Текст книги "Природа человеческих конфликтов: Объективное изучение дезорганизации поведения человека"

Мы сильно ошибались бы, если бы думали, что наш испытуемый оказывается во время опытов совершенно индифферентным и пассивно ждет, когда аффективные следы выразятся у него в определенных внешних симптомах.

В нашей ситуации дело обстоит как раз наоборот: испытуемый всегда оказывается в высокой степени заинтересован в том, чтобы не выявить, скрыть свои аффективные следы; угрожающая ему в случае раскрытия преступления кара держит его все время настороже, и если она не вынуждает его к признанию, то всегда обуславливает известную стратегию испытуемого, направленную на то, чтобы скрыть следы своей причастности.

Трудно сказать, насколько эта стратегия сознательна; часто меры, принимаемые преступником для того, чтобы скрыть свое преступление, очень тонки и продуманны, часто наивны и заметны даже неопытному взгляду; психология стратегии преступника – интересное дело, составляющее предмет целой науки и, конечно, выходящее за пределы наших исследований. Однако один участок, непосредственно связанный с нашими опытами, мы не можем обойти молчанием.

Своеобразие стратегии испытуемого обнаруживается в наших опытах, и мы часто оказываемся свидетелями самого процесса рождения стратегических приемов в совершенно новой для нашего испытуемого обстановке. Здесь мы хотели бы остановиться лишь на одном из таких приемов, встречающемся, однако, наиболее часто.

Уже Юнг[38]38
  Jung C. G. Diagnostische Assoziationsstudien. – Leipzig, Bd. I – 1906, Bd. II – 1910.


[Закрыть] указал на тот факт, что ассоциации, связанные с аффективными комплексами, имеют тенденцию принимать примитивные, уплощенные формы. Ответ экстрасигнальной, бессмысленной, персеверативной или звуковой реакцией Юнг считал одним из наиболее существенных признаков аффективного комплекса. Наш материал целиком подтверждает это положение, и если мы не останавливались на нем в данной работе, то только потому, что считали эту сторону аффективных симптомов наиболее изученной и проверенной.

Факт, который мы хотели здесь отметить, сводится к тому, что плоская ассоциативная реакция, бывшая симптомом аффективного комплекса, часто превращается у наших испытуемых в прием, с помощью которого они пытаются устранить появляющиеся аффективные симптомы.

В самом деле, плоская экстрасигнальная или звуковая реакция выводит испытуемого из того затруднения, в которое его ставит критический, воспроизводящий ситуацию преступления раздражитель; она позволяет ему ответить нейтральной реакцией, избежав одновременно с этим компрометирующего ответа. Именно такой характер примитивной реакции наталкивает преступника на то, чтобы переключиться на примитивный, плоский тип реакции, выработать установку ответа стереотипной, экстра-сигнальной или эхолалической реакцией каждый раз, когда предъявленный стимул наталкивается на «опасный» для выявления комплекс.

Из всего нашего материала мы не встречаем почти ни одного случая, где не имелось бы признаков снижения формы ассоциативных реакций; сначала оно проявляется как симптом вызываемого аффективным комплексом замешательства; однако уже очень скоро симптом аффекта переходит в прием его преодоления, и мы начинаем с значительной закономерностью встречать переключение на примитивный тип реакций каждый раз, когда стимул воспроизводит часть аффективной ситуации.

В наиболее резких случаях разлитого аффекта мы имеем появление эхолалии при каждом резком аффективном раздражителе, как, например:

Исп. В-Н (обвинение в убийстве жены; она была убита в коридоре ударом ножа в живот)

23. рука – 9,4" – рука

24. удар – 4,8" – удар…

25. живот – 3,4" – живот, что ли

26. коридор – 4,4" – коридор, ну…

43. рана – 39,0" – рана…

44. нож – 5,9" – нож…

Здесь эхолалия является еще простым симптомом аффективного процесса; разлитое торможение показывает, что здесь еще не может идти речи о пользовании ею как приемом для преодоления аффекта.

Однако в дальнейших опытах, где разлитой аффект менее выявлен и испытуемый находится в более спокойном состоянии, мы видим уже признаки плоской реакции как приема, уводящего испытуемого от аффективного ответа. Быстрый и уверенный характер реакции и появление стереотипии или эхолалии каждый раз при предъявлении критического раздражителя может служить верным признаком того, что уплощенная реакция стала здесь уже приемом поведения.

Мы приведем несколько достаточно убедительных выдержек из наших протоколов.

Исп. См. – кузнец, убивший дворника из соседнего дома (см. выше случай 2), который в начале опыта давал резкие нарушения на критические раздражители, например:

дворник – 3,6" —…изба (с моторными нарушениями)

тело – 4,0" – дрова

в дальнейшем переключается на стереотипные ответы, появляющиеся каждый раз при предъявлении критического слова; в результате такого переключения мы получаем:

15. дворник – 2,3" – говорить

36. удар – 4,1" – говорить

39. дело – 2,6" – говорить

48. сосед – 1,8" – разговаривать

59. резать – 1,6" – говорить

60. тащить – 8,0" – говорить

61. следы – 1,8" – говорить

68. падать – 2,8" – разговаривать

Уверенность ответа и реактивное время указывают на то, что стереотипный ответ здесь позволяет преодолеть аффективное течение реакций.

Исп. ГОРБ. (после ссоры зарубил топором соседа) дает такую же картину.

После ряда нарушенных реакций, например:

27. рубить – 12,3" – не могу что-то… палец…

38. ссора – 3,6" —…ругал

он переключается на стереотипный характер реакций при почти каждом критическом раздражителе, например:

36. ссора – 2,4" – человек

50. драться – 2,2" – человек

55. рот – 1,6" – человек

57. кровь – 4,2" – человек…

Исп. М-в (убийство невестки), дававший все время адекватные ассоциации, дает после предъявления имени убитой целую полосу стереотипии, которые можно рассматривать частью как торможение после аффективного шока, частью – как переключения на примитивный тип реакций:

71. Домна – 14,5" – баба

72. грибы – 10,2" – ну… подберезники

73. зубы – 3,2" – белые

74. книга – 4,2" – белая

75. рыба – 4,0" – белая

77. нитка – 3,0" – белая

Тот же факт мы видим у испытуемого Дроб. (убийство невесты), после предъявления имени убитой переключившегося на эхолалию:

Исп. Дроб. (убийство невесты)

55. Нюша – 2,0" – Нюша

56. прятать – 1,6" – прятать

57. голова – 1,2" – голова

58. репа – 2,0" – репа

59. ночь – 1,6" – ночь

60. встреча – 1,6" – встреча

Все приведенные случаи показывают, что с помощью переключения на примитивные (большей частью стереотипные) ответы испытуемый оказывался в состоянии избежать компрометирующей реакции – ему часто удавалось избежать появления аффективных симптомов. Мы даем выдержку из графического протокола тех стереотипных реакций испытуемого См., которые мы привели выше. Если мы сравним рисунок 34 с теми типичными для этого испытуемого критическими нарушениями, которые он дает, когда не пользуется приемом переключения на стереотипные реакции (ср. выше рисунок 30), нам будет ясна та роль, которую играет применяемый здесь «стратегический» прием в овладении аффективными реакциями и в преодолении аффективных симптомов.

Рис. 34. Отрывок графического протокола. Испытуемый См. (убийца)

Если же мы вспомним, какое значительное количество подобных переключений встречалось в наших опытах, нам станет ясно, что мы должны ввести поправку, после которой полученные нами симптомы, характеризующие следы причастности к преступлению, окажутся значительно более резкими.

Совершенно аналогичную «стратегию испытуемого» мы могли получить в сравнительно чистом виде, ставя опыты с искусственным скрыванием. Мы читали испытуемому рассказ и предлагали всячески скрывать, что он его слышал; затем мы проводили с ним опыты, аналогичные тем, которые ставили с преступниками.

Материал этой серии не вошел в настоящую работу; он показал нам, однако, что задача скрыть знание оказалась далеко не легкой и что применяемый нами метод с успехом выявлял критические симптомы, указывающие на попытки скрыть следы известного испытуемому рассказа.

Здесь же нам удалось установить применение нашими испытуемыми методов, совершенно аналогичных только что описанным. Переключение на стереотипные ответы являлось и здесь наиболее частым способом, с помощью которого испытуемый пытался обойти те следы, которые у него возбуждал ассоциативный эксперимент.

Рис. 35. Отрывок графического протокола сопряженных моторных реакций в опыте с сокрытием

27. нормальная реакция

30. алтарь – 6,4" – дом

32. подсвечник – 6,6" – искать

20. крест – 2,8" – вера

23. церковь – 2,4" – вера

38. икона – 2,2" – вера

На рисунке 35 мы даем выдержку из графического протокола одного из таких опытов. Испытуемому было предложено скрывать, что ему был прочитан рассказ о краже из церкви. В начале контрольного опыта он дал несколько реакций, явившихся для него резко «компрометирующими»; последующее переключение на стереотипный ответ позволило ему избежать таких компрометирующих симптомов, которые с резкостью проявились в начале опыта.

Постепенное овладение переключением на стереотипный ответ как прием приспособления благодаря сопряженным моторным кривым видно с полной ясностью.

Глава 4
Исследование внушенных комплексов

Мы вплотную подошли к проблеме симптоматики аффективных процессов и к проблеме их динамики. На естественном материале, который был нам доступен, мы установили, что аффективные очаги могут играть существенную роль в человеческом поведении, а их развитие, нарушая нормальную деятельность человека, подчиняется некоторым очень постоянным закономерностям. Мы исследовали механизмы аффективной дезорганизации, пользуясь как актуальным аффектом ожидания травматической ситуации, так и теми аффективными следами, которые оставались в психике человека после травмы, перенесенной в прошлом.

В обоих случаях мы подошли к необходимости с возможной точностью установить всю симптоматику проявления аффекта, механику его нарушающей роли и динамику его развития. Для всех этих целей использованный нами материал был незаменим; но все же он оказался далеко не достаточен для полного анализа процесса.

Психолог находится по сравнению с физиком или химиком в очень невыгодных условиях: даже при эксперименте, поставленном наилучшим образом, он обычно с сожалением должен признать, что многое в изучаемом им явлении протекает вне его контроля, оставаясь неучтенным, и что он еще далеко не держит в руках всех путей изучаемого им процесса. Психологу остается позавидовать химику, который легко может конструировать изучаемые им процессы, искусственно разлагая и соединяя вещества, синтезируя в лаборатории объект своего изучения и прослеживая закономерности искусственно полученной структуры.

Зависть рождает желание, а трудности вызывают энергию, направленную на их преодоление; вот почему с упорством, достойным удивления, экспериментальная психология все снова и снова возвращалась к задаче максимального овладения своим материалом, максимального приближения к той свободе, которую чувствуют в своей работе физик, химик и частично биолог. Идеалом для психолога-экспериментатора сделалась возможность создать искусственно изучаемое им явление, ибо лишь умение искусственно вызвать его давало надежды на максимальное овладение им. Для психолога стал идеалом тот метод работы, при котором он получал возможность создать модель изучаемого явления в лабораторных условиях, ввести в психику новый ингредиент и проследить те изменения, которые вызываются в ней этим искусственно вызванным явлением.

Это желание психолога овладевать познанием процесса путем его искусственного создания особенно правомерно при изучении аффективной механики. В самом деле, исследуя готовые аффективные реакции, мы никогда не будем уверены, что изучаемый нами процесс известен нам с достаточной полнотой; мы нарочно брали такие аффективные ситуации, которые очерчивают круг аффективных комплексов с достаточной четкостью; мы внимательно изучали массовую ситуацию экзамена или индивидуальную ситуацию преступления, но мы совершенно не могли быть уверены, что созданные нами центральные аффективные следы на самом деле не скрывают за собой много нам неизвестных и значительно более травматических для субъекта состояний.

Мы пытались опираться на объективный анализ тех изменений, которые вносятся в нейродинамику испытуемого травматической ситуацией, однако мы все же работали в значительной мере вслепую, потому что объективная ситуация травмы, конечно, никогда не соответствует полностью ее отражению в психике личности, а эта психика, определяемая сложнейшим прошлым опытом, оставалась в целом вне нашего учета.

Совершенно понятно поэтому, что только искусственное введение в психику субъекта аффективного комплекса, известного во всех деталях, может создать для психолога ту ситуацию, в которой ему легче всего будет учесть все образующие аффективную реакцию факторы. Ход наших экспериментов и толкнул нас на такой путь.

Работа по искусственному созданию аффективных переживаний не может быть признана ни легкой, ни благодарной; она представляет особые трудности, если психолог хочет получить не просто аффективную реакцию на какое-нибудь неприятное раздражение, а более или менее подлинное аффективное переживание, обладающее известной остротой, устойчивостью и лишь искусственно, в процессе эксперимента введенное в психику испытуемого. Здесь сами собою отпадают те методы, которые обычно применяются в психологии аффектов: метод шоков и все разновидности вундтовского метода впечатления создают обычно очень поверхностные аффективные реакции и отнюдь не оставляют в психике глубоких аффективных следов.

Мы решили пойти по пути искусственного создания аффективных комплексов, или, вернее, их кратковременных моделей; мы попытались вводить в психику испытуемого разные аффективные группы переживаний, вызывающие естественную эмоциональную реакцию испытуемого и оставляющие на определенное время заметные следы. Нам нужно было создать переживания значительной интенсивности и устойчивости, и мы обратились для этой цели к технике гипноза.

Мы внушали испытуемому, находящемуся в достаточно глубоком гипнотическом состоянии, определенную ситуацию, чаще всего неприятную, в которой он играл резко неприемлемую для его обычных установок, противоречащую его обычному поведению роль. Мы делали это внушение императивным и заставляли испытуемого в состоянии гипноза переживать внушаемую ситуацию достаточно болезненно; мы получали, таким образом, актуальный – и довольно резко выраженный – острый аффект. Пробуждая испытуемого и сопровождая пробуждение амнезией (внушенной или естественной), мы получали субъекта, который был «заряжен» определенными аффективными комплексами, часто остававшимися неизвестными ему самому, но учитываемыми нами во всех главнейших деталях.

Мы вводили в психику испытуемого определенные аффективные содержания и получали возможность прослеживать, как эти содержания встречались личностью нашего испытуемого, как они обрастали известными деталями и претерпевали известные изменения, как они становились аффективными следами и, лишаясь своей осознанности, продолжали действовать на поведение испытуемого, являясь как бы моделями бессознательных комплексов и вызывая ряд исключительно интересных симптомов, понятных нам гораздо более, чем нашему испытуемому.

Создавая искусственные аффективные следы, мы получали доступ к тому, чтобы в возможно чистом виде проверить их симптоматологию, их выявление в сонном и бодрственном состоянии; произвольно снимая внушение или углубляя его, мы оказывались в состоянии проследить интересную динамику аффективных следов; создавая аналоги прослеженных нами естественных аффективных состояний, мы встали перед возможностью лучше понять и те данные, пассивными наблюдателями которых мы раньше были.

Мы располагаем рядом опытов, большинство из которых было поставлено нами в 1924–1925 гг. Все они сводились к следующей стандартной операции: испытуемый усыплялся, и ему внушалась заранее подготовленная травматическая ситуация. После того как внушение было сделано, испытуемому внушалась амнезия (в контрольных случаях амнезии не внушалось, и мы наблюдали естественную постгипнотическую амнезию), и он пробуждался. Еще до усыпления мы предъявляли ему ряд слов-раздражителей, часть из которых имела прямое отношение к тому комплексу, который позднее ему будет внушен, – и получали обычный ряд ассоциативных ответов с сопряженными моторными реакциями. Одновременно с этим мы записывали и свободный ряд цепных ассоциаций, связанных с соответствующими моторными нажимами. Эта операция повторялась второй раз после сделанного испытуемому внушения, в постгипнотическом состоянии, после чего испытуемый снова усыплялся и сделанное ему внушение снималось. После второго пробуждения он снова подвергался аналогичному опыту; весь эксперимент протекал, следовательно, по такой схеме:

опыт 1 → гипнотическое внушение → опыт 2 → снятие гипнотического внушения → опыт 3

Первый опыт давал общий фон психики испытуемого в нормальном для него состоянии, опыт второй был критическим исследованием тех изменений, которые произошли в психике после искусственного введения аффективного комплекса, опыт третий должен был дать материал, характеризующий восстановление известного статуса после того, как аффективный комплекс был «выведен» из психики. Вся серия должна была дать возможность проследить с максимальной подробностью всю динамику аффективных процессов[39]39
  Не могу не вспомнить здесь с благодарностью имена товарищей, помогавших мне в этих нелегких опытах. Д-р Г. З. Иоллес (Париж), д-р Р. В. Волевич (Москва) и В. И. Забрежнев (Ленинград) были моими терпеливыми сотрудниками в течение двух лет, и их тонкой и умелой технике я обязан полученными результатами. Одному наиболее близкому моему сотруднику – Б. Е. Варшаве — не довелось дожить до конца этой работы, однако многие страницы этой книги связаны с воспоминаниями о его преданности науке и глубокой заинтересованности в проблеме человека.


[Закрыть].

Внушение, даваемое нами в гипнотическом состоянии, принималось обычно с достаточно резким сопротивлением, и мы прекрасно видели, что наносим испытуемому некоторую временную психическую травму, возбуждая в нем очень резкое аффективное состояние. Аффективность реакции на производимое внушение была видна уже из простого наблюдения над тем, как личность встречала внушаемую ей аффективную ситуацию: беспокойные оборонительные движения и дрожь во сне, нежелание сразу принять внушение, связанный с ним резкий конфликт и очень острое переживание вводимой в психику ситуации, наконец, нередко слезы – вот картина этой «психологической операции», которую, конечно, наблюдал каждый психолог, применявший гипноз как метод исследования[40]40
  Острый характер опыта требовал некоторых предосторожностей. Мы заранее исключали из опыта истеричных испытуемых; опыт подготовлялся рядом сеансов; на каждом опыте, как правило, присутствовало три человека, и врач следил за ходом эксперимента.


[Закрыть].

Вот типичный отрывок из протокола подобного внушения:

Испытуемая К., ученица акушерских курсов, 23 г., находится в достаточно глубоком гипнотическом сне. Ей внушается, что к ней обращается женщина с просьбой сделать ей аборт, на что К. не имеет права. Внушение встречается большим сопротивлением:

Эксп.: Вы сидите дома, к вам приходит женщина и просит сделать ей аборт так, чтобы никто об этом не знал… Она предлагает вам за это семь червонцев… Вы колеблетесь, потому что это запрещено, но потом вы соглашаетесь.

Исп.: (прерывает): Не буду делать!

Эксп.: А я вам внушаю, что вы согласитесь!

Исп.: А я говорю, что нет!..

Эксп.: Женщина вас просит, у нее безвыходное положение, вы соглашаетесь…

Исп.: Нет!..

Эксп.: Вы согласились, женщина ушла.

Испытуемая живо воспринимает внушение: появляются гримасы, дрожь, беспокойные движения на кушетке, готова расплакаться…

Дальше внушается ситуация операции, которую испытуемая воспринимает очень болезненно.

После внушения аффективной ситуации испытуемая пробуждается; на вопрос о самочувствии заявляет, что чувствует себя очень тяжело, что-то ужасно неприятно, но что – не знает. На предложение вспомнить причину неприятного самочувствия отвечает, что не может припомнить ничего, но гнетущее чувство остается. Из предшествовавшего отрезка опыта помнит только то, что экспериментатор считал до шести (начало усыпления), показывал ей пальцы (проверка первой стадии сна). Остальное остается совершенно устраненным из сознания.

Два момента возбуждают здесь бесспорный интерес. Прежде всего, необычайно яркое восприятие внушения, затем полное устранение пережитого из сознания. В самом деле: внушение воспринимается здесь далеко не как нечто постороннее, не касающееся личности и лежащее вне нее; личность очень живо реагирует на предъявленное внушение, она вступает с внушенной ситуацией в активный конфликт, и этот конфликт рождает у нее резкую и острую аффективную реакцию; именно живостью этой реакции и участием в ней всей личности полученная нами ситуация резко отличается от тех обычных опытов с «вызыванием эмоций» путем предъявления приятных или неприятных стимулов, которые практиковались в школе В. Вундта. Эмоция начинается именно там, где начинается действие, активное проявление личности испытуемого; внушая конфликт, связанный с действием, мы получаем аффективную реакцию; такова одна из основных мыслей этой книги, и на ней мы еще остановимся в специальных опытах ниже.

Внушенная нами ситуация оказывается, бесспорно, резко аффективной. Тем более интересным оказывается факт, что испытуемый совершенно забывает ее после своего пробуждения и что только отдельные признаки – общее тяжелое состояние, разлитое беспокойство и т. д. – остаются как симптомы того, что в прошлом испытуемого скрыта какая-то сильная травма.

Перед нами, бесспорно, некоторая новая структура аффективного процесса по сравнению с теми, которые мы уже изучали; сильный аффект скрыт здесь в прошлом и скрыт не только от экспериментатора, но и от самого испытуемого, устранен из его сознания, хотя, видимо, и продолжает действовать. Совершенно понятно, что при таком положении мы должны ожидать совершенно иного характера тех симптомов, чем те, которые мы наблюдали в случаях резкого открытого аффекта.

Мы брали три «пробы», которые должны были характеризовать состояние испытуемого в нормальном, постгипнотическом состоянии и, наконец, после снятия внушенной травмы; мы ставили с испытуемым ассоциативный эксперимент, регистрируя и сопряженные моторные реакции; мы обязательно записывали отрезок свободного поведения испытуемого в течение некоторого промежутка времени, предлагая ему говорить все приходящее ему в голову и также регистрируя нейродинамические корреляты этого процесса. Все это дает нам основание рассчитывать, что в наших протоколах мы будем иметь достаточно ясный цикл симптомов, отражающих общее состояние личности.

Наши материалы дают нам совершенно своеобразные данные, заметно расходящиеся с тем, что наблюдалось нами выше. Мы приводим в таблице 20 краткую сводку цифр, поверхностно характеризующих полученные нами материалы.

Эта сводка дает возможность лишь немного сказать о тех изменениях в протекании организованных процессов у нашего испытуемого, которые были вызваны введенным в психику внушением. Мы замечаем здесь некоторое торможение ассоциативных процессов, некоторое повышение вариативности реактивного времени после сделанного внушения; это не является простым влиянием гипнотического сна, так как в третьем опыте – после второго сна – ассоциативные процессы начинают протекать быстрее и с большей устойчивостью, чем вначале[41]41
  Последнее, конечно, связано и с понятной при троекратном повторении ряда упражня-емостью, которая резко преодолевает остатки связанного с гипнотическим сном торможения.


[Закрыть]; совершенно очевидно, что те изменения, которые произошли с испытуемым в течение первого сна, вызвали некоторую картину затруднений в его ассоциативной деятельности, связанную с некоторой ее дезорганизацией, с лишением реакций их устойчивого характера. Однако эти данные нельзя признать достаточно яркими и одинаковыми во всех случаях; в пяти случаях из десяти суммарные цифры не дают никаких резких отклонений, и с первого взгляда деятельность испытуемого может показаться не претерпевшей никаких глубоких изменений.

Таблица 20

Результаты экспериментов с гипнотическим внушением аффективного комплекса

Сопряженные моторные реакции дают значительно более тревожные сигналы; если обычно количество моторных нарушений в нормальном ассоциативном ряду сводилось к нулю, что говорило о спокойном и достаточно организованном поведении испытуемого, то после введения в психику аффективного комплекса реакции становятся значительно менее спокойными, и у некоторых испытуемых до 30–40 % их сопровождаются заметными моторными нарушениями. Однако и это явление оказывается неодинаково устойчивым у всех испытуемых, и ряд наших гипнотиков дает нам достаточно организованные реакции и после введенного в их психику аффективного комплекса.

Мы получаем картину, с первого взгляда недостаточно ясную, хотя и намечающую некоторые происшедшие с испытуемым во время первого сна изменения. Очевидно, суммарный статистический отбор является здесь недостаточным, и процесс не может быть выражен в терминах тех общих, разлитых изменений, которые мы с такой наглядностью видели у испытуемых, переживавших острый аффект.

Однако наше впечатление резко меняется, когда мы пробуем заменить наше суммарное описание дифференцированным анализом. Если мы посмотрим, чем характеризуются реакции испытуемых на различные по своему содержанию раздражители, мы увидим, что второй – постгипнотический – опыт резко отличается от первого и что с помощью нашей методики нам удалось создать модели комплексов, почти полностью воспроизводящие все симптомы, характерные для естественных аффективных следов личности. Что при этом является наиболее интересным – удивительная закономерность в проявлении аффективных следов и та полная неосознанность, то удивление, с которым наш испытуемый встречает неожиданные для него симптомы затруднений и нарушений в «критических» для него случаях.

Мы составляли предъявлявшийся нашим испытуемым список слов-раздражителей так, что наряду с индифферентными словами в него были включены и раздражители, непосредственно связанные с внушаемой ему травматической ситуацией; и именно к неодинаковому характеру реакций на эти раздражители сводились те симптомы, которые отличали первый опыт от последующих. Если в первом опыте все раздражители оказывались более или менее безразличными для испытуемого, то во втором они резко дифференцировались; часть из них оставалась совершенно индифферентной, другая – связанная с внушенным комплексом – приобретала резко критический характер и неизменно начинала вызывать значительные симптомы нарушений. Это происходило с большим постоянством, и даже грубые статистические данные указывают с достаточной ясностью на выделение концентрированной группы критических реакций (см. таблицу 21 и таблицу 22).

Нам достаточно беглого анализа обеих таблиц, чтобы убедиться, что перед нами – искусственно вызванные симптомы, совершенно аналогичные тем, которые мы наблюдаем в случаях естественных аффективных следов; разница сводится здесь к тому, что три различных состояния, которые обычно мы наблюдаем у разных людей, совмещаются здесь в трех опытах с одним и тем же испытуемым: первый опыт дает нам человека, находящегося в состоянии достаточного эмоционального равновесия, поведение которого целиком организовано, второй – личность с резко выявленным очагом аффекта (близким к тому, что мы наблюдали у преступников или истериков), третий – снова картина более или менее спокойного состояния лишь с немногими следами изжитого или отреагированного (иногда совсем устраненного) аффекта.

Таблица 21

Сводка данных, характеризующих среднее время реакции при ответах на безразличные и связанные с внушенной травмой словесные раздражители

Таблица 22

Процент моторных симптомов, характеризующих ответы на безразличные и связанные с внушенной травмой словесные раздражители[42]42
  В таблице 22 отражены лишь шесть случаев из десяти; в четырех случаях некоторые перемены в применявшейся аппаратуре лишили нас возможности дать статистическую обработку симптомов.


[Закрыть]

В самом деле, первый опыт показывает, что заметной разницы в отдельных группах реакций нет, и те отклонения, которые характеризуют одну из групп, не выходят за пределы средней вероятной ошибки; моторика достаточно устойчива во всех случаях, реактивное время достаточно однородно; второй опыт, проверяющий психику испытуемого после введенного в нее гипнотического комплекса, дает совсем иную картину: общий фон реакций остается более или менее спокойным, но на нем резко выделяется критический комплекс; в отличие от тех случаев, с которыми мы познакомились выше, этот комплекс нарушений остается строго концентрированным очагом и не дает резкого, открытого разлитого аффекта: реакции на индифферентные стимулы остаются незатронутыми им (они протекают столь же быстро и без заметного повышения моторных нарушений), зато реакции на стимулы, связанные с внушенной ситуацией, даются с резкими задержками и столь же резкими моторными нарушениями; мы получаем здесь искусственно созданные комплексы значительной устойчивости и концентрации. Все эти явления исчезают снова в третьем опыте, когда путем вторичного усыпления и снятия внушения мы создаем искусственное устранение введенного нами в психику комплекса.

Контрольные опыты полностью убеждают нас в том, что полученные симптомы действительно являются продуктом нашего внушения и что мы действительно создали в условиях опыта некую модель экспериментальной истерии, если иметь в виду ту ее форму, которая характеризуется лежащими в ее основе вытесненными и полувыраженными травмами и конфликтами. Мы располагаем рядом опытов, где ассоциативный эксперимент ставился после гипнотического сна, не сопровождавшегося травматическим внушением; мы имеем также ряд опытов, где сделанное нами внушение не было принято испытуемым; во всех этих случаях контрольный опыт показывает, что психика испытуемого осталась по существу не задетой какими-нибудь существенными травмами, и ассоциативный эксперимент не дает нам никаких характеризующих скрытый аффект симптомов.

Очевидно, гипнотическое внушение может вызвать искусственно созданный аффективный комплекс, но для этого должны быть налицо известные и вполне определенные условия.

Мы сделаем самое лучшее, если опишем особенности проявления такого искусственно созданного комплекса и затем с помощью сравнительного анализа попытаемся вскрыть условия, которые должны быть налицо при его образовании. Гипнотическая методика, позволяющая нам манипулировать возникновением таких следов, является особенно пригодной для наших целей.

Мы выбираем для нашей цели два опыта, типичных для тех случаев, когда внушенная аффективная ситуация была принята испытуемым достаточно полно и когда нам удалось получить действительную модель искусственного комплекса. Мы берем эти два случая потому, что они позволят с наибольшей отчетливостью наметить два направления, в которых строятся симптомы аффективных следов.

Опыт 1

Испытуемой Чес., 23 г., внушается следующая ситуация (условно: ситуация С): «Вам очень нужны деньги. Вы идете к знакомому, чтобы попросить у него денег в долг; его нет дома. Вы решаете подождать у него в комнате и вдруг видите на комоде толстый бумажник с деньгами. Вы открываете его – там много пятирублевых бумажек. Вы решаетесь, быстро берете бумажник и прячете его за платье. Вы осторожно выходите и оглядываетесь, не видит ли вас кто… Вы украли деньги и теперь боитесь, чтоб у вас не было обыска и чтоб вас не открыли…»

Как видно, в данном случае мы гипнотически воспроизвели ситуацию, аналогичную тем, следы которых мы часто изучали в наших опытах с преступниками. Внушение было принято нашей испытуемой достаточно живо, и после него мы получили возможность изучать аффективный комплекс, искусственно привитый испытуемой, для которой он оставался неосознанным.