Текст книги "Остановите печать!"

На мгновение лицо Боулза отразило обуревавшие его сомнения. Однако маленькая речь Эплби была составлена и произнесена в такой искусной манере, что произвела на дворецкого должное впечатление. Он откашлялся, прочищая горло.

– Боюсь, не наделен в нужной степени даром рассказчика, сэр, но постараюсь сделать все, что в моих силах. На самом деле я не столь уж многое могу вам поведать. Или скорее попросту недостаточно много знаю. Но, думаю, правильнее всего начать с истории титула баронета.

Эплби с готовностью подтвердил: да, это, безусловно, самая подходящая исходная точка для рассказа.

– Тогда должен сразу информировать вас, что хотя Элиоты обитали в Расте с незапамятных времен, баронетство – нечто относительно новое. Как сам по себе титул, так и его связь с особняком и усадьбой в целом. Насколько я понимаю, не все баронеты могут отнести себя к старинной аристократии. Этот титул введен достаточно поздно. От герцога Хортона я не раз слышал шутку, что баронеты и приказчики в магазинах появились примерно в одно и то же время. Но как бы то ни было, – Боулз, вероятно, сам понял, что его прошлая служба у более выдающихся господ не должна мешать течению повествования, – а первый баронет Элиот появился чуть больше ста лет назад, и усадьба, принадлежавшая ему, находилась в Камбрии, то есть на значительном удалении от Раста. Первым владельцем Раст-Холла стал сэр Джервейс – дедушка мистера Элиота, а также сэра Руперта и мистера Арчибальда. Его предки на протяжении трех поколений вообще ничем не владели. Этот самый сэр Джервейс перебрался в Раст и вскоре умер. Это случилось в конце правления Старой королевы[53]53
       Имеется в виду королева Виктория.


[Закрыть]. У него было четверо сыновей: сэр Герберт, ставший отцом сэра Руперта; Тимоти, от которого родились Герберт, Чарльз и Джон; Джон – отец Тимоти и нашего мистера Ричарда; и Чарльз, приходившийся отцом мистеру Арчи, то бишь сэру Арчибальду, как положено его величать сейчас. Надеюсь, мистер Эплби, я пока излагаю все достаточно ясно?

– Джервейс родил Герберта, Тимоти, Джона и Чарльза, – повторил Эплби[54]54
  Сознательно или нет, он пародирует здесь стиль Библии.


[Закрыть]. – Герберт родил Руперта. Тимоти родил Герберта, Чарльза и Джона. Джон родил Тимоти и Ричарда. Чарльз родил Арчибальда. Продолжайте.

– И вот что примечательно, сэр, – Боулз бросил на Эплби настороженный взгляд, словно собирался поделиться действительно щекотливой информацией. – Титул и усадьба так поздно сошлись друг с другом, что юристы не сумели в положенный срок оформить все нужные документы. Но сэр Джервейс сумел удержать Раст за собой, как и его сын сэр Герберт, а потом, в свою очередь, сэр Руперт вырос в Расте, рассчитывая в будущем стать его владельцем. Не сомневаюсь, что именно этот момент представит для вас особый интерес, мистер Эплби. – В голосе Боулза послышался оттенок иронии, но продолжил он вполне серьезно: – Хотя на самом деле, насколько я понимаю, тут и владеть-то было особенно нечем. К тому времени поместье пришло в полное запустение.

А вот что было дальше, мистер Эплби. Когда владельцем Раста стал сэр Герберт, а его сын Руперт еще не дорос даже до Итона, почил в бозе брат сэра Герберта – Джон. Он к тому времени овдовел и сильно нуждался материально, оставив после себя двух мальчиков-сирот: Тимоти и нашего мистера Ричарда. Сэр Герберт взял мальчиков к себе и воспитал в Расте вместе с собственным сыном Рупертом. Все трое были примерно одного возраста. В те времена у мистера Ричарда и надежды-то не возникало, что Раст когда-нибудь достанется ему. Первым по очереди значился Руперт как будущий баронет. Затем шли три кузена, Герберт, Чарльз и Джон, сыновья старшего брата его отца – Тимоти. А потом наступал черед старшего брата Ричарда, которого тоже звали Тимоти. И тем не менее Раст со всеми потрохами достался мистеру Элиоту. Кузены умерли бездетными, как и брат мистера Элиота. А Руперт, как ни горько упоминать об этом, был лишен наследства своим отцом, сэром Гербертом.

Эплби резко вскинул голову:

– Минуточку. Вы хотите сказать, что у сэра Руперта нет законнорожденных детей?

– Ни одного, сэр.

– Тогда, если молодой мистер Тимми, сын мистер Элиота, вдруг умрет, титул баронета должен будет перейти к сэру Арчибальду как единственному отпрыску младшего сына Джервейса – Чарльза?

– Именно так, мистер Эплби. С вашего позволения, вы необычайно хорошо ориентируетесь в подобных вопросах.

– И тому же сэру Арчибальду причиталась бы тогда, по крайней мере, крупная доля в имении, не так ли?

Боулз колебался.

– Здесь у меня нет твердой уверенности. Землевладение, вероятно, должно переходить от наследника к наследнику по мужской линии. Как обычно бывает. Вот только, когда речь заходит о Расте, где мы с вами находимся сейчас, то и дом, и земля достанутся, представьте, мисс Белинде.

В голосе Боулза вновь зазвучали нотки сомнения. Становилось окончательно ясно, что разговор зашел дальше, чем разрешали ему здоровые инстинкты дворецкого.

– А сэр Руперт, как вы упомянули, был лишен наследства?

– Увы, но это правда, мистер Эплби. – Руперт, который сейчас ведет себя как безупречный джентльмен, сильно разочаровал когда-то своего отца. Он не совершал буйных поступков или, боже упаси, преступлений, но умудрился вовлечь себя в какие-то крайне серьезные неприятности, хотя я всегда намеренно избегал расспросов, в какие именно. И кончилось тем, что его отец, обладавший и властью, и соответствующим темпераментом, в наказание отправился вместе с сыном в какую-то далекую колонию, оставив владения попечениям своего брата Тимоти. И, как я уже сказал, после череды безвременных кончин во владение Растом вступил мистер Ричард. Руперта вынудили покинуть Англию еще до того, как ему исполнилось девятнадцать, и о нем никто ничего не слышал до тех пор, когда успех книг мистера Элиота превратил нашего хозяина в богатого человека. Вот тогда Руперт неожиданно вернулся в Раст, где и поселился. Выражаясь вульгарно, можно сказать, что он живет теперь целиком за счет мистера Элиота.

– А сэр Арчибальд? Как нетрудно догадаться, он появился здесь примерно таким же образом, верно?

– Это необычайно проницательная догадка с вашей стороны, мистер Эплби. Сэр Арчибальд тоже предстал однажды перед нами, приехав из неизвестного мне места. Он надеялся воспользоваться доброжелательностью мистера Элиота – и не был в ней разочарован. Хотя имел совсем уж ничтожные права рассчитывать на гостеприимство в Расте. Потому что мистер Ричард и сэр Руперт хотя бы воспитывались здесь вместе, как уже было мною сказано, и мистер Ричард считал естественным принять его как родного. А вот со своим кузеном Арчибальдом мистер Ричард встречался едва ли несколько раз за всю жизнь, пока тот не прикатил сюда с горой чемоданов и – прошу прощения, если снова лезу не в свое дело, – с кипой неоплаченных счетов. Разумеется, я ни в коем случае не считаю сэра Арчибальда человеком недостойным звания истинного джентльмена. Ему просто не повезло по технической части. Он, вероятно, напрасно избрал для себя профессию инженера. Его подлинная страсть – литература, что сделало его, несомненно, превосходным собеседником для мистера Элиота. Впрочем, в семье ему придумали прозвище Повелитель мостов, и это, как я понимаю, не слишком ему по душе. Интересная, скажу вам, тема – домашние прозвища и шутливые титулы.

– Но лично вам не кажется, – спросил Эплби, – что все изломы семейной истории, о которых вы рассказали, могли вызывать враждебное отношение одних ее членов к другим?

Боулз мгновенно закрылся, как створки раковины.

– Право же, сэр, справки по столь деликатному вопросу лучше наводить непосредственно в семейном кругу.

Он повернулся и посмотрел на часы, стоявшие на каминной полке и как раз начавшие бить.

– Неужели только десять часов? Бог ты мой, мистер Эплби. – Он замер, с недоверием глядя на циферблат. – Я был уверен, что часы сейчас пробьют двенадцать! В эти дни в Раст-Холле ничто не работает как должно. Если мне дозволено дать вам совет, сэр, то вам будет полезно свести знакомство и поговорить с миссис Элиот.

– С миссис Элиот? – переспросил совершенно сбитый с толку Эплби.

– Да, с вдовой Тимоти, второго сына сэра Джервейса. Она носит фамилию Элиот, поскольку приходится дочерью брату сэра Джервейса. В свое время она многие годы жила вместе с нами в Расте.

– Не думаю, что прежде слышал о ней хоть что-то, – заметил Эплби.

– Весьма вероятно, что не слышали. Если начистоту, то в доме мы стараемся даже не упоминать о ней. Она не появляется здесь и обычно никого не принимает. Престарелая леди, по выражению мистера Элиота, целиком погруженная в свои мрачные размышления, несколько отстала от быстротечного времени, уж простите за столь высокопарное выражение. Но в том, что касается семейной истории, она может оказаться для вас бесценна. Сумейте ее разговорить, и получите все необходимые вам сведения. – Боулз на долю секунды позволил себе чуть заметную улыбку. – И, быть может, даже более того. У миссис Элиот свои апартаменты на верхнем этаже в «Кэролайн-сайде». Я не осмелюсь сопровождать вас туда, поскольку миссис Элиот не допускает к себе никого из прислуги, кроме миссис Дженкинс. Но если вы решите отправиться к ней…

Эплби не стал больше терять времени. Мрачная матриархальная личность, ушедшая воспоминаниями в прошлое, – как раз то, что ему сейчас нужно, и он не хотел упустить открывшейся возможности. Исполненный решимости добраться до нее без сопровождающих, он несколько невежливо оборвал беседу с Боулзом, сделавшим вид, будто его чрезвычайно занимает работа часового механизма.

3

Джеральд Уинтер, понимая, что недостаточно ловок, чтобы шпионить среди слуг, развлекался утром, приглядываясь к гостям. Отчасти потому, что действительно хотел узнать их поближе, но главное – это давало ему интересное упражнение для ума: он поставил себе задачу выяснить, кто с кем находился в паре во время необычной игры в прятки, происходившей во время похищения Ренуара. Эплби сразу же указал на странный факт, что кражу совершили в тот момент, когда каждый имел возможность следить за кем-то еще, и Уинтеру представлялось ошибкой с его стороны не продолжить именно эту линию расследования. Если исходить из того, что злонамеренные козни не были делом рук постороннего или одного из слуг, тщательная проверка хода той игры неизбежно привела бы к сужению круга подозреваемых. Трудности возникали чисто практического характера. Прежде всего, никакого формального полицейского расследования не проводилось, а гости мистера Элиота вели себя уклончиво, шумно, их вообще было слишком много. К тому же все они непрерывно перемещались по дому. А потому индивидуальный разговор с каждым представлял сложную задачу. Вероятно, в силу самой по себе причины, заставившей Тимми пригласить его в свой дом, Уинтер ощущал себя прямым конкурентом профессионального детектива. Первым разоблачив шутника, нарушавшего покой в Расте, он сумеет снискать глубочайшую благодарность хозяев. И был еще один важный мотив, помимо личной заинтересованности в славе проницательного человека. Как и Эплби, он пришел к выводу, что мистер Элиот, не позволивший запугать себя или хотя бы лишить равновесия дурными шутками и загадочными манипуляциями, мог теперь подвергнуться прямому физическому насилию. А поскольку мистер Элиот при более близком знакомстве оказался личностью скромной и занимательной, кто-то должен был встать на его защиту.

Только Арчи не участвовал в игре с кем-либо в паре. Пока остальные искали укрытие для себя и партнера, он оставался в роли водящего, имея возможность беспрепятственно передвигаться по всему дому. Но, как выяснилось, к роли водящего он даже не приступал. Ему подсыпали сильное наркотическое вещество.

Уинтер обдумал эту ситуацию, поразмыслил над наркотиками вообще, пришел к неожиданному заключению и отправился на поиски мисс Кейви. Она, как известно, пряталась вместе с мистером Элиотом. А мистер Элиот отпустил потом мимолетную шутку, что у него совершенно вылетело из головы, о чем они все это время разговаривали.

Мисс Кейви, захватив необходимые ей материалы для творческой работы, уединилась в оранжерее, где и была обнаружена между рядами отопительных батарей. Когда Уинтер приблизился, ее взгляд оказался устремлен в пространство несколькими дюймами выше его головы, из чего следовал вывод, что она снова вышла на сеанс связи со своей музой. Уинтера она встретила с заведомым недоверием. Сэр Арчи и маленький Андре преподали ей урок настороженности, даже если к ней обращались с самым дружеским приветствием.

– Надеюсь, – сказал Уинтер, – нелепое происшествие за завтраком не повлияло на ход вашей работы. Мне это представляется по-настоящему важным.

Мисс Кейви изобразила положенную этикетом благодарность за заботу о себе. Но ее на мякине не проведешь. Она уже слышала подобные слова и давно разработала тест для делавших вид, будто знаком с ее творчеством, который не замедлила пустить в ход.

– Спасибо, – сказала она, – дело продвигается неплохо. Но не могу не отметить, что атмосфера не самая благоприятная. Превыше всего мы, писатели, ценим покой. – Последнее слово мисс Кейви произнесла так тихо, словно взывала к самому духу спокойствия и тишины. – Я же не творила в более хаотичной обстановке с тех пор, как писала «Яростный май». Если точнее, то последние главы «Яростного мая».

И мисс Кейви выжидательно посмотрела на Уинтера.

Это был сложно преодолимый барьер. Уинтер понимал, что «май» у мисс Кейви мог с таким же успехом оказаться именем собственным, как и рядовым месяцем года. Маем могли звать, например, мужественного, но до крайности взвинченного героя произведения. Но он пошел на риск.

– Вы писали концовку «Яростного мая» в неблагоприятной обстановке? Меня это искренне изумляет! Ведь конец книги исполнен настолько полной, настолько истинной гармонии. Он в этом смысле даже сильнее финала вашей предыдущей книги.

– Так вы читали «Апрельские яблоки»? И действительно так полагаете?

– Несомненно. И я считаю обе эти вещи, – Уинтер случайно попал на золотую жилу, которую следовало основательно разработать, – новаторскими, закладывающими основу нового жанра – помесячного романа. Именно в нем заключено последующее развитие литературного процесса. Мы прошли через романы-хроники, исторические эпопеи, региональные записки, но все это уже пережило свои лучшие дни. Будущее за вами, мисс Кейви!

Импровизация с мгновенным созданием нового литературного жанра стала абсолютным и почти смутившим самого Уинтера успехом. Никакие дальнейшие тесты не требовались. Мисс Кейви дружеским жестом положила пухлую ладонь поверх руки Уинтера.

– В таком случае, – сказала она, – какое же удовольствие вам доставит «Этот угрюмый сентябрь»!

По любопытному совпадению, именно про будущий роман «Этот угрюмый сентябрь» Уинтеру и хотелось узнать сейчас как можно больше. Он украдкой взглянул на часы и приготовился слушать. Для него важнее всего было на практике установить, позволяла ли мисс Кейви прерывать свой восторженный рассказ о планах на завтрашний день и прошлых триумфах вопросами, комментариями и замечаниями, не имевшими прямого отношения к ее речам.

– Ключом к успеху, – говорила мисс Кейви, – послужит необыкновенная глубина повествования. – Последние слова она выдавила из себя, почти не разжимая губ, уподобляясь чревовещателям. – В своих более ранних произведениях я уделяла повышенное внимание широте охвата действительности. – Можно было подумать, что речь идет о таких масштабных романах, как «Война и мир», или о более смутных, но тоже обширных горизонтах, открывавшихся в «Братьях Карамазовых». – Но отныне моей задачей становится постижение глубин. Однако сначала мне предстоит ответить самой себе на вопрос: а что есть глубина?

Мисс Кейви сделала вопрошающую паузу, и на секунду Уинтер предположил, что она все-таки ожидает каких-то реплик от своего собеседника. Но она тут же продолжила, сама ответив на поставленный вопрос:

– И у меня сложилось мнение, что глубина представляет собой всего лишь продолжение широты.

Она осмотрелась вокруг, словно искала слова, которые помогли бы пролить свет на столь сложную концепцию.

– Мне кажется, здесь все зависит от того, как ты чувствуешь себя в определенный момент. – Голос мисс Кейви возвысился до трепета подлинно высоких сфер, и на нее это оказало сильное воздействие, заставив повторить: – От того, как ты себя чувствуешь.

Уинтер чувствовал себя скверно. Его приводили в профессиональное замешательство беседы с людьми, в головах которых царила подобная путаница понятий. Вынужденный напомнить себе, что эта женщина все же не могла не обладать жизненной силой и даже своего рода талантом, он заставил себя сидеть смирно… Мисс Кейви продолжала вещать еще восемь с половиной минут.

Покончив с одной проблемой, она перешла к другому аспекту своих творческих исканий. На данный момент таким аспектом стал критический эпизод с щенками, и Уинтеру показалось, что пора принять в разговоре более активное участие.

– Трудно не согласиться, – сказал он, – что вы встали перед интереснейшей проблемой, которую не так-то просто преодолеть. Но, осмелюсь предположить, опытный коллега мог бы выступить с полезными для вас идеями.

Реакция мисс Кейви на его реплику оказалась по меньшей мере двойственной.

– Совет другого настоящего художника слова мог бы помочь. Но я по своему прежнему опыту знаю, что подлинное вдохновение можно почерпнуть, только обратившись к великим теням прошлого. – Голос мисс Кейви зазвучал торжественно. – В данный момент мне кажется, я ощущаю присутствие рядом с собой призрака самой Эмилии Бронте.

«Чего только не вытерпишь ради благородной цели», – подумал Уинтер, с трудом сдержавшись, чтобы не содрогнуться. Он издал соответствующие звуки, показывавшие, насколько впечатлили его слова мисс Кейви, ища между тем возможность подойти к предмету с другой стороны. Первая попытка провалилась. Стоило повторить ее, вывернув вопрос наизнанку.

– Как мне представляется, – начал он, – вам часто досаждают люди, которые лезут с непрошеными советами и предложениями, не так ли? Вас должно невыносимо раздражать подобное вторжение дилетантов в столь деликатные вопросы.

Вот это было уже намного лучше.

– Каждый искренний и подлинный художник, – согласилась мисс Кейви, – сталкивается с подобными ситуациями, и требуется немалый такт, чтобы терпеливо выслушать благонамеренные, но совершенно излишние суждения непосвященных.

– Особенно, надо полагать, если они исходят от других писателей, чье дарование заметно слабее. Взять, к примеру, нашего хозяина. – И Уинтер, презрев возможные опасности, ступил на весьма скользкую дорожку. – Он не пытался предлагать вам помощь? Он упомянул, что прошлым вечером вы рассказывали ему о планах «Этого угрюмого сентября», пока вы прятались вместе. У него нашлись для вас какие-либо советы?

– У мистера Элиота? Нет, ничего подобного, – ответила мисс Кейви по некотором размышлении. – С моей точки зрения, он проявил к моим словам огромное внимание. Выслушал их с предельной концентрацией, но при этом не издал ни звука.

Уинтер вздохнул. Отчет мистера Элиота полностью подтверждался.

– Что ж, – сказал он, – я чувствую себя преступником, задерживаясь здесь каждую лишнюю секунду. Ужасно спугнуть тень Эмилии Бронте.

И он ушел. Мисс Кейви смотрела ему вслед, и на ее лице все отчетливее читалась подозрительность. Часы с кукушкой, висевшие в оранжерее, словно в насмешку над ней, вдруг ожили и прокуковали двенадцать раз.

Эплби стоял у лестницы жилого дома «Кэролайн-сайд». Поскольку сомнений в этом быть не могло, он начал подниматься. При этом он не планировал какой-либо разговор; в столь необычных и непредсказуемых обстоятельствах лучше всего импровизировать в расчете на вдохновение. Но он не поленился вновь пройтись по ветвям семейного древа, изображенного Боулзом. Почтенная леди, которой он собирался нанести визит, была вдовой Тимоти Элиота и матерью трех сыновей, уже умерших и выпавших из общей картины. Старшим братом Тимоти приходился сэр Герберт, лишивший наследства своего сына – уже знакомого Эплби сэра Руперта. Его младшие братья стали отцами мистера Элиота и Арчи соответственно. А эта глубоко пожилая дама, его вдова, какое-то время жила в Раст-Холле. Быть может, как раз в тот период, когда Руперт и мистер Элиот мальчиками воспитывались там вместе. Она, несомненно, отлично знала историю семьи, но рассматривала ее в мрачном свете.

Предаваясь подобным размышлениям, Эплби очутился на такой темной лестничной площадке, что даже мысли миссис Элиот едва ли могли оказаться чернее. Балочные перекрытия крыши над головой обозначали конец подъема. Убежище старой леди должно было располагаться где-то здесь. От площадки расходились в стороны коридоры, дальний конец каждого из которых терялся во тьме. Эплби попытался включить свет, но после тщетных стараний найти выключатель понял, что простейшие удобства Раст-Холла до сих пор не проникли в это расположенное по соседству от него гнездо. Он прошел до середины одного из коридоров и прислушался в надежде обнаружить ту самую миссис Дженкинс, о которой упоминал Боулз, чтобы она представила его своей хозяйке. Не услышав ни звука, он прошел дальше по коридору, выбрал наугад одну из дверей и снова напряг слух. В работе сыщика полиции моменты неудобства и растерянности случаются не так уж редко: едва Эплби приник к двери, чтобы лучше слышать, как та открылась, и он оказался нос к носу с Рупертом Элиотом.

– Вы кто такой, черт побери? – грубо спросил тот хриплым голосом. – Один из гостей моего кузена или вас прислали по поводу канализации?

– Боюсь, верен первый из вариантов.

Руперт, по всей видимости, решил, что человек, ответивший ему подобным образом, заслуживает внимания, сделал шаг назад, чтобы не застить свет, и только потом узнал Эплби.

– Проклятие, сэр! Как я полагаю, вы шпионили за мной? Отличное занятие вы нашли для себя, ничего не скажешь, в то время как в Расте нам всем нужна защита от взломщиков, злодеев и негодяев. Но, впрочем, заходите, раз уж явились, и осмотритесь по сторонам.

Он отошел, пропуская Эплби.

– Только, пожалуйста, не подумайте, что я хотел вас чем-то обидеть. Как человек вполне светский, вы должны понимать, что здесь нет ничего личного. И если позволите высказать свое мнение, то в данный момент я предпочел бы обменять весь скот Ричарда на взвод констеблей. Но, кстати, вы же сам полицейский, верно?

– Кстати или нет, но так и есть. Я, вне всякого сомнения, служу в полиции.

Руперт освободил один из стульев от лежавших на нем мелких инструментов – комната, на первый взгляд, представляла собой нечто вроде мастерской.

– Присаживайтесь.

Сам он пристроил свою долговязую, но не лишенную известной грации фигуру на скамью и посмотрел на гостя с откровенным и дерзким вызовом.

– Не могу сказать, что мне понятен ваш тип полисмена. Хотя я ни от кого не скрываю своего знакомства с силами правопорядка сразу нескольких государств.

– Вы интересуетесь криминалистикой, сэр Руперт?

Руперт разразился лающим смехом, то есть, как подумал Эплби, издал как раз те звуки, которые, по расхожему мнению, и должны были издавать обладавшие холерическим темпераментом баронеты.

– Криминалистикой? Нет, предпочитаю, чтобы этой ерундой занимался мой кузен. Что касается меня, мистер Эплби, то я вел слишком активный образ жизни. Много скитался по свету. Вы не представляете, с какими мерзавцами мне приходилось иметь дело. С настоящими скотами. Вам когда-нибудь доводилось выходить на ринг в тропиках против здоровенного негра?

– Нет.

– Конечно, нет. Но именно это может случиться с человеком, у которого речь джентльмена, а в кошельке пусто.

– Не сомневаюсь в ваших словах. – Эплби с интересом рассматривал Руперта при скудном свете из двух небольших окон. – Даже мой скромный опыт научил меня, что мы живем в жестоком мире, который делается день ото дня все более жестоким. Но мне любопытно, как, в таком случае, вы воспринимаете Раст? Как тихую гавань после штормов? Или невыносимо скучное место?

Развалившись на скамье, Руперт взял небольшую отвертку и принялся вертеть ее в пальцах.

– Да, – констатировал он, – вы представляете собой нечто мне не знакомое. Высший класс ищейки. Не встречал еще полисмена, который умел бы задавать неуместные вопросы так чертовски воспитанно. – Он усмехнулся, причем рот скривился в оскале, удивительно похожем на волчий. – Не уверен, что ваше присутствие в Расте – хорошая идея.

– Здесь вы сходитесь во мнениях с Питером Хольмом, которому я не нравлюсь. Он опасается, что я способен распутать загадку Раст-Холла, и по прискорбно эгоистическим причинам хочет, чтобы тайна оставалась тайной.

Руперт резко вскинул на него взгляд.

– Они все точат свои топоры, приятель. Я бы не доверился ни одному из них. – Он проворно вскочил на ноги. – Как вы поняли, я люблю действовать, и, следуя вашему примеру, тоже проделал кое-какую полезную работу. Мне нравится активность, а остальные пусть болтают всякий вздор. Прошлой ночью вы починили освещение, но у меня есть сомнения, что это не повторится, а потому я придумал кое-что более основательное. С понедельника у нас начнет дежурить электрик из Уортера. А пока нам пригодится вот это нехитрое приспособление. – Он взял со стола и продемонстрировал самодельную рукоятку переключателя электричества. – Но все это так, между прочим. Как я уже сказал, я никому из них не верю. Мне с самого начала все показалось подозрительным, и нам следует быть готовыми к любым наглым выходкам.

– Что вы называете «самым началом»?

– Ограбление отвратительной женщины, которая с нами соседствует. На тот момент я находился в Шотландии. Жил у старого приятеля Лорри Маклеода. Но примчался обратно, как только узнал новости. Все обитатели Раста – люди непрактичные и некомпетентные, как вы, вероятно, заметили, и я посчитал необходимым приехать, чтобы в доме оказался хотя бы один человек, понимающий, что к чему. Но только большой пользы мой приезд не принес, потому что кузен не желает внимать разумным доводам. В последнее время он скорее готов слушать выживших из ума старух и городских сумасшедших.

Руперт снова по-звериному оскалился.

– Насколько я слышал, мистер Элиот вернулся к вполне объективному взгляду на происходящее, сэр Руперт.

Тот взглянул на Эплби с еще более откровенной злобой, чем прежде.

– Ричард не был бы Ричардом, если бы постоянно не метался от одной точки зрения к другой. Но я хочу сказать, что нам необходимо быть крайне осторожными со всеми этими с виду безвредными шутниками и писаками на стенах. Более того, не скрою, я до крайности обеспокоен.

– Вот теперь вы меня заинтриговали, – Эплби поднялся и стал расхаживать по комнате, делая вид, будто с праздным интересом разглядывает оборудование мастерской, а потом повернулся так, чтобы лицо Руперта оказалось освещено лучше, чем с его прежней позиции на стуле. – Уж не имеете ли вы в виду, что может произойти нечто значительно более серьезное, чем продолжение шуток, доставляющих всем неудобства, но не более того?

– Я испытывал большие неприятности, мистер Эплби. Попадал в чудовищные переделки. – Руперт ненадолго замолк, и Эплби подумал, уж не оказался ли он в таком же положении сейчас. – У меня чрезвычайно развит нюх на опасность. И могу вам сказать: мне очень не нравится развитие ситуации в Расте. За всеми хулиганскими выходками кроется что-то серьезное. Назревают крупные события. И если хотите знать, то никто из нас не может чувствовать себя в безопасности. Вы знакомы с червяком, которого все зовут Андре? А откуда этот самый Андре вообще взялся, хотя бы кому-то известно? И какого хрена можно ожидать от такого сборища бесприютной голытьбы? – Казалось, Руперт в своих речах все больше, сам того не замечая, скатывается к обыкновенному снобизму. – Мне не по душе пришлись его рассуждения нынешним утром. Фигурально выражаясь, я знаю, что такое подвал, и крысу чую за милю.

– Остается вам только позавидовать, – сказал Эплби, задумчиво глядя на Руперта. – Я имею в виду, конечно, зависть профессионала к подобной остроте чутья.

Руперт подался вперед и уперся взглядом в Эплби.

– Свои мелкие колкости можете приберечь для кого-то другого, молодой человек. А то, что я вам говорю про Андре, примите к сведению и займитесь своим прямым делом. Этим утром он подкатил ко мне с какими-то идиотскими планами, которые строит на вечер. Что-то вроде большой пантомимы со сложным сюжетом. Но после случившегося вчера ничего более безвкусного и придумать нельзя. В наших интересах дать празднику завершиться тихо и спокойно. Но это маленькое чудовище настаивает, что следует держаться традиции и устроить напоследок веселое представление с попойкой. Думаю, Уэдж приплачивает ему за подобные выдумки, и хотел бы надеяться, что в этом заключается единственная причина его настойчивости.

– Какого рода представление он предлагает разыграть, сэр Руперт?

– Нечто, основанное на книгах моего кузена. Он нес в разговоре со мной какие-то глупости по этому поводу, ожидая, по всей видимости, что я окажу ему поддержку. Я выслушал его вежливо, насколько это было возможно – в конце концов, он гость Раст-Холла. Но в любом случае, как я считаю, за ним нужен глаз да глаз. А теперь рекомендую вам продолжить охотничью миссию, с которой вы сюда прибыли. – Руперт бросил на Эплби еще один беглый, но оценивающий взгляд. – Только на вашем месте я бы прошел другим коридором. Возможно, вы действительно обнаружите там кладезь полезной информации. Но искать туда путь предоставлю вам самому. У меня еще много незавершенной работы.

И Руперт, чья манера выражаться поражала Эплби нежданным разнообразием стилей, исчез в коридоре, удалившись по своим делам.

Примечательный эпизод, возникший непредвиденно. Из всех не слишком позитивных мнений о празднике в честь Паука взгляд сэра Руперта оказался пока наиболее мрачным. И если все еще неуловимая миссис Элиот окажется верна своему сварливому нраву, каким его описывал Боулз, то ей придется потрудиться, чтобы превзойти в желчности и раздражительности такого конкурента. Эплби подумалось, что Руперт, как и его кузен Арчи, в своем резком классовом неприятии публики, собравшейся на торжества по поводу годовщины Паука, исходили еще и из собственной склонности к не самым достойным проказам и выходкам.

Когда Эплби снова оказался в коридоре, там стало еще темнее, чем прежде. Эплби дошел до его конца и посмотрел в окно. Внизу располагался небольшой садик, лежавший в бледной зимней наготе под облачным небом. Позади него ярко-красная кирпичная стена жадно пыталась поймать хоть лучик солнца. И такой одинокий луч действительно взбирался по холмистой поверхности парка, но в процессе подъема постепенно меркнул, словно даже это не слишком крутое движение истощало его последние силы. Судьбу дня предстояло решить армии свинцовых туч, наступавшей с юга. Вот-вот снова должен был начаться нескончаемый дождь.