Дзиммэю Гончаренко по причине того, что жена Сигэмицу – достойная хозяйка чайных церемоний Кумико Сергеевна – надела чересчур откровенное кимоно, а Дзиммэй тайком запустил длань под волнующий шёлк. И никаких поклонов, никаких извинений, никаких стихов, внятно описывающих сожаления, терзающие чёрное сердце негодяя Дзиммэя.

 
Восходящее солнце зашло,
А самураи втроём
Хлещут сакэ из ведра.
 

Это хокку ситё написал собственной кровью, полоснув себя катаной поперёк живота. Германизация европейской части России оказалась успешней, каждому приятно считаться «белокурой бестией», чьи предки-арии пришли из окрестностей горы Кайлас со свастикой на склоне. А не «косоглазой япошкой – обезьяной с пальмы». Да, в самом Москау культура Ниппон коку популярна сугубо потому, что экзотический Токио далеко, а здешние люди на дух не переносят «азиатчины». Сколь полиция ни запрещала подпольные сообщества, где пьют чай из самоваров, они лишь множатся и множатся.

– Ваше сакэ, достопочтимый сюдзин. Заклинаю Аматэрасу, обратите внимание.

Официантка, кланяясь в пояс, подаёт мне на подносе фарфоровый кувшинчик.

Я киваю. Трясущейся рукой наливаю жидкость в чашечку. Выпиваю залпом.

Мать вашу в Нибелунгов. Горит, как огонь в глазах Локки. До чего ж хорошо.

Капуста упруго хрустит на зубах. Жизнь возвращается. Ну-ка, по второй. Кажется, здесь начинаешь даже думать в стиле хокку. Зачем нужен аспирин, если есть самогончик?

Ольга появляется передо мной внезапно. Сначала я принимаю её за официантку – она тоже закутана в кимоно, чёрное, расшитое жёлтыми драконами. Девушка усмехается.

– Я гляжу, арийский лак слез с вас быстро. На водку перешли? А где шнапс?

Я ничуть не смущён. После того, ЧТО случилось, я выпью и стеклоочиститель.

– Шнапс в переводе с немецкого – тот же самогон. – Я вновь тянусь за капустой. – Просто, может быть, более деликатный. Присаживайтесь. Вы достали то, что я просил?

Она кивает. Извлекает чемоданчик из-под стола, внутри – портативный компьютер-«бух». «Сони», конечно. Тот самый, которым пользуются только истинные арийцы. Беленький, очень симпатичный. Лизнув палец, я касаюсь кнопки: система автоматически распознаёт мою ДНК. Начинается загрузка. Светится экран – система «Сакура», как обычно, думает долго, с подвисаниями. Слышна чарующая музыка колокольчиков.

– Взяла в аренду, – отвечает Ольга на немой вопрос. – Пятьсот иен, заплатила картой.

Я стучу по клавишам. Захожу в раздел Сёгунэ, где у меня особый кабинет с управлением видеокамерами. Я могу смотреть запись из любой точки в мире. Три камеры установлены в храме Одина, две в моей квартире. Пароль – asgard: не очень изобретательно, согласен. Ставлю режим «реального времени», поворачиваю камеру.

…В храм Одина набилось столько народу, яблоку упасть негде. Многие в пятнистом камуфляже и чёрной форме – спецназ СС. Есть люди и в штатском. Они оглядываются вокруг. Ходят. Рассматривают. Камера транслирует картинку с «зерном», но на лицах заметна печать удивления. Ещё бы. Я сам так удивлялся, придя в себя после обморока. Алтарь с жертвенником плавает в воздухе как привидение, проекция фильма ужасов. Он полупрозрачен, просматривается насквозь. Стены грота колеблются, как морская волна, их пронизывает зыбью. Один из военных приближается к изваянию Рюбецаля, духа – повелителя гномов. Да-да, это мой любимец, скорчившийся старичок с белой бородой, работа хорошего скульптора – вырублен из пещерного гранита. О, сейчас будет сюрприз. Эсэсовец дотрагивается и… наверное, кричит от ужаса. Его рука полностью погружается внутрь Рюбецаля. Фигура кажется монолитной, но на деле она словно из жидкости. Не камень, а вязкая субстанция, наподобие киселя. Он не знает, что в этом ряду имелось пять каменных божеств, а не одно. Остальные пропали, стоило мне упасть в обморок. Да и не только они. Куда-то делся и жертвенный козёл…

Отрядом военных командует человек в серой рубашке и серых же брюках. Отдаёт приказы. Они вытягиваются перед ним, он большой начальник. Его лицо мне незнакомо. На всякий случай подвожу камеру ближе. Он поворачивается. Я делаю снимок – один, второй. Изображение вдруг вспыхивает и резко гаснет. В чём дело?

– Он выстрелил в камеру, – спокойно поясняет Ольга. – С минуты на минуту эти люди будут в вашей квартире. Вот почему мы здесь. Меня прорезало предчувствие, что моё убежище скоро обнаружат, за мной придут… в ближайшее время. Я не ошиблась.

Со щелчком закрываю крышку «буха». Наполняю фарфор самогоном.

– Зер гут. – Я вдыхаю первозданный аромат деревенского первача. – Восстановим события по крупицам. Хотя, собственно, там нечего и восстанавливать. Я вернулся домой. Вы были прикованы наручниками к постели. Я подошёл к вам, чтобы их отстегнуть…

Я обвожу взглядом залив: над океаном кричат чайки. Официантка вежливо кланяется очередному посетителю. Выдохнув, залпом выпиваю. Хватаю палочками капусту.

… – и мы оказались здесь. За десять тысяч километров от Москау. Что произошло?

Она тихо смеётся. Поправляет чёрные волосы. Она чертовски хороша в этот момент.

– Я не в курсе, как это случается. Наверное, в моменты особой опасности. Я такие вещи не контролирую. Именно так я переместилась после ранения в храм Одина, где вы меня и нашли. Помните, вы думали, что тело принесли партизаны… хотя двери были заперты. Вы положили меня на перевязку, там, под статуей Рюбецаля. Энергия внутри моей головы срабатывает, как телехафен…[28]28
  Телепорт (нем.).


[Закрыть] Но я сама не знаю, когда это произойдёт…

– Почему же вы не исчезли раньше?.. Ведь наручники вас бы не удержали.

Она щёлкает зажигалкой. Да, в Ниппон коку не арестуют за курение в кафе.

– Наверное, потому, что в вашем случае мне ничто не грозило…

ГРОХОТ. СТРАШНЫЙ ВОЙ. КРИКИ.

Улица Восторга Микадо на моих глазах, как в замедленной съёмке, проваливается сквозь землю. В центре пешеходной зоны появляется круглая воронка. В бездну сползают кукольно-красивые домики с красными фонариками, рушится, заваливаясь набок вместе с колокольней, кирха святого Павла, сотнями сыплются вниз фигурки людей. Воронка расширяется – словно огромный улыбающийся безгубый рот. Я слышу дикие вопли умирающих. Дома проникают сквозь асфальт, ставший зыбким, как подсолнечное масло. На моих глазах погибает этот город, и я ничего не могу сделать. Люди кричат от ужаса. Тела становятся прозрачными, словно из тонкого стекла. Я вижу их сердце, печень, мозг, как бежит по венам кровь. Целые толпы людей-стекляшек. Трещины паутиной расползаются по Урадзиосутоку. Деревья ломаются, как спички. Океан шипит, захлёбываясь мёртвой рыбой, корчась в конвульсиях. Я судорожно хватаю нож со стола.

Втыкаю в правую ладонь. Ту, что уже покрыта шрамами.

На тарелку брызжет кровь, смешиваясь с соевым соусом. Я смотрю девушке в лицо и вижу череп. Оскаленный в страшной улыбке череп, с упоением затягивающийся сигаретой.

– Что вы такое… – из последних сил хриплю я. – Что, чёрт возьми, вы такое?..

Она переводит на меня взгляд. Зрачков нет – они заполнены тёмной бездной.

– Удивительный вопрос, – выдыхает она дым. – Неужели вы ещё не догадались?

Часть вторая
Чёрное солнце

 
Все ждут света – бояться не надо.
Солнце светит в глаза – его право.
Сегодня ночью ему не зайти –
Мир тайно считает до десяти…
 

Rammstein, «Sonne»

(Отель «Сакура», полулюкс, номер 298)

…«Я пишу это письмо, находясь в здравом уме и трезвой памяти. Мое имя – Ямамура Онода, я майор генерального штаба Ниппон коку, по совместительству – представитель торговой фирмы «Касио» в рейхскомиссариате Москау. Я нижайше приношу извинения всем, кто пострадал из-за моих ужаснейших ошибок, послуживших срыву операции «Юкио Сэки»[29]29
  23-летний японский пилот, 25 октября 1944 года врезавшийся в авианосец ВМС США в заливе Лейте. Это была первая атака лётчика-камикадзе.


[Закрыть]. Да, это не кто иной, как ваш недостойный слуга, предложил в качестве токкотая[30]30
  Сами японцы называли камикадзе именно аббревиатурой «токкотай», что в переводе значит «Специальные ударные отряды «Божественный ветер».


[Закрыть] кандидатуру ассистента военного переводчика Киёси Итиро, моего давнего сослуживца на Карафуто. Я ввёл себя в опасное заблуждение: престарелый пенсионер Итиро представлялся мне идеальным вариантом. Он страдал от раковой опухоли мозга и посему легко согласился стать исполнителем задания – при условии выплаты «Микадо-банком» двух миллионов иен его детям. Жена токкотая, Садако, выразила желание умереть вместе с мужем. Я, высоко оценив её настрой, дал согласие – семья японцев-туристов вызовет у объекта минимум подозрений. Наши лучшие специалисты в Токио изготовили взрывное устройство – так, чтобы оно выглядело любительской конструкцией, собранной по чертежу анархистов из сети Сёгунэ. После нескольких репетиций Итиро-сан записал видеообращение, где ровным голосом признавался в сочувствии движению шварцкопфов и Большевистской партии Ниппона. 12 декабря 23 года эры Хэйсэй[31]31
  Эра Хэйсэй (как правило, воцарение нового императора в Японии означает новое летоисчисление) началась с приходом на трон Акихито, в 1989 г.


[Закрыть] (да длится она вечно!) императорская комендатура Гонконга обеспечила посадку супругов Итиро без досмотра на борт самолёта «юнкерс-564», выполнявшего рейс до Москау. Как обычно, мы не имели описания внешности объекта, но разведка гарантировала его присутствие. Жена токкотая, следуя моей инструкции, собиралась привести бомбу в действие на подлёте к аэропорту Москау. По словам Садако-сан, она включила детонатор, спрятанный в дамской сумочке, – однако взрыва почему-то не произошло. Женщина сказала правду. Уже после беседы с её мужем я осмотрел детонатор и выяснил – он сломан, причём намеренно. У меня нет сомнений, Итиро-сан таким образом спас жизнь жене – не желая, чтобы она умерла вместе с ним. Глупо. Он упустил шанс выполнить задание, а его семья лишилась денег.

Впоследствии он сожалел о своём поступке.

…Испытывая горечь упомянутой неудачи, прошу отметить: позже Итиро-сан сделал всё возможное, дабы исправить отвратительные последствия порчи детонатора и восстановить свою честь. Только благодаря ему мы обрели детальное описание внешности объекта, – Итиро-сан видел, как штурмбаннфюрера с почётом встречали на трапе и сажали в лимузин. Сняв квартиру, самурай подошёл к заданию со всей ответственностью. Получая от меня оперативную информацию, он следовал за своей целью в Москау, чтобы подойти к объекту на максимально близкое расстояние. После звонка нашего «крота» в гестапо старик прибыл в магазин «Бухенрай» и караулил цель в торговом зале вплоть до закрытия. Вечером он клялся богом Сусаноо: объект так и не появился. Прибавьте ещё один мой провал! Опасаясь разглашения тайны, я не посвятил Итиро-сан в особенности поведения Павла Локтева.

Это повлияло на всё остальное.

Сегодня Итиро-сан безропотно нажал на кнопку нового детонатора и отправился к ногам богини Аматэрасу, восхваляя величие микадо. Он привёл в действие взрывное устройство у входа в массажный центр «Эбицу», находясь рядом с личностью, как две капли воды похожей на объект. Погибло семь человек, включая самого токкотая. Предполагаю, опухоль лишила Итиро-сан возможности нормально мыслить, иначе он задался бы вопросом, почему Локтев дежурит у автостоянки в форме оберефрейтора охраны? Так или иначе, наша главная цель не пострадала, в лучшем случае – получила пару царапин.

Я полностью беру вину за крах моей стратегии. Долгие годы жизни в Руссланде пропитали моё сердце гнилью необязательств и бездумий. Я не предусмотрел вариант, что «юнкерс» НЕ БУДЕТ взорван. План был расписан мною по пунктам, и я упился нежностью лепестков своих мыслей. Взрыв самолёта – теракт больного раком, фанатика-одиночки, на старости лет одурманенного большевистскими идеями. Видеозапись с признанием Оноды-сан укрепила бы мнение гестапо, что гибель их спецагента в авиакатастрофе – трагическая случайность. Мы охотно подбросили бы и другие доказательства, отведя подозрения от разведки Ниппон коку. План был идеален, и в этом таилась его главная опасность. Я не продумал, как действовать, если что-то пойдёт не так. Верный исполнитель, который не колеблется умереть. Замкнутое пространство «юнкерса». Шикарная легенда и видеопризнание. Что может быть лучше? Впервые за многие годы я ласкаю взглядом самурайский меч. Мне почти невозможно себя простить.

…Я возглавляю резидентуру в Москау десять лет подряд. Мне платят двойное жалованье – за сложность работы. Москау действительно страшное место: ты никогда не обретёшь спокойствие. Поверьте, я отрабатываю свои деньги до последнего рина – в то время как мои коллеги расслабленно дремлют в шезлонге на Соломоновых островах или у пляжа Нгапали в Бирме, отпив коктейля со сливовым виски. Я бы охотно поменялся с ними местами. Не только с «азиатами», но и с теми, кто несёт службу в офисах Европы.

Уважаемые коллеги нервно меня поправят – там опасно, ведь Сопротивление до сих пор существует в Нидерландах, Дании и Норвегии. Да, действительно существует… такое же, как и в сороковых годах. Опереточное, позёрское, декоративное. Группа юнцов в масках, задыхаясь от собственной смелости, срывает флаг империи со скульптуры Русалочки в Копенгагене или расписывает краской из баллончиков памятник фюреру. Вселенский скандал, газеты разрывают сердце обывателя заголовками, ТВ скорбно предрекает эру терроризма. Законодатель Сопротивления – мода. В Европе модно быть революционером, борцом с системой: граждане любят размещать в Сети запретные книги и сочинять песни, призывающие к борьбе. Но что дальше? Юнцов ловит гестапо, они сдают всех приятелей, а после горестно каются на ТВ, объясняя свои акции побочными эффектами от приёма наркотиков. Сопротивление в Западной Европе законсервировалось внутри Сёгунэ. Слишком мало арийцев желают рискнуть своим благополучием. После Двадцатилетней Войны китайские рабы подняли города западных рейхскомиссариатов из руин, произошёл экономический бум, сытная жизнь проистекла сыром и колбасой.

Черчилль в своё время обещал, что если немцы вторгнутся в Британию, его страна будет воевать до последнего англичанина. И что мы видим? Странные акции, на местном языке – «флэш-мобы»: молодёжь выкладывает из огоньков свечей у Гросс Бена фразу FUCK NAZI, страшно гордясь собой. Но разве режим свергают свечами? Не работа – мечта.

Однако Империя восходящего солнца послала меня сюда, в центр болот и мрачных башен, Москау. Тут – ДРУГОЕ. Одни руссландцы ненавидят немцев как оккупантов, другие – приветствуют как гарантов европейской цивилизации. Зато Ниппон коку не любят все сразу. Вы не поверите моим словам, но в этой стране публика восторгается японской живописью, обожает японскую кухню, ценит японскую культуру… и презирает самих японцев. Я давно привык трижды в день проверять автомобиль, не прилепил ли сторонний «доброжелатель» на днище магнитную мину? Лосося я ем в проверенных ресторанах, дабы избежать отравления. Услаждаю свой слух вечерними стихами только с японскими девушками, обученными чайной церемонии в Институте гейш Киото. Каждый день я на острие меча плыву между Сциллой и Харибдой. Партизаны охотятся за мной как за союзником Великогермании. Сторонники рейха, не любящие азиатов, без сомнений подарят мне пулю между глаз, рискни я ближе к ночи проехаться в метро. Богиня Аматэрасу, как же тут сложно.

…Одно время я писал стихи, тщательно рисуя иероглифы на рисовой бумаге. Теперь забросил, не сочиняется. Москау проникает в тебя, как ленточный паразит, разрушает изнутри. Ты впитываешь местные мысли и образ жизни, сам того не ожидая. Я совсем обрусел. Я могу даже рыбу фугу запить спиртом – и, кстати, так она лучше идёт.

Я понимаю, что вы ждёте в конце моего письма.

Простите. Но именно по причине долгой жизни в Руссланде я не стану проводить обряд сеппуку, хотя о нём стонет моя честь самурая, а катана сама просится, чтобы её вынули из ножен. Я отлично понимаю, отыскать Павла Локтева сейчас будет трудно… В первую очередь потому, что он знает – за ним охотятся. Я не ищу оправданий, но хочу заверить, я быстро принял нужные меры. Садако больше ничего не скажет, об этом позаботились через полчаса после активации бомбы. Её не найдут, тело кремировано. Мы загодя сделали новую видеозапись с Итиро-сан, без слов о самолёте, сейчас она заливается в Сёгунэ. Главное – не испортить отношений. Третий рейх и Ниппон коку – большие друзья. Как же плохо, когда нет врагов! Шпионить против друзей становится печальной необходимостью. На карту поставлено слишком многое: успеха мероприятия ждут мои друзья в Токио. Попытки устранить Локтева мы предпринимали и раньше, очень аккуратно, однако безуспешно. Авиакатастрофа была бы идеальным вариантом. К сожалению, из-за сентиментальности Итиро-сан план сорвался. Но теперь за дело берусь я. Офис «Касио» в Москау закрывается. Я сам выйду на след Локтева.

Ямамура Онода, майор генерального штаба Ниппон коку».